Что такое графоманство: что это такое, определение термина в литературном словаре Эксмо

Графоманство Графоман | Что такое Графоманство Графоман

  Творческий кризис у графомана означает, что он выздоровел.
Фазиль Искандер

      Графоманство как качество личности – склонность проявлять болезненное влечение и гипертрофированное пристрастие к бездарному, бесплодному  писанию, к многословному, пустому и бесполезному сочинительству.

      Семья графоманов в  магазине: — Милый, возьми упаковку писчей бумаги и на меня, скоро выходные и я собираюсь написать пару глав своего очередного шедевра.   Конечно, родная. Я сейчас, только выберу папку для своего портфолио.   — А мне бумаги?- Чуть ли не выпрыгивает из штанов маленький сын. — Я тут такое приключение придумал — закачаешься!… Папа, а можно я стану мультипликатором? Я тогда сразу буду и свои книги писать, и мультики по ним рисовать.  Так же интереснее! Приходят домой:   — Родная, ты не видела запасные ключи от моего кабинета? Ну… задумалась мама-графоман, — Скорее нет. А что?    — Просто я дал свою связку поиграть нашему сыну, а теперь тот самостоятельно закрылся в кабинете, захватив все стратегические запасы бумаги!

      Графоман в каждой своей кляксе видит поцелуй Бога. Поэтому он никогда не правит свои тексты. Если их нашептывал Бог, значит, они совершенны. Зачем их отшлифовывать? Пусть этим занимаются бездари вроде Владимира Маяковского. Ведь это он писал: «Поэзия — та же добыча радия. В грамм добыча, в годы труды. Изводишь единого слова ради Тысячи тонн словесной руды». Или вот еще: «Стихи стоят свинцово-тяжело, готовые и к смерти и к бессмертной славе. Поэмы замерли, к жерлу прижав жерло нацеленных зияющих заглавий. Оружия любимейшего род, готовая рвануться в гике, застыла кавалерия острот, поднявши рифм отточенные пики».

     Графоман убежден, что каждая его фраза и так отточена. Кому не нравится, тот мерзкий завистник, интриган и критикан. Графоман крайне болезненно реагирует на критику. Не требовательный и не строгий к себе, он воспринимает критику, как неприкрытую агрессию со стороны врагов и недоброжелателей.   Нужно обладать духовной слепотой, — думает графоман, — чтобы не видеть в моих произведениях совершенства.

     Михаил Веллер, касаясь темы графоманства, пишет: «Графоман — это страстный, бескорыстный писатель, который лишен способности к самокритике, к сторонней оценке того, что он делает, и не обладает даром сравнения своего продукта с продуктами других. Такая небольшая интеллектуальная патология».

      Признаком графоманства зачастую является скорострельность и плодовитость написанного. Но далеко не всегда. История мировой литературы знает примеры, когда количество и качество написанного не вступали в противоречие.  Лопе де Вега (1562-1635) — испанский писатель, поэт и драматург написал более 2000 пьес (425 сохранилось до наших дней). Исследователи творчества Александра Дюма подсчитали, что его плодовитость нашла выражение в шестистах томах. Столько обыкновенному человеку не под силу прочесть за всю жизнь. А с учетом того, что многие представители нынешнего поколения едва умеют читать, результат Дюма может  их шокировать, нанести непоправимый вред нервной системе.

      Графоманство –  это следы невежества на писательской ниве. Большой писатель, прежде чем взяться за перо, кропотливо и упорно будет собирать и анализировать необходимую информацию. Если его героями являются врачи, он не поленится и глубоко изучит жизнь врачей, постарается постичь, хотя бы азы их специальности. Словом, доскональное знание объекта изображения – это  визитная карточка настоящего писателя.

      Известный мастер пера – Артур Хейли в ходе работы над «Менялами» сумел получить разрешение от двух крупных банков на изучение практически всего механизма работы финансовых институтов — ему даже было позволено присутствовать на совещаниях советов директоров. Работая над черновиком «Вечерних новостей», Хейли, которому тогда было уже 66 лет, прошел в Англии специальный курс противодействия терроризму: он выступал в роли заложника, ел змей на уроках выживания, принимал участие в тренировках по обезоруживанию противника и бою в закрытом помещении. После этого он почти год составлял план книги, разрабатывал характеры героев и структурировал собранный материал. И еще год ушел у него на процесс работы над текстом.

     Работая над романом «Детектив», Хейли  по привычке досконально изучил материалы: провел несколько недель в рейдах с полицейскими Флориды и получил доступ к архивам. В результате получилось классическое остросюжетное произведение с захватывающим началом и динамично развивающимися событиями.

     Графоман самодоволен, самонадеян и необычайно тщеславен. Жажда славы,  известности и почестей становится чуть ли не главной мотивацией его существования. Где воцаряется самодовольство, там умирает творческая составляющая разума. Графоман проявляет устойчивое нежелание личностного роста, чурается саморазвития. В жизни нельзя оставаться на одном и том же уровне сознания. Человек либо прогрессирует, либо деградирует. Графоман, в своем ярко проявленном самодовольстве, раз взявшись за перо, затем выезжает на старом багаже знаний. Следствием нехватки знаний графомана, становится недостоверный,  примитивный текст с бесконечным числом ляпов и нелепиц. Имея смутное представление об изображаемом объекте, графоман то и дело «садится в лужу».

    Когда уровень сознания человека растет, у него меняются вкусы. То, что ранее доставляло удовольствие, сейчас не вызывает никаких эмоций. Большой писатель постоянно самосовершенствуется. Его уровень сознания неуклонно идет вверх. Тем не менее, он самокритичен. Прочитывая свои давние опусы, он может остаться недовольным написанным. Исправить ничего уже нельзя, и это обстоятельство его сильно огорчает.

       Графоман – антиперфекционист в литературе. Прочитав свои юношеские стишки,  он останется в полном восторге от собственной гениальности. Ему невдомек, почему лауреат Нобелевской премии по литературе, продолжает упорно работать над уровнем своего писательского мастерства.  Графоман – это мыльный пузырь на  литературном поприще. Раздутое самомнение – ярко проявленное качество его личности. Графоман постоянно обеспокоен, как бы кто-то не присвоил авторство его опусам. Страх перед плагиатом лишает его сна и покоя.

      Среди графоманов есть свои мега звезды.  Такой звездой был граф Дмитрий Иванович Хвостов — герой бесчисленного множества эпиграмм и анекдотов, признанный еще при жизни настоящим «королем графоманов»:

Д. И. Хвостов «Ивану Ивановичу Дмитриеву»:
«То изломаю ямб, то рифму зацеплю,
То ровно пополам стиха не разделю,
То, за отборными гоняяся словами,
Покрою мысль мою густыми облаками;
Однако муз люблю на лире величать;
Люблю писать стихи и отдавать в печать!»

    Для графоманства порой нужно быть состоятельным человеком. Нужно иметь хороший достаток, чтобы самому выкупать свои книги. Хвостов издал семитомное собрание своих сочинений. При этом они выдержали при жизни автора три издания!

   Хвостов был по современным понятиям  хорошим маркетологом. Обязательными получателями  рассылке были архиереи и митрополиты, такие государственные деятели, как Аракчеев и Паскевич, и даже сам прусский король. Однако наиболее лакомым кусочком для графомана были учреждения – здесь он мог поистине развернуться. Так, Академия наук получила от него «в дар» 900 экземпляров трагедии «Андромаха». Мало того: убежденный в своем «призвании» граф рассылал не только стихи, но и свои… бюсты! О том, что он был, к тому же, навязчивым чтецом своих творений, и говорить не стоит.

   В литературных кругах бытовал один характерный анекдот. Однажды в Петербурге граф Хвостов долго мучил у себя на дому племянника своего Ф.Ф. Кокошкина (известного писателя) чтением ему вслух бесчисленного множества своих виршей. Наконец, Кокошкин не вытерпел и сказал ему:  – Извините, дядюшка, я дал слово обедать, мне пора! Боюсь, что опоздаю, а я пешком! – Что же ты мне давно не сказал, любезный! – отвечал граф Хвостов. – У меня всегда готова карета, я тебя подвезу! Но только что они сели в карету, граф Хвостов выглянул в окно и закричал кучеру: «Ступай шагом!», а сам поднял стекло кареты, вынул из кармана тетрадь и принялся снова душить чтением несчастного запертого Кокошкина.

     Из книги Ю. Тынянова «Пушкин»: «Граф Хвостов был замечательное лицо в литературной войне. Среди друзей Карамзина, особенно молодых, были люди, которые как бы состояли при Хвостове, только им и жили, и с утра до вечера ездили по гостиным рассказывать новости о Хвостове… В стихах своих граф был не только бездарен, но и смел беспредельно. Он был убежден, что он единственный русский стихотворец с талантом, а все прочие заблуждаются… У него была одна страсть – честолюбие, и он бескорыстно, разоряясь, ей служил. Говорили, что на почтовых станциях он, в ожидании лошадей, читал станционным смотрителям свои стихи, и они тотчас давали ему лошадей. Многие, уходя из гостей, где бывал граф Хвостов, находили в карманах сочинения графа, сунутые им или его лакеем. Он щедро оплачивал хвалебные о себе статьи. Он забрасывал все журналы и альманахи своими стихами, и у литераторов выработался особый язык с ним, не эзоповский, а прямо хвостовский – вежливый до издевательства. Карамзин, которому Хвостов каждый месяц присылал стихи для журнала, не помещал их, но вежливо ему отвечал: «Ваше сиятельство, милостивый государь! Ваше письмо с приложением получил» и т. д. «Приложением» называл он стихи графа. В морском собрании в Петербурге стоял бюст графа. Бюст был несколько приукрашен: у графа было длинное лицо с мясистым носом, у бюста же были черты прямо античные. Слава его докатилась до провинции. Лубочная карикатура, изображающая стихотворца, читающего стихи черту, причем черт пытается бежать, а стихотворец удерживает его за хвост, висела во многих почтовых станциях».

Петр Ковалев
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/

Бес писательства. Об эволюции графомании

1

Болезненное влечение к бесполезному сочинительству; патологическое стремление к созданию претендующих на обнародование текстов; непреодолимая писательская страсть у человека, лишенного литературных способностей, — таковы общеизвестные определения графомании в большинстве толковых словарей и психиатрических справочников. Непонятый, непризнанный, недооцененный — такими эпитетами чаще всего награждает себя автор, провозглашенный графоманом. Все они исполнены нигилистического пафоса и очевидной гордыни. Последняя позволяет без стеснения выставить на публичный суд текст сомнительного качества и рождает у пишущего иллюзию собственной уникальности и презумпции личной правоты.

Но это случай, как говорится, клинический и притом общий. В действительности грань между графоманией и просто халтурой бывает столь же тонкой, сколь между их противоположностями — талантом и гением. И порой не так уж просто отличить творческую недоработку, словесный перебор или художественный просчет от проявлений подлинно графоманских наклонностей.

Кроме того, «графомания — это не мания создания формы, а мания навязывания себя другим. Наиболее гротескный вариант воли к власти». Справедливое и важное уточнение Милана Кундеры позволяет говорить о том, что графомания и талант — отнюдь не взаимоисключающие понятия. Ибо «воля к власти» есть и у одаренного сочинителя, и у литературного бездаря, одержимого бесом писательства.

В России же все осложняется еще и тем, что графомания имеет давний и прочный метафизический статус «высокодуховной болезни», национального ментального комплекса и маркера интеллектуальности. В нашем сознании понятие графомании подразумевает хотя и скрытые, но отчетливо позитивные коннотации; под бесплодное сочинительство подведена мощная эстетико-философская платформа. И даже иронизируя над капитаном Лебядкиным, мы сочувствуем Макару Девушкину, который тешился надеждой выбиться из нищеты, усовершенствовав свой литературный стиль. Так сама внутренняя форма слова незаметно подверглась каламбурному переосмыслению: мания сочинительства оказывается тесно сопряжена с манией «графства» — сановности, статусности и состоятельности Человека Пишущего.

Очень хорошо об этом сказано в книге С. Бойм «Общие места. Мифология повседневной жизни»: «В России графомания, писательское недержание — это массовое осложнение от высокой болезни литературы. Выражается она не просто в желании писать, но и в желании быть литератором. Героическое жизнетворчество писателя, соперника вождей, вдохновляет графомана не меньше, чем сам акт письма <…> Графомания — это одновременно мания писания и мания величия»¹.

Таким образом, дискурс графомании изначально пронизан мифотворчеством: «муки текстопорождения», «непонимание толпы», «богоизбранность и одиночество гения» — штампы саморефлексии графомана неизменны. Однако механизмы и стратегии существования графомании все же эволюционируют с течением времени.

2

На рубеже XX-XXI веков особо громкое звучание обретает идея «искренней графомании»², превратившаяся из давнего бытового представления в новую концепцию изящной словесности. «Теперь все другое. Если и звучит высокомерие, то в тоне самопризнания: «Я — графоман». О себе так прежде не говорили. Теперь говорят, ибо вот что такое графомания: «Это мистическая потребность в письме», — сообщает прозаик Юрий Буйда в интервью газете «Московский комсомолец»»³.

Слово «графоман» попадает в названия сетевых изданий, писательских клубов, книжных магазинов и самих литературных произведений. Из последних назовем хотя бы повести Ю. Кувалдина «Графоман» и Г. Щекиной «Графоманка», роман А. Шалина «Графомания», мемуарную мистификацию Б. Рублова «Роман с графоманами», автобиографию М. Ардова «Монография о графомане». В заглавиях этих книг сквозит неявное лукавство, ибо повествуют они о людях отнюдь не бесталанных и уж тем более не больных, а самоироничных либо сентиментальных, но так или иначе обладающих литературными способностями.

Наряду с «сочувственной» и «прославляющей» тенденциями заметна и противоположная — «разоблачающая»: в последнее время уж кого только не записывали в графоманы! Ультрамодным сделалось диагностирование графоманских наклонностей у покойных мэтров и успешных современников. Так, филолог В. Сафонов пишет целую монографию с обоснованием графоманства Бориса Пастернака⁴. Зоилы из цеха писателей-фантастов не устают спорить о «графоманском» характере ранних произведений Алексея Иванова. Журналист И. Зотов разражается концептуальной статьей «Пелевин как капитан Лебядкин». Т. Толстая и Д. Смирнова в телепрограмме «Школа злословия» недвусмысленно намекают на графоманство Александра Иличевского…

Наконец, к проблеме графомании с совершенно разных, но парадоксально сопрягающихся сторон начинают подбираться и сами писатели, среди которых особо следует выделить Владимира Сорокина с повестью «Метель» и Всеволода Бенигсена с романом «ВИТЧ», по-новому осмысляющих этот феномен средствами художественной прозы.

3

Магистральная линия сюжета «ВИТЧа» — остроумное описание вымышленного эксперимента: советских диссидентов отправляют в закрытое спецпоселение Привольск-218 — с политической целью: устранить их нежелательное влияние на «народные массы» — и научной целью: пронаблюдать поведение творческих личностей в искусственной среде. Не касаясь идеологической стороны повествования, уже достаточно отрефлексированной литературной критикой, обратимся к почти незамеченной — эстетико-культурологической — составляющей романа, на страницах которого выводится собирательный репрезентативный образ «людей талантливых плюс-минус».

Эта словно бы вскользь обозначенная автором неопределенность и маркирует псевдотворческую, и в частности графоманскую, «бесописательскую» наклонность персонажей. Причем поначалу тут нет выраженной иронии, поскольку, несмотря на подозрительный «плюс-минус», герои В. Бенигсена все сплошь «деятельные, с именами, в общем-то активные диссиденты». И их потребность в письме сперва преподносится как форма протеста и способ самозащиты от давления госрежима. Собственно, именно таким обычно и рисуется в массовом сознании образ типичного диссидента.

Однако идеальные, казалось бы, условия для свободного и продуктивного творчества (благоустроенный быт, несложная работа, отсутствие внешнего прессинга) обнаруживают творческое бессилие, несостоятельность в искусстве и тщетность амбиций обитателей Привольска-218. Вместо высокого служения музам они погрязают в бытовых проблемах, кухонных склоках и пустопорожних дискуссиях. Не оправдываются даже опасения экспериментаторов, предчувствующих появление в закрытом городе «очага инакомыслящей культуры», потому что — как выясняется — двигатель творчества этих людей определялся исключительно внешними обстоятельствами, а именно — борьбой с господствующей идеологией. Отстранившись от борьбы, многообещающие литераторы и подающие надежды специалисты в области изобразительных искусств оказываются либо жалкими фрондерами, либо обыкновенными филистерами. С этого момента повествование в романе обретает резкие саркастические ноты, а в изображении персонажей появляется явный гротеск. Так, художник Раж смог лишь «нарисовать цикл невнятных полотен, которые сам же и сжег в мусорном баке». Прозаик Ревякин, «который якобы писал «антисоветский роман», написал на самом деле всего одну главу про Ленина под многозначительным названием «Детство антихриста»». А скульптор Горский вообще «забросил свою композицию, посвященную жертвам сталинизма»…

Художественным объяснением этого недуга становится придуманная Бенигсеном звучная аббревиатура ВИТЧ — Вирус Иммунодефицита Талантливого (или Творческого) Человека, проявляющийся в одержимости манией искусства у посредственностей и дилетантов. Проще говоря, в упорном стремлении «творческой серости» к созданию культурных продуктов. По сути, графомания есть одно из типичнейших проявлений ВИТЧ. И самая большая беда, по Бенигсену, заключается в том, что люди, снедаемые творческой серостью изнутри, «в свою очередь пожирают нас и нашу культуру». То есть самим своим существованием дискредитируют и обесценивают подлинно значимые достижения в области искусства.

В романе формулируется несколько базовых критериев выявления опасного вируса. Во-первых, стереотипность и штампованность, «освобождающие читателя-зрителя от мыслительного процесса». Во-вторых, навязывание этих стереотипов как анонимно установленной нормы, тотальной усредненности. В-третьих, отсутствие саморефлексии: ВИТЧ-инфицированные «вполне довольны тем, что изменили сами себе». Они «счастливые творческие самоубийцы», считающие себя не одержимыми, а одаренными.

Открытие ВИТЧа не случайно приписано Якову Блюменцвейгу, наиболее самобытному и самостоятельному участнику диссидентского движения, сподобившемуся вырваться из Привольска-218 и посмотреть на все происходящее со стороны. Критический анализ деятельности бывших соратников и пристальное наблюдение за окружающей действительностью приводят Блюменцвейга к осознанию тщетности претензий многих «творческих личностей» на лавры великих и даже выдающихся писателей, поэтов, драматургов. Из этого понимания предприимчивый господин извлекает не только урок, но и выгоду: создает лабораторию диагностики ВИТЧа для «выявления серости и предостережения от нее автора, а возможно, и общественности». Эдакий творческий экзорцизм…

Правда, дело не идет дальше дверной таблички с названием организации: Блюменцвейг погибает при невыясненных обстоятельствах, а ВИТЧ как был, так и продолжает замечательно существовать. Во многом — благодаря нашей национальной ментальности. Здесь Бенигсен непосредственно развивает цитированное выше суждение С. Бойм:

1. Бойм С. Общие места. Мифология повседневной жизни. М.: НЛО, 2002. [↩]
2. Термин А. Михайлова (предположительно). См. также, например: Кузьмин Д. Под знамя искренней графомании? // Литературная газета. 1998. 14 октября.[↩]
3. Шайтанов И. Графоман, брат эпигона // Арион. 1998. № 4. [↩]
4. Сафонов В. И. Пастернак не гений, а графоман. М.: WlaSaf, 2011.[↩]

Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

Уже подписаны? Авторизуйтесь для доступа к полному тексту.

Графомания: жизнь в словах

УОЛТЕР МОСЛИ — один из великих. Он плодовитый писатель, наиболее известный своими криминальными произведениями. Он также является автором бестселлеров в области научной фантастики, художественной литературы, документальной литературы и других произведений — по последним подсчетам, более 43 книг. Среди прочего, он получил премию О. Генри, Грэмми, Премию ПЕН-клуба Америки за заслуги перед жанром, а также он является гроссмейстером журнала «Таинственные писатели Америки» 2016 года.

В свои 64 года Мосли находится на пике карьеры. Он, возможно, немного молод, чтобы считаться пожилым государственным деятелем, но он грациозно вживается в эту роль. Он обладает глубокими знаниями, но без претензий, отказываясь от мистики, которая иногда окружает письмо, в пользу ежедневной практики и внимания к мастерству. Когда я встретил его, он носил свою фирменную фетровую шляпу и игриво-элегантное, часто описываемое большое африканское золотое кольцо.

Мы собрались во время Недели писателей Калифорнийского университета в Риверсайде, на которой Мосли был основным докладчиком. Я воспользовался возможностью, чтобы спросить у него несколько советов о писательстве, обсудить его недавние написанные от руки мемуары, мюзикл, над которым он работает, и почему он не пишет в Твиттере.

¤

КЕЙТ БЕРНС: Вы пишете о невероятно разнообразных персонажах. Есть ли у вас какие-нибудь трюки, чтобы помочь вжиться в чужие шкуры или создать персонажей из очень разных слоев общества?

УОЛТЕР МОСЛИ: Я придумываю. Честно. Все мы такие разные. Я слышал историю… Думаю, это был Джей Пи Морган. У его семьи были деньги, но его мать была безумно скупой. Этот парень, который, я думаю, был Дж. П. Морганом (но может им и не быть), подхватил инфекцию. Его мать обошла все бесплатные клиники в городе, чтобы попытаться вылечить инфекцию, и в итоге он потерял конечность. Часть его ноги или что-то в этом роде. И можно подумать, будучи богатой, она просто заплатила бы за это. А вместо этого поплатился за это ногой. И как только вы слышите что-то подобное, вы думаете: «Вау», так что я думаю, что знаю, что значит быть богатым, но это не так. Все, что я знаю, это то, каким я был бы, если бы был богатым. Но на самом деле, даже это может быть неправдой. Итак, когда вы начинаете писать о персонажах из разных рас, разных классов и тому подобном, это всегда заканчивается тем, кем они являются по отдельности. Внутри сферы богатства или бедности, или политики, или работы полицейским, знаете ли, чего угодно.

Ваша последняя книга представляет собой рукописные мемуары, сильно отличающиеся от вашей обычной работы.

Я много рисую, и много рисую. У меня была эта идея, и эта действительно хорошая бумага, и чертежная ручка, и вот что я сделал — у меня была ручка, у меня была бумага — я написал маленькую букву «а» в левом верхнем углу и углу, а затем написал букву «а». на всем протяжении. А потом к ней примыкала еще одна линия, и еще, и еще, и так до самого низа. Просто чувствую это. И это выглядело очень красиво. И поэтому я подумал, давайте сделаем b, посмотрим, как они выглядят. Они действительно разные. У B есть эта линия и горб, поэтому есть пробелы. В букве «а» нет пробелов, которые не были бы внутренними по отношению к букве, так что это образовало другую форму, чем буква «с». Они немного более открыты, чем «а» — там меньше всего происходит, — но они более закрыты, чем «б». Итак, я был примерно на полпути к алфавиту, когда подумал, что это будет отличным учебником для графоманов.

Кто такой графоман?

Графоман — это человек, который не может перестать писать, он просто пишет, пишет, пишет и пишет. Р. Крамб и его брат вместе писали комиксы. Был байопик про Р. Крамба и показывали брата, который пишет нормальные комиксы, но потом пузырь при разговоре становился все больше и больше, пока наконец на каждой странице не остался только один квадрат, а человек вот тут внизу и остальные будут писать. Парень просто говорит, говорит, говорит, говорит. Это письмо, но это также навязчивое письмо. Чрезмерная болтливость, навязчивость. Так что я подумал, вау, я создам эту штуку, и это будет алфавит, цифры и некоторые символы. А потом продолжал писать, и где-то на полпути понял, что говорю, чуть ли не в шутку, что пишу букварь для графомана, но что я действительно графоман.

Что насчет мемуарной части?

Я очень критически отношусь к мемуарам. Я думаю, что сегодня в литературной культуре им злоупотребляют и злоупотребляют. Люди пишут мемуары: отец меня изнасиловал, мама никогда не обращала на меня внимания, мама водила меня по бесплатным поликлиникам, когда у нее были деньги, и я потерял ногу, и типа, какое мне дело? Я имею в виду, я забочусь о том, чтобы такие вещи происходили. Но мемуары для меня подобны тому, как если бы вы были второстепенным помощником Роберта Э. Ли во время Гражданской войны, а затем вспоминать свою жизнь — это вспоминать важные моменты Гражданской войны. Это интересно. Или, может быть, вы Эйб Линкольн и пишете, как приняли решение освободить рабов и что происходило в вашей жизни, в вашей стране, в ваших друзьях, в вашей жене, в ваших детях. Но идея просто писать психологические воспоминания и как-то пытаться их поднять кажется трюком, а мемуары для меня не должны быть трюком.

Конечно, книга, которую я написал, эта сюрреалистичная штука, действительно кажется трюком. Но хитрость в том, что… потому что я никогда не собирался писать мемуары… достойные мемуары для сантехника — это писать о сантехнике и, возможно, рисовать, как проходят трубы, и рассказывать о том, что вы делаете, поскольку это отражает вашу жизнь. Это никогда не будет большим продавцом в книжном магазине, но ваша жизнь — это ваш труд, и мемуары об этом действительно интересны. А их не много.

Вот я и решил, что буду писать письма, и свои рисунки выложу, потому что это какая-то графомания, а потом разные сочинения, которые я написал или опубликовал, или мысли о мемуарах, воспоминаниях о моего отца и то, как его рассказы помогли мне понять, что я делаю с этим проектом. И это было весело. Иметь целую книгу, где каждый момент написан моей рукой… в ней нет ничего напечатанного или написанного кем-то другим. Это все мое, и мне это очень, очень нравится.

Хотели бы вы снова заняться подобным проектом?

Ну, я действительно не могу сделать это снова. Это одна из тех вещей, которые как бы сделаны, одноразовые.

Изменилось ли ваше отношение к букмекерскому делу или любой другой вашей работе?

№

Вы говорите, что никогда не напишете мемуары, но опубликовали книгу под названием Мир во всем мире: мемуары  …

В этой книге я много рассказываю о своем отце и о том, как мой отец пережил Вторую мировую войну, и это критика так называемой войны Америки с терроризмом. Это всплыло в тот день, когда мы вторглись в Ирак.

Так что это использование мемуаров и личного опыта в качестве основы для разговора о политике.

И на самом деле в большинстве моих нон-фикшн есть моменты воспоминаний, где вы можете узнать что-то обо мне, пока я пытаюсь поговорить о чем-то другом. В нем я спросил отца: «Ты боялся участвовать во Второй мировой войне?» И он сказал: «Нет». И я сказал: «Почему бы и нет», а он сказал: «Ну, я думал, что это война между немцами и американцами». И я сказал: «Ну, не так ли?» И он сказал: «Да, но я не думал, что я американец». Потому что вы не сказали, что чернокожие были американцами. Американцы были белыми людьми. А потом, когда немцы начали стрелять в него, он понял: «О, ничего себе, я на стороне, и даже если я не нравлюсь той стороне, я на той стороне, потому что эти люди стреляют в мне.» Это был хороший способ научить меня. Это были не обязательно мои мемуары, но его.

Букварь для графоманов был выпущен небольшой типографией, с которой вы работали годами. Есть ли преимущества в работе с небольшим издательством перед крупным издателем?

Крупные издатели могут получить больше денег, это очень важно. И когда вы публикуетесь в одном из крупных и авторитетных издательств, люди относятся к вам более серьезно, хотя на самом деле это не имеет значения, хороша ваша работа или нет. Я работаю с небольшими типографиями не из художественных соображений, а скорее потому, что книга стоила 30 долларов, а вы сделали все эти 30 долларов возможными, потому что написали книгу. Так что, если вы дадите эту книгу кому-то, чья политика и взгляды на жизнь перекликаются с вашими собственными, то есть издательству Black Classic Press, с которым я работал, все 30 долларов пойдут этому изданию, прежде чем оно снова выйдет в свет. Таким образом, люди, которые работают на У. Пола Коутса, люди, которых он нанимает, люди, которые занимаются распространением, — это все люди, которые, вполне возможно, будут отражать мои собственные политические идеи, убеждения и цели. И поэтому это хорошо. Пол такой же редактор, как и все остальные, от этого не становится легче. В некотором смысле это немного сложнее, потому что на разработку книги уходит не так много денег. Но это способ понять, кто вы есть, не только через письмо, но и через то, как вы ведете это письмо в мире.

Когда вы учились в Городском колледже Городского университета Нью-Йорка; там вы установили отношения наставничества с Фредериком Тутеном, которые привели вас к вашей первой опубликованной рукописи, Дьявол в синем платье . Вы также учите. Какой совет вы можете дать писателям о том, как получить максимальную отдачу от программы MFA или любых творческих отношений наставничества?

У меня был своего рода наставник, Фредерик Тутен, но мы были друзьями. Для многих людей в «литературном мире» — ставлю это в кавычки — все дело в писательстве, по крайней мере, они так говорят. Правда в том, что вы просто дружите с людьми и тусуетесь, разговариваете вместе, может быть, вы вместе напиваетесь, вы говорите о девушках, обо всем, о чем вы говорите. В этих отношениях, поскольку вы оба занимаетесь одной и той же профессией, просто на разных уровнях, об этом становится известно. Я дал Фредерику первый набросок из Дьявол в синем платье а потом я отправился на конференцию AWP, а потом вернулся, и он сказал: «Я дал это своему агенту, и она прочитала это, и теперь она хочет представлять вас». Такие вещи случаются. Я не просил его об этом, и я бы даже не подумал просить. Но он сделал это, потому что вот книга, и ему нравится его агент, и он знает, что ей нравится, и все получилось. Но я думаю, что это больше связано с дружбой, а не с тем, «как мне установить связь, чтобы продвигать свою карьеру?» Многие люди думают так, и иногда это работает, но я думаю, что даже когда это работает, это работает во вред писателю. Потому что мы писатели, и это прекрасное, замечательное искусство. И дело не в бизнесе или технике письма; это больше о развлечении и значении письма.

Вы дружите со многими писателями?

Среди моих друзей нет писателей. Это не совсем так, есть один или два человека. Когда я говорю друзья, я имею в виду людей, которых вижу все время, а друзей-писателей у меня нет. Потому что зачем вам… это как актеры, женящиеся друг на друге. Я знаю, что они думают, что у них есть причина — как будто жизнь намного интереснее. Писать — это прекрасно, но писатели — не обязательно красиво.

Вы спрашиваете меня о чем-то конкретном — о том, когда вы начинаете, о том, как ходить в школу или пытаться найти себя, ходить на чтения. Подружитесь с людьми, с которыми вы находитесь, будь то сверстники, учителя или кто-то еще. Попробуйте поговорить с ними о жизни в целом. С Фредериком: я много лет был программистом, и у него был компьютер, который не работал, и я его починил. Я показал ему: теперь вот как можно писать — я настроил так, чтобы каждая глава была отдельным файлом, и ему было очень полезно смотреть на это так, и поэтому он разбил его по этим файлам. И поэтому я был ему полезен. Но это общее в жизни.

Очень часто, например, не называя имен, я узнаю писателя, и, скажем, я что-то сделал для писателя, я им что-то дал или помог им что-то сделать или куда-то их соединил, что я и делаю все время. А потом, года через два, я получу от них записку: «О, большое вам спасибо за то, что вы сделали два года назад, не могли бы вы сейчас сделать для меня что-нибудь еще?» Типа, это нормально, что ты не поблагодарил меня в первую очередь, но потом просто поблагодарить меня, чтобы получить еще одну услугу? О чем это? Так что мне было приятно иметь дело с Фредериком, потому что я мог ему помочь, и ему тоже было хорошо.

Я читал, что вы работали над проектом музыкального театра…

Да, мы хотим сделать мюзикл Дьявол в голубом платье . У меня есть прекрасный автор текстов, женщина по имени Исса Дэвис, у нее много талантов, отличный драматург. Я пишу книгу, а она пишет песни. Она еще и музыкант, и певица, и исполнительница, и еще миллион других вещей. Она талантливая женщина.

И есть директор, с которым мы работаем, Лизл Томми, она из Южной Африки, она помогает нам это организовать. Мы все еще пытаемся найти подходящего композитора, но книга уже написана. Он может многое изменить, но он написан прямо сейчас, поэтому, по крайней мере, у нас есть рамка, на которую его можно повесить. И это так интересно, потому что вы пишете книгу, и книга выглядит как целое, но затем песни начинают брать части того, что люди говорили в диалогах, а затем расширяют и уменьшают вещи. Так что мы работаем над этим, но нам нужно найти композитора.

Чем это отличается от написания пьесы?

Спектакль, который, как мне кажется, написать труднее всего, настолько сложен, потому что все, что у вас есть на самом деле, — это актер или актеры, говорящие со зрителями в течение двух часов. Это может быть очень, очень скучно. Сделать это интересным — например, сохранить его — сложно.

Что хорошо в мюзикле, так это то, что у вас есть музыка, хореография, пение и все остальные вещи, которые развлекают. Я думаю, что песня, вероятно, является самым мощным человеческим искусством. Услышать песню и быть в восторге, депрессии или страхе… история гласит, что когда Билли Холидей выпустила песню «Strange Fruit» о линчеваниях на Юге, какое-то время она была запрещена радио, потому что люди услышат его и убьют себя. Нет ни одной картины, скульптуры, романа, где бы кто-нибудь сказал: «Я не знаю, должен ли я дать вам это прочитать, потому что вы можете убить себя после того, как прочтете это». Но песня проникает глубоко в ваш мозг, где-то в груди.

Вот в чем сила этого мюзикла. Книга больше похожа на набросок, который будет заполнен музыкой и песней.

Повлияла ли музыка на вас как на писателя?

Не знаю, мало думаю. Я никоим образом не музыкален. Я даже не могу держать ритм. Я имею в виду, честно говоря, это ужасно. RL’s Dream о блюзе, а блюз, я думаю, был выражением трагедии 20-го века. Я думаю, что это, вероятно, верно не для всего мира, но для большей его части. И каждое столетие у вас есть что-то еще, что является трагедией — наша самая глубокая эмоция — поэтому, когда я писал о парне, который вспоминает, как играл с Робертом Джонсоном, или, другими словами, в романе, в котором Роберт Джонсон — это негативное пространство, я пытался соединиться с этим. эта формулировка трагедии.

Ты не твитишь. Есть ли место в жизни писателя в социальных сетях?

У меня просто нет времени. Было бы хорошо, если бы было для чего это делать. Например, твиты были великолепны во время арабской весны. Мы организуем там, мы делаем это, мы делаем то, передаем информацию, которую нельзя остановить. Может быть, даже не отслеживается. Это замечательно. Но идея сделать это — я чувствую, что для меня есть две проблемы с социальными сетями — в этом нет проблем, это нормально — идея номер один, вы делаете это для саморекламы. У меня есть страница в Facebook, люди могут заходить на нее, и я думаю, что люди хотят столько рекламы. Они могут зафрендить пространство, узнать, что я делаю, что выходит.

Другая идея все время работает над этим. Я писатель, и это то, что нужно писать. Моя критика восходит к предыдущему вопросу о мемуарах — на самом деле я не пишу о себе. Например, я не нахожу себя очень интересным. Есть люди, которые находят себя очень интересными, и другие люди находят их очень интересными, и я хочу следовать за ними. Актер, парень с отличным чувством юмора, мне нравится читать его или ее, потому что они прекрасно видят мир. Это работа, которую они дали себе сами, независимо от того, зарабатывают они на ней деньги или нет.

Но я не такой. я думаю вещи; Я пишу их и помещаю в свои книги. Так что я лучше буду проводить больше времени со своими книгами, чем заниматься чем-то менее интересным для меня, т. е. собой. Я нахожу свои книги более интересными, чем я.

¤

Кейт Бернс — писательница, живущая в Лос-Анджелесе.

Что такое графоман: определение

В трудах, не покладая рук,
Путь безденежья и страданий
Ее следы в песках пустыни
Поэты еще ищут…

Графомания как болезнь

Известно мнение, что графомания, с одной стороны, как болезнь, определенное психическое расстройство, вызванное пристрастием к письму. Его усугубляет невостребованность, одиночество и невозможность реализовать свои амбиции. Кто такой графоман? Определение относится к автору, произведения которого не принимаются обществом и с которым он сам категорически не согласен.

Но некоторых талантливых писателей тоже не признают достаточно длительный период. А некоторые не получают признания в жизни. Гениальность и талант не укладываются в рамки общечеловеческих норм. Поэтому бесполезно рассматривать, что такое графоман с этой точки зрения.

Бесполезность произведений

Созданная, по мнению автора, ценность полезная для него и совершенно ненужная для общества.

Осенью в цветах золота
Муза плела сонеты.
Отличается только словом
Графоман от поэта.

Таким образом, он создает низкоуровневый продукт, в основном, для собственной выгоды. Уровень произведения оценивает только читатель. Его оценка является критерием того, кто графоман, а кто настоящий писатель. Еще есть критики, филологи и другие специалисты, профессионально определяющие качество произведения. Некоторые критики доходят до абсурда, как, например, нашумевшая в Интернете статья «Графики и графоманы», в которой автор выискивал ляпы у Льва Толстого.

Важнейшую оценку дает автор произведения, беря на себя ответственность, что созданное им повлияет на души читателей. Для этого он должен вложить свои силы и душу. Если работа не окажет такого воздействия, то это будет жестокое разочарование. Получается, что графомания – это наказание человека за низкое качество произведения.

И вот опять всю ночь не спится,
Муки стоят передо мной.
Граница Пылающего Клинка
Между блеском и нищетой.

Признаки графомании

1. Болезненное увлечение написанием текстов, не являющихся культурной ценностью.
2. Повышенная самооценка. Бездарный графоман никогда не признается в своих ошибках.
3. Невозможность развития и улучшения.
4. Отсутствие стройного, логичного построения текста.

5. Копирование изображений, плагиат.

6. Нарушения стиля и синтаксиса.
7. Шаблонный и невыразительный текст.
8. Многословие.
9. Навязчивость.
10. Отсутствие чувства юмора.

Среди пустынных слов,
Среди боевых фраз,
Где ветер перемен
Не оставит следа,
Нас ищет истину не раз
Ведет в лабиринт бреда.

Три группы графоманов

1. Первая пишет ни о чем, но очень красиво, пытается создавать художественные образы. Но это говорит только о хорошем образовании.
2. Языковой язык, но запутанный сюжет, который еще можно редактировать.
3. Имитация произведений или словесный мусор. Здесь ярче проявляется, что такое графоманство.

Жажда признания

Признания нужны всем. Графоманы нападают на издателей, настаивая на публикации своих «нетленок», или чаще всего издаваемых за свой счет. У них другое представление о своей работе, в отличие от публики.

Графомания существует во многих разновидностях, но мы считаем ее литературной.

Как правило, у графоманов нет аудитории. Они в принципе не могут его собрать, потому что никому нет дела. Поэтому они остаются в одиночестве, усугубляя свое болезненное состояние.

Догорает день красной осени прошлого.
Сегодня долго думал об этом, потом о том.
Может дело было даже не во мне вообще,
Если просто ходить тараканов в голове?

Графоман не чувствует субъекта. Может, он и рифмует правильно, но смысла между словами нет. Скорее всего, это похоже на рисование линий, которые нельзя рисовать, что придает некоторое сходство с портретом. Нужно направить взрыв эмоций и найти правильный путь. Но если тема и чтение захватывают читателя, то это не графомания.

Количественные критерии оценки произведения назвать сложно. Проскальзывает информация, что за оценку работы надо платить. Если вам не платят, то это графомания. Так бывает не всегда, но мыслящий и талантливый человек всегда найдет выход, чтобы за творчество платили. Даже если это небольшие деньги.

Кто такой графоман? Положительное определение

Неудачливые писатели представлены неудачниками и бездарями, не обремененными особым интеллектом. Скорее всего это крайность. Человек может быть вполне порядочным и образованным. Ему не нужно зарабатывать никаким писательским трудом. Он пишет для себя, и это так же сложно. Непрофессиональный текст и куча недочетов не говорит о неумении. Им нужны определенные знания и опыт, как и для любой другой деятельности. Период графомании проходит через все, пока не подвернется что-то хорошее. Просто кому-то нужно пару лет обучения, а кому-то много лет. Это хорошо видно по обучению ремеслу художника, среди которого тоже может быть не один графоман. Мастер слова не имеет права ставить презрительное клеймо на человека только за то, что он вовремя не получил нужного образования и делает попытки написать что-то самостоятельно.

Роль Интернета в развитии творчества

Что такое графоман в современном обществе? Сейчас он пропал в Интернете среди других писателей. Вы можете создавать прямо в отдельных блогах и порталах. Некоторые постепенно овладевают мастерством, а у читателей расширяется выбор. При этом за свободно публикуемые тексты платить нечем. Если раньше между писателями и читателями была непреодолимая пропасть, то теперь пишут все подряд. Очень хорошо, что в этот процесс вовлечены миллионы людей, и многим совершенно безразлично, наклеят на них ярлык или повесят на кого-то графомана или нет. Русский язык (и другие языки) может торжествовать и гордиться своей актуальностью.

Печатайте, друзья, на долгие годы
Нет причин останавливаться в пути.
Когда вирус Интернета умрет,
Мы будем живы на изношенных страницах.