| |||||||||
Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию. М.: Изд-во МГУ, 1988, С. 34-47 Как я уже говорила, в психологии сознания метод интроспекции (букв. «смотрения внутрь») был признан не только главным, но и единственным методом психологии. В основе этого убеждения лежали следующие два бесспорных обстоятельства. Во-первых, фундаментальное свойство процессов сознания непосредственно открываться (репрезентироваться) субъекту. Во-вторых, «закрытость» тех же процессов для внешнего наблюдателя. Сознания разных людей сравнивались в то время с замкнутыми сферами, которые разделены пропастью. Никто не может перейти эту пропасть, никто не может непосредственно пережить состояния моего сознания так, как я их переживаю. И я никогда не проникну в образы и переживания других людей. Я хочу подчеркнуть, казалось бы, кристальную ясность и строгость выводов психологии того времени относительно ее метода. Все рассуждение заключено в немногих коротких предложениях: предмет психологии – факты сознания; последние непосредственно открыты мне – и никому больше; следовательно, изучать их можно методом интроспекции – и никак иначе. Однако простота и очевидность каждого из этих утверждений, как и всего вывода в целом, только кажущиеся. В действительности в них заключена одна из самых сложных и запутанных проблем психологии – проблема самонаблюдения. Нам и предстоит разобраться в этой проблеме. Мне хотелось бы, чтобы на примере рассмотрения этой проблемы вы увидели, как много значат в науке критичность и одновременно гибкость подхода. Так, на первый взгляд очевидный тезис начинает расшатываться от того, – что к нему подходят с других точек зрения и находят незамеченные ранее оттенки, неточности и т. Давайте же займемся более внимательно вопросом о том, что такое интроспекция, как она понималась и применялась в качестве метода психологии на рубеже ХIХ – ХХ вв. Идейным отцом метода интроспекции считается английский философ Дж. Локк (1632 – 1704), хотя его основания содержались также в декартовском тезисе о непосредственном постижении мыслей. Дж. Локк считал, что существует два источника всех наших знаний: первый источник – это объекты внешнего мира, второй – деятельность собственного ума. На объекты внешнего мира мы направляем свои внешние чувства и в результате получаем впечатления (или идеи) о внешних вещах. Деятельность же нашего ума, к которой Локк причислял мышление, сомнение, веру, рассуждения, познание, желания, познается с помощью особого, внутреннего, чувства – рефлексии. Рефлексия по Локку, – это «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность» (Дж. Локк. Опыт о человеческом разуме. Избр. филос. произведения. М., 1960. с. 129). Дж. Локк замечает, что рефлексия предполагает особое направление внимания на деятельность собственной души, а также достаточную зрелость субъекта. «Ибо хотя она (т. е. деятельность души. — Ю. Г.) протекает постоянно, но, подобно проносящимся призракам, не производит впечатления, достаточно глубокого, чтобы оставить в уме ясные, отличные друг от друга, прочные идеи» (Там же, с. 131). Итак, у Локка содержится, по крайней мере, два важных утверждения. 1. Существует возможность раздвоений, или «удвоения», психики. Душевная деятельность может протекать как бы на двух уровнях: процессы первого уровня – восприятия, мысли, желания; процессы второго уровня – наблюдение, или «созерцание» этих восприятий, мыслей, желаний. 2. Деятельность души первого уровня есть у каждого человека и даже у ребенка. Душевная деятельность второго уровня требует специальной организации. Это специальная деятельность. Эти оба тезиса, а именно, возможность раздвоения сознания и необходимость организации специальной деятельности для постижения внутреннего опыта, были приняты на вооружение психологией сознания. Были сделаны следующие научно-практические выводы: 1) психолог может проводить психологические исследования только над самим собой. Если он хочет знать, что происходит с другим, то должен поставить себя в те же условия, пронаблюдать себя и по аналогии заключить о содержании сознания другого человека; 2) поскольку интроспекция не происходит сама собой, а требует особой деятельности, то в ней надо упражняться, и упражняться долго. Когда вы будете читать современные статьи с описанием экспериментов, то увидите, что в разделе «Методика», как правило, приводятся различные сведения об испытуемых. Обычно указывается их пол, возраст, образование. В экспериментальных отчетах конца прошлого и начала нашего века также можно обнаружить раздел с характеристикой испытуемых. Но он выглядит совсем необычно. Например, читаешь, что одним испытуемым был профессор психологии с десятилетним интроспекционистским стажем; другой испытуемый был, правда, не профессор, а всего лишь ассистент-психолог, но также опытный интроспекционист, так как прошел 6-месячные курсы интроспекции, и т. п. Психологи того времени отмечали важные дополнительные преимущества метода интроспекции. Во-первых, считалось, что в сознании непосредственно отражается причинная связь психических явлений. Например, если я захотела поднять руку и подняла ее, то причина действия мне непосредственно известна: она присутствует в сознании в форме решения поднять руку. В более сложном случае, если человек вызывает во мне сострадание и я стремлюсь ему всячески помочь, для меня очевидно, что мои действия имеют своей причиной чувство сострадания. Отсюда положение психологии считалось намного легче, чем положение других наук, которые должны еще доискиваться до причинных связей. Второе отмечавшееся достоинство: интроспекция поставляет психологические факты, так сказать, в чистом виде, без искажений. В этом отношении психология также выгодно отличается от других наук. Дело в том, что при познании внешнего мира наши органы чувств, вступая во взаимодействие с внешними предметами, искажают их свойства. Например, за ощущениями света и звука стоят физические реальности – электромагнитные и воздушные волны, которые совершенно не похожи ни на цвет, ни на звук. И их еще надо как-то «очищать» от внесенных искажений. В отличие от этого для психолога данные ощущения есть именно та действительность, которая его интересует. Любое чувство, которое испытывает человек независимо от его объективной обоснованности или причины, есть истинный психологический факт. «В сфере непосредственных данных сознания нет уже различия между объективным и субъективным, реальным и кажущимся, здесь все есть, как кажется, и даже именно потому, что оно кажется: ведь когда что-нибудь нам кажется, это и есть вполне реальный факт нашей внутренней душевной жизни» (Лопатин Л. Н. Метод самонаблюдения в психологии // Вопросы философии и психологии. Кн. II (62). М., 1902. с. 1034.). Итак, применение метода интроспекции подкреплялось еще соображениями об особых преимуществах этого метода. В психологии конца ХIХ в. начался грандиозный эксперимент по проверке возможностей метода интроспекции. Научные журналы того времени были наполнены статьями с интроспективными отчетами; в них психологи и с большими подробностями описывали свои ощущения, состояния, переживания, которые появлялись у них при предъявлении определенных раздражителей, при постановке тех или иных задач. Надо сказать, что это не были описания фактов сознания в естественных жизненных обстоятельствах, что само по себе могло бы представить интерес. Эксперименты наиболее строгих интроспекционистов (Э. Титченера и его учеников) осложнялись еще двумя дополнительными требованиями. Во-первых, интроспекция должна была направляться на выделение простейших элементов сознания, т. е. ощущений и элементарных чувств. (Дело в том, что метод интроспекции с самого начала соединился с атомистическим подходом в психологии, т. е. убеждением, что исследовать – значит разлагать сложные процессы на простейшие элементы.) Во-вторых, испытуемые должны были избегать в своих ответах терминов, описывающих внешние объекты, а говорить только о своих ощущениях, которые вызывались этими объектами, и о качествах этих ощущений. Ответ в терминах внешних объектов был назван Э. Титченером ошибкой стимула» – известный термин интроспективной психологии, отражающий ее атомистическую направленность на элементы сознания. По мере расширения этого рода исследований стали обнаруживаться крупные проблемы и трудности. Во-первых, становилась все более очевидной бессмысленность такой «экспериментальной психологии». По словам одного автора, в то время от психологии отвернулись все, кто не считал ее своей профессией. Другим неприятным следствием были накапливающиеся противоречия в результатах. Результаты не совпадали не только у различных авторов, но даже иногда у одного и того же автора при работе с разными испытуемыми. Больше того, зашатались основы психологии – элементы сознания. Психологи стали находить такие содержания сознания, которые никак не могли быть разложены на отдельные ощущения или представлены в виде их суммы. Возьмите мелодию, говорили они, и перенесите ее в другую тональность; в ней изменится каждый звук, однако мелодия при этом сохранится. Значит, не отдельные звуки определяют мелодию, не простая их совокупность, а какое-то особое качество, которое связано с отношениями между звуками. Это качество целостной структуры (нем. – «гештальта»), а не суммы элементов. Далее, систематическое применение интроспекции стало обнаруживать нечувственные, или безобразные, элементы сознания. Среди них, например, «чистые» движения мысли, без которых, как оказалось, невозможно достоверно описать процесс мышления. Наконец, стали выявляться неосознаваемые причины некоторых явлений сознания (о них подробнее ниже). Таким образом, вместо торжества науки, обладающей таким уникальным методом, в психологии стала назревать ситуация кризиса. В чем же было дело? Дело было в том, что доводы, выдвигаемые в защиту метода интроспекции, не были строго проверены. Это были утверждения, которые казались верными лишь на первый взгляд. В самом деле, начну с утверждения о возможности раздвоения сознания. Казалось бы, мы действительно можем что-то делать и одновременно следить за собой. Например, писать – и следить за почерком, читать вслух – и следить за выразительностью чтения. Казалось бы, так – и в то же время не так или, по крайней мере, не совсем так! Разве не менее известно, что наблюдение за ходом собственной деятельности мешает этой деятельности, а то и вовсе ее разрушает? Следя за почерком, мы можем потерять мысль; стараясь читать с выражением – перестать понимать текст. Известно, насколько разрушающим образом действует рефлексия на протекание наших чувств: от нее они бледнеют, искажаются, а то и вовсе исчезают. И напротив, насколько «отдача чувству» исключает возможность рефлексии! В психологии специально исследовался вопрос о возможности одновременного осуществления двух деятельностей. Если применить все сказанное к интроспекции (а ведь она тоже вторая деятельность!), то придется признать, что ее возможности крайне ограничены. Интроспекцию настоящего, полнокровного акта сознания можно осуществить, только прервав его. Надо сказать, что интроспекционисты довольно быстро это поняли. Они отмечали, что приходится наблюдать не столько сам непосредственно текущий процесс, сколько его затухающий след. А чтобы следы памяти сохраняли возможно большую полноту, надо процесс дробить (актами интроспекции) на мелкие порции. Таким образом, интроспекция превращалась в «дробную» ретроспекцию. Остановимся на следующем утверждении – якобы возможности с помощью интроспекции выявлять причинно-следственные связи в сфере сознания. Пожалуй, примерами отдельных, так называемых произвольных, действий справедливость этого тезиса и ограничивается. Зато, с каким количеством необъяснимых фактов собственного сознания мы встречаемся повседневно! Неожиданно всплывшее воспоминание или изменившееся настроение часто заставляют нас проводить настоящую исследовательскую работу по отысканию их причин. Или возьмем процесс мышления: разве мы всегда знаем, какими путями пришла нам в голову та или иная мысль? История научных открытий и технических изобретений изобилует описаниями внезапных озарений! И вообще, если бы человек мог непосредственно усматривать причины психических процессов, то психология была бы совсем не нужна! Итак, тезис о непосредственной открытости причин на проверку оказывается неверен. Наконец, рассмотрим мнение о том, что интроспекция поставляет сведения о фактах сознания в неискаженном виде. Что это не так, видно уже из сделанного выше замечания о вмешательстве интроспекции в исследуемый процесс. Именно это искажающее влияние внимания, особенно внимания наблюдателя, который знает, что он ищет, настойчиво отмечалось критиками обсуждаемого метода. Интроспекционист, писали они не без иронии, находит в фактах сознания только те элементы, которые соответствуют его теории. Если это теория чувственных элементов, он находит ощущения, если безобразных элементов, – то движения «чистой» мысли и т. п. Итак, практика использования и углубленное обсуждение метода интроспекции обнаружили ряд фундаментальных его недостатков. Они были настолько существенны, что поставили под сомнение метод в целом, а с ним и предмет психологии – тот предмет, с которым метод интроспекции был неразрывно связан и естественным следствием постулирования которого он являлся. Во втором десятилетии нашего века, т. е. Дж. Уотсон, пионер этого нового направления писал: «…психология должна… отказаться от субъективного предмета изучения, интроспективного метода исследования и прежней терминологии. Сознание с его структурными элементами, неразложимыми ощущениями и чувственными тонами, с его процессами, вниманием, восприятием, воображением – все это только фразы, не поддающиеся определению» (Ананьев Б. Г. Некоторые черты психологической структуры личности // Психология индивидуальных различий. Тексты. М., 1982. с. 114.). <…>Заявление Дж. Уотсона было «криком души» психолога, заведенного в тупик. Однако после любого «крика души» наступают рабочие будни. И в будни психологии стали возвращаться факты сознания. Однако с ними стали обращаться иначе. Как же? Возьмем для иллюстрации современные исследования восприятия человека. И в наши дни, когда хотят исследовать процесс восприятия, например, зрительного восприятия человека, то берут испытуемого и предъявляют ему зрительный объект (изображение, предмет, картину), а затем спрашивают, чту он увидел. До сих пор как будто бы то же самое. Однако есть существенные отличия. Во-первых, берется не изощренный в самонаблюдении профессор-психолог, а «наивный» наблюдатель, и чем меньше он знает психологию, тем лучше. Во-вторых, от испытуемого требуется не аналитический, а самый обычный отчет о воспринятом, т. е. отчет в тех терминах, которыми он пользуется в повседневной жизни. Вы можете спросить: «Что же тут можно исследовать? Мы ежедневно производим десятки и сотни наблюдений, выступая в роли «наивного наблюдателя»; можем рассказать, если нас спросят, обо всем виденном, но вряд ли это продвинет наши знания о процессе восприятия. Интроспекционисты, по крайней мере, улавливали какие-то оттенки и детали». Но это только начало. Экспериментатор-психолог для того и существует, чтобы придумать экспериментальный прием, который заставит таинственный процесс раскрыться и обнажить свои механизмы. Например, он помещает на глаза испытуемого перевертывающие призмы, или предварительно помещает испытуемого в условия «сенсорного голода», или использует особых испытуемых – взрослых лиц, которые впервые увидели мир в результате успешной глазной операции и т. д. Итак, в экспериментах интроспекционистов предъявлялся обычный объект в обычных условиях; от испытуемого же требовался изощренный анализ «внутреннего опыта», аналитическая установка, избегание «ошибки стимула» и т. п. В современных исследованиях происходит все наоборот. Главная нагрузка ложится на экспериментатора, который должен проявить изобретательность. Он организует подбор специальных объектов или специальных условий их предъявлений; использует специальные устройства, подбирает специальных испытуемых и т. Если бы в наши дни явился Э. Титченер, он бы сказал: «Но вы без конца впадаете в ошибку стимула!» На что мы ответили бы: «Да, но это не «ошибка», а реальные психологические факты; вы же впадали в ошибку аналитической интроспекции». Итак, еще раз четко разделим две позиции по отношению к интроспекции – ту, которую занимала психология сознания, и нашу, современную. Эти позиции следует, прежде всего, разнести терминологически. Хотя «самонаблюдение» есть почти буквальный перевод слова «интроспекция», за этими двумя терминами, по крайней мере, в нашей литературе, закрепились разные позиции. Первую мы озаглавим как метод интроспекции. Вторую – как использование данных самонаблюдения. Каждую из этих позиций можно охарактеризовать, по крайней мере, по двум следующим пунктам: во-первых; по тому, что и как наблюдается ; во-вторых, по тому, как полученные данные используются в научных целях. Таким образом, получаем следующую простую таблицу.
Таблица 1 Итак, позиция интроспекционистов, которая представлена первым вертикальным столбцом, предполагает раздвоение сознания на основную деятельность и деятельность самонаблюдения, а также непосредственное получение с помощью последней знаний о законах душевной жизни. В нашей позиции «данные самонаблюдения» означают факты сознания, о которых субъект знает в силу их свойства быть непосредственно открытыми ему. Сознавать что-то – значит непосредственно знать это. Сторонники интроспекции, с нашей точки зрения, делают ненужное добавление : зачем субъекту специально рассматривать содержания своего сознания, когда они и так открыты ему? Итак, вместо рефлексии – эффект прямого знания. И второй пункт нашей позиции: в отличие от метода интроспекции использование данных самонаблюдения предполагает обращение к фактам сознания как к явлениям или как к «сырому материалу», а не как к сведениям о закономерных связях и причинных отношениях. Регистрация фактов сознания – не метод научного исследования, а лишь один из способов получения исходных данных. Экспериментатор должен в каждом отдельном случае применить специальный методический прием, который позволит вскрыть интересующие его связи. Он должен полагаться на изобретательность своего ума, а не на изощренность самонаблюдения испытуемого. После этого итога я хочу остановиться на некоторых трудных вопросах. Они могут возникнуть или уже возникли у вас при придирчивом рассмотрении обеих позиций. Первый вопрос, которого мы уже немного касались: «Что же, раздвоение сознания возможно или нет ? Разве невозможно что-то делать – и одновременно наблюдать за тем, что делаешь?» Отвечаю: эта возможность раздвоения сознания существует. Но, во-первых, она существует не всегда: например, раздвоение сознания невозможно при полной отдаче какой-либо деятельности или переживанию. Когда же все-таки оно удается, то наблюдение как вторая деятельность вносит искажение в основной процесс. Получается нечто, похожее на «деланную улыбку», «принужденную походку» и т. п. Ведь и в этих житейских случаях мы раздваиваем наше сознание: улыбаемся или идем – и одновременно следим за тем, как это выглядит. Примерно то же происходит и при попытках интроспекции как специального наблюдения. «Разные чувства – гнева, страха, жалости, любви, ненависти, стыда, нежности, любопытства, удивления – мы переживаем постоянно: и вот можно спорить и более или менее безнадежно спорить о том, в чем же собственно эти чувства состоят и что мы в них воспринимаем? Нужно ли лучшее доказательство той печальной для психолога истины, что в нашем внутреннем мире, хотя он всецело открыт нашему самосознанию, далеко не все ясно для нас самих и далеко не все вмещается в отчетливые и определенные формулы?» (Лопатин Л. Н. Метод самонаблюдения в психологии // Вопросы философии и психологии. Кн. II (62). М., 1902. с. 1068). Эти слова относятся именно к данным интроспекции. Их автор так и пишет: «спорить о том, что мы в этих чувствах воспринимаем «. Сами чувства полнокровны, полноценны, подчеркивает он. Итак, возможность раздвоения сознания, или интроспекция, существует. Но психология не собирается основываться на неопределенных фактах, которые она поставляет. Мы можем располагать гораздо более надежными данными, которые получаем в результате непосредственного опыта. Это ответ на первый вопрос. Второй вопрос. Он может у вас возникнуть особенно и связи с примерами, которые приводились выше, примерами из исследований восприятия. В этой области экспериментальной психологии широко используются отчеты испытуемых о том, что они видят, слышат и т. п. Не есть ли это отчеты об интроспекции? Именно этот вопрос разбирает известный советский психолог Б. М. Теплов в своей работе, посвященной объективному методу в психологии. «Никакой здравомыслящий человек, – пишет он, – не скажет, что военный наблюдатель, дающий такое, например, показание: «Около опушки леса появился неприятельский танк», занимается интроспекцией и дает показания самонаблюдения. Рассуждения Б.М.Теплова вполне справедливы. Однако термин «экстроспекция» может ввести вас в заблуждение. Вы можете сказать: «Хорошо, мы согласны, что регистрация внешних событий не интроспекция. Пожалуйста, называйте ее, если хотите, экстроспекцией. Но оставьте термин «интроспекция» для обозначения отчетов о внутренних психических состояниях и явлениях – эмоциях, мыслях, галлюцинациях и т. п.». Ошибка такого рассуждения состоит в следующем. Главное различие между обозначенными нами противоположными точками зрения основывается не на разной локализации переживаемого события: во внешнем мире – или внутри субъекта. Главное состоит в различных подходах к сознанию: либо как к единому процессу, либо как к « удвоенному » процессу. Б.М.Теплов привел пример с танком потому, что он ярко показывает отсутствие в отчете командира наблюдения за собственным наблюдением. Но то же отсутствие рефлексирующего наблюдения может иметь место и при эмоциональном переживании. Полагаю, что и экстро-спекцию и интро-спекцию в обсуждаемом нами смысле может объединить термин «моноспекция«. Наконец, третий вопрос. Вы справедливо можете спросить: «Но ведь существует процесс познания себя! Пишут же некоторые авторы о том, что если бы не было самонаблюдения, то не было бы и самопознания, самооценки, самосознания. Ведь все это есть! Чем же самопознание, самооценка, самосознание отличаются от интроспекции?» Отличие, на мой взгляд, двоякое. Во-первых, процессы познания и оценки себя гораздо более сложны и продолжительны, чем обычный акт интроспекции. В них входят, конечно, данные самонаблюдения, но только как первичный материал, который накапливается и подвергается обработке: сравнению, обобщению и т. Например, вы можете оценить себя как человека излишне эмоционального, и основанием будут, конечно, испытываемые вами слишком интенсивные переживания (данные самонаблюдения). Но для заключения о таком своем свойстве нужно набрать достаточное количество случаев, убедиться в их типичности, увидеть более спокойный способ реагирования других людей и т. п. Во-вторых, сведения о себе мы получаем не только (а часто и не столько) из самонаблюдения, но и из внешних источников. Ими являются объективные результаты наших действий, отношения к нам других людей и т. п. Наверное, трудно сказать об этом лучше, чем это сделал Г.-Х. Андерсен в сказке «Гадкий утенок». Помните тот волнующий момент, когда утенок, став молодым лебедем, подплыл к царственным птицам и сказал: «Убейте меня!», все еще чувствуя себя уродливым и жалким существом. Смог бы он за счет одной «интроспекции» изменить эту самооценку, если бы восхищенные сородичи не склонили бы перед ним головы? Теперь, я надеюсь, вы сможете разобраться в целом ряде различных терминов, которые будут встречаться в психологической литературе. Метод интроспекции – метод изучения свойств и законов сознания с помощью рефлексивного наблюдения. Иногда он называется субъективным методом. Его разновидностям и являются метод аналитической интроспекции и метод систематической интроспекции. Речевой отчет – сообщение испытуемого о явлениях сознания при наивной (неинтроспективной, неаналитической) установке. То же иногда называют субъективным отчетом, субъективными показаниями, феноменальными данными, данными самонаблюдения. |
У детей рефлексии почти нет, они заняты в основном познанием внешнего мира. Она может не развиться и у взрослого, если он не проявит склонности к размышлению над самим собой и не направит на свои внутренние процессы специального внимания.
Без нее знание о душевной жизни невозможно. Без нее впечатления о душевной жизни подобны «проносящимся призракам», которые не оставляют в душе «ясные и прочные идеи».
Иногда даются специальные, важные для данных экспериментов, сведения: например, о нормальной остроте зрения, умственной полноценности и т. п.
Я не только переживаю это чувство, но знаю его связь с моими действиями.
Это были лабораторные опыты, которые проводились «в строго контролируемых условиях», чтобы получить совпадение результатов у разных испытуемых. Испытуемым предъявлялись отдельные зрительные или слуховые раздражители, изображения предметов, слова, фразы; они должны были воспринимать их, сравнивать между собой, сообщать об ассоциациях, которые у них возникали, и т. п.
Например, испытуемый не мог сказать: «Мне было предъявлено большое, красное яблоко». А должен был сообщить примерно следующее: «Сначала я получил ощущение красного, и оно затмило все остальное; потом оно сменилось впечатлением круглого, одновременно с которым возникло легкое щекотание в языке, по-видимому, след вкусового ощущения. Появилось также быстро преходящее мускульное ощущение в правой руке…».
Было показано, что это возможно либо путем быстрых переходов от одной деятельности к другой, либо если одна из деятельностей относительно проста и протекает «автоматически». Например, можно вязать на спицах и смотреть телевизор, но вязание останавливается в наиболее захватывающих местах; во время проигрывания гамм можно о чем-то думать, но это невозможно при исполнении трудной пьесы.
Даже когда человек дает отчет по памяти о только что пережитом опыте, он и тогда неизбежно его искажает, ибо направляет внимание только на определенные его стороны или моменты.
спустя немногим более 30 лет после основания научной психологии, в ней произошла революция: смена предмета психологии. Им стало не сознание, а поведение человека и животных.
Чем они в принципе отличаются от экспериментов интроспекционистов?
п. От испытуемого же требуется обычный ответ в обычных терминах.
Вот в каком смысле можно говорить об использовании данных самонаблюдения.
Надо сказать, что сами интроспекционисты многократно отмечали ненадежность тех фактов, которые получались с помощью их метода. Я зачитаю вам слова одного психолога, написанные в 1902 г. по этому поводу:
Наблюдение же за ними дает нечеткие, неоформленные впечатления.
…Совершенно очевидно, что здесь человек занимается не интроспекцией, а «экстроспекцией», не «внутренним восприятием», а самым обычным внешним восприятием» (Теплов Б. М. Об объективном методе в психологии. М., 1952. с. 28).
п.
Метод интроспекции и проблема самонаблюдения
На протяжении длительного времени метод интроспекции был не просто главным, а единственным методом психологии. Он основан на двух утверждениях, развиваемых представителями интроспективной психологии:
- во-первых, процессы сознания «закрыты» для внешнего наблюдения, но,
- во-вторых, процессы сознания способны открываться (репрезентироваться) субъекту.
Из этих утверждений следует, что процессы сознания конкретного человека могут быть изучены только им самим и никем более.
Идеологом метода интроспекции был философ Дж. Локк (1632-1704), который развил тезис Декарта о непосредственном постижении мыслей. Дж. Локк утверждал, что существует два источника всех знаний: объекты внешнего мира и деятельность нашего собственного ума. На объекты внешнего мира человек направляет свои внешние чувства и в результате получает впечатления о внешних вещах, а в основе деятельности ума лежит особое внутреннее чувство — рефлексия. Локк определял ее как «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность».
В то же время под деятельностью ума Локк понимал мышление, сомнение, веру, рассуждения, познание, желание.
Дж. Локк заявлял, что рефлексия предполагает особое направление внимания на деятельность собственной души, а также достаточную зрелость субъекта. У детей рефлексии почти нет, они заняты в основном познанием внешнего мира. Однако рефлексия может не развиться и у взрослого, если он не проявит склонности к размышлению над собой и не направит на свои внутренние процессы специального внимания.
Исходя из данного положения, можно говорить о том, что Локк считает возможным раздвоение психики. Психические процессы, по его мнению, протекают на двух уровнях. К процессам первого уровня он относил восприятие, мысли, желания и т. д., а к процессам второго уровня — наблюдение, или «созерцание», этих мыслей и образов восприятия.
Другим не менее важным выводом из утверждения Дж. Локка является то, что, поскольку процессы сознания открываются только самому субъекту, ученый может проводить психологические исследования только над самим собой. При этом способность к интроспекции не приходит сама по себе. Для того чтобы овладеть этим методом, надо долго упражняться.
По сути, Дж. Локк, находясь на материалистических позициях, придерживается двух принципов английского материализма XVI-XVII вв., который возник и развивался под влиянием достижений в механике и.физике, и в первую очередь открытий Ньютона.
- Первый из провозглашенных английскими материалистами того времени принципов был принцип сенсуализма, чувственного опыта, как единственного источника познания.
- Второй — это принцип автоматизма, согласно которому задача научного познания психических, как и всех природных явлений, заключается в том, чтобы разложить все сложные явления на элементы и объяснить их, опираясь на связи между этими элементами.
Данная точка зрения получила название сенсуалистического материализма. Несмотря на некоторую ограниченность суждений, для своего времени эта позиция была весьма прогрессивна, а лежащие в ее основе принципы оказали огромное влияние на развитие психологической науки.
Параллельно с учением Дж. Локка в науке стало развиваться еще одно, близкое к нему течение — ассоциативное направление. Истоком этого учения являлся все тот же сенсуалистический материализм. Только если Дж. Локк больше внимания уделял первому принципу, то представители ассоциативного направления строили свои умозаключения на основе второго принципа. Возникновение и становление ассоциативной психологии было связано с именами Д. Юма и Д. Гартли.
Английский врач Д. Гартли (1705-1757), противопоставляя себя материалистам, тем не менее заложил основы материалистической по своему духу ассоциативной теории. Причину психических явлений он видел в вибрации, которая возникает в мозге и нервах. По его мнению, нервная система — это система, подчиненная физическим законам. Соответственно и продукты ее деятельности включались в строго причинный ряд, ничем не отличающийся от такого же во внешнем, физическом мире. Этот причинный ряд охватывает поведение всего организма — и восприятие вибраций во внешней среде (эфире), и вибрации нервов и мозгового вещества, и вибрации мышц. Разработанное им учение о вибрациях получило свое дальнейшее развитие в работах Д. Юма и послужило основой развития ассоциативной психологии.
Давид Юм (1711-1776) в качестве основополагающего принципа вводит ассоциацию. Под ассоциацией он понимает некое притяжение представлений, устанавливающее между ними внешние механические связи. По его мнению, все сложные образования сознания, включая сознание своего «я», а также объекты внешнего мира являются лишь «пучками представлений», объединенных между собой внешними связями — ассоциациями. Следует отметить, что Юм скептически относился к рефлексии Локка. В своей книге «Исследование о человеческом познании» он пишет, что когда мы вглядываемся в себя, то никаких впечатлений ни о субстанции, ни о причинности, ни о других понятиях, будто бы выводимых, как писал Локк, из рефлексии, не получаем. Единственное, что мы замечаем, это комплексы перцепций, сменяющих друг друга. Поэтому единственным способом, с помощью которого можно получить информацию о психическом, является опыт. Причем под опытом он понимал впечатления (ощущения, эмоции и т. д.) и «идеи» — копии впечатлений. Таким образом, труды Юма в определенной степени предопределили возникновение экспериментальных методов психологии.
Следует отметить, что к середине XIX в. ассоциативная психология была господствующим направлением. И именно в рамках данного направления в конце XIX в. стал весьма широко использоваться метод интроспекции. Увлечение интроспекцией было повальным. Более того, проводились грандиозные эксперименты по проверке метода интроспекции. Этому способствовало убеждение в том, что интроспекция как метод психологии имеет целый ряд преимуществ. Считалось, что в сознании непосредственно отражается причинно-следственная связь психических явлений. Поэтому если вы хотите узнать, почему подняли руку, то причину этого надо искать в своем сознании. Кроме этого считалось, что интроспекция, в отличие от наших органов чувств, которые искажают информацию, получаемую при изучении внешних объектов, поставляет психологические факты, так сказать, в чистом виде.
Однако со временем широкое распространение метода интроспекции привело не к развитию психологии, а, наоборот, к определенному кризису. С позиции интроспективной психологии психическое отождествляется с сознанием. В результате такого понимания сознание замыкалось в самом себе, а следовательно, наблюдался отрыв психического от объективного бытия и самого субъекта. Более того, поскольку утверждалось, что психолог может изучать самого себя, то выявленные в процессе такого изучения психологические знания не находили своего практического применения. Поэтому на практике интерес общественности к психологии упал. Психологией интересовались только профессиональные психологи.
Вместе с тем следует отметить, что период господства интроспективной Психологии не прошел бесследно для развития психологической науки в целом. В это время возник ряд теорий, оказавших существенное влияние на последующее развитие психологической мысли. Среди них:
- теория элементов сознания, основоположниками которой являлись В. Вундт и Э. Титченер;
- психология актов сознания, развитие которой связано с именем Ф. Брентано;
- теория потока сознания, созданная У. Джемсом;
- теория феноменальных полей;
- описательная психология В. Дильтея.
Общим для всех этих теорий является то, что на место реального человека, активно взаимодействующего с окружающим миром, ставится сознание, в котором как бы растворяется действительное человеческое существо.
Нельзя также не отметить роль интроспективной психологии в становлении и развитии экспериментальных методов психологического исследования. Именно в рамках интроспективной психологии в 1879 г. Вундтом в Лейпциге была создана первая экспериментальная психологическая лаборатория. Кроме того, интроспективная психология предопределила появление других перспективных направлений в развитии психологии. Так, бессилие «психологии сознания» перед многими практическими задачами, обусловленными развитием промышленного производства, требовавшего разработки средств, позволяющих контролировать поведение человека, привело к тому, что во втором десятилетии XX в. возникло Новое направление психологии, представители которого объявили и новый предмет психологической науки — им стала не психика, не сознание, а поведение, понимаемое как совокупность извне наблюдаемых, преимущественно двигательных реакций человека. Это направление получило название «бихевиоризм» (от англ. behaviour — «поведение») и явилось третьим этапом в развитии представлений о предмете психологии. Но прежде чем приступить к рассмотрению психологии как науки о поведении, вернемся к интроспекции и отметим различия в отношении к ней с позиции психологии сознания и современной психологии. В первую очередь необходимо определиться в используемых терминах.
Интроспекция в буквальном смысле означает «самонаблюдение». В современной психологии существует метод использования данных самонаблюдения. Между этими понятиями есть ряд различий. Во-первых, по тому, что и как наблюдается, и, во-вторых, по тому, как полученные данные используются в научных целях. Позиция представителей интроспективной психологии заключается в том, что наблюдение направлено на деятельность своего ума и рефлексия является единственным способом получения научных знаний. Данный подход обусловлен своеобразной точкой зрения интроспекционистов на сознание. Они считали, что сознание имеет двойственную природу и может быть направлено как на внешние объекты, так и на процессы самого сознания.
Позиция современной психологии на использование данных самонаблюдения заключается в том, что самонаблюдение рассматривается как «моноспекция», как метод постижения фактов сознания, а факты сознания, в свою очередь, выступают в качестве «сырого материала», для дальнейшего понимания психических явлений. Термин «моноспекция» говорит о том, что сознание — это единый процесс. Однако интроспекция как самонаблюдение за своим внутренним состоянием существует, но при этом она неотделима от «экстраспекции» — наблюдения за внешними объектами и поведением людей. Таким образом, самонаблюдение является одним из методов современной психологической науки, который позволяет получить сведения, являющиеся основанием для последующего психологического анализа.
Самоанализ — Scholarpedia
| Мортен Овергаард (2008), Scholarpedia, 3(5):4953. | doi:10.4249/scholarpedia.4953 | редакция #137656 [ссылка/цитировать эту статью] |
Постпубликационная деятельность
Куратор: Мортен Овергаард
Авторы:
0,25 —
Тобиас Деннингер
0,25 —
Ижикевич Евгений Михайлович
0,25 —
Джонатан Р. Уиллифорд
Бенджамин Броннер
Энтони Джек
Анил Сет
Шривас Ченну
Том Фрозе
Д-р Мортен Овергаард, Университетская больница Орхуса, Дания
Самоанализ относится к наблюдению, а иногда и к описанию содержания собственного сознания. Самоанализ считается рефлексивным, метакогнитивным процессом, направленным на внимание или размышление о себе или о том, что в данный момент переживается самим собой. Было много споров о том, является ли интроспекция действительным и надежным научным методом.
Содержимое
|
Самоанализ и научная методология
Возобновление интереса к сознанию в экспериментальных дисциплинах, особенно в когнитивной нейронауке, привело к определенным методологическим проблемам. Когнитивные нейробиологи обычно считают, что объективные данные являются единственным надежным видом доказательств, и они будут склонны рассматривать субъективные отчеты как второстепенные или полностью игнорировать их. Однако для сознательных ментальных событий этот подход кажется бесполезным: субъективное сознание нельзя наблюдать «извне» с помощью традиционных объективных средств. Соответственно, возразят некоторые, перед нами стоит задача использовать субъективные отчеты в рамках экспериментальной психологии.
Некоторые ученые утверждают, что есть и другие возможные решения. Например, Persaud, McLeod & Cowey (2007) утверждали, что ставки в экспериментальных ситуациях, буквально ставки на правильность собственной реакции на стимул, являются объективным способом измерения того, насколько субъект осознавал этот стимул. Однако пока не исследовано, насколько хорошо такие методы действительно измеряют сознание, а не другие когнитивные или эмоциональные процессы.
Отцы интроспективной методологии
Существуют исторические разногласия относительно того, что представляет собой доступ субъекта к его или ее собственному разуму. Франц Брентано (1874) утверждал, что существует парадокс в отношениях между наблюдениями за «внутренними» психическими состояниями и «внешними» объектами. Чтобы наблюдать и знать, скажем, переживание красного яблока, нужно переключить внимание с внешнего объекта, который был причиной, на ощущение. Логически это должно привести к прекращению существования релевантного опыта, а значит, и попытки интроспекции. Другими словами, Брантано утверждал, что любой активный самоанализ немедленно устранит сам себя. Единственный возможный вид интроспекции, утверждал Брентано, — это пассивное внутреннее восприятие, состоящее в смене фокуса. Вильгельм Вундт (1907) принял эту интерпретацию субъективного знания, но утверждал, что пассивное внутреннее восприятие может стать научным предприятием, систематически обучая испытуемых сообщать о том, что таким образом пассивно воспринимается. Вундт считал, что проводить эксперименты следует только тогда, когда у вас есть внешний контроль над стимулами, например, при восприятии, и что для получения надежных отчетов необходима тренировка. Таким образом, интроспективные эксперименты Вундта проводились в условиях, в принципе воспроизводимых, с контролируемыми стимулами, которые, как утверждалось, «пассивно наблюдались с помощью внутреннего восприятия» хорошо обученными испытуемыми. Хотя Вундт во многих отчетах описывается как «отец интроспективной методологии», в его работах трудно найти четкое различие между систематическим использованием «нормальных, неинтроспективных отчетов» и «интроспективных отчетов» (Lyons, 1986).
Историческая критика интроспективных методов
Конт выдвинул два возражения против науки, основанной на интроспекции (Lyons, 1986). Первое возражение Конта заключалось в том, что в науке не может быть тождества между наблюдателем и объектом наблюдения. Он утверждал, что наблюдатель не может быть «расщеплен надвое», чтобы одна часть наблюдала за другой, и, таким образом, наблюдение собственных внутренних переживаний является невыполнимым проектом. Второе возражение Конта носило более эмпирический характер: он утверждал, что даже если мы отложим в сторону основные проблемы интроспекции, она будет генерировать ненадежные и противоречивые данные. Это второе возражение, которое казалось скорее претензией, чем реальным аргументом, касалось разногласий по поводу данных, полученных из лабораторий Корнелла или Вюрцбурга. Такие разногласия и отсутствие успеха в воспроизведении результатов, вероятно, привели к росту интереса к бихевиоризму, а не к какой-либо теоретической проблеме, связанной с самоанализом (Overgaard, 2006).
Является ли интроспекция действительно ретроспективой?
Под термином «интроспекция» Уильям Джеймс имел в виду своего рода активное наблюдение. Джеймс знал о возражениях, выдвинутых Контом, и отвечал на них в защиту интроспективной методологии. Во-первых, Джеймс утверждал, что Конт не может отрицать, что мы знаем о наших собственных психических состояниях, поэтому, когда мы не можем «разделиться на две части», наше лучшее знание наших «внутренних состояний» происходит посредством памяти: обращая внимание на переживания, мы ранее имел. Рассматривая интроспекцию как «ретроспекцию», Джеймс также ответил на опасения Вундта и Брентано, что активное наблюдение за психическими состояниями может изменить или разрушить переживаемое содержание.
Можно предположить, что в ответе Конту можно было принять другую точку зрения, чем та, которую выбрал Джеймс. Конт возражал против расщепления сознания на «две части», но не приводил к этому никаких причин, кроме «странности prima facie». Сегодня некоторые исследователи в различных контекстах приводили доводы именно в пользу возможности того, что самость не всегда действует как одна неделимая единица. Эмпирическая поддержка таких аргументов, однако, в основном касалась более «экстремальных» случаев, таких как анозогнозия при гемиплегии — состояние, при котором пациенты настаивают на сохранении функций организма, даже если они парализованы (Marcel, Tegner, & Nimmo-Smith, 2004). .
Можно было бы также выдвинуть противоположный аргумент, что описание интроспекции, порождающей расщепление сознания, на самом деле является вводящим в заблуждение описанием. «Я» или субъект явно не тождествен содержанию его или ее сознания; например, субъект наслаждается бесчисленным количеством сознательных «состояний» на протяжении всей своей жизни. Если бы субъект был идентичен сознательному содержанию, он или она были бы как можно большим количеством содержаний, непрерывно начинающихся и прекращающих свое существование. Таким образом, интроспекцию можно рассматривать как простое расщепление между субъектом, наблюдающим содержание своего сознания, которое не должно служить никакой теоретической проблеме.
Одна проблема, связанная с решением Джеймса, превращающим интроспекцию в ретроспективу, заключается в следующем: если его решение
чтобы работать, память, за которой активно наблюдают, должна быть бессознательной памятью. Если бы память была в
сознавая факт, возможна интроспекция происходящих ментальных событий. Были частью памяти
сознание субъекта, возражение Конта, по-видимому, все еще применимо. Таким образом, чтобы утверждать, что интроспекция — это ретроспекция, человек вынужден не принимать интроспекцию текущих сознательных состояний. Однако на практике не сделает ли обращение к бессознательной памяти ее содержание сознательным? В то время как такие трудности делают решение Джемса менее привлекательным, проблемы, содержащиеся во втором возражении Конта, вызвали самые серьезные трудности для использования интроспекции в ранней экспериментальной психологии.
Интроспекция сегодня
Некоторые авторы (например, Schooler, 2002), по-видимому, используют термин интроспекция по-другому, имея в виду что-то более похожее на «рационализацию». Среди этих авторов Нисбетт и Уилсон (Nisbett and Wilson, 1977) предложили все еще широко распространенную точку зрения, согласно которой интроспективные отчеты неуместны в научных исследованиях. Можно было бы поспорить. Этот вывод, однако, не следует непосредственно из эмпирических данных, сообщают они. Субъекты, дающие интроспективный отчет, скажем, о том, нравится ли им определенный объект, могут дать совершенно хороший и научно пригодный отчет о том, что они испытали, даже если они могут быть неспособны объяснить причинно-следственную историю, лежащую в основе симпатии к объекту. Нисбетт и Уилсон правильно отвергли самоанализ как методологию изучения (некоторых аспектов) выбора и принятия решений, поскольку их поведенческие данные предлагали объяснение, совершенно отличное от того, о котором сообщали сами испытуемые.
Другая интерпретация результатов может заключаться, однако, в том, что в некоторых неизвестных (но, вероятно, огромном) количестве ситуаций люди не имеют интроспективного доступа к своим собственным когнитивным процессам. Однако неудивительно, что у них все же есть некоторый опыт и интерпретация собственных действий. Таким образом, конфликт данных между субъективным отчетом и поведением можно интерпретировать, чтобы показать, что опыт субъекта отличается от того, что может быть проанализировано из его или ее поведения, и, таким образом, из этого автоматически не следует, что интроспективный отчет недействителен.
Можно утверждать, что даже самые методологически жесткие эксперименты в когнитивной науке нуждаются в интроспективной методологии на каком-то уровне. Во-первых, когнитивная наука часто использует субъективные отчеты. В экспериментах с сознанием испытуемых спрашивают, насколько они уверены, что дают правильный отчет или какой цвет они восприняли, без предварительного методологического обсуждения того, как обрабатывать субъективные данные эмпирически. Такие отчеты явно являются интроспективными отчетами, поскольку они конкретно касаются состояний сознания.
Но даже если полностью воздерживаться от использования словесных отчетов любого рода, интроспективных или неинтроспективных, всегда будет некоторая мотивация для проведения эксперимента определенным образом. Например, ученый может задать вопросы о разнице между видением разных цветов, пребыванием в разных эмоциональных состояниях, о том, существуют ли определенные когнитивные процессы бессознательно и т. д. В основе всех этих случаев лежит мотивация, в конечном счете, ученый переживает свои переживания. собственных сознательных состояний или, так сказать, основываться на самонаблюдении. Если бы ученый не имел интроспективного доступа к восприятиям, эмоциям и т. д., ему или ей не пришла бы в голову идея ставить о них научные вопросы. по крайней мере, полагаться на интроспективные доказательства. Этот факт, по-видимому, делает немыслимым создание экспериментальной психологии или, возможно, любой другой психологии без интроспекции.
Самоанализ и сознание
Сегодня многие считают, что самоанализ может функционировать как один из многих других методов (анализ поведения и т. д.) и что он не предназначен для приобретения знаний обо всех аспектах человеческого познания. Некоторые даже сказали бы, что интроспекция — это ключевой метод изучения сознания (Jack & Roepstorff, 2003). Кажется, мы застряли в самоанализе, если мы хотим знать о сознании. Таким образом, вместо обсуждения того, как избавиться от интроспекции, во многих недавних работах утверждается, что мы должны использовать интроспекцию в научных экспериментах более дисциплинированным образом (Jack & Roepstorff, 2003, 2004; Overgaard, 2006).
Интроспекция и феноменология
Существуют различные интерпретации того, следует ли рассматривать интроспекцию как идентичную или отличную от феноменологии (Overgaard, 2006). Однако большинство философов, кажется, рассматривают интроспекцию как своего рода познавательный акт более высокого порядка, обращающий внимание на «внутренние события», тогда как феноменология направлена на мир или «опыт пребывания в мире».
Философы и ученые, занимающиеся феноменологией, считают сознание нередуцируемым и берут его за отправную точку любого анализа или утверждения. Фундаментальный подход, вдохновленный работами Гуссерля, заключается в заключении в скобки онтологических вопросов, касающихся внешнего мира, так что все повседневные представления о том, что реально, а что нет, методологически приостанавливаются. С этого момента человек идет вперед и тщательно описывает, каким мир представляется наблюдающему субъекту (например, Варела, 19).96; Варела и Шир, 1999).
Хотя существует ряд вариаций феноменологии (некоторые из которых в первую очередь вдохновлены восточными созерцательными традициями), в целом можно провести различие между трансцендентальной феноменологией и феноменологической психологией. Трансцендентальная феноменология — это попытка сделать заявления о природе сознания и объектов в мире посредством систематического описания переживаний. Феноменологическая психология — это в основном научное предприятие, основанное на словаре слов, относящихся к сознательному опыту (Overgaard, 2004). Хотя можно указать на важные онтологические различия между трансцендентальной феноменологией и предположениями, лежащими в основе большинства версий интроспекционизма, методологически они очень похожи (Overgaard, Gallagher & Ramsøy, 2008).
Практика самоанализа
На самом деле, в очень немногих недавних статьях есть что-то, что говорит о фактической практике самоанализа. Однако несколько «руководств» по такой практике можно экстраполировать из теоретической (и, в некоторых случаях, экспериментальной) литературы:
- Понимание, полученное в результате самоанализа, может непосредственно направлять экспериментальный план (Gallagher, 2003). То есть различия, известные нам посредством интроспекции, могут формировать вопросы, на которые должна ответить экспериментальная наука.
- Субъекты должны быть обучены «наблюдать за переживаниями» без предубеждений. То есть у испытуемых до эксперимента могут быть представления о природе различных видов сознательного опыта, и поэтому испытуемые должны встречаться с экспериментальными ситуациями «не теоретическим образом». (Варела, 1996).
- Характер психических состояний не должен предопределяться ученым-экспериментатором, исследующим их. Следовательно, ученый должен обсудить методологию субъективного отчета до фактического эксперимента (Ramsøy & Overgaard, 2004).
- Интервью Post hoc следует проводить для ретроспективного изучения опыта испытуемых во время эксперимента, чтобы собрать информацию, слишком богатую или сложную для исследования в ходе реального эксперимента (Jack & Roepstorff, 2002). Такие интервью могут вдохновить на перегруппировку данных.
Фактическое применение этих методов или других, вытекающих из интроспективных или феноменологических подходов, может информировать и помогать ученым-когнитивистам получать гораздо более точные данные о том, что на самом деле переживают их субъекты. В различных областях клинической работы также могут помочь более совершенные методы получения субъективных отчетов. Petitmengin, Navarro & Le Van Quyen (2007), например, применили «нейрофеноменологический» подход для обнаружения и предотвращения эпилептических припадков.
Ссылки
- Брентано, Ф. (1874 г.): Психология с эмпирической точки зрения, Routledge & Kegan Paul
- Галлахер, С. 2003. Феноменология и экспериментальный план. Журнал исследований сознания 10 (9-10): 85-99.
- Джек, А. и Роепсторф, А. (2002): Ретроспектива и когнитивное картирование мозга: от реакции на стимул к отчету о сценарии, Тенденции в когнитивной науке, 6 (8), 333-339 doi: 10.1016 / S1364 -6613(02)01941-1.
- Джек, А. И., и Ропсторфф, А. (2003). Доверяя Субъекту I, спецвыпуск. Журнал исследований сознания, 10, 9–10.
- Джек, А. И., и Ропсторфф, А. (2004). Доверяя Теме II, спецвыпуск. Журнал исследований сознания, 11, 7–8.
- Лайонс, В. (1986): Исчезновение самоанализа, MIT Press
- Марсель, А. Дж., Тегнер, Р., и Ниммо-Смит, И. (2004). Анозогнозия плегии: специфичность, протяженность, пристрастность и разобщенность телесного бессознательного. Кортекс, 40(1), 19–40.
- Нисбетт, Р. Э., и Уилсон, Т. Д. (1977). Рассказывая больше, чем мы можем знать: Вербальные отчеты о психических процессах. Психологический обзор, 84, 231–259. doi: 10.1037/0033-295X.84.3.231.
- Овергаард, М. (2004): О натурализации феноменологии, феноменологии и когнитивных наук 2004; 3(4):365-379. doi:10.1023/B:PHEN.0000048939.62282.a4.
- Овергаард, М. (2006): Самоанализ в науке, Сознание и познание, 15, 629-633 doi:10.1016/j.concog.2006.10.004.
- Овергард М., Галлахер С., Рамсой Т.З. (2008): Интеграция методологий первого лица в когнитивной науке, Журнал исследований сознания, 15: 5, 100–120.
- Персо, Н. , Маклеод, П. и Коуи, А. (2007): Ставки после принятия решения объективно измеряют осведомленность, Nature Neuroscience, 10, 257-261 doi:10.1038/nn1840.
- Петитменгин, К., Наварро, В. и Ле Ван Куен, М. (2007): Предварительный припадок: дорефлексивный опыт в центре нейронной феноменологии, Сознание и познание, 16 (3), 746- 764 doi:10.1016/j.concog.2007.05.006.
- Ramsøy TZ, Overgaard M. (2004): Самоанализ и подсознательное восприятие, Феноменология и когнитивные науки, 3(1):1-23. doi:10.1023/B:PHEN.0000041900.30172.e8.
- Скулер, Дж. В. (2002): Повторное представление сознания: диссоциации между сознанием и метасознанием. Тенденции в когнитивной науке, 6, 339-344. doi: 10.1016/S1364-6613(02)01949-6.
- Варела, Ф. Дж. (1996). Нейрофеноменология: методологическое средство от сложной проблемы. Журнал исследований сознания, 3 (4), 330–349..
- Варела, Ф.Дж. и Шир, Дж. (1999): Методологии от первого лица: что, почему, как?, Журнал исследований сознания, 6 (2-3), 1-14
- Вундт, В. (1907): Über Ausfrageexperiments und über die Methoden zur Psychologie des Denkens, Psychologische Studien, 3, 301-360
Внутренние ссылки
- Говард Эйхенбаум (2008) Память. Scholarpedia, 3 (3): 1747. doi: 10.4249/scholarpedia.1747.
- Анил К. Сет (2007) Модели сознания. Scholarpedia, 2(1):1328. doi: 10.4249/scholarpedia.1328.
Рекомендуемая литература
- Автор (Год) Название Издатель
Внешние ссылки
- Веб-сайт Мортена Овергаарда
- Сайт Энтони Джека
См. также
Внимание, сознание, память, модели сознания, мотивация
Глава 13: Сознательная мысль, Бессознательная мысль
Глава 13
Интроспекция
В главе 1 мы обсуждали некоторые ограничения интроспекции как исследовательского инструмента, и, по сути, наше обсуждение на протяжении всего учебника редко полагалось на интроспективные данные. Это связано с тем, что, с одной стороны, самоанализ опирается на то, что люди помнят о своих собственных психических процессах, и мы не можем рассчитывать на надежность этих воспоминаний. Кроме того, интроспекции обычно сообщаются в устной форме: человек использует слова, чтобы описать то, что произошло в его или ее собственном уме. Но, как мы обсуждали в главе 10, некоторые мысли невербальны по своему содержанию и могут быть неадекватно отражены словесным описанием.
Еще одна проблема заключается в том, что ваши интроспекции по определению включают в себя «проверку» вашей ментальной жизни, и поэтому этот метод обязательно основывается на предположении, что ваше ментальное состояние «видимо» для вас. (Вы не можете исследовать то, что невидимо!) Однако, как описано в главе 13, большая часть умственной деятельности происходит за пределами осознания, и поэтому она фактически «невидима» для самонаблюдения. Это создает еще одно ограничение для интроспекции как источника научных данных, потому что интроспективные данные обязательно будут неполными в том, что они говорят нам о психических процессах.
Однако давайте будем осторожны, чтобы не преувеличить эти утверждения, потому что, несомненно, интроспективные отчеты иногда имеют ценность. Например, при изучении решения проблем исследователи иногда просят людей просто «подумать вслух», чтобы узнать, какие стратегии люди используют, работая над проблемой. Точно так же в главе 10 мы признали сложности, связанные с чьими-то интроспективными отчетами о яркости его или ее собственных мысленных образов, но мы также утверждали, что эти отчеты о яркости могут быть важным источником данных об образах. (См. также демонстрацию 13.2.) А в главе 6 мы исследовали природу имплицитных воспоминаний; Важным источником данных были интроспективные отчеты людей о том, «ощущался ли стимул знакомым» или нет.
Как мы можем примирить такое использование интроспективных данных с высказанными нами опасениями по поводу интроспекции? Как мы можем утверждать, что интроспективные данные имеют сомнительную ценность, но затем возвращаться и использовать интроспективные данные? Ответ заключается в том простом факте, что некоторые мысли являются сознательными, запоминающимися и легко озвучиваемыми; для подобных мыслей самоанализ может предоставить ценные данные. Таким образом, очевидная проблема заключается в том, чтобы определить, какие мысли относятся к этой категории — и поэтому доступны для самоотчета, основанного на интроспективном анализе, — а какие нет.
Как происходит это определение? Допустим, данные «думай вслух» указывают на то, что участники полагаются на определенную стратегию в решении проблем. Затем нам нужно найти других свидетельства, которые могли бы подтвердить (или опровергнуть) этот самоанализ. Например, мы можем спросить, совершают ли люди ожидаемые нами ошибки, если они на самом деле используют стратегию, предложенную в самоотчете. Мы также можем спросить, есть ли у людей трудности с проблемами, которые не могут быть легко решены с помощью стратегии, предложенной в самоотчете. Таким образом, мы можем проверить самоанализ и, таким образом, выяснить, содержат ли самоотчеты полезные доказательства.
Точно так же в главе 10 мы обсуждали некоторые свидетельства того, что самоотчеты о яркости изображения действительно имеют ценность. В частности, мы описали доказательства, которые показывают взаимосвязь между этими сообщениями, с одной стороны, и тем, насколько хорошо люди справляются с определенными заданиями на визуализацию, с другой стороны. Другие данные указывают на связь между этими образными самоотчетами и уровнями активации в зрительной коре. Так что и здесь мы можем задокументировать ценность интроспективных данных, сравнив их с другими типами данных, включая поведенческие данные и данные нейробиологии.
Дело в том, что интроспекция не является ни полностью бесполезной, ни удивительно надежной. Вместо этого интроспекция может дать потрясающие подсказки о том, что происходит в чьем-то уме, но затем нам нужно найти другие способы проверки этих подсказок, чтобы определить, не вводят ли они в заблуждение. Но давайте также отметим, что интроспекция не уникальна в этом отношении. Любой исследовательский инструмент должен доказать свою ценность с помощью данных, которые тем или иным образом подтверждают результаты, полученные с помощью этого инструмента. (Возьмем, например, наше обсуждение в главе 12 шагов, необходимых для оценки достоверности тестов интеллекта.) Таким образом, мы используем наши методы исследования для построения нашей науки, но мы также используем нашу науку для проверки и, где возможно, уточним наши методы исследования.
Критические вопросы
| 1. Какие потенциальные проблемы могут возникнуть при использовании интроспекции как инструмента в когнитивной психологии? |
| 2. Для каких вопросов самоанализ является потенциально полезным инструментом? Как мы можем мудро использовать самоанализ, несмотря на его ограничения? |
3. Выберите эксперимент, обсуждаемый в вашем тексте или в классе, в котором участники использовали самоанализ, словесно описывали стратегию или выполняли явное задание. Опишите гипотетический последующий эксперимент, который мог бы дополнить, усилить или потенциально опровергнуть выводы первого эксперимента.About the Author Related Posts |