Раскройте связь языка и мышления: Учебное пособие для юридических вузов

ЯЗЫК И МЫШЛЕНИЕ • Большая российская энциклопедия

Авторы: А. С. Мельничук

ЯЗЫ́К И МЫШЛЕ́НИЕ, два не­раз­рыв­но свя­зан­ных ви­да об­ще­ст­вен­ной дея­тель­но­сти, от­ли­чаю­щих­ся друг от дру­га по сво­ей сущ­но­сти и спе­ци­фи­че­ским при­зна­кам. Мыш­ле­ние – выс­шая фор­ма ак­тив­но­го от­ра­же­ния объ­ек­тив­ной ре­аль­но­сти, це­ле­на­прав­лен­ное, опо­сред­ст­во­ван­ное и обоб­щён­ное по­зна­ние су­щест­вен­ных свя­зей и от­но­ше­ний пред­ме­тов и яв­ле­ний. Язык – зна­ко­вая (в сво­ей ис­ход­ной фор­ме зву­ко­вая) дея­тель­ность, обес­пе­чи­ваю­щая ма­те­ри­аль­ное оформ­ле­ние мыс­лей и об­мен ин­фор­ма­ци­ей ме­ж­ду чле­на­ми об­ще­ст­ва.

Вы­яс­не­ние кон­крет­но­го ха­рак­те­ра свя­зи ме­ж­ду Я. и м. – од­на из центр. про­блем тео­ре­тич. язы­ко­зна­ния и фи­ло­со­фии язы­ка. В ре­ше­нии этой про­бле­мы об­на­ру­жи­ва­лись глу­бо­кие рас­хо­ж­де­ния – от пря­мо­го ото­жде­ст­в­ле­ния Я. и м. (Ф. Шлей­ер­махер, И. Г. Га­ман) или их чрез­мер­но­го сбли­же­ния с пре­уве­ли­че­ни­ем ро­ли язы­ка (К.  В. фон Гум­больдт, Л. Ле­ви-Брюль; би­хе­вио­ризм, не­огум­больд­ти­ан­ст­во, нео­по­зи­ти­визм) до от­ри­ца­ния не­по­средств. свя­зи ме­ж­ду ни­ми (Ф. Э. Бе­не­ке) или, ча­ще, иг­но­ри­ро­ва­ния мыш­ле­ния в ме­то­ди­ке лин­гвис­тич. ис­сле­до­ва­ния (лин­гвис­тич. фор­ма­лизм, де­ск­рип­ти­визм).

Язык яв­ля­ет­ся не­по­средств. ма­те­ри­аль­ной опо­рой толь­ко сло­вес­но-ло­гич. мыш­ле­ния (в от­ли­чие от его прак­ти­че­ски-дей­ст­вен­но­го и на­гляд­но-об­раз­но­го ви­дов). Как про­цесс об­ще­ния ме­ж­ду чле­на­ми об­ще­ст­ва язы­ко­вая дея­тель­ность лишь в не­зна­чит. час­ти слу­ча­ев (напр., при мыш­ле­нии вслух в рас­чё­те на вос­при­ятие слу­ша­те­лей) сов­па­да­ет с про­цес­сом мыш­ле­ния, обыч­но же вы­ра­жа­ет­ся уже сфор­ми­ро­ван­ная мысль.

Сло­вес­но-ло­гич. вид мыш­ле­ния обес­пе­чи­ва­ет­ся дву­мя спе­ци­фич. осо­бен­но­стя­ми язы­ка: ес­те­ст­вен­но не мо­ти­ви­ро­ван­ным, ус­лов­ным ха­рак­те­ром ис­то­ри­че­ски ус­та­но­вив­шей­ся свя­зи слов как зна­ко­вых еди­ниц с обо­зна­чае­мы­ми сущ­но­стя­ми и чле­не­ни­ем ре­че­во­го по­то­ка на от­но­си­тель­но ог­ра­ни­чен­ные по объ­ё­му, фор­маль­но раз­ме­жё­ван­ные и внут­рен­не ор­га­ни­зо­ван­ные от­рез­ки – пред­ло­же­ния. Сло­ва, в от­ли­чие от на­гляд­ных пси­хич. об­ра­зов пред­ме­тов и яв­ле­ний, не об­на­ру­жи­ва­ют, за ис­клю­че­ни­ем зву­ко­под­ра­жа­ний, ни­ка­ких сходств с чув­ст­вен­но вос­при­ни­мае­мы­ми осо­бен­но­стя­ми обо­зна­чае­мых объ­ек­тов, что по­зво­ля­ет соз­да­вать на ос­но­ве слов и ас­со­ции­ро­вать с ни­ми не толь­ко обоб­щён­ные пред­став­ле­ния о пред­ме­тах, но и по­ня­тия лю­бой сте­пе­ни аб­ст­ракт­но­сти. Пред­ло­же­ния, ис­то­ри­че­ски вос­хо­дя­щие к эле­мен­тар­ным вы­ска­зы­ва­ни­ям, обу­сло­ви­ли вы­де­ле­ние в по­то­ке мыш­ле­ния отд. еди­ниц, ус­лов­но под­во­ди­мых в ло­ги­ке и пси­хо­ло­гии под разл. ви­ды су­ж­де­ний и умо­за­клю­че­ний. Од­на­ко пря­мо­го со­от­вет­ст­вия ме­ж­ду еди­ни­ца­ми мыш­ле­ния и со­от­но­си­тель­ны­ми с ни­ми еди­ни­ца­ми язы­ка нет: в од­ном и том же язы­ке од­на мысль или её ком­по­нен­ты (по­ня­тия и пред­став­ле­ния) мо­гут быть оформ­ле­ны раз­ны­ми пред­ло­же­ния­ми, сло­ва­ми или сло­во­со­че­та­ния­ми, а од­ни и те же сло­ва мо­гут быть ис­поль­зо­ва­ны для оформ­ле­ния раз­ных по­ня­тий и пред­став­ле­ний. Кро­ме то­го, слу­жеб­ные сло­ва, ука­за­тель­ные и т. п. сло­ва во­об­ще не мо­гут обо­зна­чать по­ня­тий или пред­став­ле­ний, а, напр., по­бу­дит., во­про­сит. и по­доб­ные пред­ло­же­ния рас­счи­та­ны толь­ко на вы­ра­же­ние во­ле­изъ­яв­ле­ний и субъ­ек­тив­но­го от­но­ше­ния го­во­ря­щих к к.-л. фак­там. Мно­го­ве­ко­вой про­цесс оформ­ле­ния и вы­ра­же­ния мыс­лей по­сред­ст­вом язы­ка обу­сло­вил раз­ви­тие в грам­ма­тич. строе язы­ков ря­да фор­маль­ных ка­те­го­рий, час­тич­но со­от­но­си­тель­ных с не­ко­то­ры­ми ка­те­го­рия­ми мыш­ле­ния; напр., под­ле­жа­щее, ска­зуе­мое, до­пол­не­ние и оп­ре­де­ле­ние при­бли­жён­но со­от­вет­ст­ву­ют смы­сло­вым ка­те­го­ри­ям субъ­ек­та, пре­ди­ка­та, объ­ек­та и ат­ри­бу­та; фор­маль­ные ка­те­го­рии су­ще­ст­ви­тель­но­го, гла­го­ла, при­ла­га­тель­но­го, чис­ли­тель­но­го и грам­ма­тич. ка­те­го­рия чис­ла при­бли­жён­но со­от­вет­ст­ву­ют смы­сло­вым ка­те­го­ри­ям пред­ме­та или яв­ле­ния, про­цес­са (в т. ч. дей­ст­вия или со­стоя­ния), ка­че­ст­ва и ко­ли­че­ст­ва; фор­маль­ные ка­те­го­рии сою­зов, пред­ло­гов, па­де­жей и грам­ма­тич. вре­мён при­бли­жён­но со­от­вет­ст­ву­ют смы­сло­вым ка­те­го­ри­ям свя­зи, от­но­ше­ния, вре­ме­ни и т. д. Об­щие ка­те­го­рии мыш­ле­ния сфор­ми­ро­ва­лись как пря­мой ре­зуль­тат раз­ви­тия са­мо­го мыш­ле­ния, а фор­маль­ные ка­те­го­рии язы­ка – как ре­зуль­тат не кон­тро­ли­руе­мо­го мыш­ле­ни­ем дли­тель­но­го сти­хий­но­го про­цес­са обоб­ще­ния язы­ко­вых форм, ис­поль­зо­вав­ших­ся для об­ра­зо­ва­ния и вы­ра­же­ния мыс­лей. Вме­сте с тем в грам­ма­тич. строе язы­ков раз­ви­ва­ют­ся обя­за­тель­ные для оп­ре­де­лён­ных час­тей ре­чи и кон­ст­рук­ций пред­ло­же­ния фор­маль­ные ка­те­го­рии, не имею­щие к.-л. со­от­вет­ст­вия ка­те­го­ри­ям мыш­ле­ния или со­от­вет­ст­вую­щие к.-л. фа­куль­та­тив­ным его ка­те­го­ри­ям (ка­те­го­рия грам­ма­тич. ро­да, оп­ре­де­лён­но­сти-не­оп­ре­де­лён­но­сти ка­те­го­рия, ка­те­го­рия ви­да гла­го­ла и др.). Др. ка­те­го­рии (напр., ка­те­го­рия мо­даль­но­сти) от­ра­жа­ют субъ­ек­тив­ное от­но­ше­ние го­во­ря­ще­го к со­дер­жа­нию вы­ска­зы­ва­ния. Тре­тьи (напр., ка­те­го­рия ли­ца) обо­зна­ча­ют ти­пич­ные ус­ло­вия уст­но­го язы­ко­во­го об­ще­ния и ха­рак­те­ри­зу­ют язык не со сто­ро­ны его мыс­ли­тель­ной, а со сто­ро­ны ком­му­ни­ка­тив­ной функ­ции. Грам­ма­тич. се­ман­ти­ка та­ких ка­те­го­рий (ро­да, ви­да и т. п.) го­во­ря­щи­ми не осоз­на­ёт­ся и в кон­крет­ное со­дер­жа­ние мыс­ли прак­ти­че­ски не вклю­ча­ет­ся. Ес­ли ме­ж­ду се­ман­ти­кой грам­ма­тич. ка­те­го­рии и кон­крет­ным со­дер­жа­ни­ем оформ­ляе­мой мыс­ли воз­ни­ка­ет про­ти­во­ре­чие (напр., при не­со­от­вет­ст­вии грам­ма­тич. под­ле­жа­ще­го субъ­ек­ту мыс­ли), в язы­ке изы­ски­ва­ют­ся др. сред­ст­ва для аде­к­ват­ной пе­ре­да­чи со­от­вет­ст­вую­ще­го ком­по­нен­та со­дер­жа­ния (напр., ин­то­на­ция). По­это­му свой­ст­вен­ные разл. язы­кам се­ман­тич. осо­бен­но­сти грам­ма­ти­че­ских ка­те­го­рий не вно­сят су­щест­вен­ных межъ­я­зы­ко­вых раз­ли­чий в со­дер­жа­ние оформ­ляе­мых при их по­мо­щи мыс­лей об од­них и тех же объ­ек­тив­ных сущ­но­стях.

72) Как понимается язык в семиотике?

Семио́тика, или семиоло́гия (от др.-греч. — «знак, признак»), — наука, исследующая свойства знаков и знаковых систем (естественных и искусственных языков).

Согласно Ю.М. Лотману, под семиотикой следует понимать науку о коммуникативных системах и знаках, используемых в процессе общения. Семиотика выделяет три основных аспекта изучения знака и знаковой системы:синтаксис (синтактика) изучает внутренние свойства систем знаков безотносительно к интерпретации;семантика рассматривает отношение знаков к обозначаемому;прагматика исследует связь знаков с «адресатом», то есть проблемы интерпретации знаков теми, кто их использует, их полезности и ценности для интерпретатора.Создание искусственных языков, позволяющих удобно алгоритмизировать процессы обработки информации (например, языков программирования, языков для индексирования документов, записи научно-технических фактов и т. п.).Создание алгоритмов, обеспечивающих обработку текстов на естественном языке (машинный перевод, автоматическое индексирование и реферирование, перевод с естественного языка на формальный язык и т.

 п.).Вопросы проектирования и составления картографических изображений.Ещё в XVII в. Дж. Локк определил семиотику, использовав этот термин в значении учения о знаках/ Это учение должно иметь своей задачей «рассмотреть природу знаков, которыми ум пользуется для понимания вещей или для передачи своего знания другим.»[2]

Семиология Ф. де СоссюраФердинанд де Соссюр определяет создаваемую им семиологию как «науку, изучающую жизнь знаков в рамках жизни общества». «Она должна открыть нам, что такое знаки и какими законами они управляются»[3].Семиотика Ч. С. Пирса

Чарлз Сандерс Пирс пытался охарактеризовать ряд важных семиотических понятий (понятие знака, его значения, знакового отношения и т. д.). Он отчетливо сознавал, что эта область исследования должна быть предметом особой науки — семиотики, которую он определял как учение о природе и основных разновидностях знаковых процессов.

В частности, Пирс создал базовую для семиотики классификацию знаков:

1) знаки-иконы (icon), изобразительные знаки, в которых означаемое и означающее связаны меж собой по подобию;2) знаки-индексы (index), в которых означаемое и означающее связаны меж собой по расположенности во времени и/или пространстве;

3) знаки-символы (symbol), в которых означаемое и означающее связаны меж собой в рамках некоторой конвенции, то есть как бы по предварительной договоренности. Национальные языки — примеры таких конвенций.

Мышление—высшая форма отражения мозгом окружающего мира, наиболее сложный познавательный психический процесс, свойственный только человеку.

Речь  — исторически сложившаяся форма общения людей посредством языковых конструкций, создаваемых на основе определённых правил. Процесс речи предполагает, с одной стороны, формирование и формулирование мыслей языковыми (речевыми) средствами, а с другой стороны — восприятие языковых конструкций и их понимание.
Связь мышления и речи

Мышление взрослого, нормального человека неразрывно связано с речью. Мысль не может ни возникнуть, ни протекать, ни существовать вне языка, вне речи. Мы мыслим словами, которые произносим вслух или проговариваем про себя, т. е. мышление происходит в речевой форме. Люди, одинаково хорошо владеющие несколькими языками, совершенно четко осознают, на каком языке они мыслят в каждый данный момент. В речи мысль не только формулируется, но и формируется, развивается.

Специальными приборами можно зарегистрировать скрытые речевые (артикуляционные) микродвижения губ, языка, гортани, всегда сопровождающие мыслительную деятельность человека, например, при решении различного рода задач. Только глухонемые от рождения люди, не владеющие даже кинетической («ручной») речью, мыслят на основе образов.

Иногда может показаться, что мысль существует вне словесной оболочки, что иную мысль трудно выразить словами. Но это означает, что мысль еще неясна себе самому, что это скорее не мысль, а смутное общее представление. Ясная мысль всегда связана с четкой словесной формулировкой.

Существует сложная взаимосвязь между языком и мышлением. В общем виде она представляется следующим образом. Основу выражаемого в языке содержания образуют мысли. Именно через мышление, через отражательную деятельность человеческого мозга языковые единицы могут соотноситься с предметами и явлениями объективного мира, без чего невозможно было бы общение между людьми при помощи языка. С другой стороны, в звуковых комплексах того или иного языка, которые выступают как материальные сигналы элементов объективного мира, отражаемых в мышлении, закрепляются результаты познания, а эти результаты служат базой дальнейшего познания. Поэтому язык часто характеризуют как орудие, инструмент мышления, а взаимосвязь языка и мышления как их единство.

Неправильно и противоположное мнение о том, что мысль и речь по существу одно и то же, что мышление — это речь, лишенная звучания («речь минус звук», как считают некоторые буржуазные ученые), а речь—«озвученное мышление». Это мнение ошибочно хотя бы потому, что одну и ту же мысль можно выразить на разных языках сотнями разных звукосочетаний. Известно также, что существуют слова-омонимы (слова с одинаковым звучанием, но разным смыслом: «корень», «коса», «ключ», «реакция» и т. д.), т. е. одно и то же слово может выражать разные мысли, разные понятия.

Взаимосвязь мышления и речи

Поскольку речь является формой существования мысли, между речью и мышлением существует единство.

Но это единство, а не тожество. Равно неправомерны как установление тожества между речью и мышлением, так и представление о речи как только внешней форме мысли.

.Нельзя свести мышление к речи и установить между ними тожество, потому что речь существует как речь лишь благодаря своему отношению к мышлению.

Но нельзя и отрывать мышление и речь друг от друга. Речь — не просто внешняя одежда мысли, которую она сбрасывает или одевает, не изменяя этим своего существа. Речь, слово служат не только для того, чтобы выразить, вынести во вне, передать другому уже готовую без речи мысль. В речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем. Речь здесь нечто большее, чем внешнее орудие мысли; она включается в самый процесс мышления как форма, связанная с его содержанием. Создавая речевую форму, мышление само формируется. Мышление и речь, не отожествляясь, включаются в единство одного процесса. Мышление в речи не только выражается, но по большей части оно в речи и совершается.

Итак:

1) между речью и мышлением существует не тожество и не разрыв, а единство; это единство диалектическое, включающее различия, заостряющиеся в противоположности;

2) в единстве мышления и речи ведущим является мышление, а не речь, как того хотят формалистические и идеалистические теории, превращающие слово как знак в «производящую причину» мышления;

3) речь и мышление возникают у человека в единстве на основе общественно-трудовой практики.

Единство речи и мышления конкретно осуществляется в различных формах для разных видов речи.

Как язык формирует мышление — Scientific American

Я стою рядом с пятилетней девочкой в ​​пормпурао, небольшой общине аборигенов на западной окраине мыса Йорк в северной Австралии. Когда я прошу ее указать на север, она указывает точно и без колебаний. Мой компас говорит, что она права. Позже, вернувшись в лекционный зал Стэнфордского университета, я обращаюсь с той же просьбой к аудитории выдающихся ученых — лауреатов научных медалей и премий гениев.

Некоторые из них приходят в этот самый зал слушать лекции уже более 40 лет. Я прошу их закрыть глаза (чтобы не обманывали) и указать на север. Многие отказываются; они не знают ответа. Тем, кто наводит, нужно время, чтобы подумать об этом, а затем целиться во всех возможных направлениях. Я повторил это упражнение в Гарварде и Принстоне, а также в Москве, Лондоне и Пекине, и всегда с одними и теми же результатами.

Пятилетний ребенок в одной культуре может с легкостью делать то, с чем борются выдающиеся ученые в других культурах. Это большая разница в когнитивных способностях. Чем это можно объяснить? Удивительным ответом, как оказалось, может быть язык.

Представление о том, что разные языки могут прививать разные когнитивные навыки, уходит своими корнями в глубь веков. С 1930-х годов он стал ассоциироваться с американскими лингвистами Эдвардом Сепиром и Бенджамином Ли Уорфом, которые изучали, как различаются языки, и предлагали способы, которыми носители разных языков могут думать по-разному. Хотя их идеи вначале вызвали большой ажиотаж, была одна небольшая проблема: почти полное отсутствие доказательств, подтверждающих их заявления. К 19В 70-е годы многие ученые разочаровались в гипотезе Сепира-Уорфа, и от нее почти отказались как от нового набора теорий, утверждающих, что язык и мышление универсальны, выдвинуты на сцену. Но теперь, спустя десятилетия, наконец появился солидный массив эмпирических данных, показывающих, как языки формируют мышление. Свидетельства опровергают давнюю догму об универсальности и дают захватывающее представление о происхождении знания и устройстве реальности. Результаты имеют важные последствия для права, политики и образования.

Под влиянием
Во всем мире люди общаются друг с другом, используя ошеломляющее множество языков — всего около 7000 — и каждый язык требует от своих носителей очень разных вещей. Например, предположим, я хочу вам сказать, что видел дядю Ваню на 42-й улице. В мианском языке, на котором говорят в Папуа-Новой Гвинее, глагол, который я использовал, указывал, произошло ли событие только что, вчера или в далеком прошлом, тогда как в индонезийском глагол даже не давал понять, произошло ли оно уже или было. все еще подходит. В русском языке глагол раскрыл бы мой пол. На мандаринском диалекте мне пришлось бы указать, является ли титульный дядя по материнской или по отцовской линии, и является ли он родственником по крови или по браку, потому что для всех этих разных типов дядей есть разные слова, а затем некоторые (он оказывается братом матери, как ясно сказано в китайском переводе). А на пираха, языке, на котором говорят на Амазонке, я не мог сказать «42-й», потому что нет слов для точных чисел, только слова для «мало» и «много».

Языки отличаются друг от друга бесчисленным множеством способов, но то, что люди говорят по-разному, не обязательно означает, что они думают по-разному. Как мы можем определить, действительно ли говорящие на мианском, русском, индонезийском, мандаринском диалекте или пираха в конечном итоге обращают внимание, запоминают и рассуждают о мире по-разному из-за языков, на которых они говорят? Исследования в моей лаборатории и во многих других выявили, как язык формирует даже самые фундаментальные измерения человеческого опыта: пространство, время, причинно-следственные связи и отношения с другими.

Вернемся в Пормпурао. В отличие от английского, язык куук таайорре, на котором говорят в Пормпурао, не использует относительные пространственные термины, такие как левое и правое. Скорее говорящие на куук таайорре говорят об абсолютных направлениях света (север, юг, восток, запад и т. д.). Конечно, в английском языке мы также используем термины сторон света, но только для больших пространственных масштабов. Мы бы не сказали, например: «Вилки для салата ставят к юго-востоку от вилок для обеда — обыватели!» Но в Kuuk Thaayorre стороны света используются во всех масштабах. Это означает, что в конце концов человек говорит что-то вроде «чашка стоит к юго-востоку от тарелки» или «мальчик, стоящий к югу от Марии, — мой брат». В Пормпурао нужно всегда оставаться ориентированным, просто чтобы уметь правильно говорить.

Кроме того, новаторская работа, проведенная Стивеном С. Левинсоном из Института психолингвистики Макса Планка в Неймегене, Нидерланды, и Джоном Б. Хэвилендом из Калифорнийского университета в Сан-Диего, за последние два десятилетия продемонстрировала, что люди, говорящие на языки, которые полагаются на абсолютные направления, удивительно хорошо отслеживают, где они находятся, даже в незнакомых ландшафтах или внутри незнакомых зданий. Они делают это лучше, чем люди, живущие в той же среде, но не говорящие на таких языках, и даже лучше, чем, по мнению ученых, люди когда-либо могли. Требования их языков укрепляют и тренируют это когнитивное мастерство.

Люди, которые иначе думают о пространстве, скорее всего, по-другому думают и о времени. Например, моя коллега Алиса Габи из Калифорнийского университета в Беркли и я дали спикерам Kuuk Thaayorre наборы картинок, показывающих временные прогрессии — старение человека, рост крокодила, поедание банана. Затем мы попросили их расположить перемешанные фотографии на земле, чтобы указать правильный временной порядок.

Мы тестировали каждого человека дважды, каждый раз смотря в разные стороны света. Англоговорящие, получившие это задание, разложат карточки так, чтобы время шло слева направо. Носители иврита обычно раскладывают карты справа налево. Это показывает, что направление письма в языке влияет на то, как мы организуем время. Однако Kuuk Thaayorre обычно не располагал карты слева направо или справа налево. Они расположили их с востока на запад. То есть, когда они сидели лицом на юг, карты шли слева направо. Когда они смотрели на север, карты шли справа налево. Когда они смотрели на восток, карты приближались к телу и так далее. Мы никогда никому не говорили, в каком направлении они смотрят — куук таайорре уже знали это и спонтанно использовали эту пространственную ориентацию для построения своих представлений о времени.

Представления времени во всем мире различаются по многим другим параметрам. Например, носители английского языка считают будущее «впереди», а прошлое «позади». В 2010 году Линден Майлз из Абердинского университета в Шотландии и его коллеги обнаружили, что носители английского языка бессознательно наклоняют свое тело вперед, когда думают о будущем, и назад, когда думают о прошлом. Но на аймара, языке, на котором говорят в Андах, говорят, что прошлое впереди, а будущее позади. И язык тела носителей языка аймара соответствует их манере говорить: в 2006 году Рафаэль Нуньес из U. C.S.D. и Ева Свитсер из Калифорнийского университета. Беркли обнаружил, что аймара жестикулируют перед собой, когда говорят о прошлом, и позади себя, когда обсуждают будущее.

Воспоминания о детективах
Носители разных языков также различаются по тому, как они описывают события и, как следствие, по тому, насколько хорошо они помнят, кто что делал. Все события, даже аварии, произошедшие за доли секунды, сложны и требуют от нас истолкования и интерпретации того, что произошло. Возьмем, к примеру, случай с бывшим вице-президентом Диком Чейни на охоте на перепелов, когда он случайно застрелил Гарри Уиттингтона. Можно сказать, что «Чейни застрелил Уиттингтона» (где Чейни является прямой причиной), или «Уиттингтон был застрелен Чейни» (отдаляя Чейни от результата), или «Уиттингтон был довольно хорошо приправлен перцем» (полностью исключая Чейни). Сам Чейни сказал: «В конце концов, я тот парень, который нажал на спусковой крючок, выпустивший снаряд, попавший в Гарри», вставив длинную цепочку событий между собой и результатом. Вывод президента Джорджа Буша — «он услышал, как вспыхнула птица, повернулся, нажал на курок и увидел, как его друг ранен» — был еще более искусным оправданием, превратившим Чейни из агента в простого свидетеля менее чем за одно предложение.

Американскую общественность редко впечатляют такие языковые выверты, потому что неагентивный язык звучит уклончиво на английском языке, области детей и политиков, уклоняющихся от чувства вины. Носители английского языка склонны формулировать вещи с точки зрения людей, которые что-то делают, предпочитая переходные конструкции, такие как «Джон разбил вазу», даже для несчастных случаев. Носители японского или испанского языков, напротив, реже упоминают агента при описании случайного события. По-испански можно сказать « Se rompió el florero 9».0032», что переводится как «ваза разбилась» или «ваза разбилась сама».

Моя ученица Кейтлин М. Фоси и я обнаружили, что такие лингвистические различия влияют на то, как люди истолковывают то, что произошло, и имеют последствия для памяти очевидцев. В наших исследованиях, опубликованных в 2010 году, носители английского, испанского и японского языков смотрели видеоролики о двух парнях, которые намеренно или случайно лопали воздушные шары, разбивали яйца и проливали напитки. Позже мы устроили им неожиданный тест на память. Для каждого события, свидетелями которого они были, они должны были сказать, кто это сделал, как в полицейской очереди. Другая группа носителей английского, испанского и японского языков описала те же события. Когда мы изучили данные памяти, мы обнаружили именно те различия в памяти очевидцев, которые были предсказаны языковыми закономерностями. Носители всех трех языков описывали преднамеренные события агентивно, говоря такие вещи, как «Он лопнул шарик», и все три группы одинаково хорошо помнили, кто совершал эти намеренные действия. Однако когда дело дошло до несчастных случаев, обнаружились интересные различия. Говорящие на испанском и японском языках были менее склонны описывать несчастные случаи, чем носители английского языка, и, соответственно, они хуже помнили, кто это сделал, чем носители английского языка. Это было не потому, что у них в целом была хуже память — они помнили агентов преднамеренных событий (для которых их языки, естественно, упоминали бы агента) так же хорошо, как и носители английского языка.

Не только языки влияют на то, что мы запоминаем, но и структура языков может облегчить или усложнить нам изучение новых вещей. Например, поскольку числовые слова в некоторых языках раскрывают лежащую в их основе структуру с основанием 10 более прозрачно, чем числовые слова в английском языке (например, в мандаринском диалекте нет проблемных подростков, таких как 11 или 13), дети, изучающие эти языки, могут быстрее изучите базу 10. И в зависимости от того, сколько слогов в числовых словах, вам будет легче или сложнее запомнить номер телефона или произвести расчет в уме. Язык может даже повлиять на то, как быстро дети узнают, мальчик они или девочка. В 1983 Александр Гиора из Мичиганского университета в Анн-Арборе сравнил три группы детей, растущих с ивритом, английским или финским языком в качестве родного. В иврите много знаков пола (даже слово «вы» различается в зависимости от пола), в финском нет обозначения пола, а английский находится где-то посередине. Соответственно, дети, выросшие в ивритоязычной среде, определяют свой пол примерно на год раньше, чем финноязычные дети; Англоговорящие дети находятся посередине.

Что формирует что?
Это лишь некоторые из многих захватывающих открытий кросс-лингвистических различий в познании. Но как узнать, создают ли различия в языке различия в мышлении или наоборот? Ответ, как оказалось, состоит в том, что то, как мы думаем, влияет на то, как мы говорим, но это влияние также имеет и обратную сторону. В последнее десятилетие было проведено множество изобретательных демонстраций, подтверждающих, что язык действительно играет причинную роль в формировании познания. Исследования показали, что изменение того, как люди говорят, меняет их мышление. Например, обучение людей новым цветовым словам меняет их способность различать цвета. И обучение людей новому способу говорить о времени дает им новый способ думать о нем.

Еще один способ получить ответ на этот вопрос — изучить людей, свободно владеющих двумя языками. Исследования показали, что билингвы меняют свое видение мира в зависимости от того, на каком языке они говорят. Два набора результатов, опубликованных в 2010 году, демонстрируют, что даже такая фундаментальная вещь, как то, кто вам нравится, а кто нет, зависит от языка, на котором вас спрашивают. В исследованиях, проведенных Олудамини Огуннаике и его коллегами из Гарварда, а также Шаем Данцигером и его коллегами из Университета Бен-Гуриона в Негеве в Израиле, изучались арабо-французские билингвы в Марокко, испано-английские двуязычные в США и арабо-французские билингвы. Двуязычные ивритисты в Израиле, в каждом случае проверяя неявные предубеждения участников. Например, билингвов, говорящих на арабском и иврите, просили быстро нажимать кнопки в ответ на слова в различных условиях. В одном случае, если они видели еврейское имя, такое как «Яир», или положительную черту, такую ​​как «хороший» или «сильный», им было приказано нажать «М»; если они видели арабское имя, такое как «Ахмед», или негативную черту, такую ​​как «средний» или «слабый», им предлагалось нажать «X». В другом случае спаривание было обратным, так что еврейские имена и отрицательные черты имели общий ключ ответа, а арабские имена и положительные черты имели общий ключ ответа. Исследователи измерили, насколько быстро испытуемые могли реагировать в этих двух условиях. Эта задача широко использовалась для измерения непроизвольных или автоматических предубеждений — насколько естественным образом такие вещи, как положительные черты и этнические группы, сочетаются в сознании людей.

Удивительно, но исследователи обнаружили большие сдвиги в этих непроизвольных автоматических предубеждениях у билингвов в зависимости от языка, на котором они тестировались. Билингвы, говорящие на арабском и иврите, со своей стороны, продемонстрировали более положительное имплицитное отношение к евреям при тестировании на иврите, чем при тестировании на арабском языке.

Язык, по-видимому, участвует во многих других аспектах нашей психической жизни, чем предполагали ученые. Люди полагаются на язык, даже когда делают простые вещи, такие как различение цветовых пятен, подсчет точек на экране или ориентирование в небольшой комнате: мои коллеги и я обнаружили, что ограничение способности людей свободно обращаться к своим языковым способностям — путем предоставления им конкурирующих требований вербальное задание, такое как, например, повторение новостного репортажа, ухудшает их способность выполнять эти задания. Это означает, что категории и различия, существующие в определенных языках, очень широко вмешиваются в нашу ментальную жизнь. То, что исследователи все это время называли «мышлением», на самом деле оказалось набором как лингвистических, так и нелингвистических процессов. В результате, может быть не так много мышления взрослого человека, где язык не играет роли.

Отличительной чертой человеческого интеллекта является его приспособляемость, способность изобретать и изменять представления о мире в соответствии с меняющимися целями и условиями. Одним из следствий такой гибкости является большое разнообразие языков, появившихся по всему миру. Каждый из них предоставляет свой собственный когнитивный инструментарий и заключает в себе знания и мировоззрение, разработанные на протяжении тысячелетий в культуре. Каждый содержит способ восприятия, категоризации и осмысления мира, бесценный путеводитель, разработанный и отточенный нашими предками. Исследования того, как языки, на которых мы говорим, формируют наше мышление, помогают ученым понять, как мы создаем знания и конструируем реальность, и как мы стали такими умными и изощренными, какими мы есть. И это понимание, в свою очередь, помогает нам понять самую суть того, что делает нас людьми.

Взаимосвязь между языком и мыслью

Методика изучения языка, используемая Language Institute Regina Coeli, гарантирует, что вы научитесь говорить на иностранном языке быстро и эффективно. Высококвалифицированные инструкторы института обучат вас навыкам, лексике и грамматике, которые необходимы в вашей конкретной ситуации, чтобы вы могли сразу же начать общаться на новом языке.

Какая связь между языком и мыслью? Нужен ли нам язык, чтобы мы могли думать? Или наше мышление было первым, и язык является «переводом» того, что мы думаем?

Язык и мышление естественным образом существуют бок о бок и, в свою очередь, влияют друг на друга. Но это еще не все. Исследование американского профессора Леры Бородицкой показало, что язык, на котором мы говорим, также определяет то, как мы воспринимаем вещи. Наш язык определяет то, что мы видим.

«Вопрос вины»

Англоговорящие, например, склонны выражать вещи с точки зрения акторов, совершающих действия — мы видим это в таких конструкциях, как «Ян разбил чашку», в которых независимо от того, было ли это сделанное намеренно не имеет значения. Напротив, в испанском или японском, например, человек, разбивший чашку, не упоминается, если это произошло случайно. Выражение, используемое для этого, примерно переводится как «Чашка разбилась». (Se rompío la taza.)

Следовательно, в одном языке «вопрос о вине» актуален; в другом нет. Исследования Бородицкого показали, что это также означает, что носители этих трех языков по-разному воспринимают события.

В вышеупомянутом исследовании участники, говорящие на английском, испанском и японском языках, смотрели видеоклипы, в которых двое мужчин разбивали чашки и яйца и лопали воздушные шары. Для каждого события участников спрашивали, что они видели. Результаты соответствовали лингвистическим образцам упомянутых языков.

Наш язык определяет то, что мы видим.

Участники со всеми тремя языковыми фонами описывали преднамеренные действия мужчин в клипах, говоря что-то вроде «Он заставил воздушный шар лопнуть», и все они одинаково хорошо помнили, кто осуществил преднамеренные действия. Однако были разительные различия, когда дело касалось непреднамеренных действий, несчастных случаев.

Участники, говорящие на испанском и японском языках, хуже помнили, чье действие вызвало поломку или треск. Не потому, что их память или восприятие были хуже, а потому, что, когда действия совершаются преднамеренно, их языки указывают, кто совершил действие, посредством использования определенного словарного запаса.

Понятие «лево» и «право»

Интересно отметить, что в двух третях всех разговорных языков нет понятий «лево» и «право», а есть направления по компасу. Люди говорят, например: «У тебя на юго-западной ноге муха». На спортивных матчах говорят: «Беги на восток от ворот, притворяйся на север-юг, а потом беги на северо-запад!»

Одно исследование показало, что в сообществах, где языки не включают понятия «лево» и «право», даже маленькие дети обладают исключительно хорошим чувством направления и навигации.

Нет времен

Индонезийские глаголы не имеют времен (прошедшего, настоящего или будущего). В отличие от голландского и английского. Мы говорим: «иду готовить», «готовлю», «приготовила» или «приготовила». В связи с этим Бородицкая показала группе участников, говорящих на индонезийском языке, следующие три картинки:

Ей было интересно, как участники воспримут их исходя из языкового фона, в котором времена не важны. Могло ли быть так, что они не воспринимали промежуток времени между тремя изображениями?

Мало того, что группа использовала одно и то же описание для всех трех изображений — «мужчина отбивает мяч ногой», — они также заявили, что между ними нет различий.

Более широкий взгляд

Если язык, на котором мы говорим, действительно так влияет на то, что мы видим, как предполагает исследование Леры Бородицкой, изучение нового языка может значительно расширить наше представление о мире!

Автор Маржолейн Куперус — юрист, философ и писатель. Она работает преподавателем голландского языка в Language Institute Regina Coeli и приглашенным лектором по философии, а также учителем письма, в частности, для юристов.