«Десять тезисов о личности» — Моноклер
Рубрики : Последние статьи, Психология
Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными, сделав любое пожертвование:
Donate
Публикуем «Десять тезисов о личности» Виктора Франкла, в которых австрийский психиатр размышляет об экзистенциальной основе существования человека и о том, что такое «целостная личность», почему она неразделима даже в случае психической болезни, а человек не детерминирован влечениями, как гласит психоанализ, но ориентирован на поиск смыслов, и как попытка возвыситься в классе, массе или расе на самом деле ведёт к отречению от личности.
Мы уже неоднократно обращались к работам австрийского психиатра Виктора Франкла (почитайте фрагменты его потрясающей книги «Сказать жизни «Да!». Психолог в концлагере» или послушайте его речь о том, зачем нужно переоценивать людей), который сумел после своего нелёгкого военного опыта создать уникальный метод логотерапии, основанный на поиске и анализе смыслов существования — во всех проявлениях жизни, даже самых ужасающих.
Одну из основных идей своего метода Франкл упаковывает в простую формулу:
Человек не должен спрашивать, в чём смысл его жизни, но, скорее должен осознать, что он сам и есть тот, к кому обращён этот вопрос.
В статье, которую мы сегодня предлагаем вашему вниманию, описываются тезисы, которые лежат в основе теории личности Франкла, состоящей из трёх частей: учения о стремлении к смыслу, учения о смысле жизни и учения о свободе воли. При этом стремление к осознанию смысла жизни он считает врожденным, и именно этот мотив, по Франклу, является ведущей силой развития личности. Универсальных смыслов не бывает — они уникальны для каждого человека, и ежесекундно мы создаём и реализуем эти смыслы, реализуя тем самым себя.
Как только речь заходит о личности, в нашем сознании невольно всплывает другое понятие, с которым пересекается понятие личности — понятие «индивидуума». Первый тезис, который мы выдвигаем, состоит как раз в следующем:
IЛичность есть индивидуум, личность есть нечто неделимое — ее нельзя разделить или расщепить, так как она представляет собой единое целое.
Никогда при так называемой шизофрении или «расщеплении сознания» дело не доходит до действительного расщепления личности. Применительно к другим болезненным состояниям в клинической психиатрии речь также не идет о расщеплении личности, сегодня речь идет уже не о «двойном сознании», но, скорее, о меняющемся сознании. И когда Блейлер вводил понятие шизофрении, ему едва ли виделось действительное расщепление личности, скорее отщепление от нее определенного комплекса ассоциаций — возможность, в которую верили его современники, стоявшие под знаменем ассоциативной психологии того времени.
Личность не только неделима, но и неслагаема; т. е. ее не только нельзя разложить на части, но нельзя и синтезировать из отдельных частей — поскольку она представляет собой не только единство, но и целостность. Поэтому личность не может стать выше в структурах более высокого порядка — например, в массе, в классе или в расе: все эти «единства», или «целостности», более высокого, чем личность, порядка, носят не личностный, а в высшей степени псевдоличностный характер.
В отличие от личности органическая материя как раз вполне делима и вполне синтезируема. По крайней мере, это нам доказали известные эксперименты Дриша с морскими ежами. И более того: делимость и соединимость являются условием и предпосылкой такого важного явления жизни, как размножение. Отсюда следует не больше и не меньше как факт, что личность как таковая не может размножаться. Размножается организм, сотворенный родительскими организмами; личность же, личный дух, духовная экзистенция — их человек не может передать другому.
IIIКаждая отдельная личность есть нечто абсолютно новое. Давайте задумаемся: отец после соития весит на пару граммов меньше, а мать после родов — на пару килограммов; однако дух не поддается никакому учету. Разве родители, когда при рождении их ребенка возникает новый дух, становятся беднее духом? Или, когда в ребенке возникает новое Ты — новое существо, которое может сказать о себе «я», — разве его родители после этого могут сказать про себя «я» хоть на йоту меньше? Мы видим, что с каждым человеком, который приходит в мир, в бытие, в действительность входит нечто абсолютно новое; ведь духовная экзистенция непередаваема, ребенок не наследует ее от родителей.
Личность духовна. А значит, духовную личность эвристично противопоставить психофизическому организму. Организм есть совокупность органов, иначе говоря, инструментов. Функция организма — задача, которую он должен выполнять для личности, которая является его носителем и носителем которой служит он, — прежде всего инструментальная, а также экспрессивная: личности нужен ее организм, чтобы иметь возможность действовать и выражать себя. Являясь в этом смысле инструментом, организм есть средство для достижения цели и как таковой имеет практическую полезность. Понятию полезности противостоит понятие достоинства; достоинством же обладает только личность, причем независимо от какой бы то ни было витальной или социальной полезности ⓘДостоинство присуще человеку не в силу ценности, которой он еще может обладать, но в силу ценности, которую он уже осуществил. Поэтому достоинство он, естественно, уже никак не может потерять.
Лишь тот, кто не понимает этого, и тот, кто об этом забывает, может считать эвтаназию оправданной. Те же, кто знает о достоинстве, о безусловном достоинстве каждой отдельной личности, с глубоким почтением относятся к человеческой личности — в том числе и к больным людям, включая и неизлечимых больных и неизлечимых душевнобольных. Ведь на самом деле вообще не существует «духовных» заболеваний. Ибо «дух», сама духовная личность, вообще не может заболеть, она сохраняется даже в случае психоза, пусть даже практически «невидима» для психиатра.
Однажды я сформулировал это в качестве психиатрического кредо: верить в сохранение духовной личности в том числе и за очевидной симптоматикой психотического заболевания; ибо, если это не так, то для чего врачу приводить в порядок или «чинить» сам психофизический организм? Действительно, тот, кто видит лишь этот организм и упускает из виду стоящую за ним личность, должен быть готов подвергнуть эвтаназии организм, не поддающийся починке, в силу утраты этим организмом практической полезности: ведь он ничего не знает о не зависящем от этой полезности достоинстве личности. Мыслящий таким образом врач представляет свою работу как «врачебную технику»; однако такое мышление показывает лишь, что больной является для него механизмом.
Не только заболевание относится лишь к психофизическому организму, а не к духовной личности, но и лечение. Об этом надо сказать в связи с вопросом о лейкотомии. Даже скальпель нейрохирурга — или, как принято говорить сегодня, психохирурга — не может коснуться духовной личности.
Одна из наших собственных больных страдала тяжелейшей навязчивостью и в течение многих лет подвергалась не только психоаналитическому и индивидуально-психологическому лечению, но также инсулиновой, кардиазоловой и электрошоковой терапии — и безуспешно ⓘ«После шока я забывала все, даже мой адрес — но не навязчивые представления»- Прим.
(Остались ли Вы самой собой?) «Я стала другой». (Насколько?) «У меня теперь снова настоящая жизнь». (Когда Вы скорее были или стали «самой собой», до операции или после?) «Теперь, после операции; сейчас все гораздо естественнее, чем тогда; тогда все было навязчивым; для меня существовали только навязчивые представления; сейчас все скорее так, как оно должно быть; я снова вернулась назад; до операции я вообще была не человеком, а лишь обузой для человечества и для меня самой; теперь и другие люди мне говорят, что я стала совсем другой». На прямой вопрос, не потеряла ли она свое Я, она ответила следующее: «Я потеряла его раньше; после операции я снова вернулась к самой себе, к моей личности». (При расспросах мы намеренно избегали этого слова!) Таким образом, эта женщина скорее стала человеком после операции — стала «самой собой» ⓘСравните, что пишет Берингер: «При определенных обстоятельствах, именно благодаря смягчению болезни или уничтожению ее симптомов, может наступать даже возврат к прежним качествам личности, может возобновляться работа совести и ответственности, бывшая ранее, под бременем психоза, невозможной.
Но не только физиология, оказывается, не доходит до личности, но и психологии это также не удается — по крайней мере тогда, когда она впадает в психологизм. Чтобы увидеть личность или, по меньшей мере, подойти к ней категориально адекватно, требуется, скорее, ноология.
Как известно, когда-то существовала «психология без души». Она давно преодолена, однако сегодняшняя психология все же не может избежать упрека в том, что она часто является психологией без духа.
Эта бездуховная психология как таковая не только слепа к достоинству личности, как и к самой личности, но не видит и ценностей — она слепа к ценностям, которые представляют собой ценностный коррелят личностного бытия, к миру смыслов и ценностей как космосу, — слепа к логосу.
Психологизм проецирует ценности из пространства духовного на плоскость душевного, где они становятся многозначными: на этой плоскости, психологической или патологической, уже нельзя провести различия между видениями Бернадетты и галлюцинациями какой-нибудь истерички. На лекциях я обычно так поясняю это студентам: я указываю им на то, что по двумерному чертежу круга уже нельзя восстановить, является ли он проекцией трехмерного шара, конуса или цилиндра. В психологической проекции совесть превращается в «супер-эго» или в «интроекцию» «образа отца», а Бог становится «проекцией» этого образа — тогда как в действительности это психоаналитическое истолкование само представляет собой проекцию, а именно психологизирующую.
Личность экзистенциальна; это означает, что она не фактична, не принадлежит фактическому. Человек как личность — не фактическое, а факультативное существо; он существует как своя собственная возможность, в пользу которой или против которой он может принять решение. Человеческое бытие, как сказал Ясперс, есть бытие «решающее»: человек всегда решает, чем он будет в следующее мгновение. И как решающее бытие оно является диаметральной противоположностью тому, как оно понимается в психоанализе: а именно, влекомому бытию. Человеческое бытие, как я снова и снова подчеркиваю, в своей глубинной основе есть бытие ответственное. Это означает нечто большее, чем просто свободное бытие: в ответственности содержится еще и «зачем» человеческой свободы — то, ради чего человек свободен, за что или против чего он принимает решение.
Тем самым, в противоположность психоанализу, личность в экзистенциальном анализе, как я пытался его очертить, понимается не как детерминированная влечениями, а как ориентированная на смысл.
Под экзистенциально-аналитическим углом зрения, — в отличие от психоаналитического — она стремится не к наслаждению, а к ценностям. В психоаналитической концепции сексуального влечения (либидо!) и в концепции социальной принадлежности индивидуальной психологии (чувство общности!) мы видим не что иное, как состояние дефицита более фундаментального феномена — любви. Любовь всегда представляет собой отношение между некоторым Я и некоторым Ты. Из этого отношения в психоаналитической картине осталось лишь «оно», т. е. сексуальность, а в картине, нарисованной индивидуальной психологией, — безличная социальность, можно сказать, «das Man».
Если психоанализ рассматривает человеческое бытие как подчиненное стремлению к наслаждению, а индивидуальная психология — как определяемое «волей к власти», то экзистенциальный анализ видит его как пронизанное стремлением к смыслу. Он знает не только «борьбу за существование» и, помимо этого, при необходимости еще и «взаимопомощь» (Петр Кропоткин), но еще и сражение за смысл бытия — и взаимную поддержку в этом сражении.
По сути, именно такой поддержкой и является то, что мы называем психотерапией: она есть, по сути, «медицина личности» (Поль Турнье). Отсюда понятно, что в психотерапии речь, в конечном счете, идет не о переключениях динамики аффектов и энергетики влечений, а об экзистенциальной перестройке.
VI
Личность соотносится с Я, а не с Оно; она не находится под диктатом Оно — диктатом, которым, возможно, в определенном смысле страдал Фрейд, раз он уверял, что Я не является хозяином в собственном доме. Личность, Я не только в динамическом, но и в генетическом отношении никоим образом не выводится из Оно, из сферы влечений: понятие «влечения эго» следует отклонить как весьма и весьма внутренне противоречивое. Но личность тоже неосознаваема, а духовность в своих истоках, откуда она берет начало, не только может быть, но обязательно неосознаваема. В своих истоках, в своей основе дух не поддается рефлексии и является поэтому чисто бессознательной инстанцией. Таким образом, надо четко различать то инстинктивное бессознательное, с которым одним имеет дело психоанализ, и духовное бессознательное.
К бессознательной духовности относится и бессознательная вера, бессознательная религиозность — как бессознательная, и даже нередко вытесняемая, связь человека с запредельным. Открытие этой бессознательной религиозности является заслугой К.Г. Юнга, но его ошибка состояла в том, что он локализовал эту бессознательную религиозность там, где находится бессознательная сексуальность — в сфере бессознательных влечений Оно. Однако к вере в Бога и к самому Богу я не испытываю влечения, я должен сам принять решение «за» или «против». Религиозность связана с Я — либо ее нет совсем.
VII
Личность не только есть единство и целостность (см. тезисы 1 и 2), она еще и создает единство и целостность: она создает телесно-душевно-духовное единство и целостность, которой и является человек. Это единство и целостность создается, основывается и обеспечивается только личностью — только личность его выстраивает, держит на себе и гарантирует. Нам, людям, духовная личность известна вообще лишь в едином существовании с ее психофизическим организмом.
Таким образом, человек представляет собой точку пересечения, перекресток трех уровней бытия ⓘКонечно, столь же правомерно говорить здесь не об «уровнях» бытия, но о его «измерениях». Поскольку духовное измерение впервые появляется у человека и присуще только ему одному, оно является измерением собственно человеческого существования. Если же человека спроецировать из пространства духовного, в котором он действительно «есть», на чисто душевную или вообще телесную плоскость, то в жертву приносится не просто одно из измерений, но собственно человеческое измерение. Ср. у Парацельса: «Лишь вершины человека — это человек» — Прим. В. Франкла.: телесного, душевного и духовного. Эти уровни бытия нельзя достаточно четко отделить друг от друга (см.: К. Ясперс, Н. Гартман). Поэтому было бы неверно говорить о том, что человек «состоит из» телесного, душевного и духовного начал: он есть именно единство или целостность, но внутри этого единства или целостности духовное в человеке «противостоит» телесному и душевному в нем.
Это и составляет то, что я однажды назвал ноопсихическим антагонизмом. Если психофизический параллелизм неизбежен, то ноопсихический антагонизм факультативен: это всегда лишь возможность, простая потенциальность — правда, потенциальность, к которой всегда можно апеллировать (и к которой врачу и следует апеллировать). Против такого могущественного противника, как психофизика, всегда важно призвать на помощь то, что я как-то назвал «упрямством духа». Психотерапия не может обойтись без обращения к нему, и я назвал это вторым — психотерапевтическим — кредо: вера в способность человеческого духа при всех условиях и при всех обстоятельствах каким-то образом отстраиваться и отодвигаться на плодотворную дистанцию от психофизического начала. Если бы — в соответствии с первым, психиатрическим кредо — речь не шла о том, чтобы «починить» психофизический организм, чего с нетерпением ждет целостная, несмотря на все заболевания, духовная личность, то мы были бы совершенно не в состоянии призывать (в соответствии со вторым кредо) духовное в человеке к упрямому противостоянию телесно-душевному в нем, поскольку тогда не было бы ноопсихического антагонизма.
Личность динамична: как раз благодаря тому, что она может дистанцироваться и отстраиваться от психофизического начала, духовное вообще проявляет себя. Мы не должны гипостазировать духовную личность как динамичную и поэтому не можем квалифицировать ее как субстанцию — по крайней мере, как субстанцию в преобладающем смысле этого слова. Существовать, экзистировать — значит выходить за свои пределы и вступать в отношение к самому себе, а в отношение к самому себе человек вступает постольку, поскольку он как духовная личность относится к себе как к психофизическому организму. Это самодистанцирование от себя как психофизического организма как раз конституирует духовную личность как таковую. Только когда человек сталкивается с самим с собой, выделяются впервые его духовное и телесно-душевное начала.
IXЖивотное не является личностью уже потому, что оно не в состоянии подняться над самим собой и отнестись к себе самому. Поэтому у животного нет мира как коррелята личности, а есть лишь среда.
Если мы попытаемся экстраполировать отношение «животное — человек» или «среда — мир», то придем к «сверх-миру». Для того, чтобы определить соотношение (узкой) среды животного к (более широкому) миру человека и этого последнего к (всеохватывающему) сверх-миру, напрашивается сравнение с золотым сечением. В соответствии с ним меньшая часть относится к большей так же, как большая часть к целому. Возьмем в качестве примера обезьяну, которой сделали болезненный укол для того, чтобы получить сыворотку. Способна ли обезьяна когда-либо понять, почему ей приходится страдать? Из своей среды она не в состоянии прислушаться к соображениям человека, который включает ее в свой эксперимент; ведь человеческий мир, мир смысла и ценности, для нее недоступен. Она не дотягивается до него, в его измерение она не может войти. Но не следует ли нам предположить, что над человеческим миром, в свою очередь, расположен превосходящий его и недоступный человеку мир, смысл, точнее, «сверх-смысл» которого только и может придать смысл всему человеческому страданию? Человек может постичь сверх-мир не больше, чем животное из своей среды может понять более широкий человеческий мир.
Он, однако, может уловить его в предчувствии — в вере. Прирученному животному неведома цель, для которой человек его запрягает. Откуда же тогда человек может знать сверх-смысл мира как целого?
Личность постигает саму себя не иначе как через трансцендентное. Более того: человек также является человеком лишь в той мере, в которой он понимает себя через трансцендентное — он личность лишь в той мере, в какой он из личности исходит («персонирует»), отзываясь на зов трансцендентного и наполняясь им. Этот зов трансцендентного он слышит и в голосе совести.
Для логотерапии религия является и может быть лишь предметом — но не основанием. Логотерапия должна действовать по эту сторону веры в откровение и отвечать на вопрос о смысле по эту сторону развилки теистического и атеистического мировоззрений. И если она, таким образом, рассматривает феномен веры не как веру в Бога, но как более широкую веру в смысл, то она имеет полное право затрагивать феномен веры и заниматься им.
В этом понимании она сходится с Альбертом Эйнштейном, по мнению которого, ставить вопрос о смысле жизни значит быть религиозным ⓘВ конечном счете, можно сказать, что религия или вера в смысл есть радикализация «стремления к смыслу» — в той мере, в какой речь идет о «стремлении к конечному смыслу» или даже о «стремлении к сверх-смыслу»- Прим. В. Франкла..
Смысл является той каменной оградой, за которую мы не можем выйти, которую мы должны, скорее, принять: этот последний смысл мы должны принять, потому что мы не можем спрашивать дальше — потому что попытка ответить на вопрос о смысле бытия всегда предполагает бытие смысла. Короче говоря, человеческая вера в смысл является трансцендентальной категорией в смысле Канта. Со времен Канта нам известно, что некоторым образом бессмысленно задавать вопрос о категориях пространства и времени — просто потому, что мы не можем мыслить, а следовательно, и задавать вопрос, не предполагая существования времени и пространства. Точно так же человеческое бытие всегда есть бытие, направляемое смыслом, даже если самому человеку об этом неведомо: всегда есть определенное пред-знание смысла, и предчувствие смысла лежит в основе того, что в логотерапии называется «стремлением к смыслу».
Хочет он того или нет, признает он это или нет, но человек, пока он дышит, всегда верит в смысл. Даже самоубийца верит в смысл, если не в смысл жизни, ее продолжения, то в смысл смерти. Если бы он действительно не верил ни в какой смысл, абсолютно ни в какой — он не смог бы пошевелить и пальцем и тем самым покончить с собой.
Читайте также
— Карл Роджерс: что значит «становиться человеком»?
— «Смелость быть несовершенным»: Рудольф Дрейкурс о погоне за правотой и страхе совершать ошибки
— Интервью с Карлом Густавом Юнгом: «Единственная существующая опасность — это сам человек»
Источник: Франкл В. Десять тезисов о личности//Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия. — 2005. — № 2. — с. 4-13.
«Моноклер» – это независимый проект. У нас нет инвесторов, рекламы, пейволов – только идеи и знания, которыми мы хотим делиться с вами. Но без вашей поддержки нам не справиться. Сделав пожертвование, вы поможете нам остаться свободными, бесплатными и открытыми для всех.
Donate
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Виктор Франклпсихологияэкзистенциализм
Похожие статьи
почему современному миру нужна логотерапия Виктора Франкла — Нож
Еще в 1946 году в своей книге «Человек в поисках смысла» Виктор Франкл описал чувство отчаяния, так хорошо знакомое современному человеку. Австрийский психоаналитик, переживший холокост, рассказал, что многие его пациенты жаловались на «непреодолимое ощущение полной бессмысленности жизни».
Беды нашего века — от разного рода зависимостей до веры в псевдонаучные теории — свалились на наши головы не случайно.
Как говорит Франкл, «аномальная реакция на аномальную ситуацию — это нормальное поведение». Наша сегодняшняя ситуация не менее аномальна, чем в 1940-е годы: биосфера планеты стремительно разрушается, и следующее поколение людей, по мнению ученых, может стать последним.
Вот почему в эти беспокойные времена стоит обратиться к книге Франкла.
Психотерапевт в концлагере: опыт выживанияФранкл до того, как его отправили в Аушвиц, а затем в Дахау, был уже состоявшимся психотерапевтом, представлявшим так называемое третье направление венской школы психоанализа. Он не разделял взглядов Зигмунда Фрейда и Альфреда Адлера и отверг как теорию первого о «воле к удовольствию», так и о «воле к власти» — второго.
«Поиск смысла жизни, — писал он, — это основная мотивация человеческой жизни, а вовсе не „вторичная рационализация“ (сознательное объяснение) инстинктивных побуждений».
Франкл утверждал ценность литературы, живописи, религии и прочих культурных явлений, ставящих во главу угла смысл и помогающих нам найти цель в жизни. Согласно разработанному им терапевтическому методу, который он назвал логотерапией, «стремление найти смысл жизни — это основная мотивационная сила человека».
Франкл верил, что человек способен пережить самые разные лишения; но если его жизнь лишена смысла, то он обречен.
Читайте также
Счастье — не в гедонизме. Почему ученые советуют перестать гнаться за удовольствиями
До Аушвица Виктор Франкл был главой неврологического отделения Ротшильдской больницы. В Аушвице он стал «номером 119104». Концлагерь был нулевой точкой смысла. Франклу удалось тайно пронести с собой рукопись книги, но он потерял ее и был вынужден восстанавливать по памяти.
Он использовал свои знания для оказания психологической помощи другим заключенным и видел в этом цель жизни. Выводы, к которым он пришел в ходе этих бесед, легли в основу его гуманистической психологии.
Духовная свобода вопреки концу света: в чем искать смысл?Одним из самых главных был вывод о том, что «заключенный, который потерял веру в будущее, обречен». Франкл вспоминал, что в концлагере самоубийства были повсеместным явлением и лучшие шансы на выживание были не у самых сильных или самых здоровых заключенных, а у тех, кто, несмотря на страдания, смог обрести смысл существования.
Некоторым узникам удавалось «найти прибежище от окружающего кошмара в богатой внутренней жизни и духовной свободе». Это помогало им переносить лагерную жизнь.
Франкл часто вел воображаемые беседы со своей женой Тилли (которая, как он позже узнал, умерла в другом концлагере) или читал лекции перед воображаемой аудиторией о психологии концлагеря — теме, которой он посвятит всю последующую жизнь.
В «Человеке в поисках смысла» он написал, что «человек может сохранить остатки духовной свободы и независимости мышления даже в условиях крайнего психического и физического напряжения».Книга отразила дух своего времени и стала бестселлером послевоенной эпохи. Она была переведена на более чем 20 языков, разошлась 12-миллионным тиражом. Многие университетские факультеты и больничные отделения решили положить гуманистическую психологию и логотерапию в основу своей работы, несмотря на то, что те зачастую напоминают скорее светскую разновидность раввинизма, чем психоанализ.
«Человек в поисках смысла» состоит из двух частей. Первая, похожая на произведения Эли Визеля и Примо Леви, — это воспоминания Франкла о холокосте. Вторая часть посвящена теории логотерапии. Здесь Франкл утверждает, что человек может найти смысл жизни в «переживании добра, истины и красоты, природы и культуры; или — последнее по порядку, но не по значению — во встрече с другим уникальным человеком, с самой его уникальностью, иными словами — в любви», не вопреки концу света, а из-за него.
Критика: чрезмерный оптимизм и виктимблеймингКнигу не раз критиковали за поверхностность и называли образцом позитивной нью-эйдж-культуры. Но такая оценка не совсем справедлива. «Трагический оптимизм» Франкла неуместно отождествлять с наивной позитивностью Полианны из одноименного романа Элинор Портер. «Со времени Освенцима мы знаем, на что человек способен. И со времени Хиросимы мы знаем, что поставлено на карту», — пишет он.
Некоторые критики упрекают Франкла в виктимблейминге. Американский ученый Лоуренс Лангер в 1982 году даже назвал «Человека в поисках смысла» ужасной книгой.
Ошибочно возлагать вину за ощущение бессмысленности жизни на страдающего человека. Заключенные не несут ответственности за существование концлагерей, точно так же, как родившийся в бедности человек не виноват в том, что он беден, а любой из нас (если вы, конечно, не глава нефтедобывающей компании) не виноват в разрушении экосистемы.
Логотерапия не означает принятие статуса-кво: борьба за улучшение политических, материальных, социальных, культурных и экономических условий никогда не должна прекращаться. Логотерапия предлагает нечто иное — шанс найти смысл в ситуации, когда человек не в силах что-либо изменить.
Логотерапия требует от пациентов искать личный смысл и помнить, что «жизнь ежедневно и ежечасно задает вопросы, ставит задачи».
Современность больна: нам нужна логотерапия«Я осознал величайший из секретов, которыми могут поделиться поэзия, мысль и вера: спасение человека происходит через любовь и в любви», — пишет Франкл.
В нашу жестокую, ограниченную и малодушную эпоху трудно найти примеры человеколюбия. Наши жестокость, ограниченность и малодушие — это реакция на приближающийся конец.«Каждому веку присущ свой коллективный невроз, и каждому веку необходима своя психотерапия, чтобы с ним справиться», — говорит Франкл. Мы измождены, тревожны, озлоблены и растеряны из-за краха личных судеб, сетей взаимоотношений и общин, из-за разрушения промышленности, демократии и экосистемы нашей планеты. Неудивительно, что мы страдаем коллективным неврозом.
И тем не менее гуманистическая психология почему-то не в почете в наше время. Вместо нее у нас есть модные нынче социобиология и нейробиология с панглоссианским оптимизмом Стивена Пинкера и банальностями Джордана Питерсона.
Читайте также
Психотерапия для новых правых. Как Джордану Питерсону удалось стать главным политическим мыслителем Северной Америки
В одном из самых запоминающихся фрагментов книги Франкл рассказывает, как однажды, когда заключенные, до смерти усталые после целого дня работы, отдыхали на полу барака, «вбежал товарищ и позвал выйти посмотреть на великолепный закат». Несмотря на скорее научный стиль изложения, здесь Франкл дает волю своему чувству трансцендентного:
«Стоя снаружи, мы смотрели на пылающие на западе тучи и на небо, полное облаков, непрерывно меняющих свой цвет и форму, от голубовато-стального до кроваво-красного. Наши жалкие серые землянки резко контрастировали со всем этим богатством, а лужи на мокрой земле щедро отражали пылающее небо.
После нескольких минут растроганного молчания один заключенный сказал другому: „Каким прекрасным мог бы быть этот мир!“»
Логотерапия не обещает, что в жизни будет больше закатов; это — наша личная и коллективная ответственность.
Зато логотерапия обещает восторг при виде заката, даже если этот закат будет для нас последним; она напоминает, что можно найти смысл, красоту, благодать даже в аду. А остальное зависит от нас.
Виктор Франкл | Биография, книги, теория и факты
- Год рождения:
- 26 марта 1905 г. Вена Австрия
- Умер:
- 2 сентября 1997 г. (92 года) Вена Австрия
- Предметы изучения:
- депрессия этика гедонистический парадокс самоубийство
Просмотреть весь связанный контент →
Виктор Франкл , полностью Виктор Эмиль Франкл (родился 26 марта 1905, Вена, Австрия — умер 2 сентября 1997, Вена), австрийский психиатр и психотерапевт, разработавший психологический подход, известный как логотерапия, широко известный как «третья школа» венской психотерапии, после «первой школы» Зигмунда Фрейда и «второй школы» Альфреда Адлера. Основой теории Франкла было то, что основной мотивацией человека является поиск смысла жизни и что основная цель психотерапии должна состоять в том, чтобы помочь человеку найти этот смысл.
Отец Франкла был государственным служащим в Вене. Младший Франкл рано проявил интерес к психологии и в средней школе изучал психологию и философию. Подростком он вступил в переписку с Фрейдом, который просил разрешения опубликовать одну из его статей. Будучи студентом Медицинской школы Венского университета, Франкл изучал теории Адлера и читал лекции по индивидуальной психологии. Он проявлял особый интерес к изучению депрессии и суицида и основал в Вене консультационные центры для молодежи, чтобы успешно снизить уровень самоубийств среди подростков в городе.
Получив степень доктора медицины в 1930 году, Франкл присоединился к персоналу психиатрической больницы Ам Штайнхоф в Вене, где с 1933 по 1937 год возглавлял программу предотвращения женских самоубийств. был вынужден закрыть его после того, как нацистская Германия аннексировала Австрию в 1938 году. Затем он стал заведующим неврологическим отделением венской больницы Ротшильда, которая обслуживала еврейское население. Однако антисемитизм был на подъеме, и в 1942 году Франкл и его семья были отправлены в концлагерь Терезиенштадт, где погиб его отец. В 1944 оставшихся в живых Франклов доставили в Освенцим, где истребили его мать; его жена умерла позже в концентрационном лагере Берген-Бельзен. Когда Франкл наблюдал жестокость и деградацию вокруг себя, он предположил, что у тех заключенных, у которых был какой-то смысл в жизни, больше шансов выжить; он сам пытался воссоздать рукопись книги, которую писал до ареста.
После освобождения Франкл вернулся в Вену, где стал заведующим неврологическим отделением Главной поликлиники. Он выпустил классическую книгу Ein Psycholog erlebt das Konzentrationslager (1946; «Психолог переживает концентрационный лагерь»; опубликовано на английском языке как Man’s Search for Meaning ), который он продиктовал команде помощников за девять дней и который впоследствии был продан миллионами копии на десятках языков. Франкл также преподавал в Венском университете до 1990 года и в ряде американских университетов. За несколько месяцев до своей смерти он опубликовал «Человек в поисках окончательного смысла» и Воспоминания: автобиография . Институт Виктора Франкла в Вене был основан в 1992 году для продолжения его работы.
Редакторы Британской энциклопедии Эта статья была недавно отредактирована и обновлена Брайаном Дуиньяном.
Философия Виктора Франкла
Видеосюжет «Философия Виктора Франкла»Смысл жизни в том, чтобы придать жизни смысл.
Виктор Франкл
Что движет человеком? Самый чистый ответ на этот вопрос, возможно, можно найти в самых худших местах. Австрийский психиатр, философ и писатель Виктор Франкл провел три года в четырех различных концлагерях. Он был во власти охранников-садистов и так называемых «капо»: заключенных с особыми привилегиями, которые охотно сотрудничали с нацистами и были даже более безжалостнее своих хозяев. Заключенные лагеря постоянно подвергались голоду, болезням, рабскому труду и возможности наказания или казни. Не было свободы. Заключенные передвигались, как беззащитное стадо овец, которых пинали и били их пастухи, лишенные всякого человеческого достоинства.
На что осталось жить в таком ужасном месте, как концлагерь? Когда они забрали все ваши свободы и имущество, и когда смерть в кратчайшие сроки почти неизбежна, есть ли причина не отказываться от жизни? Виктор Франкл пришел к выводу, что всегда есть смысл жить даже в худших условиях : в страдании всегда есть смысл. И если мы сможем уловить этот смысл — эту звезду на небе — мы сможем преодолеть даже самые болезненные обстоятельства. По словам Виктора Франкла, людьми движет не удовольствие, не успех и не власть; это найти что-то — цель, смысл — ради чего жить и даже умереть.
Какова цель моей жизни? В чем смысл всего этого? Эти вопросы перекликаются с нынешним социальным состоянием, преимущественно в западном мире, в котором наша жизнь, кажется, вращается вокруг бессмысленной работы, чтобы заработать деньги, чтобы мы могли покупать вещи, чтобы притупить наше чувство бессмысленности. Во времена глобализации, секуляризации и относительного мира мы с меньшей вероятностью найдем смысл в том, чтобы быть частью племени, религиозной общины или защищать наши страны и близких от соседних врагов. Все стало таким унылым, таким бессмысленным, что мы предаемся безудержному потреблению и отвлечениям только для того, чтобы не чувствовать глубоко укоренившееся чувство бесцельности, отравляющее наше существование. И прежде чем мы это осознаем, в дело вступает нигилизм, и мы начинаем спрашивать себя: в чем смысл? Зачем продолжать?
Мы не можем сравнивать обстоятельства жизни современного жителя Запада с теми, кто жил в концентрационных лагерях во время Второй мировой войны. Но как ни странно, мы ходим с одинаковыми экзистенциальными вопросами и имеем схожие причины вообще отказаться от жизни: отсутствие цели, безысходность, бессмысленность. Когда мы заперты в том, что Виктор Франкл назвал «экзистенциальным вакуумом», нас ждет отчаяние. Во время своих дней в концлагерях он заметил разделение между двумя типами людей: теми, кто отказался от жизни, и теми, кто не отказался. Первая группа была более склонна к болезням и смерти; у второй группы было больше шансов выжить. Различия? Ощущение смысла или, точнее, открытие цели в своих невыносимых условиях жизни.
Например, Франкл сам был врачом и находил цель в помощи больным заключенным. Однажды он отказался от возможности сбежать из лагеря, чтобы остаться со своими пациентами. Его мотивировали не деньги, статус, власть или даже свобода: его цель, в его случае заботиться о своих собратьях и не бросать их, была для него настолько важна, что он был готов умереть за нее. Его жизнь стала жертвой глубочайшего значения. С другой стороны, Франкл писал о тех, кто рухнул в суровых условиях лагеря. У них всегда была одна и та же причина сдаться, и я цитирую: «От жизни больше нечего ожидать». Конец цитаты. Лишенные смысла и веры в то, что все может сложиться более благоприятно, наши тела и умы начинают увядать, поскольку мы потеряли волю к жизни.
Франкл писал об узнике, мечтавшем об окончании войны и своем освобождении. В его сне также была указана дата освобождения: 13 марта 1945 года. Он был полон надежд. Но когда наконец прошло 13 марта, ничего не произошло. Поскольку пророчество узника было наивным и у него не было никакой цели в контексте его заключения, он был поражен разочарованием, внезапно заболел и вскоре умер от тифа. Но глядя на ужасные и безнадежные обстоятельства, в которых оказываются некоторые люди, неужели справедливо ожидать, что они находят смысл? Не являются ли некоторые ситуации слишком подавляющими, настолько, что они снимают с человека ответственность за выбор? Когда война закончилась, Франкл задумался о законности человеческой свободы во время ужасов концентрационных лагерей. Он пришел к выводу, что мы действительно способны сохранять «остатки духовной свободы» и «независимости ума» даже в таких ужасных условиях умственного и физического напряжения. Таким образом, у нас всегда есть выбор. Цитирую:
Мы, жившие в концлагерях, помним мужчин, которые ходили по баракам, утешая других, отдавая последний кусок хлеба. Пусть их было немного, но они служат достаточным доказательством того, что у человека можно отнять все, кроме одной вещи: последней из человеческих свобод — выбирать свое отношение в любом данном стечении обстоятельств, выбирать свой собственный путь.
Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , Опыт в концентрационном лагере
Безжалостные капо без морали, садистские охранники СС, не уважающие человеческую жизнь, заключенные, потерявшие волю к жизни, охранники, которые пытались помочь заключенным, те, кто нашел смысл в глубочайших страданиях: все они несли ответственность за свой жизненный выбор. Следовательно, как бы ни была ужасна жизнь, мы все же можем и должны решить, в каком направлении нам идти. Выбираем ли мы предательство нашего народа и совершение жестоких действий, чтобы избежать пыток и смерти в концентрационных лагерях? Выбираем ли мы поддаваться давлению сверстников и ненавистным идеологиям? Выбираем ли мы нигилистическое, деструктивное мышление из-за того, что живем в обществе потребления, которое кажется духовно и морально несостоятельным? Выбираем ли мы стать игрушкой наших обстоятельств? Согласно Франклу, имеющаяся у нас духовная свобода (которую нельзя отнять) делает жизнь осмысленной и целеустремленной. Цитирую:
Почему смыслТо, как человек принимает свою судьбу и все связанные с ней страдания, то, как он берет свой крест, дает ему широкие возможности — даже в самых трудных обстоятельствах — придать своей жизни более глубокий смысл. .
Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , Опыт в концентрационном лагере
Представьте себе, что вам нужно каждое утро вставать с постели без значимой долгосрочной цели. Единственная причина, по которой вы встаете, заключается в том, что вам нужно идти на работу и заниматься тем, что вам не нравится, просто чтобы финансово поддерживать бессмысленное существование и множество бессмысленных удовольствий, чтобы справиться с ним. Вы обвиняете свое прошлое, родителей, обстоятельства и даже свою генетику в том, что у вас ничего не получается. Но на самом деле вы все еще можете преодолеть свое затруднительное положение и найти цель, несмотря на любую внешнюю ситуацию. Вопрос, конечно: как? Прежде чем мы перейдем к вопросу «как» значения, полезно взглянуть на «почему» значения. Особенно в нынешнюю эпоху существует тенденция сосредотачиваться на деньгах, статусе, власти и удовольствии, а не на осмысленной жизни. Но, по словам Франкла, эти занятия — способ справиться с экзистенциальным вакуумом. Они являются следствием отсутствия смысла. В обществе, сильно заинтересованном в погоне за удовольствиями и достижении богатства, часто трудно осознать, что эти занятия не заполняют нашу экзистенциальную пустоту и являются лишь дешевой заменой того, что действительно важно.
Более прямой подход к борьбе с болью бессмысленности, которую мы наблюдаем сегодня, — это стремление к «счастью». В некоторых кругах, таких как движение только за хорошее настроение, счастье даже стало требованием. Франкл описывает характеристику американской культуры: человеку «командуют» и «приказывают» быть счастливым. Конечно, в «счастье» нет ничего плохого, так как счастье, вероятно, является высшим приятным состоянием ума и возможным побочным продуктом следования, например, стоическим и буддийским учениям. Но, как утверждает Франкл, к самому счастью нельзя стремиться, оно должно прийти. Цитирую:
У человека должна быть причина, чтобы «быть счастливым». Однако, как только причина найдена, человек автоматически становится счастливым. Как видим, человек находится не в погоне за счастьем, а скорее в поиске причины стать счастливым, не в последнюю очередь, через актуализацию потенциального смысла, заложенного и дремлющего в данной ситуации.
Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , Аргументы в пользу трагического оптимизма
То же самое относится и к успеху, согласно Франклу. Успех также должен «наступать», а не «преследоваться», поскольку это непреднамеренный побочный эффект преданности делу более важному делу. Это должно случиться. Чем больше мы заботимся об этом, тем меньше мы можем сосредоточиться на своем деле и тем меньше вероятность успеха. Но если мы посвящаем себя цели и не заботимся об успехе, более вероятно, что в долгосрочной перспективе это произойдет как побочный продукт. Итак, кажется, что , означающее , лежит в основе счастья и успеха, а его отсутствие лежит в основе потворства удовольствиям, деньгам, славе и власти и пристрастия к ним. Объяснив это, давайте посмотрим на «как» значения.
Во-первых, по Франклу, смысл жизни зависит от человека, момента и обстоятельств. Таким образом, не существует универсального значения, подходящего для всех и в любое время. Он сравнивает тщетные поиски общего смысла с вопросом, заданным чемпиону по шахматам: «Скажите мне, мастер, какой лучший ход в мире?» Нет ни одного. Лучший ход в шахматах полностью зависит от ситуации в игре и особенностей соперника. Мы не можем изобрести смысл нашего существования, но можем обнаружить это. Как утверждал Франкл, значение неотъемлемо и неактивно в данной ситуации. Мы можем обнаружить нашу цель, только если мы взаимодействуем с миром или определяем, что нужно миру. Франкл писал, что мы познаем смысл жизни тремя различными способами:
- (1) создавая работу или совершая поступок
- (2) переживая что-то или встречая кого-то
- (3) по отношению, которое мы занимаем к неизбежным страданиям
первые один заключается в достижениях и достижениях. Творческие занятия, такие как написание книги, рисование, рассказы о наших страданиях и жизненном опыте или решение сегодняшних проблем с помощью науки и технических изобретений, могут помочь другим. Мы узнаем об этом, только когда начнем и вступим в контакт с миром, так что потребности других людей станут очевидными. Польза от совершения добрых дел не нуждается в объяснении. Но это, вероятно, не должно быть грандиозным; даже разделить небольшой кусок хлеба с голодающим заключенным может быть очень значимым опытом.
Второй заключается в связи, которую мы имеем или находим с людьми и вещами. Сам по себе жизненный опыт, забота об окружающей среде и ее людях может иметь смысл сам по себе. Франкл описывает это как любовь , поскольку он утверждает, что любовь требует истинного знания чего-то или кого-то. Цитирую: «Второй способ найти смысл в жизни — это испытать что-то — например, добро, истину и красоту — через познание природы и культуры или, что не менее важно, познание другого человека в его самой уникальности — любя его».
Третий заключается в том, чтобы найти смысл в страдании. Франкл приводит пример пожилого практикующего, который обратился к нему за консультацией из-за тяжелой депрессии после потери жены. Вместо того, чтобы сказать ему, что делать, он спросил: «Что было бы, доктор, если бы вы умерли первыми, и вашей жене пришлось бы вас пережить?» «О, — сказал он, — для нее это было бы ужасно; как бы она страдала! Франкл указывал, что жена Доктора была избавлена от таких страданий, и он пощадил ее, заплатив цену: он выжил и теперь оплакивает ее.
