Ассимиляция | Понятия и категории
АССИМИЛЯЦИЯ (от лат. assimilation — употребление, слияние, усвоение) — в истории слияние одного народа с другим с утратой одним из народов своего языка, культуры, национального самосознания. Может носить как естественный, так и насильственный характер.
Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 24.
АССИМИЛЯЦИЯ — согласно Ж. Пиаже — механизм, обеспечивающий использование в новых условиях ранее приобретенных умений и навыков без их существенного изменения: его посредством новый предмет или ситуация объединяется с совокупностью предметов или другой ситуацией, для коей уже существует схема.
Словарь практического психолога. — Минск, Харвест. С. Ю. Головин, 2001, 50.
АССИМИЛЯЦИЯ (лат. assimilatio) – уподобление, слияние, усвоение. Термин широко применяется во многих естественных и общественных науках.
Tags:
Этнология
Демография
АССИМИЛЯЦИЯ. Постепенное слияние групп меньшинства с доминирующей группой в плане принятия норм поведения, культуры, обычаев, смешанных браков. Ассимиляция может происходить добровольно, не вызывая социальных конфликтов, и насильственно, что может вызвать сопротивление у ассимилируемых, порождая этно-националистический протест.
А. Акмалова, В. М. Капицын, А. В. Миронов, В. К. Мокшин. Словарь-справочник по социологии.
Учебное издание. 2011.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ ЭТНОЯЗЫКОВАЯ — этап этнической ассимиляции, процесс утери тем или иным этносом, в условиях иноязыковой среды, родного языка в качестве средства общения, в том числе — в сфере внутриэтнической коммуникации. Языковая ассимиляция является важным этапом этнической ассимиляции вообще, начинается вслед за культурно-бытовой ассимиляцией и вместе с потерей этнического самосознания завершает этот процесс. Языковая ассимиляция, т. е. полный переход на другой язык, относится к этноязыковым процессам эволюционного характера.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ ЭТНИЧЕСКАЯ (лат. assimilatio — уподобление) — процесс, в ходе которого этносы или отделившиеся от них небольшие группы, оказавшись в иноэтнической среде, воспринимают язык и культуру другого этноса, постепенно с ним сливаются и причисляют себя к данному этносу. При ассимиляции этнической происходит полная или почти полная утрата ассимилирующейся группой исконных этнических свойств и столь же полное усвоение новых.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ — в фонетике — приспособление звуков речевого ряда друг к другу по артикуляции и акустическим свойствам, их фонетическое сближение, уподобление одного из звуков другому. В русском языке ассимилируются согласные. Возможна ассимиляция по месту и способу образования, по твёрдости и мягкости, по звонкости и глухости согласных. В сочетаниях согласных звуков литературного русского языка более сильным является последующий звук, он влияет на предыдущий, уподобляя (ассимилируя) его: подход [тх] — оглушение [д] под влиянием последующего [х], на месте [с’т’] — смягчение [с] под влиянием последующего [т’], ср. место [ст]. Такую ассимиляцию называют регрессивной…
Tags:
Языкознание
Ассимиляция. — есть уподобление нового содержания сознания уже имеющемуся обработанному (сконстеллированному) субъективному материалу, причем особо выделяется сходство нового содержания с уже имеющимся, иногда даже в ущерб независимым качествам нового.
В сущности, ассимиляция есть процесс апперцепции (см.), отличающийся, однако, элементом уподобления нового содержания субъективному материалу. В этом смысле Вундт говорит: “Такой способ оформления (т. е. ассимиляции) выступает в представлениях особенно наглядно тогда, когда ассимилирующие элементы возникают путем воспроизведения, а ассимилированные — путем непосредственного чувственного впечатления…
Tags:
Психология
АССИМИЛЯЦИЯ (лат. assimilatio — уподобление, сопоставление) — по Пиаже, механизм, посредством которого новый предмет или ситуация объединяется с совокупностью предметов или с другой ситуацией, для которой схема уже существует. В социальной психологии слияние одного народа (или его части) с другим путем усвоения его языка, обычаев и т. п. и утраты своего языка, культуры и национального самосознания. Существует естественная ассимиляция, которая происходит в благоприятных для народов условиях (использования принципа полного равноправия народов) и носит характер слияния малых народов с более крупными этническими общностями.
Наряду с естественной существует насильственная ассимиляция, которая происходит в условиях национального, религиозного и т. п. гнета и носит характер подавления некоторых народов.
Tags:
Этнология
АССИМИЛЯЦИЯ (от лат. assimilatio — подражание, уподобление, сходство) этническая, частичная или полная утрата культуры в пользу другой, обычно доминирующей культуры, включая и смену этнической идентичности (см. Самосознание этническое). Ассимиляция — одна их наиболее распространённых форм межэтнических взаимодействий в результате контактов этнических и государственной политики в отношении меньшинств этнических. Этнической ассимиляции, как правило, предшествует культурная ассимиляция (аккультурация), т. е. частичная или полная утрата своей культуры в пользу другой. Ассимиляции подвергаются прежде всего малочисленные группы с приниженным социальным и политическим статусом. Обычно ассимиляция носит добровольный характер как результат миграций, смешанных браков, стремления интегрироваться и повысить социальный статус в рамках доминирующих культур и более широких гражданских сообществ (см.
Tags:
Этнология
ассимиляция — Электронная еврейская энциклопедия ОРТ
АССИМИЛЯ́ЦИЯ, социально-культурный процесс, в ходе которого осознание общности связей с одной национально-культурной группой сменяется идентификацией с другой. В результате ассимиляции индивид или группа могут частично или полностью утратить свой первичный национальный облик.
Обычно группа национального, этнического, религиозного или языкового меньшинства ассимилируется с большинством, в среде которого она живет. Ассимиляция протекает посредством идентификации с культурой, религией, национальными или политическими идеалами ассимилирующей среды или посредством смешанных браков.
Из-за недостатка данных невозможно проследить процессы ассимиляции среди евреев в племенной период или во времена Израильского и Иудейского царств. Пророки были крайними противниками религиозных и культурных влияний извне. Очевидно, что они опасались сближения евреев с языческой средой. Эзра был противником смешанных браков, и его позиция стала ведущей линией софрим и мудрецов времен Талмуда («их [язычников] вино запрещено из-за их дочерей»). Для взглядов еврейских ученых было также характерно крайне отрицательное отношение к ассимиляции, в том числе к культурно-бытовой. В мидраше сказано: «Из-за трех добродетелей избавились израильтяне от ига египетского: за то, что не изменили языка своего; за то, что не изменили имен своих; и за то, что не изменили одежды своей». С другой стороны, в Библии упоминаются многие факты религиозных и культурных влияний финикийцев, ассирийцев, вавилонян и других народов на евреев. Однако эти тенденции ослабевают после возвращения из пленения вавилонского.
В конце 4 в. до н. э. евреи попадают под влияние эллинизма, и часть их, особенно в Египте, усваивает эту культуру. Возникает еврейская литература на греческом языке, и в Эрец-Исраэль появляется группа эллинизированных евреев (митъявним), которые даже в период преследования еврейской религии Антиохом Эпифаном готовы были сотрудничать с ним. Восстание Маккавеев (см. Хасмонеи) задержало этот процесс, но с течением времени представители Хасмонейской династии сами переняли эллинистические обычаи и даже имена. Несмотря на это, некоторые хасмонейские цари, стараясь таким образом объединить всё семитское население, насильно обратили в иудейство другие народности (идумеев, итуреев) Эрец-Исраэль. Впоследствии эти народности действительно полностью ассимилировались с евреями.
Очень распространенный в 1 в. до н. э. и в 1 в. н. э. прозелитизм (обращение в иудаизм) тоже часто приводил к полной ассимиляции обращенных. После того, как христианство стало господствующей религией Римской империи (4 в.
н. э.), прозелитизм стал караться смертной казнью, а принявшие христианскую веру евреи окончательно порывали с еврейским обществом и полностью ассимилировались. В средние века, однако, имели место случаи прозелитизма, и принявшие иудейство считались частью еврейского народа (см. письма Маймонида норманнскому прозелиту Овадии ха-Геру).
Несмотря на отрицательное отношение еврейских духовных руководителей к ассимиляции, частичное восприятие чужих культур и цивилизаций в разные эпохи еврейской истории, несомненно, усилило жизнеспособность еврейской культуры и привело к успешному соревнованию между еврейским обществом и окружающей его культурной средой. Ряд блестящих трудов об иудаизме, носящих характер толкований или апологетики, был написан на греческом (Филон Александрийский), арабском (Иехуда ха-Леви, Маймонид), испанском (Михаэль Аврахам Кардозо), португальском (Ицхак Абохав II), латинском (Менашше бен Исраэль, Оробио де Кастро) и немецком (Моше Мендельсон) языках.
Возможно, влияние ассимиляции спасло, в некоторой степени, еврейскую культуру от косности и окаменения, в отличие от самаритян и караимов.
Положение в корне изменилось в эпоху Просвещения, когда часть евреев переняла не только формы мышления и язык, но и основные духовные ценности окружающей среды. В глазах такого рода ассимиляторов существование еврейства и продолжение его духовного развития потеряли смысл. В конце 18 в. некоторые евреи переходили в христианство, якобы приобщаясь таким образом к развивающейся европейской культуре и оставляя «окаменелое» еврейство. Другие предлагали построить новую европейскую культуру на принципах деизма, признающего только «естественную религию» и отрицающего все существующие и исторически сложившиеся религии. Третьи (они были меньшинством) готовы были признавать лишь моральные принципы «чистого мозаизма», то есть иудаизма.
С развитием в иудаизме реформационного движения идеология ассимиляции приобрела новый размах в первой половине 19 в.
(см. Реформизм в иудаизме). Деятели этого движения пытались лишить еврейскую религию ее национальных элементов. Принадлежность к еврейству они определяли как отношение к вероисповеданию, а не к нации. Появились «немцы Моисеева закона», «французы Моисеева закона» и т. д. Они перевели молитвы с иврита на другие языки и внесли изменения в их содержание; из молитв исключалось упоминание о надежде на избавление еврейского народа и на возвращение его в Эрец-Исраэль. Однако не только реформисты, но и сторонники возникшей в Германии новой ортодоксии, например Шимшон Рафаэль Гирш, приветствовали культурную ассимиляцию. К середине 19 в. большинство западноевропейских и особенно немецких евреев полностью ассимилировались в политическом и культурном отношениях.
Развитие национализма в европейских странах во второй половине 19 в. и обострение отношений между разными народами и народностями многонациональных государств усложнили проблему ассимиляции евреев. На одной и той же территории сталкивались разные национальности и культуры.
Так, евреев Праги стремились ассимилировать одновременно немцы и чехи. Такой же конфликт между польской, немецкой и русской культурами возник в Польше, а в Восточной Галиции — между немецкой, польской и украинской культурами. Нации и народы с менее развитой культурой предпочитали, чтобы евреи считали себя евреями, а не пополняли ряды господствующих наций и развивали их культуру. Сами евреи знали, что примыкая к «сильным» (немцам, русским), они вызывают озлобление других угнетенных наций.
Все это привело к усилению национального самосознания евреев. В европейской исторической науке возникло в то время направление, рассматривавшее каждую эпоху и культуру как феномен, о котором следует судить в соответствии с его собственной системой ценностей. Под влиянием этой школы росло уважение также к истории еврейского народа и его культуре, к ее достижениям, ценностям и критериям. Ассимиляторы, уповавшие на слияние с другими народами в наднациональном гуманистическом обществе, оказались (в конце 19 в.
— начале 20 в.) жителями или гражданами милитаристских, националистических государств. Более того, ассимиляция евреев вызвала враждебную реакцию в широких кругах тех народов, среди которых они пытались ассимилироваться (см. Антисемитизм). Однако сторонники ассимиляции не теряли надежды на конечную победу своих взглядов. Даже Катастрофа, постигшая евреев в ходе Второй мировой войны, и разочарование в социалистическом обществе, построенном в СССР после революции, не привели к исчезновению ассимиляторских тенденций среди европейского и американского еврейства. Провозглашение Государства Израиль создало внутренне противоречивую ситуацию для сторонников ассимиляции: с одной стороны, они жили в условиях нередко отвергавшей или неохотно ассимилировавшей их среды, с другой — победы и успехи еврейского государства пробуждали в них законное высокое чувство национальной гордости.
На фоне взаимоисключающих социологических теорий о Соединенных Штатах Америки как о плавильном тигле или как о культурно-плюралистическом конгломерате еврейская мысль развивалась в разных направлениях: от идей сознательной и полной ассимиляции до пламенного сионизма.
Еврейство США после Второй мировой войны не пошло ни по одному из этих путей в его чистом виде. Евреи США обычно связаны друг с другом социально обусловленными контактами. Большинство еврейских детей в городах получают некоторое еврейское воспитание. С другой стороны, смешанные браки составляют не менее 15 % (этот процент увеличивается среди лиц с высоким образовательным цензом), и соблюдение религиозных предписаний среди евреев является минимальным. Почти перестал существовать в качестве разговорного языка идиш, а иврит не заменил его. Все же большинство евреев принадлежит к какой-либо еврейской общине или организации. Намечается повышение интереса к еврейской истории и культуре, усиливаются ортодоксальные направления, в особенности хасидизм течения Хабад. Очевидно, Катастрофа и образование Государства Израиль стали причиной того, что многие евреи США вновь утвердились в своей принадлежности к еврейскому народу.
В 1960-е гг. рост группового самосознания негритянского населения США вызвал у некоторых молодых евреев, находившихся под влиянием «новых левых», больше готовности к отождествлению с неграми, чем к проявлению их собственного еврейского самосознания.
Некоторая часть еврейской молодежи рассматривала верность еврейскому народу как принадлежность к буржуазии и лагерю угнетателей (от еврейства, как и от Израиля, следует поэтому отречься). Однако такие группы, и ранее немногочисленные, становятся все менее влиятельными с усилением нетерпимости и проявлением агрессивного негритянского антисемитизма. Во время Шестидневной войны подавляющее большинство американской еврейской молодежи, включая большую часть «левых», проявили такую же заинтересованность в делах Израиля, как и старшее поколение. Новый подъем национальных чувств и осознание связи американских евреев с еврейским народом во всем мире явились результатом развернувшейся борьбы за национальные права советских евреев и их право на выезд в Израиль.
Рост числа смешанных браков, низкая рождаемость, отражающаяся на численности еврейских общин, заметный отход интеллектуальной молодежи от проблем еврейства, — таковы признаки ассимиляции в западноевропейских странах.
В национальном самосознании евреев ведущую роль играет сионизм.
Руководство еврейских общин, например в Англии, становится все более религиозно ортодоксальным. Во Франции сразу после Второй мировой войны казалось, что ассимиляция прогрессирует. Но иммиграция алжирских евреев в 1960-х гг. изменила эту тенденцию. Выходцы из Алжира более религиозны и в большей степени сознают свою принадлежность к еврейству, чем это было присуще евреям Франции. Усилившиеся связи с Израилем также способствовали повышению интереса к еврейской проблематике в среде французских евреев, а резкий переход де Голля от произраильской к проарабской политике (1967) еще более усилил его. Значительное число молодых евреев, прежде далеких от еврейства, стало интересоваться изучением иврита, еврейской истории и культуры и готовиться к переселению в Израиль. В более отдаленных общинах, как, например, в Южной Африке, Южной Америке и Австралии, несмотря на различия в местных условиях, наблюдаются те же общие тенденции, что и во всем мире: с одной стороны, стремление приспособиться к окружающей среде, а с другой — утверждение еврейского самосознания.
Государство Израиль является, несомненно, огромной притягательной силой, сплачивающей, пробуждающей и укрепляющей национальное самосознание евреев диаспоры, а потому — важнейшим фактором, тормозящим процесс ассимиляции.
После октябрьского переворота (1917) советское правительство, руководимое Лениным, столкнулось с еврейским вопросом во всей его сложности. С одной стороны, большевики считали полную ассимиляцию евреев существенным выражением социального прогресса и характерной чертой социалистического строя. С другой — на территории России проживали миллионы сконцентрированных главным образом в пределах черты оседлости евреев, говоривших на своем родном языке и развивавших свою национальную культуру. Большинство евреев обладало ярко выраженным национальным самосознанием, проявлявшимся либо в традиционном религиозном быту, либо в новых, светских формах — идеологии Бунда или сионизма. Даже евреи больших городов, вступившие на путь ассимиляции с русским языком и культурой, остались евреями в своих собственных глазах и в глазах окружения.
Поэтому новый советский режим был вынужден признать евреев «национальностью» с ее собственным языком и культурой, подобно другим этническим группам («национальностям»), которых революционная власть обещала освободить от насильственной русификации, проводившейся царизмом. Так возникли особая советская система еврейского образования, а также пресса, литература и театр почти целиком на идиш. Это была официальная советско-еврейская культура, стремившаяся разорвать связь евреев с ивритом, с ценностями многовековой еврейской культуры и историческим прошлым своего народа. Несмотря на официальный, контролируемый властями доктринерский характер, эта культура на идиш в некоторой мере служила сотням тысяч евреев и их детям в 1920-х гг. — начале 30-х гг. средством сохранения еврейского самосознания. Причем в душе многие из них сохранили связь с подлинной еврейской культурой.
В то же время сотни тысяч евреев переселились в Москву, Ленинград и другие крупные центры. Многие стали сотрудниками партийного и государственного аппарата, хозяйственных, научных и даже военных ведомств и учреждений.
Большинство не скрывали своего еврейского происхождения, но они и их семьи быстро переняли русскую культуру и язык, и их принадлежность к еврейству вскоре утратила всякое культурное содержание. Так, параллельно с развитием официальной культуры на идиш усилилось стремление к быстрой ассимиляции, особенно среди евреев в крупных городах, считавших в большинстве свою национальность несущественной деталью, которую в дальнейшем заменит принадлежность к наднациональному социалистическому обществу.
Существовал еще и третий тип советского еврея, полулегально или нелегально дававшего своим детям религиозное еврейское воспитание (главным образом среди хасидов запада России и в неашкеназских /см. Ашкеназы, Сефарды/ еврейских общинах на Кавказе и в республиках Азии). Некоторые из них даже пытались поддерживать интерес к языку иврит и литературе. Однако число таких евреев было ничтожно мало, и они почти не были связаны между собой.
Сталинский террор второй половины 1930-х гг. привел к почти полной ликвидации учреждений и организаций культуры на идиш, таким образом лишив жизнь массы неассимилированных евреев ее национального содержания.
Перед Второй мировой войной Советский Союз аннексировал часть территории Польши и Румынии, а также прибалтийские государства. Еврейское население этих территорий, которое в подавляющем большинстве не было ассимилировано, усилило влияние еврейской культуры и укрепило самосознание советских евреев. Во время Второй мировой войны и после нее советские евреи пережили два потрясения, в результате которых они разуверились в возможности подлинного равенства и безопасности при советском режиме. Тем самым усилилось их чувство взаимной солидарности и принадлежности к еврейскому народу. Во-первых, на оккупированных советских территориях определенная часть местного населения, включая молодежь, активно помогала немцам в уничтожении своих сограждан еврейской национальности, и даже советские солдаты и партизаны, в том числе их командиры, часто проявляли враждебное отношение к евреям. Вторым потрясением явилась откровенно антисемитская политика Сталина в 1948–53 гг.: кампания по «борьбе с космополитизмом», «заговор врачей» (см.
Врачей дело).
Противоречие между насильственным искоренением еврейской культуры и поощрением ассимиляции, с одной стороны, и официальным признанием еврейских граждан как «евреев по национальности» — с другой, породило своеобразное положение советских евреев среди других народов СССР. Прежде всего, это касалось молодежи, которая, в отличие от предшествующего поколения, не имела иллюзий и не верила в будущее «коммунистическое общество, в котором будет единая национальная общность — советский народ». Рос протест молодых советских евреев против унизительной дискриминации, выделяющей евреев из более чем ста национальностей Советского Союза, усиливалось их еврейское самосознание, основанное на глубокой эмоциональной привязанности к Государству Израиль, которое в их глазах символизировало «нормальный» и гордый еврейский народ. Движение протеста, охватившее достаточно широкие круги еврейской интеллигенции, выражалось в поисках источников подлинной современной еврейской культуры, в попытках изучать иврит, в желании познать историю еврейского народа и главным образом в борьбе за разрешение на выезд в Израиль.
Тысячи молодых евреев, собиравшиеся в Москве, Ленинграде и других городах вокруг синагог в праздники, особенно в Симхат-Тора, демонстрировали свою солидарность с еврейским народом и с Израилем и протестовали против насильственной ассимиляции.
Ассимиляционные процессы в 1970-х гг. — начале 2000-х гг. Начиная с 1970-х гг., значительно усилились ассимиляционные процессы среди еврейства Соединенных Штатов Америки. Резкое повышение образовательного уровня американских евреев, расселение миллионов евреев из центров, где проживали сплоченные и многочисленные еврейские общины, как, например, Нью-Йорк, по всей территории страны, увлечение другими религиями, отход от религии вообще, жизнь в условиях «общества потребления» с его погоней за материальными благами и забвением духовных ценностей являются отличительными чертами этого явления. Одним из показателей ассимиляции является рост числа смешанных браков. Если в 1970-х гг. 31,7% евреев США вступали в смешанные браки (в эти годы около 10% всех еврейских семей США состояли из супругов разных вероисповеданий), то в 1990-х гг.
более 50% браков, заключенных евреями, были смешанными. С 1990 г. по 2000 г. процент евреев, состоящих в смешанных браках, вырос с 28% до 37%. Согласно приблизительным оценкам, среди тех, кто определяет себя как «светские евреи», удельный вес вступающих в смешанные браки значительно превышает 60%, у реформистов он составляет около 30%, у консерваторов (см. Консервативный иудаизм) около 10%, а у ортодоксов (см. Ортодоксальный иудаизм) близок к нулю. Наиболее высок этот показатель среди деятелей искусства и у студентов высших учебных заведений; чем дольше семья проживает в США, тем большая вероятность вступления представителей ее младшего поколения в смешанный брак. Явлением, способствующем ассимиляции, является резкое увеличение числа еврейских мужчин и женщин, не состоящих в браке и не собирающихся его заключать. В 1983 г. 38% евреев репродуктивного возраста не состояли в браке. В 1990-х гг. по данным опроса, проведенного по заказу еврейских организаций, 50% еврейских женщин и 49,5% мужчин в возрасте 25–34 лет никогда не состояли в браке.
80% американских евреев, не состоящих в браке, имеют сексуальными партнерами представителей других вероисповеданий.
До середины 1970-х гг. американская еврейская община в целом (за исключением ортодоксов) не проявляла тревогу по поводу смешанных браков. Так, считалось, что многие неевреи, вступающие в брак с евреями, принимают иудаизм, и поэтому такие браки не уменьшают числа еврейского населения. Исследования, проведенные в первой половине 1970-х гг., показали, что обряд гиюра проходят около 25% женщин неевреек, выходящих замуж за евреев, а такие браки заключаются вдвое чаще, чем браки между неевреями и еврейками. В начале 1980-х гг. в иудаизм ежегодно переходили в связи с вступлением в брак 10–15 тыс. человек (больше, чем в предыдущий период). В 1970-х гг. в американской еврейской среде были популярны теории, утверждавшие, что в смешанных семьях дети большей частью получают еврейское воспитание. Но исследование 1980-х и начала 1990-х гг. показали, что лишь в 28% смешанных семей дети получают еврейское воспитание и в дальнейшем ассоциируют себя с еврейством.
В результате в США и в Канаде в начале 1990-х гг. насчитывалось около 41,5 тыс. взрослых людей, у которых один из родителей был евреем, но воспитанных в детстве в иной конфессии. Исследование профессора Сильвии Барон, проведенное в начале 2000-х гг., показало, что если даже дети в смешанных семьях считают себя евреями, они затрудняются определить, в чем выражается их еврейская идентичность.
Среди американского еврейства стремительно возрастает число нерелигиозных людей, евреи отходят от иудаизма в более значительном числе, чем представители других вероисповеданий отходят от своих религий. Так, в 2000 г. 1,4 млн евреев заявили, что они не являются религиозными. Увеличивается число евреев, переходящих в другие религии. Так, в 1990 г. насчитывалось 625 тыс. евреев, исповедовавших другие религии, в 2000 г. число последователей других религий составляло 1,4 млн.
Хотя ассимиляционные процессы, действующие в США, затронули также еврейские общины в странах Западной Европы, но в Европе в конце 1990-х — начале 2000-х гг.
их действие было ослаблено из-за новой вспышки антисемитизма в результате ближневосточного конфликта, особенно после начала интифады ал-Акса в конце сентября 2000 г. Так, если в 1992 г. только 30% английских детей-евреев школьного возраста посещали еврейские школы, то в 1999 г. их число возросло до 51%. Это произошло вследствие того, что еврейские дети в общих школах различных типов стали значительно чаще подвергаться нападениям со стороны сверстников.
Во Франции процессы ассимиляции были сильно замедлены вследствие массовой иммиграции в страну евреев — выходцев из стран Северной Африки, которые лучше сохраняли свою еврейскую идентичность, чем ашкеназские евреи, и самым большим взрывом антисемитизма в Европе в 1990-х гг. — начале 2000-х гг. К началу 2000-х гг. более 70% французских евреев были выходцами или потомками выходцев евреев из Северной Африки. Так, в 1970–75 гг. 62 % браков, заключенных евреями — уроженцами Франции — были смешанными, тогда как у уроженцев Северной Африки смешанные браки составляли 28%.
В крупных еврейских общинах на юге страны: в Ницце, Марселе в 1980-х гг. — начале 2000-х гг. больший процент евреев посещал синагоги, чем в Парижском районе. Это объясняется тем, что в этих городах большинство евреев — потомки уроженцев Северной Африки, которые ведут более традиционно еврейский образ жизни, чем ашкеназы.
В последнем десятилетии заметно стремительное развитие еврейского образования во Франции. Так, в середине 1970-х гг. в еврейских школах обучалось 5% всех еврейских детей школьного возраста в Париже, 49% в провинции. В середине 1990-х гг. в еврейских школах, где ученики находились полный день, обучалось 25% еврейских детей. Во Франции увеличивается число еврейских учебных заведений всех типов. Так, если в 1976 г. в стране насчитывалось 44 еврейских учебных заведений, то к 1992 г. их число составляло 107 и продолжало расти. К концу 1990-х гг. более 75% всех еврейских детей школьного возраста посещали различные еврейские учебные заведения и курсы. В начале 2000-х гг.
после начала интифады ал-Акса число учащихся в еврейских школах еще более возросло.
В странах с небольшими еврейскими общинами с незначительным уровнем антисемитизма ассимиляционные процессы развиваются стремительно. Так, среди молодых евреев Нидерландов 76% мужчин и 68% женщин сочетаются брачными узами с представителями других религиозных конфессий. Но часть детей, рожденных в смешанных семьях, остаются членами еврейской общины. Так, в 2001 г. 30% представителей еврейской общины Нидерландов были евреями согласно Галахе. Отход от еврейских ценностей привел к тому, что 2/3 евреев Нидерландов в возрасте 30 лет не создали семей, что в два раза выше, чем среди всего населения страны. Евреи до 30 лет разводятся в два раза чаще, чем в целом их сверстники в стране. На каждую еврейскую женщину, рожденную после Второй мировой войны приходится в среднем 1,5 ребенка; среди всего населения этот показатель равен 1,9. Если в целом в Нидерландах только 23% мужчин и женщин, относящихся к возрастной группе 30–35 лет, живут одни, то среди евреев этот показатель равен 44%.
Ассимиляционные процессы в Бельгии — европейской стране с небольшой еврейской общиной, были замедлены резким взрывом антисемитизма в 1990-х гг. — начале 2000-х гг., особенно усилившимся после начала интифады ал-Акса. Антиизраильская кампания в бельгийской прессе, как на французском, так и на фламандском языках, принимающая зачастую грубые антисемитские формы, не имела аналогов в других европейских странах. Это привело к процессу консолидации еврейской общины в стране. Так, в еврейских школах Бельгии (три в Антверпене и три в Брюсселе) обучается самый высокий процент еврейских детей школьного возраста в Европе. В стране с еврейским населением 31,4 тыс. человек более трех тысяч детей в Антверпене и две тысячи в Брюсселе посещают еврейские школы. Еврейские дети — учащиеся общегосударственных школ изучают в специально отведенные часы иудаизм. Тем не менее уровень ассимиляции в Бельгии остается довольно высоким. Так, число смешанных браков составляет около 50%.
Германия является единственной страной еврейской диаспоры со стремительно растущим еврейским населением.
Так, в январе 1988 г. в 65 еврейских общинах страны было зарегистрировано 27 612 членов, в 2001 г. в 83 еврейских общинах Германии состояло более ста тысяч человек. В последующие годы число евреев Германии увеличивалось еще более стремительными темпами. Многие из маленьких еврейских общин, в которых почти не было людей, должны были полностью исчезнуть в течение ближайшего десятилетия. Подавляющее число браков, заключенных евреями во второй половине 1980-х гг., были смешанными. В малочисленных еврейских общинах евреям трудно было найти невесту. Это привело к катастрофическому разрыву между числом смертей и рождений. Так, в 1988 г. в Германии умерли 423 еврея и родились 11. Изменения произошли за счет массовой иммиграции в Германию евреев из государств СНГ и стран Балтии. Так, еврейское население небольшого городка Кредсельда, составлявшее в 1989 г. 130 человек, в 2001 г. выросло до 901. А еврейское население столицы Германии выросло с шести тысяч в 1989 г. до двенадцати тысяч в 2001 г. Во многих городах восстанавливают синагоги, еврейские общинные учреждения, которых в этих населенных пунктах не было со времен нацизма.
Так, впервые с 1930 г. в Вюрцбурге, городе на юго-западе Германии, в декабре 2001 г. был назначен раввин, уроженец Тель-Авива Я. Эберт. Хотя большинство новых членов еврейских общин крайне далеки от иудаизма и каких бы то ни было форм еврейской жизни, массовый приток евреев в Германию оживил еврейскую жизнь и ослабил действие ассимиляционных процессов.
В 1970–1980-х гг. в Советском Союзе продолжалась ассимиляция широких слоев еврейского населения. Так, в 1959 г. 74,4% еврейского населения назвало русский своим родным языком. 21,5% называли родным языком идиш, иврит, еврейско-таджикский или еврейско-татский языки. В 1989 г. уже 83,6% евреев указали на русский язык как на родной и только 14,2% на один из еврейских языков. Увеличивалось число смешанных семей. Так, по данным переписи 1989 г., 44% женатых евреев и 30% замужних евреек состояли в смешанных браках. В отличие от Европы или стран американского континента в Советском Союзе к концу 1989 г. 95% детей, рожденных в смешанных браках, относили себя к иным национальностям.
В результате процессов ассимиляции резко сокращалось число детей, рожденных матерями-еврейками. Отрицательно сказалось на уровне рождаемости увеличение числа еврейских женщин, не вступивших в брак и не имевших детей, что было следствием диспропорции полов в молодых возрастных группах и относительно более частого вступления мужчин-евреев в межнациональные браки. Подъем еврейского национального движения, наступивший в Советском Союзе после Шестидневной войны, касался в целом незначительного числа евреев и мог только замедлить общий процесс, но его воздействие было тем более незначительным, что большинство его участников репатриировались в Израиль или выехали в США и другие страны мира.
В России в 1990–2000-х гг., с одной стороны, происходило массовое открытие еврейских школ, синагог, других еврейских учреждений, некоторые евреи возвращались в иудаизм, но, с другой стороны, эти процессы затрагивают незначительную часть еврейского населения страны.
Массовый выезд евреев в Израиль и другие страны мира привел к сокращению численности еврейского населения России.
Так, по данным переписи 1989 г. в России насчитывалось 551 тыс. евреев, а по переписи 2002 г. — 259 тыс. евреев. Резко возросло число смешанных браков. Так, в 1991 г. в России 67% детей, рожденных еврейками, имели отца нееврея, и лишь у 578 новорожденных (14–20% от общего числа детей еврейского происхождения) оба родителя были евреями. Среднее число детей, рожденных еврейками, крайне незначительно и составляло 1,14 (необходимый минимум для воспроизведения населения 2,1 ребенка). Несмотря на развитие еврейских религиозных общин в целом незначительный процент евреев России принадлежит к одному из направлений иудаизма. Процент евреев-атеистов выше, чем процент атеистов у любой национальной группы в России, при этом число евреев, принадлежащих к одной из христианских конфессий, больше, чем число евреев, исповедующих иудаизм.
Сходные процессы — массовый выезд населения, ассимиляция небольшого числа оставшихся — происходили и в других государствах, членах СНГ. Но в этих республиках процессы ассимиляции носили еще более ускоренный характер и привели к еще более стремительному сокращению численности еврейского населения, чем в России.
Так, согласно данным Всесоюзной переписи 1989 г., в Белоруссии проживали 111 977 евреев, по данным переписи населения Республики Беларусь 1999 г., еврейское население составляло 27 810 человек. За 10 лет численность еврейского населения сократилась на 75,2%. В столице республики Минске число евреев за 10 лет сократилось с 39 154 человек до 10 141 человека. Только в пяти городах численность еврейского населения в 1999 г. превышала тысячу человек: Минск — 10 141, Гомель — 4029, Витебск — 2883, Могилев — 1698, Бобруйск — 1360. Несмотря на развитие еврейской общинной и культурной жизни, открытие двух еврейских школ, четырех детских садов, еврейское население республики, живущее небольшими группами по всей Беларуси, по всей видимости, обречено на ассимиляцию и исчезновение.
В стране с крупнейшей еврейской общиной Латинской Америки, Аргентине, ассимиляционные процессы были замедлены благодаря проживанию 80% 180-тысячной еврейской общины в Большом Буэнос-Айресе, где широко развита сеть еврейских учебных, благотворительных и общественных организаций, а также резкому всплеску антисемитизма в Аргентине, особенно со стороны многочисленных представителей арабской общины.
Но рост антисемитизма в сочетании с тяжелым экономическим кризисом в Аргентине в начале 2000-х гг., в ходе которого разорились два крупнейших еврейских банка, способствовали выезду в Израиль большого числа аргентинских евреев, а также нанесли серьезный удар по сети еврейских общинных учреждений, в том числе и учебных. Так, в последние годы возросло число смешанных браков, хотя оно не превышает 45%.
В отличие от Аргентины в другой стране Латинской Америки, Бразилии, ассимиляционные процессы быстро развиваются. Бразилия занимает одно из первых мест в мире по число смешанных браков (около 80%). Такая ситуация грозит полной ассимиляцией и исчезновением еврейской общины Бразилии, насчитывавшей в 1991 г. 97 300 человек.
В целом современная эпоха характеризуется двумя полярно противоположными процессами среди евреев диаспоры: с одной стороны, происходит культурная ассимиляция; с другой — усиливается национальное самоутверждение, крепнет общение с Государством Израиль и осознание общности судьбы всего еврейского народа.
Внутренняя и внешняя ассимиляция как демографический показатель развития народов Сибири в XVII–XIX вв.
Статья посвящена проблеме демографических процессов у народов Сибири в XVII-XIX вв. Рассмотрены внутренняя и внешняя ассимиляция. Дается информация об отношении к проблеме историков разных историографических школ. При написании статьи применены историко-описательный и историко-сравнительный методы.
Ключевые слова: Сибирь, коренные народы, демографические процессы, численность населения, ассимиляция. The article is dedicated to the problem of demographic processes of Siberian peoples in XVII-XIX centuries. The internal assimilation and the external one are viewed. There is information about the attitude to the problem of historians attributed to different historiographical schools. The historical descriptive and the historical comparative methods are applied.
Keywords: Siberia, aboriginal peoples, demographic processes, population number, assimilation.
В отечественной научной литературе существуют разные точки зрения на влияние русских колонистов на демографические процессы коренных народов Сибири. Одна из них представлена областническим направлением, популярным во второй половине XIX — начале XX вв. Его представители — Н. М. Ядринцев, Г. Н. Потанин, И. И. Серебренников, П. М. Головачев и другие. По мнению Ядринцева, например, в правительственном подходе к «инородческому вопросу» можно отчетливо наблюдать эволюцию от прямых методов военного истребления до вовлечения в сферу совместной с русским населением хозяйственной деятельности. В основе этой эволюции, по Ядринцеву, лежали фискальные мотивы, стремление к бездоимочному сбору ясака [6; с. 205.]. Однако, по мнению идеолога областничества, русское население во взаимоотношениях с «инородцами» руководствовалось исключительно корыстными интересами.
Иной подход к демографическим проблемам аборигенов содержится в трудах Н. Н. Козьмина, который считал принципиально неверным видеть процессы вымирания в любом факте сокращения численности аборигенов. По его мнению, материалы ревизий и переписей «инородцев» на протяжении всего XIX и начала XX вв., наоборот, свидетельствуют об увеличении численности бурят, якутов, предков хакасов, сибирских татар. В то же время Козьмин указывал на получившие значительное распространение на рубеже веков метисацию и обрусение аборигенов, что проходило при прямом участии государства. В действительности на протяжении всего рассматриваемого периода происходит рост численности коренного населения. С 1795 по 1897 гг. оно увеличилось более чем в два раза, с 183 тыс. душ мужского пола до 413 тыс. Однако в результате интенсивного притока пришлого, главным образом русского, населения, численность которого за этот же период возросла с 412 тыс. д. м. п. до 2, 3 млн, то есть в 5, 6 раза, наблюдается падение удельного веса аборигенного населения с 30 % в 1795 г.
Наиболее быстрыми темпами коренное население росло в Иркутской губернии. С 1795 по 1897 гг. оно увеличилось со 127 тыс. д. м. п. до 309 тыс., т. е. в 2, 4 раза. За этот же период количество аборигенов Томской губернии возросло в 2 раза, в Тобольской — в 1, 6 раза. Главной причиной роста численности большинства народностей и этнографических групп следует считать распространение у аборигенов земледелия, возрастание оседлости, происходившие под влиянием русского крестьянства и правительственной политики. Эти процессы протекали быстрее в районах более интенсивного общения аборигенного и русского населения [6; с. 205–206.].
Подобной точки зрения придерживается и Л. М. Дамешек, который считает, что за 250 лет, прошедших со времени присоединения Сибири к России и до начала XX в., численность бурят выросла примерно в 10,6 раза, якутов — в 7,9, алтае-саянских народов — в 6,5, татар — в 3,1, ханты и манси — в 1,5 раза.
Ученый уточняет, что приведенные цифры не означают, что у всех народностей Сибири прослеживается тенденция к увеличению численности. Так, например, за этот же период у юкагиров, ительменов, ненцев она не возросла, а, наоборот, уменьшилась. Однако Дамешек уверен, что отнюдь не каждый факт сокращения численности аборигенов следует рассматривать под углом их вымирания. Известную роль в подобных случаях играли процессы миграций и ассимиляции, особенно усилившиеся по мере притока в Сибирь русского населения. Эти наблюдения подтверждаются свидетельствами современников и значительным распространением среди аборигенов русского языка и языков соседних, более крупных народностей. По материалам Первой всероссийской переписи населения 1897 г. количество «инородцев», признавших своим родным языком русский по отношению ко всем коренным жителям данной губернии или области, выглядит следующим образом: Тобольская — 3,4 %, Томская — 22 %, Енисейская — 10,6 %, Иркутская — 12,2 %, Забайкальская — 13,3 %, Якутская — 0,1 %.
На это же указывают многочисленные свидетельства миссионеров [1].
Рассматривая процессы растворения представителей одного этноса в других, следует различать внешнюю и внутреннюю ассимиляцию. Внешняя шла с участием русских, под внутренней понимают смешение сибирских аборигенов друг с другом.
Н. Ядринцев пишет, что с начала XVII в. русский народ в Западной Сибири подвергался непрерывному и продолжительному смешению с местными «азиатскими племенами», прежде всего с ханты, манси и сибирскими татарами. Московское духовенство даже призывало прекратить или ослабить этот процесс. Смешение коренного и русского населения привело к формированию сибирского субэтноса, в основе которого — русский этнос. Он имеет вполне определенные физические показатели. Например, как показали результаты антропологических обследований в районе реки Ангары, у старожильческого русского населения прослеживается заметная монголоидная примесь, свидетельствующая о недавних процессах расового смешивания. К началу XIX в.
красноярские качинцы и аринцы настолько обрусели, что даже Качинская степная дума, учитывая трудности сбора ясака с них из-за значительной отдаленности, в 1827 г. была вынуждена объявить, что «… ежели они (красноярские качинцы) не возвратятся в свои кочевья, то есть в Минусинскую округу к своим князцам, то будут переименованы в крестьяне». Однако даже перспектива уплачивать более высокие подати, видимо, не испугала их; обрусевшие качинцы продолжали оставаться на прежних местах и проживали вместе с русскими в деревнях Маганской, Шало, Юксеевой и других. Перепись 1897 года уже не отметила здесь туземного населения. Основная масса тунгусского населения Забайкалья, обитавшая на юго-востоке области, к концу XIX в. проживала вместе с русскими людьми, в результате чего современное русское население многих сел Борзинского и соседних районов Читинской области имеет заметную монголоидную примесь. К концу XIX в. фактически обрусели и буряты, проживавшие между реками Хилок и Чикой (Цонголов род). В результате ононская русская группа Забайкалья отличается явными признаками монголоидности, свидетельствующими о массовости смешения с местным населением: доля бурят, вошедших в эту группу, составляет примерно 40 %, а эвенков — 20 %.
В XIX в. на территории Бурятии по рекам Селенга и Уда также появилась крупная смешанная группа в результате масштабной деятельности Троицко-Селенгинского монастыря, выкупавшего за калым у бурят женщин и выдававшего их после крещения замуж за русских мужчин (беглых и ссыльных). По данным антропологических исследований, в забайкальских популяциях смешанного происхождения доля бурятской крови в целом составляет более 40 %. Антропологические обследования русского населения на Верхней Лене выявили, видимо, бытовавшую здесь в XVIII-XIX вв. сильную метисацию, уменьшившуюся затем в результате нового прилива русских поселенцев. Здесь в русскую среду вошла крупная группа якутов. Старожильческие группы русского населения, проживающие в Заполярье от Лены до Колымы, включили в свой состав значительное число местных жителей — юкагиров, тунгусов, якутов. В настоящее время большая часть этих русских групп близка по своему расовому типу якутам при наличии явных следов участия в этническом смешении эвенов и юкагиров.
В меньшей степени процессы вливания коренного населения в состав русского характерны для Западного Зауралья, поскольку проживавшее здесь татарское население, как и другое мусульманское население Западной Сибири, по причинам религиозных различий слабо вступало в контакты с русским. Тем не менее и здесь зафиксирован такой факт, как смена к концу XVII в. прежнего татарского населения по реке Исеть русским. Смешение не было однородным, оно зависело от концентрации русского и аборигенного населения. Конечно, чаще русский этнос растворял в себе местные народы. Но там, где русское население уступало по численности коренному, происходило обратное. Яркими примерами стали так называемые «затундренные крестьяне» Таймыра, которые участвовали в сложении нового сибирского народа — долган, «ленские ямщики», частично вошедшие в состав якутов [7]. В северных Обдорском и Березовском краях русские были практически ассимилированы местными ханты и «татарами» [8; с. 98–100.].
Итак, процессы внешней ассимиляции в Сибири были столь интенсивны и заметны, что, по мнению некоторых исследователей прошлого столетия, в XIX в.
в Сибири сложилась особая группа русского народа, включавшая большое количество иноэтничных элементов. Процессы взаимовлияний различных групп коренного населения, также масштабные и интенсивные, были менее заметны и получили значительно меньшее освещение. Так, по данным Б. О. Долгих, в середине XVII в. численность юкагиров составляла 4775 человек. Уже в конце этого столетия их осталось всего 2665 человек. Таким образом, примерно за 50 лет юкагирское население уменьшилось почти в два раза. Б. О. Долгих объяснил причину резкого уменьшения его численности в основном различными последствиями царского колониального режима [2; с. 440.]. Однако за это же время на прежней территории расселения юкагиров появилось многочисленное тунгусское и якутское население, и в результате общая его численность даже возросла, вследствие того что менее развитые юкагиры, жившие еще в условиях каменного века, активно ассимилировались эвенками и якутами. Как показывают данные археологии, еще задолго до прихода русских людей начались и активно развивались процессы ассимиляции и вытеснения проживавших на обширных пространствах между реками Лена и Анадырь юкагиров тунгусскими пришельцами.
Так, ярко выраженный юкагирский керамический комплекс в раннем железном веке полностью господствует на значительной части территории современной Якутии; затем на стоянках появляются вещи тунгусского происхождения. Постепенно они начинают доминировать в составе инвентаря и в результате полностью вытесняют юкагирскую керамику [7].
Включение этих народов в состав Российского государства, видимо, в первые десятилетия к существенным изменениям не привело и процессы ассимиляции сохранялись. С середины XVII в. к ним добавились процессы слияния с русским населением. В XVII-XVIII вв. в состав верхних слоев русского сибирского общества вливались представители верхушки местного населения, которые жаловались высокими чинами и званиями и привлекались к военной и административной службе. Известны такие династии служилых людей, детей боярских и дворян, как потомки мансийского князя Аблегирима (род Албычевых), мурзы Енбулата, кондинского князя Сатыги, знатного кыргыза Айкана, якутских тойонов Сахалтина, Матвеева-Отконова, Поротова и др.
[7]. Второй крупной группой коренного населения, влившейся в состав русских сибиряков, являются так называемые ясыри, то есть пленные. В своем большинстве они проживали в русской среде, в результате чего крестились и обычно обрусевали. В течение XVIII в. описанные процессы постепенно прекратились, уступив место явлениям более широкой, народной ассимиляции. Именно в это время в связи с почти повсеместным прекращением боевых действий русское население выходит из-за стен острогов и широко расселяется рядом с коренными жителями. Тем не менее, в XVIII в. еще не наблюдалось явлений массовой ассимиляции. Так, Б. О. Долгих отмечал, что уже во второй половине XVII в. около 10 % юкагирских женщин находились вне своих родов, а у многих служилых и промышленных людей на северо-востоке Сибири женами были юкагирки [2; с. 440]. Традиционный образ жизни юкагиров приводил к частым голодовкам, во время которых, как, например, в 1838 г. на Колыме, они искали спасения в русских селениях [4; с. 218]. Часть из них неизбежно оставалась там на постоянное жительство.
Антропологические обследования русского населения на северо-востоке Сибири свидетельствуют об участии юкагиров в его формировании.
Поскольку к XVII в. Сибирь была весьма слабо заселена различными по своему происхождению этническими группами, которые являлись коренным населением региона, это вело к тому, что зоны контактов с другими этносами были весьма велики. Наблюдались заметные процессы внутренней ассимиляции. Такие явления отмечались, например, у кочевавших на Северном Урале ненцев и северных коми, приведшие к ассимиляции части ненцев, в основном через брачные контакты, и образованию в XIX в. особой этнографической группы колвинских ненцев («колва-яран»). К концу XIX в. ненцы Усть-Колвинской волости и более южных районов в большинстве своем были уже православными и жили как коми [7]. Таким образом, они были исключены из процессов консолидации ненецкого народа. В свою очередь, среди сибирских ненцев не менее 12 % происходили от ассимилированных ненцами ханты и не менее 8 % — от ассимилированных ненцами энцев.
В XVII в. на Таймыре слились в единое целое «пясидская самоядь» и тавги, образовав новое племя нганасан, которое в XVIII в. ассимилировало часть тунгусов-ванядов (маятов) [3; с. 56.].
Следует принимать во внимание, что этнические процессы во многих районах Сибири являлись сложными, и, в частности, ассимиляция была многоэтапной. Например, постепенные процессы культурных влияний со стороны соседнего русского населения к середине XIX в. привели к тому, что с ним полностью слилось все коренное (тюркизированное к тому времени) население Красноярского лесостепного района и не переселившееся на левобережье Енисея (также в основном тюркизированное) население правого берега реки [5; с. 6.].
Подытожив все написанное выше, можно сделать ряд выводов: во-первых, представители разных историографических школ неоднозначно смотрели на последствия включения Сибири в состав России для коренного населения; во-вторых, с вхождением в состав Российского государства все коренные народы Сибири начали испытывать не только внутреннюю, как раньше, но и внешнюю ассимиляцию; в-третьих, русское население, в свою очередь, тоже испытывало ассимиляцию, об этом говорит характерный физический облик русских сибиряков; в-четвертых, падение численности отдельных сибирских народов не обязательно говорит об их вымирании, они, как правило, входили в состав более крупных народов, увеличивая их состав; в-пятых, ассимиляция иногда была многоэтапной, сложной, например, тюркизация финноугорских народов с последующим обрусением; в-шестых, несмотря на колебания численности сибирских народов в отдельные периоды времени, источники свидетельствуют об общем увеличении коренного населения за XVII-XIX вв.
в несколько раз, что опровергает точку зрения о вымирании или уничтожении «инородцев» за время их нахождения под российской властью.
Литература:
- Дамешек Л. М. Проблемы интеграции коренных народов Сибири в имперскую систему России XVIII — начала XX вв. [Электронный ресурс] URL: http://sibistoric.narod.ru/project/modern/016.html.
- Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов в XVII в. М., 1960.
- История Сибири с древнейших времен до наших дней. Л., 1968. Т. 2.
- История Якутской АССР. М., 1957. Т. 2.
- Патканов С. К. Опыт географии и статистики тунгусских племен Сибири. СПб., 1906. Ч. I, вып. 2.
- Сибирь в составе Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2007. — 368 с., ил.
- Скобелев С. Г. Демография коренных народов Сибири в XVII-XX вв. Колебания численности и их причины. [Электронный ресурс] URL: http://www.balto-slavica.com/forum/index.php?showtopic=8254.
- Ядринцев Н.
М. Сибирь как колония. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 2003. — 560 с.
М. Сибирь как колония. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 2003. — 560 с.Основные термины (генерируются автоматически): русское население, сибирь, XVII-XIX, коренное население, процесс, конец XIX, раз, русский, аборигенное население, Западная Сибирь.
Действительно ли мы хотим, чтобы иммигранты ассимилировались?
Несколько лет назад Натан Глейзер задал вопрос: «Умерла ли ассимиляция?» Его ответ был да, более или менее — конечно, как национальный идеал или политическая цель, хотя он подчеркивал, что ассимиляция остается непрерывным социальным процессом. Хотя я, безусловно, согласен с Глейзером в том, что ассимиляция сохраняется как социальная реальность, я категорически не согласен с тем, что она мертва как национальный идеал или политическая цель. Безусловно, ассимиляция умирает среди многих наших элит, особенно среди лидеров этнических, расовых и меньшинств. Но как движущая сила наших сообществ и нашей национальной жизни ассимиляция жива и здорова.
Я основываю это суждение не только на имеющихся данных социальных наук (некоторые из которых я рассмотрю здесь), но также на взглядах и мнениях обычных американцев, с которыми я сталкиваюсь, путешествуя по стране. Я бы также указал на широко известную книгу Питера Д. Салинса «Ассимиляция в американском стиле» (1997). Тот факт, что Сэлинз, академический экономист, написал эту книгу под эгидой Манхэттенского института и Новой Республики, свидетельствует о живучести идеи ассимиляции даже среди некоторых представителей нашей элиты.
Но если ассимиляция сохраняется как идея, то она очень запутанна и запутана. «Ассимиляция» стала частью литургии нашей гражданской религии, и, как и всякую литургию, мы повторяем ее, часто не задумываясь над тем, что мы подразумеваем под ней. Я утверждаю, что когда американцы говорят, что хотят, чтобы иммигранты ассимилировались, они могут думать, что знают, чего хотят, но на самом деле они не понимают этой концепции или ее места в нашей истории.
В самом деле, если бы американцы лучше понимали процесс ассимиляции, они вполне могли бы требовать чего-то другого.
Эта путаница подчеркивается противоречивыми утверждениями, которые мы слышим об ассимиляции пришельцев. Лидеры и защитники иммигрантов заявляют, что Америка — это расистское общество, которое не позволит «цветным людям» стать частью основного течения американской жизни. С другой стороны, утверждается, что ассимиляция таких людей в этот мейнстрим является коварным процессом, который лишает их истории и чувства собственного достоинства. Никто никогда не удосуживается объяснить, как оба утверждения могут быть правдой.
Вторя лидерам иммигрантов, нативисты и рестрикционисты также утверждают, что сегодняшние пришельцы не ассимилируются. Тем не менее, как я буду утверждать здесь, существует множество доказательств того, что они существуют. Как может так много американцев ошибаться относительно такого относительно легко проверяемого и фундаментального аспекта нашей национальной жизни?
Я предлагаю тщательно изучить то, что обычно понимается под термином ассимиляция, а затем сопоставить его с более адекватной концептуализацией процесса.
Я буду особенно заинтересован в том, чтобы подчеркнуть, как ассимиляция была настолько искажена, что мы воспринимаем ее как благотворный шаг к социальному миру и гармонии, тогда как на самом деле она порождает новые социальные проблемы и напряжения.
Если бы вы спросили обычного человека на улице, что подразумевается под «ассимиляцией», он или она сказали бы что-нибудь об иммигрантах, вписывающихся в американское общество, не создавая излишних проблем ни себе, ни тем, кто уже здесь. В «Ассимиляции по-американски» Питер Сэлинз представляет значительно более продуманную, хотя, на мой взгляд, и неверную версию здравого смысла ассимиляции. Салинз утверждает, что неявный контракт исторически определял ассимиляцию в Америке. Как он выразился: «Иммигранты будут приветствоваться как полноправные члены американской семьи, если они согласятся соблюдать три простых правила»:
Во-первых, они должны были принять английский язык в качестве национального.
Во-вторых, от них ожидалось, что они будут жить в соответствии с тем, что обычно называют протестантской трудовой этикой (быть самостоятельными, трудолюбивыми и нравственно честными).
Связанные книги
В-третьих, они должны были гордиться своей американской идентичностью и верить в американские либерально-демократические и эгалитарные принципы.
Хотя эти три критерия вряд ли являются исчерпывающими, они, безусловно, соответствуют тому, что большинство американцев считает необходимым для успешной ассимиляции. Но позвольте мне изучить их более внимательно.
Английский как национальный язык
Бывший эксперт Brookings
Профессор политологии — Бостонский колледж
Совершенно непонятно, что имеет в виду Салинс, когда настаивает на том, что иммигранты должны «принять английский язык в качестве национального». Очевидно, он выступает против того, чтобы английский язык был нашим официальным языком. Тем не менее, Салинс, кажется, имеет в виду гораздо больше, чем иммигранты, которые только учатся говорить по-английски, на чем сосредоточено большинство американцев.
К сожалению, он никогда не уточняет.
Возможно, Салинс понимает, что можно говорить по-английски, но при этом сохранять эмоциональную привязанность ко второму языку — даже, а может быть, особенно — когда на нем не говорят. Например, есть свидетельства того, что иммигранты и особенно их дети учатся говорить по-английски (даже если они не обязательно учатся писать на нем). Тем не менее, битвы за английские приобретения продолжаются. Почему?
Одна из причин заключается в том, что английский обычно заменяет язык родителей-иммигрантов, бабушек и дедушек. В результате языковая ассимиляция иногда подпитывает усилия по восстановлению утраченного языка и наследия. Мне вспоминается молодой мексиканский американец, которого я встретил в Корпус-Кристи, штат Техас. Только что закончивший свой первый семестр в Йельском университете, этот молодой человек был рад быть дома на рождественских каникулах и очень хотел рассказать англоязычному гостю с Дальнего Востока о своем мексиканском происхождении.
Поскольку он вырос в 150 милях от мексиканской границы, я предположил, что этот парень более или менее бегло говорил по-испански. Поэтому, когда я случайно спросил, я был удивлен, услышав, как он внезапно понизил голос. Нет, ответил он, он не говорит по-испански, но считает этот язык важной частью мексиканской культуры, которую он страстно хотел сохранить. По этой причине, как меня заверили, он позаботится о том, чтобы его будущие дети выучили испанский язык раньше английского. Вскоре после этого мы расстались. Так что у меня никогда не было возможности спросить его, как он собирается учить своих детей языку, на котором сам не говорил.
Легко подшучивать над этим парнем, но усилия по возвращению части утраченного наследия отражают не просто подростковое замешательство. Многие латиноамериканские политики и общественные деятели выросли, говоря только по-английски, но впоследствии выучили испанский язык, чтобы сохранить свое лидерство в растущем сообществе иммигрантов.
Более тонкий и интригующий пример — карьера Селены, певицы Техано, которая стала культурной иконой среди американцев мексиканского происхождения после того, как была убита фанатом в 1995.
Трагедия Селены в том, что, покорив испаноязычный музыкальный мир Tejano, она умерла как раз в тот момент, когда собиралась перейти на англоязычный рынок. Ирония судьбы Селены в том, что она выросла (так случилось, в Корпус-Кристи), говоря по-английски, и ей пришлось выучить испанский, чтобы стать звездой техано.
Еще одно свидетельство того, что освоение английского языка не обязательно приводит к ожидаемым положительным результатам, появилось в результате недавнего этнографического исследования школьной успеваемости латиноамериканских подростков. В нескольких таких исследованиях сообщается, что, хотя недавно прибывшие учащиеся испытывают серьезные проблемы с адаптацией, связанные с их сельским происхождением, неадекватным школьным образованием и плохим знанием английского языка, их обычно позитивное отношение способствует относительной успеваемости. Однако среди латиноамериканских студентов, родившихся в Соединенных Штатах, часто бывает наоборот. Несмотря на свободное владение английским языком и знакомство с американскими школами, многие такие ученики склонны занимать враждебную позицию по отношению к школе и циничную этику, направленную против достижений.
Очевидно, я не хочу сказать, что следует избегать изучения английского языка. Но поскольку это отражает ассимиляцию в современной молодежной культуре меньшинств, знание английского языка не является безоговорочным благословением. По словам учителя-ветерана средней школы: «По мере того, как ученики-латиноамериканцы становятся все более американцами, они теряют интерес к своей школьной работе… Они становятся похожими на других, их взгляды меняются».
Что касается протестантской трудовой этики уверенности в своих силах, трудолюбия и нравственной чистоты, то, безусловно, есть свидетельства того, что некоторые иммигранты переняли ее. Недавнее исследование, проведенное корпорацией RAND, показывает, что японские, корейские и китайские иммигранты получают гораздо более низкую заработную плату, чем местные рабочие, но в течение 10–15 лет эти вновь прибывшие достигают паритета с коренными жителями. С другой стороны, мексиканские иммигранты приезжают с очень низкой заработной платой и испытывают постоянный разрыв в заработной плате по сравнению с коренными жителями, даже с учетом различий в образовании.
Теперь вообще непонятно, почему мексиканские иммигранты испытывают такой постоянный разрыв. Исследователи RAND, выявившие это, называют несколько возможных причин: качество образования мексиканцев, их владение английским языком, штрафы за заработную плату, с которыми сталкиваются нелегалы, и дискриминацию. Исследователи RAND также ссылаются на «культурные различия в отношении к работе», что, конечно же, напрямую говорит о озабоченности Салинса протестантской этикой. Но дело в том, что мы просто не знаем, почему мексиканские иммигранты живут намного хуже, чем другие.
Среди иммигрантов обычно есть и другие признаки беды. Например, уровень участия в системе социального обеспечения среди иммигрантов в последние годы растет, хотя в целом эти показатели в настоящее время примерно такие же, как среди неиммигрантов. Некоторые иммигранты явно вовлечены в преступную деятельность, хотя в какой степени это является предметом споров. Такие показатели действительно тревожат. Но наряду с приведенными выше этнографическими данными о латиноамериканских подростках они действительно указывают на то, что иммигранты и их дети ассимилируются, но не всегда с лучшими сторонами американского общества.
Третий критерий ассимиляции Салинса — гордость за американскую идентичность и вера в наши либерально-демократические и эгалитарные ценности — обычно был трудным для иммигрантов. Но проблема по большей части была не в иммигрантах, а в восприятии их коренными американцами.
Ассимиляция вновь прибывших долгое время характеризовалась появлением новых этнических групп в ответ на условия в Америке. Классический пример, конечно, это то, как в начале этого века европейские крестьяне покидали свои деревни, считая себя сицилийцами, неаполитанцами и им подобными, но, прибыв сюда, постепенно стали считать себя такими, какими их считали американцы, — итальянцами. Позже они, или, что более вероятно, их дети и внуки, стали считать себя итало-американцами. Тем не менее тот факт, что такая групповая идентичность была одним из этапов процесса ассимиляции, был упущен из виду большинством коренных американцев, которые осуждали «американцев, написанных через дефис» и считали такую групповую идентичность фундаментальным оскорблением американского режима индивидуальных прав.
Точно так же сегодня иммигранты из Мексики, Гватемалы, Колумбии и других испаноязычных стран не приезжают в Соединенные Штаты, думая о себе как о «латиноамериканцах» или «латиноамериканцах». Это категория и ярлык, который появился здесь, в Соединенных Штатах. И так же, как и в случае с группами европейского происхождения в начале этого века, американцы обеспокоены этим утверждением групповой идентичности и не могут понять это как один из этапов процесса ассимиляции.
Тем не менее, существует одно важное различие между такими групповыми категориями, как итальянцы в начале этого века и латиноамериканцы сегодня. Ибо последний обозначает группу расового меньшинства (например, когда мы говорим о «белых, черных и латиноамериканцах»), которая имеет право на те же спорные преимущества — позитивные действия и Закон об избирательных правах, — которые были предоставлены чернокожим американцам. Это групповые заявления экстраординарного и беспрецедентного характера, по поводу которых у американцев есть основания для беспокойства.
Но, опять же, такие групповые претензии являются ответом на условия здесь, в Соединенных Штатах, особенно на стимулы, представленные нашими пост-гражданскими политическими институтами. Чтобы сосредоточиться на одной группе иммигрантов — американцах мексиканского происхождения — я хотел бы отметить, что мексиканцы в Мексике не агитируют за Закон об избирательных правах и позитивные действия. Мексиканцы предпринимают такие усилия только здесь, в Соединенных Штатах, и они делают это потому, что наши институты поощряют их к этому. Возможно, еще важнее то, что такие институты и программы, первоначально созданные в ответ на требования чернокожих американцев, были созданы нашими политическими элитами во имя тех самых либерально-демократических и эгалитарных ценностей, к которым призывает Салинс.
Ассимиляция многомерна
Этот комментарий к трем критериям Салинса приводит к трем основным положениям об ассимиляции. Во-первых, ассимиляция многомерна. На это более тридцати лет назад обратил внимание социолог Милтон Гордон в своем классическом исследовании «Ассимиляция в американской жизни».
Тем не менее, академические и популярные комментаторы продолжают рассуждать о том, будет ли «ассимилироваться» та или иная группа, как если бы ассимиляция была единым последовательным процессом, тогда как на самом деле она имеет несколько разных измерений — экономическое, социальное, культурное и политическое. Даже когда эти различные аспекты ассимиляции признаются, они обычно изображаются как части плавно синхронизированного процесса, который работает в режиме строгой последовательности. В частности, обычно предполагается, что социальная, экономическая или культурная ассимиляция иммигрантов ведет непосредственно к их политической ассимиляции, под которой неизменно подразумевается традиционная этническая политика, которую практиковали европейские иммигранты в начале этого века.
Но, как много лет назад заметили Натан Глейзер и Дэниел Патрик Мойнихан в книге «За пределами плавильного котла», то, что имеет социологический или экономический смысл для группы, не обязательно имеет политический смысл.
Конечно, сегодня то, что имеет политический смысл для иммигрантов, часто противоречит их культурным, социальным и экономическим условиям. Возьмем ситуацию с мексиканскими американцами, этот термин я использую в широком смысле, чтобы включить всех лиц мексиканского происхождения, проживающих в Соединенных Штатах. Как я указывал выше, есть свидетельства того, что американцы мексиканского происхождения испытывают проблемы с экономическим развитием. Тем не менее, есть и другие индикаторы — приобретение англичанами, мобильность жилья, смешанные браки — демонстрирующие, что американцы мексиканского происхождения ассимилируются в социальном, культурном и в некоторой степени даже в экономическом плане. Другими словами, данные о прогрессе мексиканско-американских отношений неоднозначны, и, как я уже говорил, наше понимание лежащей в основе динамики ограничено.
Однако для политического продвижения мексиканско-американские лидеры преуменьшают или даже отрицают признаки прогресса и подчеркивают проблемы своей группы.
В частности, эти лидеры определяют свою группу как расовое меньшинство, которое подвергается той же систематической дискриминации, что и чернокожие американцы. Какой бы прискорбной и вызывающей разногласий ни была эта политическая позиция, ее вряд ли можно назвать иррациональной. На самом деле, это ответ на стимулы наших институтов пост-гражданских прав, которые привели нас к тому, что в нашем политическом словаре есть только один способ говорить о неблагоприятном положении — с точки зрения расы. В результате ирония заключается в том, что, несмотря на то, что мексиканские американцы ассимилируются по разным параметрам так же, как и другие иммигранты, их политическая ассимиляция идет по совершенно другому и вызывающему большие разногласия пути.
Ассимиляция не является необратимой
Второе замечание относительно ассимиляции заключается в том, что это не обязательно необратимый процесс. Быть «ассимилированным» не означает достичь некоего социологического устойчивого состояния.
Или, говоря словами историка Рассела Казала, ассимиляция — это не «билет в один конец в современность». Ассимилированные могут и часто «деассимилируются», если хотите. Я уже приводил пример языка, как лингвистически ассимилированные американцы мексиканского происхождения, говорящие только по-английски, могут вновь заявить о важности испанского языка в своей собственной жизни и в жизни своих детей.
Как заметил социолог Джон Стоун: «Существует диалектика разделения и слияния, характерная для этнической истории большинства эпох». Действительно, ассимиляция — это не просто линейная последовательность, а движение вперед и назад из поколения в поколение. Как лаконично выразился историк Маркус Ли Хансен: «то, что сын хочет забыть, внук хочет помнить». Несмотря на недостатки в качестве точного предсказателя различий между поколениями внутри конкретных этнических групп, основное понимание Хансена остается в силе: процесс ассимиляции является диалектическим.
Речь идет о смешанных браках.
Социологи и неспециалисты одинаково указывают на смешанные браки как на один из самых, если не самый красноречивый показатель социальной ассимиляции. (Я сам сделал это выше, когда подчеркивал свидетельства мексиканско-американской ассимиляции.) Тем не менее, когда мы приводим эти данные для таких целей, мы делаем большие и не всегда оправданные предположения о том, как потомки таких союзов будут идентифицировать себя или будут идентифицированы другие. Например, мы указываем на смешанные браки чернокожих с белыми как на индикатор желаемого слияния рас. И, разумеется, в этом духе дети от некоторых таких браков теперь называют себя не черными или белыми, а многорасовыми. Тем не менее, их число невелико, и факт остается фактом: большинство таких людей склонны считать себя и других черными.
Еще один пример диалектики ассимиляции можно увидеть в результатах проекта Diversity Project, исследовательского проекта Калифорнийского университета в Беркли. Интервьюеры проекта особенно интересовались тем, как студенты из числа меньшинств идентифицируют себя в этническом и расовом отношении до и после прибытия в Беркли.
Несмотря на очевидные различия между группами, поразительно, как много таких учеников описывают себя в старшей школе как настолько ассимилировавшиеся в англоязычной среде большинства, что они не считали себя членами группы меньшинства. Именно в Беркли такие люди начинают видеть себя по-другому.
Особенно поучительно положение американских студентов мексиканского происхождения в Беркли. Хотя в основном они выходцы из рабочего класса, они обычно не говорят по-испански и описываются как продукты «защищенного среднего образования». Одна студентка, которая до Беркли не считала себя «меньшинством» или «мексиканкой», рассказывает о своем удивлении, когда ее представили как «мексиканскую подругу» одноклассника. Другая такая ученица сообщает, что она не знала слова «чикано», когда росла в преимущественно англоязычной общине в Сан-Луис-Обиспо. Другой студент жалуется исследователям из Беркли, что студенческий состав его иезуитской средней школы в Лос-Анджелесе был «изрядно выбелен», что большинство студентов-чикано там говорили «в совершенстве» по-английски и что он и они «в значительной степени ассимилировались.
” Еще один студент, ссылаясь на то, что он американец мексиканского происхождения, описывает себя как «родившегося свыше здесь, в Беркли».
Я поражен тем, что быстрая ассимиляция, которую испытали эти студенты, соответствует тому, что я обнаружил в своих полевых исследованиях на юго-западе. В бедной долине Рио-Гранде, недалеко от мексиканской границы, известный мексиканско-американский врач и активист Демократической партии выразил тревогу по поводу того, что его взрослые дети «думают как республиканцы из Далласа». В баррио Лос-Анджелеса постоянно жалуются, что мексиканские бабушки, которые плохо говорят по-английски, с трудом общаются со своими внуками, которые не говорят по-испански. Я слышал, как молодые американцы мексиканского происхождения постоянно критикуют своих родителей за то, что они воспитали их в неведении об их мексиканском происхождении. Вопреки многому из того, что мы слышим сегодня, для многих, хотя и не для всех, мексиканских американцев социальная и культурная ассимиляция настолько стремительна и стремительна, что результатом часто является негативная реакция, особенно среди молодых и хорошо образованных людей, которые, как студент Йельского университета из Корпуса Кристи, отчаянно хотят вернуть то, что они потеряли или, возможно, даже никогда не имели.
Ассимиляция конфликтна
Третье и последнее замечание, которое я хочу сделать об ассимиляции, заключается в том, что она чревата напряженностью, конкуренцией и конфликтами. Я дал представление об этом, когда ранее сосредоточился на появлении этнических групп как части процесса ассимиляции. Говорим ли мы об итальянцах вчера или об латиноамериканцах сегодня, такая групповая идентичность отчасти свидетельствует об усилиях иммигрантов и их потомков, направленных на то, чтобы обеспечить себе место в Америке. Такие усилия в нашей истории почти всегда вызывали споры. Трудно представить, что они могли быть иными.
Социолог из Стэнфорда Сьюзен Олзак приводит систематические доказательства этого утверждения. Основываясь на своем исследовании 77 американских городов, затронутых иммигрантами с 1877 по 1914 год, Олзак отвергает общепринятое мнение о том, что межгрупповой конфликт вызван сегрегацией. Вместо этого она утверждает, что межгрупповая конкуренция и конфликты являются результатом профессиональной десегрегации.
Другими словами, напряженность вызвана не изоляцией этнических групп, а ослаблением границ и барьеров между группами. Точка зрения Олзака согласуется с выводами Сеймура Мартина Липсета и Эрла Рааба в книге «Политика неразумия». В этом исследовании правого экстремизма Липсет и Рааб сообщают, что антииммигрантский нативизм в Соединенных Штатах в такой же степени связан с социальным напряжением урбанизации и индустриализации, как и с тревогами, связанными с экономическим спадом. Например, как Незнайки 1850-х годов, так и сторонники иммиграционных ограничений 19-го века.20-е годы расцветали в периоды расцвета.
Таким образом, именно в периоды роста у индивидуумов больше возможностей выйти за пределы ранее установленных групповых границ. Но возможности для большего взаимодействия также ведут к большему конфликту. Социолог Курт Левин много лет назад сделал это замечание о последствиях достижений евреев. Историк Джон Хайэм аналогичным образом отметил, что замечательные экономические успехи евреев в Америке после Гражданской войны привели к жесткой социальной дискриминации, с которой они тогда столкнулись.
Совсем недавно политологи Брюс Кэм и Родерик Кивит отмечают, что, хотя заявления об экономической дискриминации неуклонно снижаются от первого ко второму и третьему поколению латиноамериканцев, заявления о социальной дискриминации возрастают. По-видимому, экономический прогресс латиноамериканцев приводит к увеличению социальных контактов с нелатиноамериканцами и, следовательно, к большему количеству поводов для трений. Нам еще раз напоминают, что ассимиляция — это многомерный процесс, в котором успехи в одном измерении могут не соответствовать прогрессу в других.
Находка Каина и Киевита, касающаяся разных поколений, должна напомнить нам, что большая часть того, что вызывает напряженность и конфликты, связанные с ассимиляцией, связана с различными ожиданиями иммигрантов в первом, втором и третьем поколении. Фактический трюизм иммиграционной литературы заключается в том, что реальные проблемы для принимающего общества возникают не у относительно довольного первого поколения, которое сравнивает свое положение с тем, что осталось позади, а у второго и третьего поколений, чьи гораздо более высокие ожидания отражают их воспитание.
в приемном доме своих родителей.
Так, экономист Майкл Пиоре, давно изучающий миграцию, связывает трудовые беспорядки 1930-х годов с устремлениями и недовольством европейских иммигрантов во втором поколении, приехавших в Америку. И эта динамика вряд ли ограничивается иностранными мигрантами. Пиоре также указывает, что бунтовали в городах севера США в 1960-е годы не чернокожие мигранты с Юга, а их дети, то есть второе поколение. В свете вышеизложенного Питер Салинз глубоко ошибается, когда утверждает: «Самая большая опасность, нависшая над Соединенными Штатами, — это межэтнический конфликт, бич почти всех других наций с этнически разнообразным населением. Ассимиляция была секретным оружием нашей страны в разрешении подобных конфликтов до того, как они возникнут… Безусловно, в долгосрочной перспективе Салим прав. Но в краткосрочной и среднесрочной перспективе он ошибается. Как уже должно быть очевидно, ассимиляция новоприбывших и их семей в американское общество обычно приводила к групповой конкуренции и конфликтам.
Более того, сегодняшние политические институты пост-гражданских прав трансформируют неизбежное недовольство, порожденное ассимиляцией, в раскольнические обиды расовых меньшинств.
Ассимиляция или расизация?
Кажется, нам, американцам, очень трудно понять спорный характер ассимиляции. Есть несколько причин нашей коллективной тупости в этом вопросе. С одной стороны, сторонники ограничения иммиграции сосредотачиваются исключительно на борьбе, вызванной массовой иммиграцией на протяжении всей нашей истории. Действительно, рестрикционисты настолько одержимы этим аспектом иммиграции, что упускают из виду, что иммигранты действительно ассимилировались, а нация выжила и даже процветала.
С другой стороны, энтузиасты иммиграции впадают в противоположную крайность. Они сосредоточены исключительно на успешном исходе массовой иммиграции и полностью игнорируют разногласия и разногласия на этом пути. Например, читая Салинса, никогда не узнаешь, что наша история была отмечена неудачами как со стороны иммигрантов, так и против них.
Если уж на то пошло, никто никогда не узнает, что католические школы, которые, по правильному утверждению Салинса, сегодня способствуют ассимиляции, тем не менее изначально были основаны в девятнадцатом веке церковниками, стремившимися воспрепятствовать ассимиляции католиков.
Я хочу сказать, что обе стороны этого спора игнорируют именно то, что я утверждаю, — что ассимиляция и конфликт идут рука об руку. Но есть еще одна причина, по которой нам, американцам, так трудно противостоять этим конфликтам. Как я уже указывал, в сегодняшней пост-гражданской среде проблемы и препятствия, с которыми сталкиваются иммигранты, теперь обычно связывают с расовой дискриминацией. Эта расизация иммиграции коренным образом изменила контуры общественного дискурса. С одной стороны, поскольку общепринятым объяснением любого негативного отношения к иммигрантам является «расизм», многие разумные и справедливые люди, у которых в противном случае могло бы возникнуть искушение не согласиться с энтузиастами иммиграции, отвернулись от этой темы.
С другой стороны, поскольку расизация предполагает наличие общности интересов между чернокожими американцами и иммигрантами, которые являются «цветными людьми», очевидное соперничество и конфликты между чернокожими американцами и иммигрантами (особенно значительным латиноамериканским населением) преуменьшаются, игнорируются или просто отрицаются. . Другими словами, сегодняшняя идеология пост-гражданских прав позволяет нам высокомерно выводить такую групповую конкуренцию и конфликты за рамки — так что они не являются темами, подходящими для серьезного исследования.
Что можно сделать в этой ситуации? Для начала нам нужно выйти за рамки романтики энтузиастов иммиграции, а также мелодрамы иммиграционных паникеров. Нам нужно привнести ощущение реализма в то, как мы думаем об этих проблемах, и противостоять беспорядкам и напряжениям, которые массовая иммиграция накладывает на наше общество, особенно в эту эпоху после гражданских прав.
Я вспоминаю Роберта Парка, чьи исследования этнических и расовых отношений положили начало социологии в Чикагском университете в начале этого века.
Письмо бывшему коллеге после 19-го43 Расовые беспорядки в Детройте, Пак прокомментировал: «Мне не совсем ясно, что я против расовых беспорядков. Я против того, чтобы негры всегда проигрывали».
Вот основные элементы «цикла расовых отношений» Парка, в котором конкуренция и конфликт (а затем приспособление и, наконец, ассимиляция) были неизбежными результатами группового контакта. Несмотря на всю критику, справедливо направленную против точки зрения Парка, она обладала исключительным достоинством реализма.
В отличие от этого, сегодня мы отшатываемся в отчаянии, когда легальные иммигранты лишаются социальных пособий. Или кричим о расизме, когда сотрудники правоохранительных органов свирепо избивают нелегалов. Такие ответы могут быть гуманными и великодушными, но им совершенно не хватает того реализма, о котором я говорю. Действительно ли мы верим, что миллионы бедных, бесправных иммигрантов могут быть включены в динамичную, конкурентную социальную и политическую систему без риска для их интересов? Если это так, то мы имеем неприятное сходство с восторженным, но неосторожным футбольным тренером, который выпускает на поле неопытных игроков с плохой подготовкой и экипировкой, а затем реагирует удивлением и шоком, когда они получают травмы.
Больше, чем просто реализм, Парк дает нам ощущение трагических масштабов иммиграции. Уильям Джеймс, один из учителей Парка, однажды написал, что «прогресс — ужасная вещь». В том же духе Пак сравнил миграцию с войной в ее способности одновременно способствовать индивидуальной трагедии и общественному прогрессу.
Как и на войне, трудно предсказать исход иммиграции, которую мы сейчас переживаем. И именно этого больше всего не хватает в продолжающихся дебатах об иммиграции — реалистичной оценки могущественных сил, с которыми мы имеем дело. В последние годы мы много слышали о пугающем эксперименте, который мы начали с реформы системы социального обеспечения. Тем не менее, наша иммиграционная политика, возможно, представляет собой еще более важный социальный эксперимент — с огромными потенциальными преимуществами, но также и с огромными рисками. Никто из нас точно не знает, как эти миллионы вновь прибывших повлияют на Соединенные Штаты. Простые ответы о компьютерных специалистах и мошенниках в сфере социального обеспечения не помогут нам справиться с масштабностью этой проблемы.
Как и плохо информированные представления об ассимиляции.
[Примечание автора]
Питер Скерри преподает политологию в колледже Клермонт Маккенна. Его книга «Рассчитывая на перепись? Книга «Раса, групповая идентичность и уклонение от политики» была недавно опубликована Институтом Брукингса, где он является старшим научным сотрудником.
Что история говорит нам об ассимиляции иммигрантов
Иммиграция стала решающим — и вызывающим серьезные разногласия — вопросом в Соединенных Штатах. Скептицизм по поводу того, могут ли новоприбывшие ассимилироваться в американском обществе, был главной проблемой на президентских выборах 2016 года и остается постоянной темой публичных дебатов по иммиграционной политике. Этот спор не нов. США переживали неоднократные волны враждебности по отношению к иммигрантам, и сегодняшние опасения часто звучали эхом в прошлом. И сегодня, и в прежние времена многие в этой стране рассматривали иммигрантов как угрозу целостности национальной культуры, опасаясь, что иностранцы среди нас каким-то образом сделают Америку менее американской.
Рассмотрим следующее утверждение: иммиграция «привозит в страну людей, которых очень трудно ассимилировать и которые не обещают ничего хорошего для уровня цивилизации в Соединенных Штатах». Спикером был не Дональд Трамп во время предвыборной кампании, а сенатор от штата Массачусетс Генри Кэбот Лодж в 189 г.1.
Дебаты об иммиграции поднимают фундаментальный вопрос: способны ли иммигранты успешно интегрироваться в американское общество, принимая экономические, социальные и культурные нормы коренных американцев? Или они, вероятно, останутся инопланетным присутствием внутри наших границ еще долго после того, как поселятся здесь? Этот аргумент обычно генерирует больше тепла, чем света. У многих людей есть свое мнение по этому вопросу, но имеется относительно мало эмпирических данных о том, насколько полно и быстро иммигранты ассимилируются в культуру США.
Лия Бустан из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, Кэтрин Эрикссон из Калифорнийского университета в Дэвисе и я попытались заполнить часть этого пробела, изучив иммиграцию в эпоху массовой миграции с 1850 по 1913 год, когда границы США были открыты и 30 миллионов европейцев получили ставки.
переехать сюда. К началу 20 века около 15 процентов населения США родились за границей, что сопоставимо с сегодняшней долей. Если мы хотим знать, как поживают сегодняшние новоприбывшие, мы можем найти важные подсказки, исследуя, что случилось с теми, кто прибыл на наши берега во время величайшего в истории США всплеска иммиграции.
В нашей предыдущей работе по иммиграции мы с соавторами рассмотрели данные о занятости иммигрантов, прибывших в эпоху массовой миграции.[1] Классический нарратив состоит в том, что иммигранты без гроша в кармане работали на низкооплачиваемой работе, чтобы подняться на ноги, и в конечном итоге достигли равенства в навыках и доходах с коренными жителями. Мы обнаружили, что эта история в значительной степени является мифом. В среднем давние иммигранты и коренные жители занимали должности с одинаковым уровнем квалификации и поднимались по служебной лестнице примерно с одинаковой скоростью. Однако мы обнаружили значительные различия. Иммигранты из более богатых стран, таких как Англия или Германия, часто работали в более высококвалифицированных профессиях, чем коренные жители, в то время как выходцы из более бедных стран, таких как Италия или Россия, часто занимались менее квалифицированными профессиями.
Но, независимо от отправной точки, первоначальные разрывы между иммигрантами и туземцами сохранялись на протяжении всей их жизни. Эти выводы содержат полезные данные об опыте иммигрантов на рынке труда США. Но важно подчеркнуть, что даже отстающие в экономическом отношении иммигранты могут успешно ассимилироваться в американском обществе.
Измерение культурной ассимиляции является сложной задачей, поскольку данные о культурных практиках, таких как еда, одежда и акцент, не собираются систематически. Но имена, которые родители выбирают для своих детей, собраны, открывая окно в процесс культурной ассимиляции.[2] Используя 2 миллиона записей переписи 1920 и 1940 годов, мы построили индекс иностранности, показывающий вероятность того, что данное имя будет принадлежать иностранцу или уроженцу страны.
Например, люди с такими именами, как Хайман или Вито, почти наверняка были детьми иммигрантов, в то время как молодые люди с такими именами, как Клэй или Лоуэлл, скорее всего, имели местных родителей.
В этом отношении детские имена являются сигналами культурной идентичности. Дать ребенку имя, звучащее по-американски, — это недорогой с финансовой точки зрения способ идентифицировать себя с американской культурой. Таким образом, мы можем проследить процесс ассимиляции, исследуя изменения в именах, которые иммигранты давали своим потомкам по мере того, как они проводили больше времени в США9.0003
Наш главный вывод заключается в том, что иммигранты, приехавшие в 1900-е и 1910-е годы, чем больше времени они проводили в США, тем меньше вероятность того, что они давали своим детям имена, звучащие как иностранные. Рисунок 1 показывает, что через 20 лет в этой стране исчезла половина разрыва в выборе имени между иммигрантами и коренными жителями. Сдвиг в выборе имени происходил примерно с одинаковой скоростью для сыновей и дочерей, а также среди бедных и богатых семей.
Однако темпы значительно различались в зависимости от страны происхождения. Иммигранты из Норвегии, Швеции и Дании одними из самых быстрых приняли имена, звучащие по-американски, за ними следуют итальянцы и другие выходцы из Южной Европы.
Русские, в том числе многие русские евреи, и финны имели самые низкие темпы ассимиляции на основе имен. Это совпадение имен, выбранных иммигрантами и коренным населением, наводит на размышления о культурной ассимиляции. Но тот факт, что иммигранты не полностью переняли местные модели именования, говорит о том, что многие ценили сохранение особой культурной идентичности.
Имя, звучащее по-американски, было знаком ассимиляции, приносившим реальные экономические и социальные выгоды. Мы рассмотрели записи переписи более миллиона детей иммигрантов с 1920 года, когда они жили в семьях своего детства, до 1940 года, когда они стали взрослыми.
Дети с именами, звучащими менее иностранно, закончили больше лет обучения, заработали больше и с меньшей вероятностью остались без работы, чем их сверстники, чьи имена звучали бы более иностранно. Кроме того, они с меньшей вероятностью вступали в брак с кем-то, родившимся за границей или с иностранным именем. Эти закономерности сохранялись даже среди братьев в одной семье.
Данные свидетельствуют о том, что, хотя имя, звучащее как иностранное, усиливало чувство этнической идентичности, оно могло подвергать людей дискриминации в школе или на работе.
Другие меры подкрепляют картину иммигрантов начала 20-го века, постепенно приобретающих американские культурные маркеры. К 1930 году более двух третей иммигрантов подали заявления на получение гражданства, и почти все сообщили, что немного говорят по-английски. Треть иммигрантов в первом поколении, прибывших незамужними, и более половины иммигрантов во втором поколении женились на супругах, не принадлежащих к их культурной группе.
Эти результаты показывают, что со временем чувство обособленности иммигрантов ослабло, а их идентификация с американской культурой стала сильнее. Постепенное принятие имен, звучащих по-американски, по-видимому, было частью процесса ассимиляции, в ходе которого вновь прибывшие узнавали американскую культуру, брали на себя обязательство пустить корни в этой стране и стали идентифицировать себя как американцы.
Некоторые прибыли с сильным желанием ассимилироваться, но плохо знают, как это сделать. Возможно, они даже не знали, какие имена были распространены в США. Другие, возможно, не заботились об ассимиляции поначалу, но в конце концов почувствовали желание слиться с ними. В обоих случаях со временем они, возможно, начали ориентироваться в доминирующей культуре. с большей легкостью. Их дети, возможно, посещали школы с детьми из других культур и говорили с американским акцентом.
Что это говорит нам о процессе ассимиляции? Мы можем себе представить, что после многих лет жизни в США иммигранты, как и местные жители, становятся фанатами бейсбола, едят гамбургеры и смотрят фейерверки на Четвертое июля. Безусловно, их связи со странами происхождения не стираются. Вместо этого они могут начать считать себя американцами через дефис, но, тем не менее, американцами.
Более того, политика, направленная на принуждение иммигрантов к культурной ассимиляции, может иметь негативные последствия.
Фука (2015) обнаруживает, что немецкие иммигранты в штатах, которые ввели антинемецкую языковую политику во время Первой мировой войны, в ответ выбрали явно немецкие имена, возможно, в знак поддержки сообщества.
Беспокойство по поводу экономических последствий иммиграции идет рука об руку с опасениями, что иммигранты останутся культурно чуждыми среди нас. Вопрос о том, как иммиграция влияет на доход и уровень жизни коренных жителей и какой вклад в экономику США вносят вновь прибывшие, является актуальным вопросом. Мои партнеры по исследованию и я занимаемся изучением этих вопросов. Основываясь на существующей литературе и наших собственных исследованиях, мы предполагаем, что экономическое воздействие иммиграции сегодня может отличаться от воздействия в эпоху массовой миграции.[4] В начале 20 века рабочие, родившиеся за границей, и местные рабочие конкурировали за одни и те же низкоквалифицированные рабочие места, и иммигранты, возможно, снизили заработную плату тех, кто здесь родился.
Сегодня конкуренция между иммигрантами и коренными жителями может быть менее важной, потому что иммигранты, как правило, концентрируются в ограниченном наборе занятий в верхней и нижней части распределения доходов.
К представленным здесь историческим свидетельствам следует относиться с осторожностью. Сегодняшние иммигранты заметно отличаются по этническому происхождению, образованию и роду занятий от тех, кто прибыл в эпоху массовой миграции. За последние полвека США пережили вторую волну массовой миграции с характеристиками, отличающими ее от того, что имело место в конце 19-го и начале 20-го веков.
Современная миграционная волна строго регулируется, отдавая предпочтение тем, у кого есть деньги, образование и навыки, и привлекает мигрантов в основном из Азии и Латинской Америки. Отбор иммигрантов сегодня часто бывает положительным, то есть те, кто приезжает сюда, обладают более высокой квалификацией, чем их соотечественники, остающиеся в странах своего происхождения.
В прошлом иммигрантов иногда отбирали отрицательно, то есть они были менее квалифицированными, чем те, кто остался. Наконец, легальная иммиграция в настоящее время сопровождается большим нелегальным притоком, что усложняет изучение последствий иммиграции.
Предстоит проделать большую работу, чтобы понять культурные и экономические аспекты иммиграции и различия между прошлым и настоящим. Мои коллеги-исследователи и я недавно получили доступ к записям свидетельств о рождении в Калифорнии, что позволит нам сравнить иммигрантов текущего и исторического периодов, чтобы увидеть, похожи ли модели ассимиляции.
В целом уроки эпохи массовой миграции показывают, что опасения иммигрантов, что они не смогут вписаться в американское общество, неуместны. Было бы ошибкой определять иммиграционную политику нашей страны, исходя из убеждения, что иммигранты останутся иностранцами, сохраняя свой старый образ жизни и держась на расстоянии вытянутой руки от господствующей культуры. Ясно видно, что ассимиляция реальна и поддается измерению, что со временем иммигранты становятся похожими на коренных жителей и что новые поколения формируют отчетливую идентичность американцев.
[1] Ран Абрамицки, Лия Платт Бустан и Кэтрин Эрикссон. (2014). «Нация иммигрантов: ассимиляция и экономические результаты в эпоху массовой миграции». Журнал политической экономии. 122(3): 467-506.
[2] Ран Абрамицки, Лия Платт Бустан и Кэтрин Эрикссон. (2016). «Культурная ассимиляция в эпоху массовой миграции». Рабочий документ и ссылки в нем.
[3]Василики Фука. (2015). «Ответная реакция: непреднамеренные последствия языкового запрета в школах США после Первой мировой войны». Рукопись.
[4] Ран Абрамицки и Лия Платт Бустан. (2016а). «Иммиграция в американской экономической истории». Рабочий документ NBER № 21882 и ссылки в нем.
Просмотреть этот аналитический обзор
Что такое культурная ассимиляция? | Карьера в области прав человека
Ассимиляция означает включение новых вещей в систему. Об ассимиляции чаще всего говорят в контексте «культурной ассимиляции», когда группам иммигрантов предлагается «принять культуру, ценности и социальное поведение принимающей страны».
Это означает избавление или сокрытие аспектов своей культуры, включая определенные продукты питания, одежду, язык, религиозные традиции и т. д., с которыми принимающая нация незнакома. Сторонники ассимиляции утверждают, что она создает более сплоченную культурную идентичность, уменьшает культурные конфликты и помогает иммигрантам получить больше социальных и экономических возможностей. В этой статье мы обсудим теоретические модели ассимиляции, а также то, как ассимиляция может выглядеть на практике. Правы ли сторонники ассимиляции в своих утверждениях или ассимиляция ведет к дискриминации и культурному разрушению?
Культурная ассимиляция существует с тех пор, как люди переезжали с места на место. В статье 2018 года на ThoughtCo доктор Ники Лиза Коул описывает, как социологи в США впервые начали разрабатывать теории ассимиляции в начале 20 века. На основе их работы были разработаны три теоретические модели ассимиляции:
Классическая и новая
Эта первая модель охватывает идею США как плавильного котла.
Он представляет ассимиляцию как линейный процесс, в котором каждое поколение становится все более и более похожим на доминирующую культуру. В то время как дети иммигрантов могут сохранять некоторые традиции своих родителей, их дети (и дети после них) с большей вероятностью утратят элементы культуры своих бабушек и дедушек. В конце концов, все разделяют одну и ту же культуру. Эта теория не лишена критики. Его назвали «англо-конформистским». Это также работает только в том случае, если основная, доминирующая культура является чем-то, что легко определить.
Расовое/этническое неблагополучие
Эта теория описывает ассимиляцию как процесс, который варьируется в зависимости от таких факторов, как раса, этническая принадлежность и религия. В зависимости от того, откуда человек, ему может быть довольно легко ассимилироваться, но для других (обычно небелых иммигрантов) расизм и ксенофобия могут значительно усложнить его. Изучение языка и приверженность господствующим культурным ценностям не помогут иммигрантам, сталкивающимся с усилением дискриминации.
Существуют серьезные личные и социальные последствия, когда одни группы находятся в привилегированном положении, а другие находятся в невыгодном положении.
Сегментированная ассимиляция
Модель сегментированной ассимиляции утверждает, что разные группы иммигрантов ассимилируются в разные части общества. Такие факторы, как социально-экономический статус, определяют, к какому разделу имеет доступ иммигрант, когда он прибывает в принимающую страну. Есть разные пути, по которым может идти человек. Некоторые следуют классической модели ассимиляции, в то время как другие в конечном итоге ассимилируются с более бедными слоями общества, что приводит к меньшему количеству возможностей. Социологи также изучают третий путь, когда человек сохраняет многие свои культурные ценности и традиции, успешно ассимилируясь экономически. Социологи, ориентирующиеся на сегментированную модель, склонны изучать иммигрантов во втором поколении.
Ассимиляция на практике Как показывают модели, ассимиляция является сложной темой.
На практике ассимиляция часто происходит естественным образом, когда люди приспосабливаются к новому месту, а их дети растут в окружении другой культуры. Однако у ассимиляции есть и коварная история. Во многих местах коренные жители и иммигранты подвергались насильственной ассимиляции. Ассимиляция также часто неотделима от представлений о расе и «другом». Вот два примера темной стороны ассимиляции:
Канада: школы-интернаты и культурный геноцид
Когда европейцы поселились в Канаде, они считали себя выше во всех отношениях. Чтобы «спасти» и «цивилизовать» коренное население, европейцы приступили к многовековому проекту, имевшему катастрофические последствия. Они смотрели на Соединенные Штаты как на источник вдохновения и создали систему школ-интернатов в 1880-х годах. В 1920 году для детей коренных народов стало обязательным посещать школы-интернаты; у них не было других законных вариантов. Заявленное убеждение заключалось в том, что, если не заставить ассимилироваться, коренные народы — и Канада в целом — никогда не будут процветать.
Школы принуждали к ассимиляции, коротко подстригая детей, одевая их как европейцев и разрешая только английский язык. Они даже держали братьев и сестер отдельно, поддерживая последние связи с семьей и культурой. Дети подвергались физическому, эмоциональному и духовному насилию, а также недоеданию и плохому медицинскому обслуживанию. Между 1883-19 гг.97, более 150 000 детей были вырваны из своих домов.
Последняя школа-интернат не закрывалась до 1996 года, а это значит, что многие выжившие до сих пор живы. В 2015 году Комиссия по установлению истины и примирению выпустила 6-томный окончательный отчет. Он пришел к выводу, что система школ-интернатов была попыткой «культурного геноцида». Можно легко утверждать, что система также пыталась провести буквальный геноцид. Массовые захоронения обнаружены во многих школах. В 2021 году Tk’emlúps te Secwépemc First Nation сообщила, что георадар выявил около 200 потенциальных мест захоронения в бывшей школе-интернате Камлупс. Кампания Канады по ассимиляции была представлена как полезная для коренных народов, но все, что она сделала, это разрушила культуру, нанесла травму и убила детей.
Канаде по-прежнему приходится расплачиваться за нарушения прав человека.
Соединенные Штаты: американцы азиатского происхождения и парадокс «образцового меньшинства»
История азиатов в Америке раскрывает парадоксальный характер ассимиляции в Соединенных Штатах. Хотя американцев азиатского происхождения часто считают «образцовым меньшинством», их также считают «неассимилируемыми». В 19 веке большая часть антиазиатской дискриминации была направлена на китайских иммигрантов, прибывших в США в 1850-х годах. Считаясь дешевой рабочей силой, они получили работу садовников, прачечных и железнодорожников, которые строили Трансконтинентальную железную дорогу. Враждебность по отношению к американским рабочим китайского происхождения достигла пика в 1882 году, когда Конгресс принял Закон об исключении китайцев. В 1943 Закон Магнусона отменил исключения, хотя ежегодно разрешал только 105 иммигрантам из Китая. В лекции 2012 года «Азиаты в Америке: парадокс «образцового меньшинства» и «вечного иностранца»» д-р Мин Чжоу описывает, как до Второй мировой войны американцы относились к иммигрантам из Азии в резко негативном свете, называя их «подлыми».
иностранцы со странной едой и культурой. Азиатские мужчины считались женственными или даже детскими из-за их причесок, одежды и работы в исторически «женских» сферах, таких как прачечная и работа в ресторане. Дискриминация американцев японского происхождения достигла своего пика во время Второй мировой войны с интернированием. Доктор Чжоу указывает на это время как на происхождение «образцового меньшинства», поскольку американцы китайского происхождения работали, чтобы доказать свою лояльность США и дистанцироваться от американцев японского происхождения.
Во время движения за гражданские права модельный миф меньшинства полностью сформировался. Американцы азиатского происхождения внезапно стали примерами «успешной ассимиляции». Их поздравляли как трудолюбивых, послушных и лояльных, их противопоставляли чернокожим американцам. Социолог Уильям Петерсен особенно похвалил американцев японского происхождения, а чернокожих назвал «проблемными меньшинствами». Образцовый миф о меньшинствах не только разделяет группы меньшинств, но и объединяет всех жителей азиатских и тихоокеанских островов.
Он стирает и историю, и нынешние предрассудки. В статье 2021 года, опубликованной в Sociology Compass, сделан вывод о том, что, хотя статус американцев азиатского происхождения «резко улучшился», COVID-19Пандемическая волна антиазиатского расизма и «инакомыслия» показала, насколько тонка грань между «образцовым меньшинством» и «иностранцем». Из-за расовой принадлежности не имеет значения, насколько хорошо американцы азиатского происхождения соответствуют текущим стандартам ассимиляции. Они по-прежнему сталкиваются с дискриминацией и насилием со стороны тех, кто считает их по своей сути «другими». Когда это удобно, их успешная ассимиляция используется против других групп. Это лучшее, что мы можем ожидать от ассимиляции как социальной концепции? Или пора покончить с ассимиляцией?
Полная ассимиляция необходима только в том случае, если доминирующая культура требует конформизма для достижения успеха и если уподобление доминирующей культуре полезно.
Как мы видим на примерах канадских школ-интернатов и американцев азиатского происхождения, требование соответствия тесно связано с принудительной ассимиляцией, а успешная ассимиляция связана с представлениями о расе. С другой стороны, полное отсутствие ассимиляции может привести к социальной изоляции, потере экономических возможностей и другим проблемам. Есть ли другой способ?
Согласно Psychology Today, бикультурализм — это «личное сочетание культурного наследия и жизненного опыта». Вместо сочетания двух культур или чувства культурного разделения бикультурализм можно представить как «примирение» культур. Сет Шварц, профессор общественного здравоохранения, считает, что бикультурализм приводит к более высокой самооценке, меньшему беспокойству, меньшей депрессии и лучшим семейным отношениям. У полностью ассимилированных людей результаты хуже. Это известно как «парадокс иммигрантов». Вместо полной ассимиляции можно интегрировать элементы нескольких культур и создать что-то уникальное, что удовлетворит каждого человека.
Если бы вы спросили людей, планирующих перейти в новую культуру, большинство из них, вероятно, предпочли бы бикультурализм, если бы знали, что им будут рады. Однако во многих местах не хотят, чтобы иммигранты сохраняли свою культурную самобытность, или, по крайней мере, в принимающей стране есть конкретные правила относительно того, что приемлемо, а что нет. Страна может приветствовать новые виды еды, которую привозит группа иммигрантов, но проводить черту на религиозных обрядах этой группы. Чем больше очередей, тем менее гостеприимным себя чувствует человек и тем меньше вероятность того, что он захочет сохранить какую-либо свою культурную идентичность. Может показаться, что легче избавиться от прошлого и полностью ассимилироваться, несмотря на цену. Чтобы бикультурализм был возможен, страны должны его принять. Это должно быть намеренно. Необходимо бороться с расизмом, ксенофобией и другими видами дискриминации. Различные культуры должны цениться и поддерживаться.
