Чем отличается внутренняя речь от внешней: Внешняя и внутренняя речь

Внешняя и внутренняя речь

17.06.2012

Внутренняя речь есть речь для себя, а внешняя речь — это речь для других. Внутренняя речь не предшествует внешней и не воспроизводит ее в памяти, а представляет собой самостоятельное образование, возникающее примерно в семилетнем возрасте из эгоцентрической внешней речи ребенка. Эгоцентрическая речь ребенка представляет собой речь внутреннюю по психической функции и внешнюю по структуре. Переход от эгоцентрической внешней речи ребенка к внутренней речи происходит на пороге школьного возраста. При этом происходит дифференциации двух речевых функций эгоцентрической речи и обособление речи для себя и речи, для других из общей нерасчлененной речевой функции.

Главнейшая особенность внутренней речи — ее совершенно особый синтаксис: отрывочность, фрагментарность, сокращенность. Даже если бы можно было записать внутреннюю речь, то она оказалась бы сокращенной, отрывочной, бессвязной, неузнаваемой и непонятной по сравнению с внешней речью.

Устная, внешняя речь в большинстве случаев является диалогической. Диалог всегда предполагает то или иное знание собеседниками сути дела, которое позволяет делать целый ряд сокращений, что создает в определенных ситуациях чисто предикативные суждения. Диалог предполагает всегда зрительное восприятие собеседника, его мимики и жестов и акустическое восприятие всей интонационной стороны речи. То и другое, вместе взятое, допускает понимание с полуслова, общение с помощью намеков.

Внутренняя речь не является просто речью про себя. Она, выполняя регулирующую или планирующую роль, имеет иное, чем внешняя речь, сокращенное строение. Внутренняя речь по своей семантике никогда не обозначает предмет, никогда не носит строго номинативный характер, т. е. не содержит «подлежащего»; она указывает, что именно нужно выполнить, в какую сторону нужно направить действие. Оставаясь свернутой и аморфной по своему строению, она сохраняет свою предикативную функцию, обозначая только план дальнейшего высказывания или план дальнейшего действия.

Ключевые слова: Речь

Источник: Фридман Л.М., Кулагина И.Ю. — Психологический справочник учителя

Материалы по теме
Слово в диалоге Флоренская Т.А., Диалог в практической психологии
Нарушения речи Шкуренко Д.А., Общая и медицинская психология
Фонема и звук Норман Б.Ю. — Теория языка. Вводный курс, 2004
Речевая интенция Львов М.Р., Основы теории речи: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. — М.:…
Виды и функции речи Пашук Н. С. Психология речи. Мн., Изд-во МИУ, 2010
Содержание и доказательство в учебной речи Риторика. Вводный курс : [электронный ресурс] учеб. пособие / В.И. Аннушкин. — 5-е издание,…
Речь и личность Ладанов И.Д., Практический менеджмент
Вербализация Б. Карвасарский, Психотерапевтическая энциклопедия

Глава 2. Особенности внутренней речи.

Очень важное значение для понимания отношения мысли к слову имеет внутренняя речь. Она, в отличие от внешней речи, облада­ет особым синтаксисом, характеризуется отрывочностью, фрагмен­тарностью, сокращенностью. Превращение внешней речи во внутрен­нюю происходит по определенному закону: в ней в первую очередь сокращается подлежащее и остается сказуемое с относящимися к нему частями предложения.

Основной синтаксической характеристикой внутренней речи является предикативность. Ее примеры обнаруживаются в диалогах хорошо знающих друг друга людей, «без слов» понимающих, о чем идет речь в их «разговоре». Таким людям нет, например, никакой необходимости иногда обмениваться словами вообще, называть предмет разговора, указывать в каждом произносимом ими предложении или фразе подлежащее: оно им в большинстве случаев и так хорошо известно. Человек, размышляя во внутреннем диалоге, который, вероятно, осуществляется через внутреннюю речь, как бы общается с самим собой. Естественно, что для себя ему тем более не нужно обозначать предмет разговора.

Во внутренней речи преобладание смысла над значением доведено до высшей точки. Можно сказать, что внутрен­няя речь, в отличие от внешней, имеет свернутую предикативную форму и развернутое, глубокое смысловое содержание.

Еще одной особенностью семантики внутренней речи является агглютинация, т. е. своеобразное слияние слов в одно с их сущест­венным сокращением. Возникающее в результате слово как бы обогащается двойным или даже тройным смыслом, взятым по от­дельности от каждого из двух-трех объединенных в нем слов. Такую речь в силу названных ее особенностей можно рассматривать как внутренний план рече­вого мышления. Внутренняя речь и есть процесс мышления «чистыми значениями».

Внутренняя речь не является просто речью про себя, как думали психологи в течение нескольких поколений, считавшие, что внутренняя речь — это та же внешняя речь, но с усеченным концом, без речевой моторики, что она представляет собой «проговаривание про себя», строящееся по тем же законам лексики, синтаксиса и семантики, что и внешняя речь. Думать так было бы величайшей ошибкой. Подобное представление ошибочно хотя бы потому, что такая «речь про себя» была бы дублированием внешней речи. В подобном случае внутренняя речь протекала бы с той же скоростью, что и внешняя. Однако известно, что интеллектуальный акт, принятие решения, выбор нужного пути происходят довольно быстро, иногда буквально в десятые доли секунды. В этот краткий период никак нельзя проговорить про себя целую развернутую фразу и тем более целое рассуждение.

Следовательно, внутренняя речь, выполняющая регулирующую или планирующую роль, имеет иное, чем внешняя, сокращенное строение. Это строение можно проследить, изучая путь превращения внешней речи во внутреннюю.

Вспомним, как строится речь ребенка, возникающая при любом затруднении. Сначала его планирующая речь носит полностью развернутый характер. Затем она сокращается, становится фрагментарной, и тогда во внешней шепотной речи проявляются только обрывки этой ранее развернутой речи.

Если внимательно проследить структуру речи, переходящей из внешней во внутреннюю, можно констатировать, во-первых, то, что она переходит из громкой в шепотную, а затем и во внутреннюю речь, во-вторых, что она сокращается, превращаясь из развернутой во фрагментарную и свернутую. Все это дает возможность предполагать, что внутренняя речь имеет совершенно другое строение, чем внешняя.

Характерной чертой внутренней речи является то, что она начинает становиться чисто предикативной речью.

Каждый человек, который пытается включить свою внутреннюю речь в процесс решения задачи, твердо знает, о чем идет речь, какая задача стоит перед ним. Значит, номинативная функция речи, указание на то, что именно имеется в виду, уже включена во внутреннюю речь и не нуждается в специальном обозначении. Остается лишь вторая семантическая функция внутренней речи — обозначение того, что именно следует сказать о данной теме, что нового следует прибавить, какое именно действие следует выполнить и т.п.

Эта сторона речи фигурирует в лингвистике под термином «рема». Таким образом, внутренняя речь по своей семантике никогда не обозначает предмет, никогда не носит строго номинативный характер, т.е. не содержит «подлежащего»; внутренняя речь указывает, что именно нужно выполнить, в какую сторону нужно направить действие. Иначе говоря, оставаясь свернутой и аморфной по своему строению, она всегда сохраняет свою

предикативную функцию. Предикативный характер внутренней речи, обозначающий только план дальнейшего высказывания или план дальнейшего действия, по мере надобности может быть развернут, поскольку внутренняя речь произошла из развернутой внешней и данный процесс является обратимым.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, внутренняя речь представляет собой различные виды использования языка (точнее, языковых значений) вне процесса реальной коммуникации. Выделяют три основных типа внутренней речи: а) внутреннее проговаривание — «речь про себя», сохраняющая структуру внешней речи, но лишенная фонации, т. е. произнесения звуков, и типичная для решения мыслительных задач в затрудненных условиях; б) собственно речь внутренняя, когда она выступает как средство мышления, пользуется специфическими единицами (код образов и схем, предметный код, предметные значения) и имеет специфическую структуру, отличную от структуры внешней речи: в) внутреннее программирование, т. с. формирование и закрепление в специфических единицах замысла речевого высказывания, целого текста и его содержательных частей.

Большинство современных психологов не считает, что внутренняя речь имеет такое же строение и такие же функции, как и развернутая внешняя речь. Под  внутренней речью психология понимает существенный переходный этап между замыслом и развернутой внешней речью. Механизм, который позволяет перекодировать общий смысл в речевое высказывание, придает этому замыслу речевую форму. В этом смысле внутренняя речь порождает развернутое речевое высказывание, включающее исходный замысел в систему грамматических кодов языка.

Переходное место, занимаемое внутренней речью на пути от мысли к развернутому высказыванию, определяет основные черты, как ее функций, так и ее психологическую структуру. Внутренняя речь есть прежде всего не развернутое речевое высказывание, а лишь подготовительная стадия, предшествующая такому высказыванию; она направлена не на слушающего, а на самого себя, на перевод в речевой план той схемы, которая была до этого лишь общим содержанием замысла. Это содержание уже известно говорящему в общих чертах, потому что он уже знает, что именно хочет сказать, но не определил в какой форме и в каких речевых структурах сможет его воплотить.

Внутренняя речь является существенным звеном в процессе превращения исходного замысла в развернутую, протекающую во времени, синтагматически построенную систему значений.

В течение длительного времени внутренняя речь» понималась как речь, лишенная моторного конца, как «речь про себя». Предполагалось, что внутренняя речь в основном сохраняет структуру внешней речи; функция этой речи оставалась неясной.

Таким образом, внутренняя речь отличается от внешней не только тем внешним признаком, что она не сопровождается громкими звуками — «речь минус звук». Внутренняя речь отличается от внешней по своей функции (речь для себя). Выполняя иную функцию, чем внешняя (речь для других), она в некоторых отношениях отличается от нее также по своей структуре — она в целом подвергается некоторому преобразованию (сокращена, понятна только самому себе, предикативна и т.д.).

СПИсок использованной литературы

1. Петровский А. В., Ярошевский М.Г. Психология. / Учебник. М.: Academ A, 1998.

2. Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Психология человека. — М.: «Школа-Пресс», 1995.

3. Данилова Н.Н. Психофизиология. Учебник для вузов. — М.: Аспект-Пресс, 1998.

4. Леонтьев А.А. Основы психолингвистики: Учеб. для студентов ВУЗов, обучающихся по специальности «Психология». — М.: Смысл, 1997.

5. Годфруа Ж. Что такое психология. — М.: Мир, т.1, 1992.

6. Леонтьев А.А. Внутренняя речь и процессы грамматического порождения высказывания. // Вопросы порождения речи и обучения языку (под ред. А.А. Леонтьева, Т.В. Рябовой). – М.,1967.

Внутренняя речь, внутренние монологи и «слышание голосов»: изучение разговоров между нашими ушами

Немного странно, что мы разговариваем сами с собой внутри своей головы. Еще более странно, что мы делаем это практически все время, пока бодрствуем. Что самое странное, так это то, что, несмотря на то, что изоляция от коронавируса делает нашу внутреннюю болтовню все более очевидной, мы не часто внешне обсуждаем разговор в наших головах.

Точно так же наше научное исследование внутренней речи продвинулось на удивление мало. Чарльз Фернихоу — профессор факультета психологии Даремского университета и автор Голоса внутри , книга о внутренней речи. Он предполагает, что первая проблема заключается в том, чтобы точно определить, как назвать шумы, которые мы издаем в своей голове: «Многие люди говорят о внутреннем голосе, а я избегаю этого термина, потому что он очень расплывчатый и пушистый, и его трудно определить. ».

Фернихау говорит, что люди могут ассоциировать термин «внутренний голос» с такими понятиями, как «внутреннее чувство» или «моменты вдохновения», но то, что он и его команда изучают, — это внутренняя речь, формальный научный термин, который включает разговоры на основе слов. мы имеем с собой в наших головах. Фернихоу в своем исследовании утверждал, что внутренняя речь – это особый тип слухового мышления, отличный от, например, представления о включении сирены. Как мы увидим, генетическое происхождение и уникальные характеристики внутренней речи отличают ее от других явлений, происходящих между нашими ушами.

Получение контроля над внутренней речью

Исследователи Фернихоу выбрали непростую область исследования. В то время как нейробиологи-бихевиористы могут имитировать реакции страха у мышей, а исследователи нейровизуализации могут изучить высококонсервативные пути вознаграждения у нечеловеческих приматов, для изучения внутренней речи у людей действительно требуются люди-добровольцы. Эти испытуемые часто не особенно склонны к сотрудничеству: «Людям очень трудно размышлять над своей внутренней речью. Причина, по которой ему уделялось мало внимания в обществе, в культуре, а также в науке, заключается в том, что очень трудно уловить собственную внутреннюю речь», — говорит Фернихоу.

Попытки Фернихоу понять внутреннюю речь начались с наблюдения за внешней речью в начале развития мозга. Его исследования начались в области психологии развития, когда он изучал, как маленькие дети ведут себя, играя в одиночестве. Фернихау заметил, что его испытуемые проводили много времени, разговаривая сами с собой вслух. Это, казалось, выполняло функцию, выходящую за рамки простого раздражения работающих из дома родителей. «[Дети] производят сильное впечатление, и исследование подтверждает это, что они делают это по какой-то причине — они делают это, потому что это полезно. Они получают от этого какую-то когнитивную пользу», — говорит Фернихоу.

По мере взросления детей эта полезная громкая речь постепенно прекращалась. Родители просто попросили их помолчать или было что-то более сложное? Фернихо нашел ответ в работе влиятельного советского психолога Льва Выготского. Выготский, как говорит мне Фернихау, считал, что речь была чем-то, что зародилось как чисто социальный инструмент общения между людьми, который в ходе развития постепенно интернализировался. Этот процесс интернализации, по словам Фернихау, дает нам «инструменты для мышления», которые способствуют нашему развитию.

Эволюционное преимущество внутренней речи?

Не все аспекты нашей внутренней речи дают очевидные преимущества нашему поведению. Любой, кто с тревогой часами внутренне обрабатывал тревожные мысли об экзамене только для того, чтобы не иметь времени на подготовку к нему, может задаться вопросом, почему такие бесполезные примеры внутренней речи не были вырезаны на более раннем этапе эволюции. Несомненно, первобытный человек был бы намного «приспособленнее» к своей среде, если бы он просто метнул копье прямо в мамонта, не размышляя о том, как они собирались извлечь копье позже, и будет ли этот конкретный мамонт таким же вкусным, как тот, что они поймали прошлой зимой?

Джонни Смоллвуд, профессор факультета психологии Йоркского университета, сделал изучение одной особенно бесцельной формы размышлений, мечтаний наяву, своей исследовательской нишей. «Такие вещи, как мечтания, даже если они могут показаться «бесцельными», должны играть довольно важную роль в нашей жизни», — говорит Смоллвуд.

Но что это за роль? Страны и культуры мечтают. У всех его участников была одна общая черта — они были склонны думать о будущем. Смоллвуд считает, что это общее открытие намекает на то, почему внутренние состояния, такие как мечтательность и внутренняя речь, стали настолько распространенными. «Один из способов, которыми Система внутренней репрезентации может быть выбрана потому, что вы можете подготовиться к взаимодействию с другим человеком и можете подумать о том, что он может быть счастлив или несчастлив, когда вы говорите. меньше шансов сказать что-то не то, что может сделать взаимодействие более гладким», — говорит Смоллвуд.0005

Нет такой вещи, как универсальное поведение

Внутренние процессы, такие как внутренняя речь и мечтания, могут дать нам эволюционное преимущество. Но самое интересное в этих процессах не их функция, а их распространенность. Фернихоу отметил, что внутренняя речь, несмотря на то, что многим людям она кажется наиболее врожденным поведением, не является повсеместной. «Вы наверняка обнаружите, что частная речь у детей довольно универсальна. Вы не найдете много детей, которые развиваются типичным образом и не используют личную речь. Но когда дело доходит до взрослых, я сталкиваюсь с людьми, которые явно не очень много говорят внутри себя», — говорит Фернихоу.

Эти внутренне молчаливые добровольцы вместо этого обычно полагались на образы в своих повседневных мыслях, при этом картинки заменяли слова в качестве предпочтительного инструмента мышления. «На мой взгляд, это говорит о том, что многие люди делают это, потому что это удобно. Но это ни в коем случае не существенный компонент сознания», — говорит Фернихоу. «Мы находим разные способы прийти к одному и тому же результату, и я думаю, что это одно из чудес психологии».

Различия в том, как мы думаем, не ограничиваются тем, используем ли мы слова или образы. Иногда сама природа нашего мышления может быть нарушена. Фернихау остро осознал это, когда поделился своими открытиями в области психологии развития с коллегами-психиатрами, которые восприняли его комментарии о внутренней речи как относящиеся к слуховым галлюцинациям или «слышанию голосов».

В зеленой библиотеке Дворца Даремского университета в 2016–2017 годах прошла выставка под названием « Слышим голоса: страдание, вдохновение и повседневность ». Изображение предоставлено с выставки в Дареме: Эндрю Кэттермоул, фотография

Эти галлюцинации чаще всего связывают в популярной культуре с психическим расстройством шизофрении. На самом деле шизофрения — это сложное расстройство, а слуховые галлюцинации — лишь часть часто варьирующегося спектра симптомов. Идея о том, что слышание голосов является уникальным признаком шизофрении, также вводит в заблуждение, полагает Фернихоу. «Слышание голосов связано со всевозможными психиатрическими диагнозами, от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) до расстройств пищевого поведения. Его также испытывает довольно небольшое, но значительное число людей, не являющихся психически больными, которые довольно регулярно слышат голоса, но не обращаются за помощью, потому что они их не беспокоят».

Слышать голос

Есть ли принципиальная разница между внутренней речью и слуховыми галлюцинациями? Этот вопрос был целью проекта под названием Hearing the Voice, который Fernyhough помогает запустить в Дареме и финансируется Wellcome Trust. Исследование все еще продолжается, но некоторые ранние выводы заключаются в том, что разница между этими внутренними состояниями очень проста. «Идея состоит в том, что когда кто-то слышит голос, то, что он на самом деле делает, — это какая-то внутренняя речь, но по какой-то причине он не осознает, что сам создал этот фрагмент языка в своей голове», — говорит Фернихоу. «Оно воспринимается как исходящее откуда-то еще или от кого-то другого».

Что усложняет эту идею, так это множество типов внутренней речи и слуховых галлюцинаций. Фернихо считает, что его теория применима к некоторым типам обоих переживаний, но не ко всем. Некоторые галлюцинации имеют акустические свойства, как будто говорящий находится с вами в комнате. Иногда голос имеет акцент, тембр или высоту тона. «Очень сложно определить, что заставляет некоторых людей переживать чуждые, вызывающие тревогу переживания, особенно когда некоторые люди переживают кажущиеся одинаковыми переживания, но не находят их угнетающими», — говорит Фернихоу. «Я думаю, единственное, на что вы действительно можете указать, это то, что по какой-то причине это ощущение, когда вы слышите свой голос, не похоже на вас. Это исходит от какого-то другого автора или агентства. И это то, что может быть, как вы понимаете, очень огорчительно.

Внутренняя речь внутри сканера

Для облегчения этого страдания потребуются исследования как «нормальных», так и патологических форм внутренней речи. Для этого психологи полагаются на методы визуализации, такие как фМРТ и ПЭТ. Тем не менее, самые большие успехи в этой области были связаны не столько с используемым оборудованием, сколько с тем, как исследователи заставляют своих участников «делать» внутреннюю речь.

В начале этих нейровизуализационных исследований исследователи отметили, что, когда они просили своих участников заниматься внутренней речью, области основной языковой системы мозга начинали активироваться. Для большинства людей, говорит мне Фернихоу, это означает активацию левого полушария, особенно в области передней части мозга, называемой зоной Брока.

Пока мы говорим, соответствующие области Брока будут подсвечиваться. Учитывая связи развития между внешней и внутренней речью, может иметь смысл активация одних и тех же областей мозга. Но Фернихоу говорит мне, что у этих первоначальных исследований были серьезные недостатки.

«Проблема в том, что когда мы проводим подобные эксперименты со сканированием, мы, как правило, помещаем людей в сканер и говорим им: хорошо, пока вы там лежите, я хочу, чтобы вы произнесли какую-то внутреннюю речь, и мы говорим им, что делать с внутренней речью», — говорит Фернихоу. Добровольцев просили повторять определенную фразу, например «Мне нравится футбол», пока они лежали внутри сканера.

Фернихау отмечает, что, за исключением самых целеустремленных болельщиков, внутренняя речь немногих людей состоит из повторяющихся заявлений о любви к спорту. Она чаще бывает сложной и разбивается на более мелкие фрагменты мысли. Чтобы попытаться отследить этот вид естественной внутренней речи, команда Фернихоу применила другой подход, в котором использовалась описательная выборка опыта — метод, при котором испытуемым предлагается записать, каким был их внутренний опыт непосредственно перед звуковым сигналом. Этот процесс трудоемок, так как людей часто нужно тренировать, чтобы они могли эффективно фиксировать детали своего внутреннего опыта.

Услышав голос · Расскажите всем

Слушайте подкаст Hearing the Voice, в котором мы слышим свидетельства, собранные Элизабет Сванхолмер (голосовой слушатель и тренер по психическому здоровью) о том, как люди делятся своим опытом прослушивания голосов .

Fernyhough считает, что со временем конечный результат становится гораздо более ценным. «Мы смогли запечатлеть моменты, когда они просто спонтанно произносили внутреннюю речь, потому что это то, что было в их голове в то время. Не потому, что мы им сказали», — говорит Фернихоу.

Так есть ли разница в том, что мозг произносит эту более «естественную» внутреннюю речь, а не повторяющуюся, запрещенную? Фернихоу говорит, что был резкий контраст. «Используя выборку описательного опыта, мы получили совершенно иной паттерн активации мозга. Мы обнаружили активацию гораздо дальше в мозгу, в областях, которые вы связываете с восприятием и пониманием речи, а не с ее воспроизведением». Хотя результаты необходимо воспроизвести, Фернихау считает, что если мозг людей действует по-разному в зависимости от того, выполняют ли они задачи спонтанно или в ответ на инструкции, это может иметь последствия для всех видов нейронауки, основанной на визуализации.

Эти фундаментальные открытия о природе нашего внутреннего опыта будут расширены только в том случае, если нейробиология внесет изменения в то, как проводятся эксперименты, говорит Фернихоу. Эти изменения на практике также должны быть на фундаментальном уровне. «У нас есть фантастические машины и программное обеспечение, которые сообщают нам, что происходит в конкретном кластере нейронов в конкретный момент. Мы не очень хороши в другой вещи, в том, чтобы спрашивать людей об их опыте, чтобы получить субъективное качество опыта. Нам действительно нужно улучшить нашу игру», — говорит Фернихоу.

В дальнейшем Фернихоу попытается применить этот альтернативный подход к анализу голосов в рамках задания «Слушание голоса» . Фернихоу считает, что изучение широкого спектра различных типов голосов, которые люди слышат в здоровом и болезненном состоянии, поставит вопросы не только о мозге, но и о природе языка и самого разума. Изучение этих различий может стать самой большой проблемой в исследованиях мозга. Но это вызов, который, по крайней мере, нравится Фернихоу: «Так много людей в психологии и когнитивной науке ищут то, что делает нас всех одинаковыми. И я думаю, что в большинстве случаев это ошибочное предприятие. Я думаю, что мы такие разные во многих отношениях, в увлекательных отношениях. И я думаю, что наши умы — это всего лишь один аспект, в котором мы очень, очень разные. » 

Боитесь слышать голоса? Посетите ресурсы по адресу Understanding Voices , чтобы получить дополнительную информацию.

Внутренняя речь и память | Ули Зауэрланд

В редакцию :

В своем обзоре Давид Лобина убедительно доказывает, что внутреннюю речь не следует рассматривать исключительно как интериоризацию внешней речи. Говорящие генерируют внутреннюю речь, а затем могут решить выразить ее вовне, чтобы поделиться своими мыслями с другими. Но общение — это только одна из функций языка. Лобина также указывает на использование внутреннего монолога в качестве средства запоминания.

Что за память? Лобина не говорит. Рассмотрим тривиальный пример. Когда я говорю себе: «Мне еще нужно полить цветы», я хочу запечатлеть в памяти как мысль, так и предложение целиком. Но если внутренняя речь помогает памяти в таких простых случаях — а мои цветы, и я надеюсь, что это так, — вот предсказание, которое философы должны исследовать дальше: внутренняя речь также должна помогать памяти на части мыслей и предложений. Если это так, внутренняя речь должна позволять нам манипулировать более сложными мыслями и предложениями, чем мы могли бы иначе.

Ноам Хомский ввел понятие фазы, частичной структуры, которая фиксируется в промежуточной памяти посредством внутренней речи, но при этом остается частью более крупной структуры предложения. ¹ Представление о том, что фазы помогают рассуждать, насколько мне известно, является новой идеей. Но это также многообещающая идея, которая кажется естественным продолжением взглядов Лобины. В частности, на ум приходит случай, связанный с отчетами о речи и отношении. Джилл и Питер де Вилльерс показали, что дети могут легче отслеживать убеждения других людей, когда они выучили слова и понятия для описания речи и отношения. ² Но это не случай детерминизма. При правильных условиях дети, которым не хватает этих слов и понятий, все же могут отслеживать убеждения других. ³  Кажется, что язык помогает этой способности работать более надежно.

Ули Зауэрланд

Давид Лобина ответы:

Ули Зауэрланд указывает на связь между памятью и внутренней речью, вопрос, который я лишь затронул в своем обзоре. Он задается вопросом, какую помощь памяти может обеспечить внутренняя речь. Об этой теме можно сказать довольно много, и хотя я, безусловно, благодарен Зауэрланду за то, что он нашел время написать, чтобы поднять эту тему, я могу ответить взаимностью только на несколько кратких комментариев.

Очевидный, но обыденный пример того, как речь, внутренняя или внешняя, может функционировать в качестве вспомогательного средства для запоминания, включает многократное повторение номера телефона, списка покупок или имен вашего нового класса, чтобы запомнить заданную серию цифр. , предметы или студенты. В этом конкретном случае можно было бы использовать фонологическую петлю рабочей памяти, чтобы передать необходимую информацию чему-то другому, кроме кратковременной памяти. Чтобы понять, что значит хранить информацию в банке памяти, нам нужно рассмотреть, что психологи думают о человеческой памяти.

Грубо говоря, история психологического изучения памяти — это история дробления и переосмысления. К 1950-м годам психологи приняли отказ Уильяма Джеймса от памяти как единого явления и провели различие между кратковременной памятью и долговременной памятью. В последнее время долговременная память рассматривается как охватывающая специальные хранилища, такие как эпизодическая память и общие знания, в то время как кратковременная память была преобразована в рабочую память. Последняя сама была организована в фонологическую петлю, использующую речь; центральный исполнительный орган, которого, вероятно, нет; и другие компоненты. ⁴

Зауэрланд имеет в виду другое семейство примеров. Он упоминает два возможных случая. Первый такой же обыденный, как мой собственный. Говоря себе: «Мне еще нужно полить цветы», Зауэрланд надеется, что он запомнит «и мысль, и предложение в совокупности [курсив мой]», тем самым увеличивая шансы на то, что его растения останутся в живых. . Второй случай, о котором упоминает Зауэрланд, — это случай, когда мысли и предложения могут быть отправлены в память в штук , а не целиком, рисуя интригующую и потенциально новую связь между некоторыми операциями грамматической системы и хранением мыслей посредством внутренней речи.

В целом я с пониманием отношусь к этим предложениям, хотя и беспокоюсь о деталях. Относительно первого примера многое будет зависеть от того, что подразумевается под хранением мыслей и предложений «в тотальности». Если под этим подразумевается, что предложение следует запоминать эксплицитно как оно есть, то я сомневаюсь, что это необходимо для наших целей. Более того, запоминание целых предложений вряд ли будет обычным явлением. В таких случаях важно, чтобы мысль, выраженная в предложении, сохранялась в памяти и чтобы эта память оставалась латентной. Вопрос о том, остается ли воспоминание в уме и как долго, совершенно не зависит от фактической формы фразы, произнесенной самому себе в качестве напоминания. Кроме того, мне кажется, что в таких ситуациях обычно происходит то, что вам напоминают о том, что нужно сделать, более обходным путем — кто-то упоминает что-то, связанное с растениями, или вы видите сад по телевизору. Похоже, что для такого рода явлений не существует специальной системы памяти. Вы не передаете такие мысли кратковременной рабочей памяти, так как объем ее внимания слишком короток для того, что необходимо; вместо этого вы фиксируете их в долговременной памяти. Сама природа этой системы памяти заключается в том, что содержащиеся в ней мысли не всегда легкодоступны — мысли-воспоминания определенно не активируются, когда они вам нужны, например, когда вы входите в свой дом. Вспомогательное средство памяти не должно быть своевременным остатком.

Это не отрицает того, что в некоторых случаях может потребоваться зафиксировать в памяти как мысли, так и предложения, как они есть, но я думаю, что это происходит в более специализированных случаях речи. Я часто использую внутреннюю речь, чтобы представить или отрепетировать аргументы и вещи, чтобы написать ответ, скажем, на послание. Чаще всего моя внутренняя речь связана с моей академической работой. Во многих из этих случаев то, что я хочу подчеркнуть, важно, и то, как я хочу это выразить, не менее важно. Я подозреваю, что многие люди репетировали, что сказать на собеседовании или когда хотят положить конец неудавшимся отношениям. В таких обстоятельствах они могут попытаться запомнить определенные обороты речи. Успешны ли такие упражнения, как правило, это совсем другой вопрос — эта реакция была намного лучше, когда я представлял ее в своем воображении раньше.

Второе дело

Зауэрланда более интересно и, как уже упоминалось, возможно, новаторское. Он приводит аргумент Ноама Хомского о том, что синтаксические деривации циклически переходят к обсуждению. Под этим подразумевается, согласно генеративному и минималистскому подходу к языку, которому отдает предпочтение Хомский, что языковая способность при построении пар «звук-значение» посредством синтаксической деривации выполняет наборы самодостаточных операций, и когда каждая стадия завершается — так называемые фазы — результирующие представления или структуры отправляются на звуковую и смысловую сторону вещей для интерпретации и дальнейшего вычисления. Две такие фазы идентифицируются в статье Хомского, которую цитирует Зауэрланд. Первая демонстрирует, как строится структура аргумента предложения, при этом субъект появляется внутри глагольной фразы по причинам, внутренним для лингвистической теории. Во второй и заключительной фазе окончательная структура ближе к форме, используемой при произнесении предложения: субъект в своем обычном положении вне глагольной фразы, а некоторые другие элементы также выступают внешне по отношению к глагольной фразе, для фокализации и др. внутренние, теоретические причины. Зауэрланд указывает, что фазы кажутся фрагментами языковых репрезентаций. Он предполагает, что такие фрагменты вполне могут выражать разные «кусочки» мыслей. Могут ли такие фрагменты помочь памяти в дополнение к вышеупомянутому сохранению мыслепредложений в целом?

На первый взгляд, в предложении Зауэрланда что-то есть. Мысли, которые обычно выражают предложения, носят пропозициональный характер, и, учитывая, что это форма, в которой мысли хранятся в памяти, язык, по-видимому, предлагает правильный формат. Первая фаза Хомского уже завершена с точки зрения лежащего в основе предложения предложения. Лингвистически сформулированное предложение требует, по крайней мере, структуры аргумента, и она уже присутствует на этой первой фазе. Это может быть недостаточно конкретная или достаточно эксплицитная мысль — например, в предложении отсутствует подходящее время на этой стадии деривации, — но в каком-то смысле это целая мысль, как аргументы сказуемого 9.0104 имеют явно выраженные субъект и объект или объекты. Я думаю, что лингвистические структуры первой фазы Хомского следует рассматривать как выражение неявной мысли, а не как часть мысли. Предикация является центральным признаком того, что такое мысль tout court , и она уже установлена ​​на этой стадии деривации.

Во всяком случае, первая фаза синтаксической деривации никак не экстериоризируется и не производится ни во внешней, ни во внутренней речи. Таким образом, этот фрагмент синтаксической деривации никогда не попадет в какую-либо систему памяти через использование речи. Возможно, в мыслях можно принять усеченную форму предложения, схожую с лингвистической репрезентацией, лежащей в основе первой фазы Хомского, но никто не разговаривает сам с собой или с другими, просто произнося глагол — в инфинитиве? — вместе с его аргументами. Результаты первой фазы Хомского взаимодействуют со звуковыми системами, где фонетический или фонологический компонент различными способами манипулирует полученными структурами, но на данном этапе предложение еще не готово к экстернализации. ⁵ На самом деле произносится последняя стадия деривации, вторая фаза Хомского, которая иллюстрирует тип предложений, к которым привыкли говорящие. И это, конечно, обычное состояние.

Есть еще одно осложнение, которое я стремился подчеркнуть в своем обзоре и которое, безусловно, уместно здесь. Языковое производство, как во внутренней, так и во внешней речи, может не быть ipso facto актом мышления, а просто представлять собой его отражение. В конце концов, мысли часто остаются невысказанными, а сам акт речи часто является результатом предшествующего акта мышления. По крайней мере, по моему опыту, то, что выходит в речи, является довольно обедненной версией того, что я, казалось бы, придумал. Кроме того, лингвистическое производство является довольно идиосинкразическим, личным и независимым от стимулов, и это проблематично для доказательств того рода, на которые ссылается Зауэрланд. Тот факт, что иногда специфические когнитивные навыки коррелируют с соответствующими лингвистическими представлениями, как в исследовании Джилл и Питера де Вильерс, на которое ссылается Зауэрланд, является довольно слабым доказательством того, что соответствующие мысли были выражены в лингвистической форме или даже что лингвистические формы были исходными. ключевой фактор для наблюдаемых когнитивных навыков. Фактические утверждения, выдвигаемые такого рода исследованиями, довольно трудно различить и интерпретировать. Иногда аргумент состоит в том, что именно производство языка, внутреннего или внешнего, позволяет человеку поддерживать конкретную мысль. В других случаях кажется, что утверждение просто состоит в том, что овладение языком делает доступными определенные типы представлений, чего в противном случае не было бы. Первый тип притязаний, естественно, намного сильнее второго. Первый тип также гораздо труднее подтвердить, именно потому, что лингвистическое производство является текучим и часто не связано с реальными приступами мышления. Чрезвычайно трудно понять, каким образом язык, не говоря уже о внутренней речи, может помочь нам представить и использовать более сложные мысли и предложения, чем мы могли бы в противном случае, хотя многие ученые выдвинули различные теории, включая меня. Я могу предложить больше; все, что мне нужно, это деньги.