Слово умолчание — синонимы по словарю
Главная
Найдено 6 синонимов. Если их недостаточно, то больше можно найти, нажимая на слова.
Значение слова умолчание – (анг. default) ср. 1) Процесс действия по знач. глаг.: умолчать. 2) То, что умышленно осталось невысказанным, недосказанным. 3) Служащий для усиления выразительности речи стилистический прием, при котором выражение мысли остается незаконченным, ограничивается намеком; ф
Морфологический разбор слова умолчание | |
| Часть речи | Имя существительное |
| Морфологические признаки |
|
| Варианты грамматических значений |
|
| Падеж | Единственное число | Множественное число |
|---|---|---|
| Именительный | умолчание | умолчания |
| Родительный | умолчания | умолчаний |
| Дательный | умолчанию | умолчаниям |
| Винительный | умолчание | умолчания |
| Творительный | умолчанием | умолчаниями |
| Предложный | умолчании | умолчаниях |
Слово ❝умолчание❞ в русской литературе
Это-то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства
Толстой Лев Николаевич “Война и мир.
Том 4“
Все это были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она все-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело
Толстой Лев Николаевич “Воскресение“
(Продолжительное умолчание и решительная осечка)
Достоевский Федор Михайлович “Идиот“
Но пусть – это так, – всё дело в том, что эта цель исключает всякое умолчание. Окошко открыто, и в него из сада непрерывной волной льётся в комнату шелест и запах сирени и яблонь
Горький Максим “Изложение фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца“
Потом он, с глазу на глаз, упрекал меня в склонности к юдофобству, но я отвёл упрёки, сказав, что его умолчание о евреях замечено не только мною, а всеми товарищами
Горький Максим “Карамора“
Однако в самом умолчании о младшей сестре крылось многое
Катаев Валентин Петрович “Кладбище в Скулянах“
Однажды, от нечего делать, мы решили проследить, кто такая на самом деле таинственная и прекрасная Степанида, о которой Петр Илиодорович с многозначительной мимикой и красноречивыми фигурами умолчания говорил нам в продолжение целого месяца
Куприн Александр Иванович “Локон“
Жизнь спустя горячо приветствую такое умолчание матери
Цветаева Марина Ивановна “Мой Пушкин“
Спрашиваю себя, вполне ли я освободился от тщеславия, и казалось мне, вполне; но, вспоминая боль, когда меня ставят в один ряд с пошляками, вспоминал обиды умолчания и т
Пришвин Михаил Михайлович “Мы с тобой: Дневник любви“
И в этом умолчании Буланину чудилось присутствие того же загадочного, таинственного, что так тянуло его к Сысоеву за вечерним чаем
Куприн Александр Иванович “На переломе (Кадеты)“
– Да, мы о многом не пишем, не говорим… – Фигура умолчания, – снова, как эхо, отозвался голос
Серафимович Александр Серафимович “Обед“
§ 4.
Детализированное изображение и суммирующие обозначения. Умолчания. Теория литературы§ 4. Детализированное изображение и суммирующие обозначения. Умолчания
Художественно воссоздаваемая предметность может подаваться обстоятельно, детализированно, в подробностях или, напротив, обозначаться суммирующе, итогово. Здесь правомерно воспользоваться терминами кинематографистов: жизненные явления воспроизводятся либо «крупным планом», либо «общим планом». Распределение и соотнесенность крупных и общих планов составляют весьма существенное звено построения литературных произведений.
Дополняя сказанное Набоковым) заметим, что за пределами «мелочей», подробностей, деталей находятся не только впрямую формулируемые писателем обобщения, но и краткие «итоговые» сообщения о каких-то фактах, остающихся как бы на периферии произведения.
Примеров тому нет числа. Вспомним хотя бы описание в «Вишневом саде» парижской жизни Раневской (монолог Ани в первом акте) или торгов, на которых был продан сад (слова Лопахина в третьем действии).
Детализированные картины, играющие, как правило, главную, решающую роль в литературном творчестве, могут строиться по-разному. В одних случаях писатели оперируют развернутыми характеристиками какого-либо одного явления, в других — соединяют в одних и тех же текстовых эпизодах разнородную предметность. Так, И. С. Тургенев, а еще более И.А. Гончаров были весьма склонны к неторопливому и обстоятельному живописанию интерьеров, пейзажей, наружности героев, их разговоров и душевных состояний, сосредоточиваясь то на одних, то на других сторонах воссоздаваемой реальности, вспомним обстоятельную портретную характеристику Обломова и описание его спальни в начале романа или тургеневские пространные пейзажи.
Иначе подается изображенное в чеховской прозе, немногословной, компактной, отмеченной динамизмом и стремительностью переходов от одних предметов к другим.
«У Чехова, — заметил Л.Н. Толстой, — своя особенная форма, как у импрессионистов. Смотришь, человек будто без всякого разбора мажет красками, какие попадаются ему под руку, и никакого как будто отношения эти мазки между собой не имеют. Но отойдешь на некоторое расстояние, посмотришь, и в общем получается цельное впечатление. Перед вами яркая, неотразимая картина»[656].
Литература XX в. опирается главным образом не на традиционную «перечислительную» детализацию в духе Тургенева и Гончарова (в этой связи уместно вспомнить также О» де Бальзака, Э. Золя), а на ее свободную, компактную и динамичную «подачу», характерную для Чехова.
Рубеж XIX–XX вв. ознаменовался сдвигом в сфере «распределения» суммирующих обозначений и детализованных картин. Традиционно на авансцену произведений выдвигались подробности событийного ряда: поворотные моменты в жизни героев. А все остальное (психологические состояния людей, окружающая их обстановка, течение будничной жизни с ее мелочами) оставалось на периферии: либо давалось вскользь, либо сосредоточивалось в начальных эпизодах произведения ( экспозициях).
Картина ощутимо изменилась у Чехова, в частности — в его пьесах, где, как показал А.П. Скафтымов, резкие сдвиги в жизни персонажей лишь констатируются, а в подробностях подается повседневность с ее эмоциональным тонусом. Здесь, по словам ученого, «вопреки всем традициям, события отводятся на периферию как кратковременная частность, а обычное, ровное, ежедневно повторяющееся составляет главный массив, основной грунт всего содержания пьесы»[657].
Аналогичное — в прозе И.А. Бунина. Так, в рассказе «Сны Чанга» горестная история капитана, неурядицы и катастрофы его семейной жизни поданы пунктирно, немногочисленными вкраплениями в текст, который в основном слагается из описаний природы в виде снов-воспоминаний и впечатлений Чанга, собаки капитана.
За рамками детализированного изображения находятся не только беглые и суммарные характеристики, но и всевозможные 
Умолчания имеют разный характер. В ряде случаев за ними следуют прояснение и прямое обнаружение дотоле скрытого от героя и/или читателя — то, что издавна именуется узнаванием[658]. Так, в последнем романе Ф.М. Достоевского с помощью этого приема подано убийство Федора Павловича Карамазова. На какой-то промежуток времени автор обрекает читателя на ложное мнение, что убийцей является Дмитрий (с того момента, как Митя, увидев в окне отца, выхватил из кармана пестик, и вплоть до того эпизода, когда Смердяков сообщает Ивану о совершенном им преступлении).
Узнавание может завершать воссоздаваемый ряд событий. Такова, например, трагедия Софокла «Эдил-царь», в финале которой герой узнает, что он невольно стал убийцей собственного отца. В ряде романов и повестей, новелл и комедий узнавание, напротив, знаменует счастливую развязку. Так, герои пушкинской «Метели», Бурмин и Марья Гавриловна, узнают (одновременно с читателем), что они обвенчаны и давно являются мужем и женой; об этом — последние фразы повести.
Но умолчания могут и не сопровождаться узнаваниями, оставаясь пробелами в ткани произведения, художественно значимыми недоговоренностями, а порой — неразрешимыми загадками, тайнами. Таковы пропущенные строфы в «Дон-Жуане» Байрона, в «Евгении Онегине» Пушкина; нередки недомолвки в стихах Ахматовой. Вот последние строки ее стихотворения «В этой горнице колдунья…», посвященного вдове М.А. Булгакова:
Я сама не из таких,
Кто чужим подвластен чарам,
Я сама… Но, впрочем, даром
Тайн не выдаю своих.
Пробелам родственно то, что составляет подтекст. Это — предметно-психологическая данность, лишь угадываемая в словах, которые составляют текст произведения. Представления о подтексте сформировались на рубеже XIX–XX вв. Суть этого явления под названием «второй диалог» была осмыслена в статье М. Метерлинка «Трагизм повседневной жизни».
Подтекст неизменно присутствует в пьесах Чехова, где, по словам К.С. Станиславского, действующие лица нередко думают и чувствуют не то, что говорят[659]. Литературное изображение в ряде случаев оказывается подобным айсбергу: автор «может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом»[660]. В подтекст, как правило, «уходит» то, что связано с внутренней жизнью персонажей и лирических героев, с ее глубочайшими, потаенными пластами. Его сферу составляет главным образом «тайнопись» человеческой души.
Иного рода недомолвками являются легкие, порой едва приметные касания серьезных, злободневных тем и тех мыслей, которые небезопасно выражать открыто. Это всяческие аллюзии (намеки на реалии современной общественно-политической жизни, делаемые, как правило, в произведениях об историческом прошлом). «Ходить бывает склизко/По камешкам иным,/ Итак, о том, что близко,/Мы лучше умолчим» — этими словами А К.
Толстой обрывает свой рассказ о русских царях в стихотворении «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», давая понять читателю, что шутливо-саркастические картины прошлого имеют сугубо современный смысл.
Аллюзиям сродни то, что с легкой руки М.Е. Салтыкова-Щедрина именуется эзоповым языком. Это — особого рода тайнопись, уберегающая произведения (в основном сатирические) от цензурного запрета. Так, Н.А. Некрасов наименовал «Вестминстерским аббатством родины твоей» (это аббатство было местом захоронения лучших людей Англии) российскую Сибирь. Нечто от эзопова языка ощутимо в трагических «Стансах» (1935) О.Э. Мандельштама:
Подумаешь, как в Чердыни-голубе,
Где пахнет Обью и Тобол в раструбе,
В семивершковой я метался кутерьме!
Клевещущих козлов не досмотрел я драки:,
Как петушок в прозрачной легкой тьме…
Предмет, о котором идет речь, здесь не назван. Но слово «тюрьма» ясно ощутимо благодаря его фонетическим подобиям («кутерьма», «тьма»).
Распределение «крупных» и «общих» планов, соотнесенность сказанного впрямую и недосказанного (или умалчиваемого) — весьма существенное средство расстановки писателем нужных ему акцентов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Изображение в литературе человека и окружающего его мира
Изображение в литературе человека и окружающего его мира Вы уже знаете, что в любой книге заключен целый художественный мир, созданный воображением автора. Известно вам и то, что мир этот условный, не только похожий на окружающую человека действительность, но и
Изображение человека в литературе европейского классицизма XVII века
Изображение человека в литературе европейского классицизма XVII века
Новые литературные идеи эпохи Возрождения не могли воплотиться в реальную жизнь.
Разочарование в учениях гуманистов приводит к весьма существенным изменениям в изображении классицистских
Изображение человека в литературе европейского Просвещения
Изображение человека в литературе европейского Просвещения Эпохой Просвещения называют XVIII век. Эта эпоха тесно связана с классицизмом XVII века, и многие писатели-просветители были тоже классицистами. Но создаваемые ими характеры имели свои отличия. Просветители
Изображение в литературе противоречивости человеческого характера
Изображение в литературе противоречивости человеческого характера В конце XVIII века в общественной мысли Европы происходит знаменательное открытие. Люди начинают по-новому воспринимать противоречия, окружающие человека в повседневной жизни и скрывающиеся в глубине
ИЗОБРАЖЕНИЕ ДУХА СВЯТОГО
ИЗОБРАЖЕНИЕ ДУХА СВЯТОГО
Не менее сложными для христианской церкви оказались поиски изображения третьего лица святой троицы — духа святого.
После длительных и жарких споров богословы пришли к выводу, что святого духа должно изображать в виде голубя. Понятно, что
14. Женское изображение, несущее угрозу
14. Женское изображение, несущее угрозу Ясно вместе с тем, что женское изображение, таящее в себе неведомые силы, может быть не только благостным, но и страшным. Еще в 1830 г., т. е. за много лет до знаменитой «Венеры Илльской» Мериме, в ЛГ выходит перевод новеллы Ожера[1109]
23. Сатирическое изображение правящих кругов в сказках Салтыкова-Щедрина
23. Сатирическое изображение правящих кругов в сказках Салтыкова-Щедрина Было бы несправедливо ограничить всю проблематику сказок Салтыкова-Щедрина описанием противостояния крестьян и помещиков и бездеятельности интеллигенции. Находясь на государственной службе,
Роль молчания в художественной литературе
Этот контент содержит партнерские ссылки.
Когда вы покупаете по этим ссылкам, мы можем получать партнерскую комиссию.
Молчание — это инструмент, который использовался в литературе для усиления эмоций, увеличения напряженности или драматизма, а также для того, чтобы персонаж мог стать самим собой. В художественной литературе молчание часто важнее действия. Частное созерцание и преднамеренные пробелы, оставленные на страницах, говорят громче, чем когда-либо может сказать тысяча слов.
Джумпа Лахири Местонахождение приправлен долгим молчанием. Рассказчик средних лет живет тихой жизнью. Моменты, которые она проводит с самой собой, для нее гораздо предпочтительнее, чем физическое присутствие ее друзей. Тишина здесь не отмечена одиночеством. Они омолаживают и помогают рассказчику жить собственной правдой. Время от времени она сталкивается со старыми любовниками во время походов за продуктами, а иногда навещает свою мать, которая не приносит ей утешения. В отличие от матери, она не скована оковами безрадостного замужества, но, вероятно, унаследовала от матери свое одиночество и молчание.
Она спит с включенным светом, заказывает еду на одного и в определенные дни с трудом встает с постели. Лахири не пытается заполнить паузы, поскольку они представляют собой городское одиночество, в котором живет наш рассказчик. Здесь тишина рассказчика — это медитация на то, чтобы иметь и удерживать себя такой, какая она есть.
«Волны » Вирджинии Вульф — это роман, в котором тишина переплетена с характеристикой Бернарда. Тишина кофейной чашки и стола привлекает его. Он сравнивает себя с «одинокой морской птицей, которая раскрывает крылья на колу». Он желает вечно сидеть в тишине с неодушевленными предметами.
В Остаток дня Кадзуо Исигуро проливает свет на сожаления стареющего дворецкого Стивенса через все то, что он не озвучивает. Его разочарование и потери лучше переданы через все, что Стивенс не может выразить словами для читателей. Тишина утяжеляет его одинокое существование, поскольку мы видим, как он сознательно отвергает дружбу и любовь. Все, что осталось недосказанным, выдвигает на первый план реальность, в которой он живет.
Используя тишину как сюжетный ход, Исигуро дает читателям возможность поразмышлять над событиями своего романа.
Арундати Рой Бог мелочей позволяет читателям впитать напряжение всего, что разворачивается в тишине. Короткие фразы, такие как «молчание проскользнуло, как молния» и «детство выскользнуло на цыпочки», раскрывают больше о многих жизнях и личностях персонажей, чем длинные абзацы. Через пустое пространство и намеренную экономию слов Рой призывает читателей прочитать комнату и прийти к своим собственным выводам. Тишина не кладет все на тарелку для читателя. Скорее, читатели должны проникнуть в тишину, не только почувствовать ее, но и проанализировать ее, чтобы понять ее последствия. Молчание в этом романе не только добавляет больше глубины и определенности персонажам, но и становится средством, с помощью которого Рой стимулирует воображение читателей и делает их активной частью своей истории.
Minor Detail Адании Шибли в переводе Элизабет Жакет сочетает в себе тишину и движение.
Роман с минимальным диалогом, Шибли рассказывает о тишине, которая формирует контуры земли и диктует условия израильской оккупации в Палестине. Точно так же, как молчание Шахерезады оказалось бы для нее катастрофой в «Тысяче и одной ночи» , молчание, навязанное гражданам Палестины, разрушительно и ядовито.
Шибли запечатлел тишину истории перед лицом угнетения женщин. Она усилила молчание вокруг преступления изнасилования и убийства молодой девушки израильскими солдатами, не предприняв никаких попыток говорить от ее имени или давать ей голос. Вместо этого она придумывает другого женского персонажа, который годы спустя становится одержим смертью девушки. Вторая часть этого романа представляет собой повествование о поисках одной женщиной того, что именно произошло в жизни убитой девушки, что осталось недокументированным в истории. В конце концов, читатели понимают, что истинные истории никогда не встречаются в истории, а скорее в тишине, которую история пытается нам навязать.
В художественной литературе недосказанное не остается таковым. Они принимают форму и формируются нетрадиционными способами, проявляясь во вздохах, взглядах и тому подобном. Это дает нам полную картину и помогает читателям выйти за рамки истории. Язык часто является слишком несовершенным средством, чтобы правильно изобразить смехотворно запутанное, но в высшей степени впечатляющее человеческое состояние.
Сила молчания в художественной литературе
Молчание — это инструмент, который писатели-фантасты могут использовать с большим успехом. Заставляя персонажа замолчать в острый момент, эмоции усиливаются; прерывание действия тишиной может усилить драму; позволяя персонажу обитать в пространстве, лишенном действия, дает тайм-аут и возможность для размышлений. Примеры тишины в литературных произведениях можно найти у таких авторов, как Кадзуо Исигуро, которые делают акцент на тишине как на средстве создания персонажа, а атмосферу важнее сюжета и действия.
В завораживающем произведении Исигуро «: Остаток дня » (1989) стареющий дворецкий Стивенс «показывает» читателю свои сожаления гораздо точнее через вещи, которые он не может рассказать. То, что осталось недосказанным, рисует реальность: его разочарование, его потери и его одинокое существование, которое сознательно отвергало товарищеские отношения и любовь.
Картина может передать тишину таким же навязчивым способом, чтобы вызвать отклик у зрителя. На картине Форда Мэдокса Брауна 1855 года (вверху) «Последний из Англии» на заднем плане хаотичное действие и свирепый ветер, но видение молчаливой пары на переднем плане с их неподвижными взглядами передает глубокую чувство напряжения.
Суть персонажа художественной литературы не обязательно раскрывать в диалогах или длинных описательных пассажах; иногда молчание рассказывает (показывает) читателю больше о персонаже. Молчание — это средство предоставления пространства в повествовании, чтобы читатели могли подумать о том, что только что произошло.
В книге «Бог мелочей » (1997) автор Арундати Рой дает читателям возможность впитать атмосферу и напряженность ключевых моментов повествования через стаккато-паузы или долгие паузы. Например:
Инспектор задал свой вопрос. Рот Эсты сказал «да».
Детство выскользнуло на цыпочки.
Тишина скользнула как молния.
Кто-то выключил свет, и Велютта исчез.
Короткие предложения раскрывают так много всего в нескольких словах. Затем есть пробел, чтобы у читателя было время обдумать откровение и его возможные последствия. Не только тишина, но и свет выключен.
Роман Джейн Остин Мэнсфилд Парк (1814) полон тишины и отсутствия. Фанни Прайс, «тихий аудитор всего», обретает моральную силу благодаря молчаливому наблюдению. Молчание Фанни движется от молчания, созданного ее жалким страданием покорности, к жизни бедной родственницы, к молчанию, которое является средством обретения острого восприятия себя и мира вокруг нее. Когда Мэри Кроуфорд говорит о корыстной любви своего брата к Фанни, рассказчик говорит нам: «Фанни не могла не улыбнуться, но ей нечего было сказать».
В романе Вирджинии Вульф « Волны » (1931) Бернар жаждет тишины и одиночества:
«Насколько лучше молчание; кофейная чашка, стол. Насколько лучше сидеть в одиночестве, как одинокая морская птица, расправляющая крылья на колу. Позволь мне вечно сидеть здесь с голыми вещами, с этой кофейной чашкой, с этим ножом, с этой вилкой, с вещами сами по себе, а я — это я сам». 1635 г., Метрополитен, Нью-Йорк
Это напоминает натюрморты с полупустыми стаканами, использованной посудой и остатками еды, которые вызывают в памяти безмолвные последствия серьезной встречи; зритель может только представить, что могли сказать или не сказать ушедшие люди. Я вспоминаю сюрреалистический опыт бесшумной прогулки по дому Денниса Северса в Восточном Лондоне, который был превращен в дом-музей восемнадцатого века, где неодушевленные предметы были расставлены так, как будто обитатели только что покинули комнату — возникает молчаливое замешательство. между натюрмортом и воспроизведением движущегося «пейзажа».
Я чувствовал себя героем, идущим по лабиринту, населенному призраками. Писатели-фантасты могут создать аналогичную атмосферу и связанную с ней драму, включив сцены безмолвных воспоминаний о жилом пространстве после того, как человеческий шум был удален.
15 апреля этого года в готическом парижском соборе Нотр-Дам вспыхнул пожар, который вернул меня во времена, когда я стоял в пещеристых соборах и церквях по всей Европе, наслаждаясь покоем и неторопливостью человеческой деятельности. Я вспоминаю Ламберта Стретера, главного героя романа Генри Джеймса « Послы » (1903), сидящего в уединении Нотр-Дам де Пари.
Это был не первый раз, когда Стрэтер сидел в одиночестве в большой сумрачной церкви, и уж тем более не в первый раз, когда он отдавал себя, насколько позволяли условия, ее благотворному действию на его нервы. [. . .] Он прошел по длинному сумрачному нефу, сел в великолепном хоре, остановился перед загроможденными часовнями восточного конца, и могучий монумент наложил на него свое очарование.
[. . .] Справедливость была снаружи, в жестком свете, и несправедливость тоже; но один так же отсутствовал, как и другой, в воздухе длинных проходов и сиянии многочисленных алтарей.
«Вампир из Нотр-Дам», пластина девять из Le Long de la Seine et des Boulevards (1890/1910), Луи Огюст Лепер, опубликовано А. Демуленом. Художественный институт Чикаго
Мы живем в обществе, которое превозносит экстравертов. Действия и слова часто ценятся больше, чем тихое, уединенное созерцание. Одни из самых сильных сцен в повествованиях — это когда персонажи хранят молчание или обитают в местах, которые удаляют их от шума. Молчание в поворотные моменты не только дает персонажу время для размышлений, но и стимулирует воображение читателя — не все может быть или должно быть известно. Иногда то, что осталось недосказанным, обладает самой убедительной силой.
Оценки рукописей
Если вы хотите получить оценку своего неопубликованного романа, будь то полная рукопись или незавершенная работа, пожалуйста, обратитесь к моей странице Оценки рукописей , чтобы ознакомиться с моим графиком оплаты.
