| Увеличить | Глава II
… Прошло две недели; Нелли выздоравливала. Горячки с ней не было, но была она сильно больна. Она встала с постели уже в конце апреля, в светлый, ясный день. Была страстная неделя. Бедное
создание! Я не могу продолжать рассказа в прежнем порядке. Много прошло уже
времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор
с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое
личико, эти пронзительные долгие взгляды ее черных глаз, когда, бывало, мы
оставались вдвоем, и она смотрит на меня с своей постели, смотрит, долго
смотрит, как бы вызывая меня угадать, что у ней на уме; но видя, что я не
угадываю и все в прежнем недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и
вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку с худенькими, высохшими
пальчиками. Я чувствую, что я отвлекусь от рассказа, но в эту минуту мне хочется думать об одной только Нелли. Странно: теперь, когда я лежу на больничной койке один, оставленный всеми, кого я так много и сильно любил, – теперь иногда одна какая-нибудь мелкая черта из того времени, тогда часто для меня не приметная и скоро забываемая, вдруг приходя на память, внезапно получает в моем уме совершенно другое значение, цельное и объясняющее мне теперь то, чего я даже до сих пор не умел понять. Первые
четыре дня ее болезни мы, я и доктор, ужасно за нее боялись, но на пятый день
доктор отвел меня в сторону и сказал мне, что бояться нечего и она непременно
выздоровеет. Это был тот самый доктор, давно знакомый мне старый холостяк,
добряк и чудак, которого я призывал еще в первую болезнь Нелли и который так
поразил ее своим Станиславом на шее, чрезвычайных размеров. – Стало быть, совсем нечего бояться! – сказал я, обрадовавшись. – Да, она теперь выздоровеет, но потом она весьма скоро умрет. – Как умрет! Да почему же! – вскричал я, ошеломленный таким приговором. – Да, она непременно весьма скоро умрет. У пациентки органический порок в сердце, и при малейших неблагоприятных обстоятельствах она сляжет снова. Может быть, снова выздоровеет, но потом опять сляжет снова и наконец умрет. – И неужели ж нельзя никак спасти ее? Нет, этого быть не может! – Но
это должно быть. И однако, при удалении неблагоприятных обстоятельств, при спокойной
и тихой жизни, когда будет более удовольствий, пациентка еще может быть отдалена
от смерти, и даже бывают случаи… неожиданные… ненормальные и странные… одним
словом, пациентка даже может быть спасена, при совокуплении многих
благоприятных обстоятельств, но радикально спасена – никогда. – Но боже мой, что же теперь делать? – Следовать советам, вести покойную жизнь и исправно принимать порошки. Я заметил, что эта девица капризна, неровного характера и даже насмешлива; она очень не любит исправно принимать порошки и вот сейчас решительно отказалась. – Да, доктор. Она действительно странная, но я все приписываю болезненному раздражению. Вчера она была очень послушна; сегодня же, когда я ей подносил лекарство, она пихнула ложку как будто нечаянно, и все пролилось. Когда же я хотел развести новый порошок, она вырвала у меня всю коробку и ударила ее об пол, а потом залилась слезами… Только, кажется, не оттого, что ее заставляли принимать порошки, – прибавил я, подумав. – Гм!
ирритация. Прежние большие несчастия (я подробно и откровенно рассказал доктору
многое из истории Нелли, и рассказ мой очень поразил его), все это в связи, и
вот от этого и болезнь. Мы оба вышли из кухни (в которой и происходило наше свидание), и доктор снова приблизился к постели больной. Но Нелли, кажется, нас слышала: по крайней мере, она приподняла голову с подушек и, обратив в нашу сторону ухо, все время чутко прислушивалась. Я заметил это в щель полуотворенной двери; когда же мы пошли к ней, плутовка юркнула вновь под одеяло и поглядывала на нас с насмешливой улыбкой. Бедняжка очень похудела в эти четыре дня болезни: глаза ввалились, жар все еще не проходил. Тем страннее шел к ее лицу шаловливый вид и задорные блестящие взгляды, очень удивлявшие доктора, самого добрейшего из всех немецких людей в Петербурге. Он
серьезно, но стараясь как можно смягчить свой голос, ласковым и нежнейшим тоном
изложил необходимость и спасительность порошков, а следственно, и обязанность
каждого больного принимать их. – Это очень неприятная неосторожность, – спокойно сказал старичок, – и я подозреваю, что вы сделали это нарочно, что очень непохвально. Но… можно все исправить и еще развести порошок. Нелли засмеялась ему прямо в глаза. Доктор методически покачал головою. – Это очень нехорошо, – сказал он, разводя новый порошок, – очень, очень непохвально. – Не сердитесь на меня, – отвечала Нелли, тщетно стараясь не засмеяться снова, – я непременно приму… А любите вы меня? – Если вы будете вести себя похвально, то очень буду любить. – Очень? – Очень. – А теперь не любите? – И
теперь люблю. – А поцелуете меня, если я захочу вас поцеловать? Тут Нелли опять не могла вытерпеть и снова засмеялась. – У пациентки веселый характер, но теперь – это нервы и каприз, – прошептал мне доктор с самым серьезным видом. – Ну, хорошо, я выпью порошок, – вскрикнула вдруг своим слабым голоском Нелли, – но когда я вырасту и буду большая, вы возьмете меня за себя замуж? Вероятно, выдумка этой новой шалости очень ей нравилась; глаза ее так и горели, а губки так и подергивало смехом в ожидании ответа несколько изумленного доктора. – Ну да, – отвечал он, улыбаясь невольно этому новому капризу, – ну да, если вы будете добрая и благовоспитанная девица, будете послушны и будете… – Принимать порошки? – подхватила Нелли. – Ого!
ну да, принимать порошки. – в ней много, много… доброго и умного, но, однако ж… замуж… какой странный каприз… И он снова поднес ей лекарство. Но в этот раз она даже и не схитрила, а просто снизу вверх подтолкнула рукой ложку, и все лекарство выплеснулось прямо на манишку и на лицо бедному старичку. Нелли громко засмеялась, но не прежним простодушным и веселым смехом. В лице ее промелькнуло что-то жестокое, злое. Во все это время она как будто избегала моего взгляда, смотрела на одного доктора и с насмешкою, сквозь которую проглядывало, однако же, беспокойство, ждала, что-то будет теперь делать «смешной» старичок. – О! вы опять… Какое несчастие! Но… можно еще развести порошок, – проговорил старик, отирая платком лицо и манишку. Это
ужасно поразило Нелли. Она ждала нашего гнева, думала, что ее начнут бранить,
упрекать, и, может быть, ей, бессознательно, того только и хотелось в эту
минуту, – чтоб иметь предлог тотчас же заплакать, зарыдать, как в
истерике, разбросать опять порошки, как давеча, и даже разбить что-нибудь с
досады, и всем этим утолить свое капризное, наболевшее сердечко. Но вдруг
пораженная ангельской добротою обиженного ею старичка и терпением, с которым он
снова разводил ей третий порошок, не сказав ей ни одного слова упрека, Нелли
вдруг притихла. Насмешка слетела с ее губок, краска ударила ей в лицо, глаза повлажнели;
она мельком взглянула на меня и тотчас же отворотилась. Доктор поднес ей
лекарство. – Вы… сердитесь… что я злая, – сказала было она, но не докончила, юркнула под одеяло, накрылась с головой и громко, истерически зарыдала. – О дитя мое, не плачьте… Это ничего… Это нервы; выпейте воды. Но Нелли не слушала. – Утешьтесь… не расстраивайте себя, – продолжал он, чуть сам не хныча над нею, потому что был очень чувствительный человек, – я вас прощаю и замуж возьму, если вы, при хорошем поведении честной девицы, будете… – Принимать порошки! – послышалось из-под одеяла с тоненьким, как колокольчик, нервическим смехом, прерываемым рыданиями, – очень мне знакомым смехом. – Доброе, признательное дитя, – сказал доктор торжественно и чуть не со слезами на глазах. – Бедная девица! И с этих
пор между ним и Нелли началась какая-то странная, удивительная симпатия. На четвертый день ее болезни я весь вечер и даже далеко за полночь просидел у Наташи. Нам было тогда о чем говорить. Уходя же из дому, я сказал моей больной, что ворочусь очень скоро, на что и сам рассчитывал. Оставшись у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она оставалась не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой, как захлопотала добренькая Александра Семеновна: – Так, стало быть, он и обедать к нам теперь не придет!.. Ах, боже мой! И один-то он, бедный, один. Ну, так покажем же мы теперь ему наше радушие. Вот случай выдался, так и не надо его упускать. Тотчас
же она явилась у нас, привезя с собой на извозчике целый узел. Объявив с
первого слова, что теперь и не уйдет от меня, и приехала, чтоб помогать мне в
хлопотах, она развязала узел. – Все-то
у нас есть, – говорила она мне, скоро и хлопотливо выговаривая каждое
слово, как будто куда-то торопясь, – ну, а вот вы живете по-холостому. У
вас ведь этого всего мало. Так уж позвольте мне… и Филипп Филиппыч так
приказал. Ну, что же теперь… поскорей, поскорей! Что же теперь надо делать? Что
она? В памяти? Ах, так ей нехорошо лежать, надо поправить подушку, чтоб ниже
лежала голова, да знаете ли… не лучше ли кожаную подушку? От кожаной-то
холодит. Ах, какая я дура! И на ум не пришло привезть. Я поеду за ней… Не нужно
ли огонь развести? Я свою старуху вам пришлю. У меня есть знакомая старуха. У
вас ведь никого нет из женской прислуги… Ну, что же теперь делать? Это что?
Трава… доктор прописал? Верно, для грудного чаю? Сейчас пойду разведу огонь. Но я ее успокоил, и она очень удивилась и даже опечалилась, что дела-то оказывается вовсе не так много. Это, впрочем, не обескуражило ее совершенно. Она тотчас же подружилась с Нелли и много помогала мне во все время ее болезни, навещала нас почти каждый день и всегда, бывало, приедет с таким видом, как будто что-нибудь пропало или куда-то уехало и надо поскорее ловить. Она всегда прибавляла, что так и Филипп Филиппыч приказал. Нелли она очень понравилась. Они полюбили одна другую, как две сестры, и я думаю, что Александра Семеновна во многом была такой же точно ребенок, как и Нелли. Она рассказывала ей разные истории, смешила ее, и Нелли потом часто скучала, когда Александра Семеновна уезжала домой. Первое же ее появление у нас удивило мою больную, но она тотчас же догадалась, зачем приехала незваная гостья, и, по обыкновению своему, даже нахмурилась, сделалась молчалива и нелюбезна. – Она
зачем к нам приезжала? – спросила Нелли как будто с недовольным видом,
когда Александра Семеновна уехала. – Помочь тебе, Нелли, и ходить за тобой. – Да что ж?.. За что же? Ведь я ей ничего такого не сделала. – Добрые люди и не ждут, чтоб им прежде делали, Нелли. Они и без этого любят помогать тем, кто нуждается. Полно, Нелли; на свете очень много добрых людей. Только твоя-то беда, что ты их не встречала и не встретила, когда было надо. Нелли замолчала; я отошел от нее. Но четверть часа спустя она сама подозвала меня к себе слабым голосом, попросила было пить и вдруг крепко обняла меня, припала к моей груди и долго не выпускала меня из своих рук. На другой день, когда приехала Александра Семеновна, она встретила ее с радостной улыбкой, но как будто все еще стыдясь ее отчего-то.
|
Покамест единственное средство – принимать порошки, и
она должна принять порошок. Я пойду и еще раз постараюсь внушить ей ее
обязанность слушаться медицинских советов и… то есть говоря вообще… принимать
порошки.
Нелли приподняла было голову, но вдруг,
по-видимому совершенно нечаянным движением руки, задела ложку, и все лекарство
пролилось опять на пол. Я уверен, она это сделала нарочно.
Она смирно и робко выпила его, схватив красную пухлую руку старика,
и медленно поглядела ему в глаза.
Со
мной же, напротив, Нелли становилась все угрюмее, нервичнее и раздражительнее.
Я не знал, чему это приписать, и дивился на нее, тем более что эта перемена
произошла в ней как-то вдруг. В первые дни болезни она была со мной чрезвычайно
нежна и ласкова; казалось, не могла наглядеться на меня, не отпускала от себя,
схватывала мою руку своею горячею рукой и садила меня возле себя, и если
замечала, что я угрюм и встревожен, старалась развеселить меня, шутила, играла
со мной и улыбалась мне, видимо подавляя свои собственные страдания. Она не
хотела, чтоб я работал по ночам или сидел, сторожил ее, и печалилась, видя, что
я ее не слушаюсь. Иногда я замечал в ней озабоченный вид; она начинала
расспрашивать и выпытывать от меня, почему я печалюсь, что у меня на уме; но
странно, когда доходило до Наташи, она тотчас же умолкала или начинала
заговаривать о другом. Она как будто избегала говорить о Наташе, и это поразило
меня. Когда я приходил, она радовалась.
Когда же я брался за шляпу, она
смотрела уныло и как-то странно, как будто с упреком, провожала меня глазами.
В нем были сиропы, варенья для больной, цыплята и
курица, в случае если больная начнет выздоравливать, яблоки для печенья,
апельсины, киевские сухие варенья (на случай если доктор позволит), наконец,
белье, простыни, салфетки, женские рубашки, бинты, компрессы – точно на целый
лазарет.
Спектакль Униженные и оскорбленные — смотреть бесплатно онлайн в хорошем качестве. Государственный академический Малый театр России.
Основная сцена. Актеры и ролиТеатры
Каталог спектаклей
Драма
Драма
1979
144 мин
СССР
2 серии
Начать просмотр
Серия 1
Государственный академический Малый театр России. Основная сцена
Спектакль Евгения Велихова по роману «Униженные и оскорбленные» — одна из немногих инсценировок романа Федора Достоевского. В романе Достоевский ведет повествование от лица молодого человека Ивана (в спектакле его играет один из ведущих актеров Малого театра Юрий Соломин). Он рассказывает о жизни нескольких семей, хитросплетение судеб которых, как в зеркале, повторяют друг друга. Достоевский не жалел красок в описании душевных, нравственных переживаний своих героев, оказавшихся жертвами «угрюмого разврата, преступлений, кромешного ада, бессмысленной и ненормальной жизни» мрачного города. Основной вопрос, который ставил перед читателем автор, — способен ли человек к милосердию и прощению вопреки эгоизму, обиде, предательству и смерти.
Для Евгения Велихова этот вопрос становится главным в его спектакле. Однако Велихов смягчает надрывность тона Достоевского, который описывал жизнь людей из низов, достигая крайней степени напряжения, и привносит в повествование, скорее, элемент мелодраматизма. В центре спектакля Велихова — истории двух женщин. Одна — молодая девушка Наталья Ихменева, сбежавшая из семьи ради любимого человека Алексея (Александр Овчинников). Другая — девочка Нелли (Людмила Щербинина), сирота, чья покойная мать тоже когда-то сбежала ради возлюбленного. И Наталья, и мать Нелли были брошены женихами. Жених Натальи Алексей из-за слабохарактерности оставляет ее ради другой, состоятельной невесты. В силу эгоизма и наивной беспечности он не способен оценить жертву, которую принесла для него Наталья, и муки, которые терзали ее, когда она принимала роковое решение. Мать Нелли стала жертвой распутного и корыстного человека, который хотел прибрать к рукам деньги ее отца. Им оказывается князь Валковский (Никита Подгорный), отец Алексея и отец Нелли, о рождении и существовании которой он ничего не знает.
Подгорный создает яркий и запоминающийся образ циничного, высокомерного и уверенного в себе негодяя, с плотоядной улыбкой, хитро-завораживающими глазами, деликатными интонациями, кичащегося превосходством над другими людьми, не скрывающего, что лишь использует их в личных целях. И оправданием в собственных глазах для него служит, что он откровеннее других и не скрывает свои пороки.
Мать Нелли, как и Наталья, была проклята отцом, который так и не смог простить ей тайного бегства. Однако рядом с обеими женщинами оказываются преданные и по-настоящему любящие их мужчины, помогавшие пережить предательство любимых. Именно Иван уговаривает Наташу не убегать из дома, встретив ее на улице, взволнованно и потерянно ожидающую Алексея. Именно Иван пытается смягчить Николая Сергеевича Ихменева (Николай Анненков) и уберечь Наталью от его проклятия. Наконец, Иван, познакомившись с Нелли и взяв ее под опеку, просит девочку рассказать историю своей матери Ихменеву, чтобы вопреки негодованию и обиде на дочь он признался себе, что для него нет никого дороже ее и что нет ничего ценнее для души, чем суметь простить родного человека.
Мать Нелли не дождалась прощения отца, он не сумел переступить через свою гордость и мучился весь остаток жизни. В спектакле Велихова Николай Анненков позволяет разглядеть, как в старике пробуждается спрятанная на дно души нежность к дочери. Оскорбленная честь и эгоизм старика отступают перед любовью и желанием простить. Старик, минуту назад не желавший слушать нищенку Нелли, готов бежать и разыскивать дочь.
Наталья Аллы Евдокимовой получилась одновременно и хрупкой, и сильной женщиной. Она жертвует семьей и собой ради любимого человека и находит силы отпустить Алексея в тот момент, когда понимает, что он полюбил другую. Наталья даже в самые трагические моменты сохраняет достоинство, избегая навязываемой ей роли «униженной и оскорбленной». Она по-прежнему остается красивой, «освещенной любовью», несмотря на впалые бледные щеки, запекшиеся, как в лихорадке, губы, сверкающие безумием глаза. Она полна решимости, но и спокойного приятия своей судьбы.
Лейтмотивом в спектакле звучат слова, что один луч света может преобразить человека, равно как за дождем всегда выглядывает солнце.
Нелли, становясь свидетельницей воссоединения семьи, понимает, что сама никогда не сможет простить отца, князя, ставшего причиной несчастий — унижений и оскорблений — других людей. Ведь прощения достоин тот, кто раскаялся.
Писатель: Федор Достоевский
В ролях: Николай Анненков, Ирина Ликсо, Алла Евдокимова, Никита Подгорный, Александр Овчинников, Дмитрий Макашин, Людмила Щербинина, Геннадий Сергеев, Валентина Евстратова, Анна Жарова, Валентина Тёмкина, Анатолий Опритов, Варвара Обухова, Татьяна Некрасова, Надежда Корункова, Юрий Соломин
Режиссёры: Евгений Велихов, Мария (Мариэтта) Муат
Классика
Спектакли для детей
Драма
Детский спектакль
В подборках
Спектакли по произведениям Федора Достоевского
От адъютанта до его превосходительства
Достоевский на сцене и экране
Смотрите также
Все спектакли
Щелкунчик и Мышиный король
2023120 мин
Учебный театр ГИТИС
Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях
202360 мин
Учебный театр ГИТИС
Чудаки на подмостках
202390 мин
Театральный институт имени Бориса Щукина
Гроза
2023120 мин
Высшее театральное училище (институт) им.
М.С. Щепкина
Чтецкий вечер
202390 мин
Театральный институт имени Бориса Щукина
Нон-стоп
2023120 мин
Учебный театр ГИТИС
Сон в летнюю ночь
2023150 мин
Учебный театр ГИТИС
ВещЬные сны. Вечер пластики
202390 мин
Театральный институт имени Бориса Щукина
Светлые души
2023100 мин
Учебный театр ГИТИС
Чайка
2023180 мин
Учебный театр ГИТИС
Щелкунчик
телеспектакль202245 мин
Туймазинский государственный татарский драматический театр
Приключения Сварожика
концерты2022120 мин
Уфимская детская филармония
Месяц в деревне
2022180 мин
Театральный институт имени Бориса Щукина
Дуэль
202290 мин
Театральный институт имени Бориса Щукина
Мой прекрасный Пигмалион
2022150 мин
Театральный институт имени Бориса Щукина
Подпишитесь на рассылку портала «Культура.РФ»
Рассылка не содержит рекламных материалов
«Культура.
РФ» — гуманитарный просветительский проект, посвященный культуре России. Мы рассказываем об интересных и значимых событиях и людях в истории литературы, архитектуры, музыки, кино, театра, а также о народных традициях и памятниках нашей природы в формате просветительских статей, заметок, интервью, тестов, новостей и в любых современных интернет-форматах.
© 2013–2023, Минкультуры России. Все права защищены
Контакты
E-mail: [email protected]
Нашли опечатку? Ctrl+Enter
При цитировании и копировании материалов с портала активная гиперссылка обязательна
Unizhennye i oskorblennye (1991) — IMDb
- Awards
- 1 win & 3 nominations
Photos
Top cast
Nastassja Kinski
- Natasha Ikhmenyeva
Nikita Mikhalkov
- knyaz Valkovskiy
Вяземская Анастасия
- Нелли
- (как Анастасия Вяземская)
Перелыгин Сергей
- Иван Петрович
Viktor Rakov
- Alyosha Valkovskiy
Aleksandr Abdulov
- Masloboyev
Lyudmila Polyakova
- Anna Ikhmenyeva
Boris Romanov
- Nikolay Ikhmenyev
Heinz Braun
- Doktor
- (как Х.
Браун)
Браун)Валентина Клягина
- Мавра
- (как В. Клагина)
Ольга Прокофьева
- Aleksandra Masloboyeva
- (as O. Prokofyeva)
Igor Abramov
Igor Ignatov
Anna Kalinina
Aleksandr Mylnikov
Aleksandr Rakhlenko
Viktor Terekhov
- Dvornik
- (as N. Terekhov)
Varvara Shabalina
- Anna Bubnova
- (Uncredited)
- Andrey Eshpay
- Fyodory Dostevsev0006
- Aleksandr Volodin(screenplay)
More like this
Taxi Blues
La bionda
Maria’s Lovers
L’alba
Оставайся таким, какой ты есть
In camera mia
Неверный ход
Il segreto
Ночное солнце
Весенняя симфония
Луна в канаве
Темные спутники
Storyline
.
- Эзиленлер
- Глобус
- Киностудия имени М. Горького
- Layla Films
Технические характеристики
1 час 46 минут
.
Top Gap
Под каким названием были официально выпущены «Униженные и оскорбленные» (1991) в Канаде на английском языке?
Ответ
«Оскорбленный и раненый»: кренящийся декаданс
Марк Свид
000Z»> 19 декабря 2003 г. 12:00 по тихоокеанскому времени
Штатный писатель Times
Роман Федора Достоевского «Оскорбленные и оскорбленные» за эти годы пережил собственные оскорбления и раны. Наспех набросанный в 1861 году как сериализованная халтура, посвященная годам, проведенным русским писателем в политзаключенном и сибирской ссылке, он является ранним примером симпатии Достоевского к порченым благам общества. Хотя ему не хватало содержания его философских романов, которые последовали за ним («Преступление и наказание» было готово через пять лет), малоизвестный роман — его единственный английский перевод, датированный 19 веком н.э.05, чрезвычайно трудно найти — представляет собой настолько социальный упадок, что берлинская театральная труппа Volksbuhne am Rosa-Luxemburg-Platz была очень занята в течение примерно четырех возмутительных часов в Театре Фрейда Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.
Трудно поверить, что это первый визит в США группы Volksbuhne (или «народной сцены») со штаб-квартирой на площади Розы Люксембург в бывшей Восточной Германии.
Компания, основанная в 1914 году Эрвином Пискатором как рабочий театр, вот уже почти столетие является образцом авангардного, политически ангажированного сценического мастерства. Это помогло Бертольту Брехту развить свой эпический театр. После воссоединения Германии она нашла особенно благодатную почву для нападок (а также для потакания) массовой культуре и привлечения споров.
«Оскорбленные и раненые», часть Международного театрального фестиваля UCLA Live, является третьей частью цикла режиссера Фрэнка Касторфа «Капитализм и депрессия», который начался в 1999 году с «Трамвая «Желание». Это также часть его постоянного увлечения Достоевским — Фольксбюне также поставил его недавние постановки «Демонов» и «Идиота». И, самое главное, это отличный показатель того, что легендарная левая театральная труппа не утратила своей ярости.
Каким бы долгим ни был вечер, Касторф не терпит постепенного изложения Достоевским декаданса. Персонажи с первого появления на сцене лишены приличий.
Сочувствие выброшено в окно. Шоу начинается беспорядочно и остается таким, и чудо в том, что оно может поддерживать этот порыв к истерии в течение длительного времени.
Частично автобиографический роман Достоевского повествует обедневший писатель Ваня, чей идеализм держит его в состоянии постоянного недоумения. Персонажи исполняют свои судьбы. Богатые и безжалостные становятся богаче и могущественнее. Те, кто не будет играть в игру, ничего не получат. Бедные остаются на месте.
Экранизация Касторфа — это как смотреть роман через глазок. В необычной декорации Берта Ноймана весь Петербург перенесен в один-единственный загородный немецкий дом, который вращается. Иногда мы можем видеть сквозь окна, но большую часть происходящего внутри можно наблюдать на большом видеоэкране. Расположенный на крыше, он превращает драму в мыльную оперу. С одной стороны дома каток. Когда ничего не помогает, персонажи надевают коньки и носятся туда-сюда или начинают безумно танцевать под громкую музыку — рок, клезмер, узбекскую поп-музыку.
Это жестокая группа, и крен регулярно становится физически жестоким.
В этой адаптации (исполненной на немецком языке с английскими субтитрами) мало что осталось от России, кроме того факта, что Ваня (Мартин Вуттке) носит меховую шапку и проводит свои четыре часа на сцене в полусумасшедшем состоянии. Его заклятый враг, принц (Генрих Хюбхен), один из элегантных злодеев Достоевского, становится грубым немецким бизнесменом, который наслаждается своим личным сексуальным унижением так же, как и использованием своего богатства и власти для унижения других.
Но мало сочувствия к оскорбленным и раненым. Ненормальная, умирающая сирота Нелли (Кэтрин Ангерер), которую удочерил Ваня, более угрюмая сексуальная кошечка. Наташа (Жанетта Спасова), которую любит Ваня, уже не чересчур чувствительная девушка Достоевского, а теперь злая ледяная дева. Алеша (Милан Пешель), сын принца, безрассудно скользит между Наташей и богатой юной принцессой, которую выбирает для него отец. Принцесса Катя (Ирина Потапенко) — скучная современная принцесса-подросток в облегающем топе с наклеенным на руку блестящим американским флагом.
Отец Наташи (Бернхард Шютц) предлагает большую дозу гнева рабочего класса.
Сюжет Достоевского приходит и уходит. Некоторые сцены близки к роману, но в этом сумасшедшем доме они мало что значат. Конечно, сэр Генри, лаунж-ящерица, который устанавливает свой синтезатор Yamaha в гостиной и создает фон для рисования Euroschlock, счастливее всего, когда он может остановить жаркий спор, заставив людей присоединиться к попурри из Beatles.
Но это постоянное столкновение между сильными неконтролируемыми эмоциями и поп-культурой держит зрителя в напряжении. Когда видеоэкран не смотрит на мыльную оперу в доме, он показывает нам телевизионную рекламу и немного порнографии для распутного принца.
Достоевский рисует удручающую картину русского общества с очень тонкой страховочной сеткой, забитого народа, для которого обида и оскорбление не самое страшное; по крайней мере, это означает быть живым и способным чувствовать. Касторф показывает, что полтора столетия спустя эта сеть полностью изношена.
