Дискурсивное мышление это: Дискурсивное Мышление | это… Что такое Дискурсивное Мышление?

Психология и педагогика 5 (стр. 25 из 125)

Язык и фиксируемые в нем понятия об объектах, их свойствах и отношениях между ними, развиваясь вместе с понятиями, в свою очередь оказывают влияние на восприятие человеком мира и на процесс классификации явлений. Более под­робно об этом мы поговорим в разделе о языке и сознании.

Наиболее развитой формой мышления, осуществляемого посредством язы­ка, является рассуждение — дискурсивное мышление (от лат. discursus

— рас­суждение, довод). Дискурсивное мышление представляет собой цепь суждений, элементами которой являются понятия, и в конце которой появляется новое суждение, являющееся производным от предыдущих. Дискурсивное мышление воз­можно только с использованием языка в качестве его сред­ства. Рассуждающее мышление развивается по так называе­мым логическим законам, правилам, при соблюдении кото­рых новое суждение или

Дискурсивное мышление представ­ляет собой цепь суждений, элемента­ми которых являются понятия и в конце которой появляется новое суждение, являющееся произ­водным от предыду­щих.

вывод в большей мере обладает предсказательной силой, чем при их нарушении. Правиль­ность логического вывода зависит, однако, не только от пра­вильного выполнения логических операций, но от ряда дру­гих условий, в частности от исходных суждений, истинность которых определяется содержанием используемых понятий, личным и обще­ственным опытом, существующим в форме убеждений, в том числе и иррацио­нальных. Функция дискурсивного мышления заключается в доказательстве самому себе и другим верности вывода или принимаемого решения, предшествующего какому-то действию или деятельности, при помощи ссылки на логи­ческую правильность рассуждений. Двумя способами дискурсивного мышления являются индукция и дедукция.

Индукция — это движение мысли в процессе рассуждения от частных суждений к общему выводу. Если рассматривать процесс формирования

понятий в логических терминах, то можно сказать, что он представляет собой типичный пример индукции. Более сложной формой умозаключения является дедукция, при которой конечное суждение является результатом движения мысли от общих положений к частным

Индукция — движение мысли в процессе рассуж­дения от частных суждений к общему выводу.

суждениям. Такое движение мысли в формальной логике приобретает форму силлогизма, который состоит из общей и частной посылки и вывода. Дедуктивное мышление требует от субъек­та большей способности к отвлечению и обобщению, а также к децентрации — способности на время рассуждения преодолеть эгоцентрическую позицию, взглянуть на явление как бы со стороны. В скрытой форме дедукция, так же как и индукция, присутствует в мышлении человека всегда, однако при решении от­влеченных задач люди с эгоцентрическим мышлением справляются с такими за­дачами с трудом. Так, в исследованиях А.Р. Лурия, проведенных им в 1930-х гг. в далеких кишлаках Узбекистана, и в проведенных Коулом и Скрибнер исследо­ваниях африканских рисоводов народности кпелле было обнаружено, что люди, находящиеся на определенной стадии общественного развития, неспособны ре­шать простейшие силлогизмы типа: «На далеком севере все медведи белые. Но­вая Земля находится на далеком севере. Какого цвета медведи на Новой Зем­ле?» Люди с неразвитым дедуктивным мышлением, а также дети младшего школьного возраста при решении задач такого рода ссылаются на отсутствие соответствующего личного опыта, обращаются к несущественным признакам, задают неуместные вопросы и т.д.

В силлогизме общие и частные посылки часто основываются на убеждениях, распространенных в данной культуре. В связи с этим безупречные с точки зре­ния формальной логики дедуктивные рассуждения могут приводить к выводам, в своих исходных пунктах основанным на верованиях, иррациональных убежде­ниях и тому подобных вещах, как это происходило, например, в средние века, во времена охоты на ведьм. Выводы в дедуктивном мышлении могут определяться и личными верованиями и убеждениями, в том числе и осно­ванными на предрассудках и приметах. Например, вывод о бессмертии души конкретного человека основан на вере в бессмертие человеческой души вообще. Сочетание ложной посылки с

нарушениями логики рассуждений приводит к формированию ложных, болезненных убеждений, как это случается при душевных заболеваниях. Для того чтобы избежать подобных ошибок, люди постоянно сверяют свои представления о мире с представлениями других людей и вносят в свою картину мира соответствующие коррективы. Потребность в

При дедукции конечное суждение является результатом движения мысли от общих положений к частным суждениям.

подобном согласовании взглядов так велика, что при отсутствии такой возможности, например в усло­виях полной социальной изоляции, человек может потерять устойчивые ориен­тиры связывающие его с реальностью, утратить с ней контакт и таким образом превратиться в психотика. Отсюда видно, насколько опасно для человека отсут­ствие условий для нормального общения, как, например, при строгой социаль­ной изоляции, или пребывании в иноязычной среде, или при аутизме.

Способность к дискурсивному мышлению открывает небывалые до того воз­можности для планирования и организации деятельности. Пользуясь словом как средством для закрепления отношений не только между объектами, но и между действиями человек может составить программу действий, зафиксированную в ряде словесных высказываний, а затем сверять этапы реально выполняемых действий с имеющейся словесной программой и вносить соответствующие кор­рективы как в действия, так и в программу в зависимости от конкретных обсто­ятельств. Именно в способности пользоваться языком как средством планирова­ния и организации действий заключается огромная преобразующая сила чело­века, которая, как уже говорилось выше, может использоваться, к сожалению, не только во имя добра, но и во имя зла.

Виды мышления. Мышление подразделяется на виды в зависимости от ис­пользуемых средств, характера решаемых задач, степени развернутости и осо­знанности производимых операций, преследуемых при этом целей и качества получаемого результата. Строгой классификации видов мышления не суще­ствует, поэтому мы рассмотрим только те виды, особенности которых определя­ются наиболее существенными компонентами мышления.

Теоретическое и практическое мышление. Теоретическое мышление направ­лено на познание наиболее общих законов и правил. Оно оперирует наиболее общими категориями и отвлеченными понятиями. Всякого рода научные кон­цепции, теории, методологические основания науки являются продуктом этого вида мышления. Таким образом, теоретическое мышление составляет основу научного творчества.

Основной задачей практического мышления является подготовка физиче­ских преобразований действительности, т.е. постановка цели, создание плана, проекта, схемы действий и преобразований. Его особенность заключается в том, что оно часто развертывается в условиях дефицита времени, а также в том, что в условиях практической деятельности его субъект обладает ограниченными возможностями для проверки гипотез: после того как вы со своими грибами упа­ли в реку с неправильно рассчитанного и сделанного плавсредства, бессмыслен­но составлять план переправы через реку.

Теоретическое и эмпирическое мышление отличаются друг от друга по характеру понятий, которыми мышление опери­рует. Теоретическое мышление оперирует по возможности точно определенными, унифицированными по своему содержанию понятиями, относительно которых степень согласия людей достаточно высока. Эмпирическое

Различают также интуитивное и аналитическое мышление. Аналитическое мышление развернуто во времени, имеет более или менее четко очерченные эта­пы, а сам процесс мышления в достаточной мере осознан. В отличие от аналити­ческого интуитивное мышление свернуто во времени, иногда решение пробле­мы производится молниеносно, в нем отсутствуют этапы и, наконец, его процесс осознается в минимальной степени.

Очень важным с точки зрения приспособительных функций мышления яв­ляется его деление на реалистическое и аутистическое. Реалистическое мышле­ние основывается на реальных знаниях о мире, направлено на достижение це­лей, обусловленных жизненно важными потребностями и обстоятельствами, оно регулируется логическими законами, а его течение осознанно контролиру­ется и направляется. Аутистическое мышление (от слова «аутизм» — стремле­ние к уходу от реальной действительности во внутренний мир, оторванность от реальности, склонность к фантазиям и мечтам в ущерб актуальным целям и за­дачам) основывается на произвольных, иррациональных допущениях при игно­рировании реальных фактов. Основной его движущей и направляющей силой являются плохо осознаваемые или неосознаваемые желания или страхи. Оно плохо контролируется сознанием и в этом смысле напоминает сновидение, основной характеристикой которого является произвол, неподконтрольность.

Язык и дискурсивное мышление

 

…Известно, что развитие психики в животном мире либо ограничивается передающимися по наследству сложными программами поведения, либо наряду с безусловными связями базируется на условно-рефлекторных связях, начиная от самых элементарных и кончая самыми сложными формами, которые и приводят к возможности экстраполяции непосредственных впечатлений.

Совершенно иные возможности открываются у человека благодаря языку. Владея речью, человек оказывается в состоянии делать выводы не только из непосредственных впечатлений, но и из общечеловеческого опыта поколений. Именно возможностью делать логические выводы, не обращаясь каждый раз к данным непосредственного, чувственного опыта, характеризуется продуктивное мышление человека, возникающее благодаря языку.

Рассмотрим этот процесс несколько подробнее…

Слово является средством абстракции и обобщения, созданным в процессе общественной истории человека.

Сочетание слов или предложение является средством языка, которое не только дает возможность указывать на предмет и включать его в систему известных связей и отношений, но и обеспечивает выражение или формулировку мысли в виде развернутого речевого высказывания. В языке человека имеются объективные средства как для отвлечения и обобщения, так и для формулирования мысли, средства; они созданы тысячелетиями и являются основными орудиями формирования сознания. Средства языка направлены на то, чтобы обеспечить человеку возможность не только называть и обобщать предметы, не только формулировать словосочетания, но и обеспечивать новый, отсутствующий у животного процесс продуктивного логического вывода, который протекает на вербально-логическом уровне и позволяет человеку выводить следствия, не обращаясь непосредственно к внешним впечатлениям.

Сложившийся в течение многих тысяч лет общественной истории аппарат

логического сочетания нескольких высказываний образует основную систему средств, лежащих в основе логического мышления человека. Моделью логического мышления, осуществляющегося с помощью речи, может являться силлогизм.

В типичном силлогизме имеются, как известно, две исходные посылки, т. е. два отдельных суждения, которые, однако, связаны друг с другом не только прямой последовательностью, но гораздо более глубокими логическими отношениями.

В наиболее простой форме силлогизма первая (большая) посылка заключает в себе известное общее суждение (суждение, имеющее всеобщий характер). Вторая (малая) посылка указывает, что данный объект относится именно к той категории, которая была сформулирована в большой посылке. В результате сочетания большой и малой посылок формулируется вывод, который делается на основании общего правила, что те закономерности, которые справедливы по отношению ко всей категории объектов, должны распространяться на все объекты, которые относятся к этой категории. Возьмем самый обычный силлогизм.

Драгоценные металлы не ржавеют.

Платина – драгоценный металл.

Следовательно, платина не ржавеет.

В чем заключается психологическая структура этого силлогизма? Что нужно для того, чтобы силлогизм стал основой операции логического вывода?

Прежде всего человек должен принять первое положение (или посылку), заключающее в себе общее правило. Это всеобщее суждение и служит основой для всех дальнейших выводов.

Вторая (малая) посылка указывает, что определенный конкретный объект относится именно к данному классу объектов и, следовательно, должен обладать всеми качествами объектов этого класса. Третья часть силлогизма – вывод – является результатом включения конкретного объекта в данную категорию; он констатирует, что этот объект обладает всеми указанными свойствами.

Таким образом, силлогизм как аппарат логического мышления, образованный в процессе общественной истории, позволяет сделать вывод только из этой данной системы логических связей, не опираясь ни на какие дополнительные материалы наглядного опыта. Наличие некоего «логического чувства» заставляет высокоразвитого человека, прослушавшего две первые посылки силлогизма, заполнить «логическую неполноту» и сделать конечный вывод, который и замыкает всю логическую систему.

Силлогизм представляет собой лишь один из сложных исторически сложившихся вербально-логических аппаратов логического мышления.

Логическое мышление человека обладает многообразными кодами или логическими матрицами, являющимися аппаратами для логического вывода и позволяющими получить новые знания не эмпирическим, а рациональным путем. Оно дает возможность вывести необходимые системы следствий как из отдельных наблюдений, которые с помощью языка включаются в соответствующую систему обобщений, так и из общих положений, которые формулируют общечеловеческий опыт в системе языка.

Возможность делать логические выводы, конечно, претерпевает изменения в процессе эволюции и в процессе онтогенеза. Если на первых этапах развития логического мышления процесс вывода из силлогизма путем соотнесения двух посылок в единую систему требует дополнительных развернутых опор, то на поздних этапах операции вывода становятся настолько привычными, что в психологии мышления одно время сложилось представление о том, что «логические переживания» или «логические чувства», являются какими-то врожденными особенностями духовной жизни.

Так, некоторыми психологами Вюрцбургской школы подобные «логические чувства» трактовались как первичное свойство психической жизни, не опирающееся ни на наглядные образы, ни на речь, одинаково встречающееся у всех людей и носящее универсальный характер.

К таким «логическим чувствам» относились «переживания» логических фигур (типа: «целое – часть», «род – вид», «вид – род») и отношений («причины и следствия», «следствия и причины» и т. д.).

К таким же «логическим чувствам» относились и те переживания, которые возникают при сопоставлении двух посылок силлогизма (в виде чувства «логической неполноты», о котором мы говорили выше)…

Наша задача заключается в том, чтобы, с одной стороны, описать те психологические условия, которые лежат в основе операции логического вывода (и вызывают указанные выше «логические переживания»), с другой – в том, чтобы проследить, как развиваются эти операции вербально-логического вывода на различных этапах исторического развития сознания…

Три условия являются необходимыми для осуществления процесса логического вывода, т. е. вывода из сформулированного в первой посылке положения, без апелляции к дополнительным сведениям, полученным из непосредственного опыта.

Первое условие сводится к тому, чтобы положение, выраженное в большой посылке, действительно приобрело всеобщий характер и не допускало исключений.

Второе условие необходимо для того, чтобы большая посылка вызвала логическую операцию; оно заключается в наличии полного доверия к ней; субъект должен принять это положение, не составляя его с личным опытом.

Третье, едва ли не наиболее существенное, условие существует для того, чтобы продуктивный логический вывод из данных посылок стал возможным.

Необходимо, чтобы обе посылки – большая и малая – рассматривались не как два изолированных положения, а как положения, замкнутые в

единую логическую систему. Если такая система не возникает и обе посылки будут восприниматься субъектом как два отдельных, изолированных положения, чувство «логической неполноты», о котором мы говорили раньше, не возникнет и никакая операция вывода из обеих посылок сделана быть не может.

Было бы ошибочно думать, что подобная единая логическая система, состоящая из двух взаимосвязанных посылок, появляется сразу и существует на всех этапах общественной истории человека. Есть все основания считать, что такое силлогическое мышление, независимое от личного практического опыта, могло возникнуть лишь на тех ступенях развития культуры, когда деятельность, осуществляемая с помощью языка, могла выделиться в особый самостоятельный вид теоретической деятельности, не зависящий от непосредственной практики.

Как на ранних стадиях онтогенеза, так и на относительно ранних стадиях общественно-исторического развития, когда теоретическая деятельность еще продолжала вплетаться в практическую деятельность, человек был не в состоянии оперировать системой логических отношений, имеющих форму силлогизма, и сделать из них теоретические выводы.

Остановимся на этом подробнее.

Онтогенез интеллектуальных процессов и, в частности, процессов логического вывода являлся предметом большого числа исследований. Особое место в этих исследованиях занимают работы Жана Пиаже и его учеников, которые за длительный период времени собрали большой экспериментальный материал. Эти работы достаточно хорошо известны, поэтому мы ограничимся их кратким резюме, введя их в контекст занимающей нас проблемы.

Широко известен описанный Пиаже и Инельдер факт появления у ребенка «закона постоянства» или «закона необратимости» только тогда, когда он оказывается способным оторваться от непосредственного впечатления и перейти на «операционную» фазу, включающую вербально-логические операции в их самом простом виде.

Как известно, этот факт заключается в следующем: если налить в широкий стеклянный сосуд жидкость, а затем на глазах ребенка перелить ее в высокий узкий сосуд, то совершенно естественно, что ее уровень повысится.

На вопрос: стало жидкости больше или нет? маленький ребенок 3–4 лет, суждения которого определяются непосредственным впечатлением, скажет, что жидкости стало больше (соответственно ее изменившемуся уровню) или реже – меньше (соответственно наглядно воспринимаемому диаметру узкого сосуда).

Только сравнительно поздно, когда ребенок оказывается в состоянии противостоять непосредственному впечатлению, такие ответы исчезают и уступают свое место «закону постоянства» или «закону необратимости» суждения о массе.

Отмеченная Пиаже зависимость ребенка младшего возраста от непосредственного впечатления отчетливо выступает в том, что ребенок оказывается еще не в состоянии сделать из своих наблюдений вывод, обладающий значением всеобщности. Для ребенка 3–4 лет операция вывода из одного положения, которое имело бы всеобщий характер, еще невозможна. Наблюдения показывают, что ребенок этого возраста делает основой для вывода не логическое обобщение, а свой собственный практический опыт, тесно связанный с его непосредственным впечатлением. У него еще не сформировались ни операция индукции, т. е. восхождения от частных фактов к закону, обладающему всеобщностью, ни операция дедукции, т. е. выведения частных выводов из общего положения. Место этих операций занимает у него непосредственное заключение по внешнему впечатлению, обозначенное Пиаже как операция трансдукции.

Так, наблюдая, что некоторые вещи тонут, а другие плавают, ребенок не подвергает еще свои впечатления дальнейшему анализу и говорит: «Эта вещь тонет потому, что она красная», «Эта тонет потому, что она большая», «Эта тонет потому, что она железная», «Лодки плавают потому, что они легкие», «Корабли плавают потому, что большие» и т. д. Правило выводится ребенком не из отвлечения и обобщения признака, а из непосредственного впечатления. Именно это и является основой для того синкретического мышления, которое было описано Пиаже и многими другими авторами.

В раннем детском возрасте не сформирована еще и операция вывода из силлогизма.

Как показали наблюдения, две посылки силлогизма воспринимаются маленькими детьми не как система, вторая часть которой включена в первую, а как два изолированных положения. Ребенок этого возраста еще не может принять такую большую посылку, как утверждение о всеобщности, включить в эту категорию вторую посылку и сделать из нее логический вывод. Вывод ребенка делается только на основании непосредственного опыта.

Иллюстрацией могут быть опыты, проведенные Пиаже. Детям дается силлогизм: «Некоторые из жителей города Н. – бретонцы. Все бретонцы города Н. погибли на войне. Остались ли еще жители в городе Н.?». Обычный ответ ребенка гласит: «Я не знаю, мне об этом никто не говорил».

Все эти факты позволили Пиаже выделить ряд стадий, которые проходит развитие вербально-логических операций в детском возрасте.

Пиаже указывает, что от двух до семи лет ребенок переживает первую стадию дооперативного мышления, когда выделение логических отношений еще невозможно, и выводы делаются на основании непосредственного опыта.

Второй стадией (от семи до десяти лет) является стадия конкретных операций. Логические операции появляются, однако они возможны лишь при наличии наглядного опыта, а не вне его.

Лишь в 11–14 лет, по мнению Пиаже, возникает третья стадия формальных операций, когда ребенок овладевает вербально-логическими кодами, обеспечивающими переходы от одного суждения к другому в формально логическом плане.

Эти данные Пиаже основаны на большом числе эмпирических наблюдений, однако есть основания сомневаться в том, что при правильно построенном обучении дети гораздо более раннего возраста не могут овладеть элементами теоретического мышления и использовать тот инструмент теоретического мышления, каким является силлогизм. Так, опыты, проведенные П. Я. Гальпериным и его сотрудниками, показали, что даже детей 5–6 лет можно обучить выводу из силлогизма, если придать этой операции развернутый характер и дать ребенку возможность овладевать некоторыми формами теоретического мышления, сначала опираясь на наглядные средства, а затем – на внешнее речевое рассуждение.

Прослеживая стадии формирования операции вывода из силлогизма, Пиаже показал, что на первом этапе ребенок трех – четырех лет еще совсем не оперирует общими положениями. На втором этапе (4–5 лет) он может уже оперировать случайными признаками, придавая им генерализованное значение. На третьем этапе ребенок (5–6 лет) начинает выделять существенные черты, и это дает основание для построения правила, обладающего всеобщностью. На четвертом этапе у ребенка 6–7 лет – это положение всеобщности начинает применяться достаточно прочно, и он уже может делать вывод из силлогизма. Эти положения подтверждаются данными, полученными в одной из работ, сделанных под руководством А. В. Запорожца.

Таким образом, на примере формирования операции силлогизма можно видеть переход от наглядного, конкретного мышления к теоретическому вербально-логическому мышлению.

Исследование развития мышления в онтогенезе дает ценный материал для анализа этапов овладения теоретическим, вербально-логическим мышлением. Однако в раннем онтогенезе созревание трудно отделить от обучения, так как эти процессы находятся в сложном соотношении. С другой стороны, на ранних этапах онтогенеза у детей еще не сложилась полноценная практическая деятельность, и поэтому вербально-логическое мышление не может быть независимым от наглядно-практического мышления…

Ценные данные о взаимоотношении практического и теоретического мышления могут быть получены при изучении изменения интеллектуальной деятельности в процессе общественно-исторического развития.

Попытки обратиться к анализу социально-исторического развития основных форм мышления делались неоднократно. Однако большая их часть исходила из теоретически неприемлемых позиций, и полученные этими исследователями данные, естественно, страдали существенными недостатками.

Одна группа исследователей считала, что все развитие мышления от непосредственных форм, связанных с практикой, до сложных форм теоретической деятельности характеризуется лишь различным кругом понятий и сводится к чисто количественным понятиям. Это, безусловно, упрощенное представление о формировании интеллектуальных процессов.

Другая группа исследователей, к которой примыкает известный французский психолог Леви Брюль, считает, что на ранних этапах развития мышления имеет дологический, магический характер. Эта точка зрения, разделявшаяся одно время большим числом исследователей, также явно неприемлема потому, что ее представители игнорируют реальные формы мышления, включенные в конкретную практическую деятельность. Они не связывают историческое развитие интеллектуальной деятельности с изменением способов хозяйства и форм общественной практики.

Научный подход к анализу развития мышления невозможен, если не исходить из тщательного исследования форм общественной жизни, которые характеризуют тот или иной этап исторического развития, и не связывать изменения в строении интеллектуальных процессов со сменой форм практики, что является основным исходным условием для формирования новых видов мышления.

В 1930–1931 гг. мы имели возможность провести в Средней Азии изучение особенностей познавательных процессов у людей, которые претерпевали быструю и радикальную смену общественноисторических условий жизни. В течение длительного времени они существовали в условиях почти натурального хозяйства, оставаясь неграмотными. В очень короткий период в результате социально-общественных сдвигов и культурной революции эти люди начинали включаться в культуру, их неграмотность была ликвидирована, элементарные формы индивидуальной экономической жизни были заменены коллективными формами хозяйства, что не могло не отразиться на их мышлении.

В тот период, когда проводилось исследование, наши испытуемые были неграмотны. Они умело вели хозяйство, требующее иногда очень сложных практических расчетов, связанных с использованием оросительных каналов; они обладали многими тонкими умениями в практической деятельности. Однако их теоретическое мышление не было еще в достаточной мере выделено в специальную форму деятельности. После введения коллективизации началась ликвидация неграмотности, овладение школьными навыками, участие в планировании собственной хозяйственной жизни, в выработке основных норм коллективной жизни. Все эти радикальные социальные изменения вызвали отчетливые сдвиги и в структуре интеллектуальных процессов.

Эти сдвиги стали предметом специального экспериментального исследования.

Одной группе испытуемых, еще не владевших грамотой, предлагалось сначала повторить силлогизм, состоящий из большой и малой посылок и вопроса, а затем сделать из него соответствующий вывод. Наблюдения показали, что ответы этих испытуемых были резко отличны от тех, которые характерны для взрослых людей, прошедших школьное обучение и имеющих известный опыт теоретического мышления.

Как правило, даже простое повторение силлогизма, состоящего из двух посылок (большой и малой), логически связанных друг с другом, затрудняло наших испытуемых. Так, предлагаемый им силлогизм «Драгоценные металлы не ржавеют; Золото – драгоценный металл; Ржавеет оно или нет?» – чаще всего повторялся как две изолированные фразы: «Драгоценные металлы ржавеют или нет?», «Золото ржавеет или нет?». Обе посылки воспринимались как два изолированных вопроса, логическое отношение большой и малой посылок еще не усваивалось.

Характерно, что даже те испытуемые, которые делали правильное заключение («Золото не ржавеет!»), обычно тут же делали, казалось бы, несущественное замечание, опирающееся на собственный опыт: «Да, я это знаю: у меня есть золотое кольцо, оно у меня уже долго, оно не ржавеет». Например, в ответ на силлогизмы «Все люди смертны, Мухаммед – человек, следовательно…» они отвечали: «Конечно, он умрет, я знаю, все люди умирают».

Подобное добавление («Я знаю») имеет большое психологическое значение, так как оно указывает, что на самом деле здесь имеет место не столько процесс вывода из силлогизма, сколько мобилизация готовых знаний. Силлогизм мобилизует собственный опыт, собственные знания, а не побуждает делать логический вывод из данных посылок.

Для того, чтобы проверить это положение, испытуемым давалось два ряда силлогизмов: одни были взяты из непосредственной практики наших испытуемых; другие имели чисто отвлеченный характер и были взяты из области, в которой испытуемые не имели никаких практических знаний. К силлогизмам первого типа принадлежал, например, следующий: «Во всех местах, где влажно и тепло, растет хлопок. В таком-то месте Н. не влажно и не тепло. Растет там хлопок или нет?» Примером второго типа силлогизмов мог быть такой: «На Дальнем Севере, где круглый год снег, все медведи – белые. Место Н. на Дальнем Севере. Медведи там белые или нет?».

Полученные результаты были очень различны и подтверждали предположение о том, что структура интеллектуальной деятельности наших испытуемых сильно отличается от обычной, а в их рассуждении преобладают не столько операции вывода из теоретических посылок, сколько мобилизация имеющегося практического опыта.

На первый из только что упомянутых силлогизмов испытуемые отвечали: «Да, конечно, наверное там хлопок расти не будет. Я ведь знаю, что хлопок растет только там, где тепло и влажно».

На второй тип силлогизма испытуемые, как правило, отказывались отвечать, заявляя, что они не имеют соответствующих знаний. Так, например, они отказывались делать выводы из силлогизма и просто заявляли: «Я там не был и не знаю; я обманывать не хочу, я ничего говорить не буду; спроси человека, который там бывал, он тебе скажет».

Таким образом, данные испытуемые не принимали теоретической посылки как имеющей всеобщее значение и не делали из нее соответствующих выводов. Они предпочитали делать выводы лишь на основании собственного практического опыта и были не в состоянии овладеть системой силлогистических отношений, если они не опирались на их практическую деятельность.

Однако эта ограниченность мышления уже отсутствовала у тех слоев населения, которые уже начали овладевать грамотой и активно участвовали в только что создававшихся формах коллективного хозяйства (вторая группа).

Для этих испытуемых вывод из силлогизма оказывался совершенно доступным, они легко заменяли процесс припоминания соответствующих сведений из своего прежнего опыта теоретической операцией – включением в силлогистическое мышление. Лишь в некоторых случаях они прибегали к конкретизации имеющихся данных, и их вывод из силлогизма носил смешанный характер, частично основываясь на системе логических отношений, частично – на собственном опыте. У третьей группы испытуемых, продвинувшихся в овладении культурой, вывод из силлогизма становится полностью доступным.

Операции логического вывода являются продуктом исторического развития, а не представляют собой какие-то первичные свойства мышления; на ранних ступенях общественного развития, с преобладающими наглядно-действенными формами практики, формально-логические операции вывода ограничиваются лишь пределами наглядной практики. Радикальная перестройка общественно-экономического уклада, ликвидация неграмотности, включение в культуру приводят не только к расширению круга понятий и овладению более сложными формами языка, но и к формированию аппаратов логического мышления, позволяющих выходить за пределы непосредственного опыта.

Итак, мы убедились в том, что язык не только позволяет глубже проникать в явления действительности, в отношения между вещами, действиями и качествами. Язык не только располагает системой синтаксических конструкций, которые дают возможность сформулировать мысль, выразить суждение. Язык располагает более сложными образованиями, которые дают основу для теоретического мышления и которые позволяют человеку выйти за пределы непосредственного опыта и делать выводы отвлеченным вербально-логическим путем. К числу аппаратов логического мышления относятся и те логические структуры, моделью которых является силлогизм…

Переход к сложным формам общественной деятельности дает возможность овладеть теми средствами языка, которые лежат в основе наиболее высокого уровня познания – теоретического мышления. Этот переход от чувственного к рациональному и составляет основную черту сознательной деятельности человека, являющейся продуктом общественно-исторического развития.

 

Язык и сознание. М., 1979. С. 252–264.

 

Ж. Пиаже

---

Дата добавления: 2019-12-09; просмотров: 279; ЗАКАЗАТЬ НАПИСАНИЕ РАБОТЫ

---

Интуитивное мышление это

Полное собрание материалов по теме: интуитивное мышление это от специалистов своего дела.

Интуитивное мышление

Интуитивное мышление – это мышление подсознательное. Оно включается автоматически в привычных ситуациях. Например, во время вождения машины шофер переключает передачи автоматически, без участия сознания.

Интуиция хорошо работает в тех случаях, когда человек имеет большой опыт. Так, гроссмейстер начинает партию, практически не думая. Все типовые дебюты давно отработаны и мышления не требуют.

Исследование Уильяма Чейза и Герберта Саймона показало, что профессиональные шахматисты зачастую могут воспроизвести расположение фигур на шахматной доске, взглянув на нее лишь мимоходом.

Учительница со стажем способна управлять классом одной интонацией. Опытный врач может диагностировать типовую болезнь по виду больного.

Для того чтобы воспользоваться преимуществами интуитивного мышления, рекомендуется при освоении каждого нового вида деятельности не торопиться. Делать все медленно и продуманно. Прорабатывая и повторяя каждую деталь. Тогда постепенно эта деятельность переместится в область подсознания и начнет выполняться автоматически.

Но как только ситуация выходит за рамки привычного, интуиция начинает давать сбой. Те же шахматисты запоминают расположение фигур на доске лучше обычных людей только в том случае, если эти позиции допустимы в шахматах. Если фигуры расположены случайно, интуиция уже не помогает.

Следующая глава >

Существует большое количество типов задач, для каждого из которых существует свой тип мышления. Психологи разделяют и характеризуют каждый из них в отдельности. Интуитивное мышление – это тип мышления, в котором не выделяются этапы, вся задача воспринимается комплексно, и человек приходит к выводу, который может быть и верным, и ошибочным, не успев пронаблюдать процесс формирования мыслей об этом.

Интуитивное мышление в психологии

У некоторых людей весьма развит интуитивный тип мышления. Они, не проводя логического и критического анализа задачи или проблемы, быстро способны назвать выход из нее. Специфика состоит в том, что сам процесс мышления в данном случае остается скрытым, его сложно вычленить и проанализировать.

Стоит отметить, что ошибочным может быть решение в случае и логического мышления, и интуитивного, поскольку не все жизненные ситуации можно просчитать по законам логики.

Дискурсивное и интуитивное мышление

По характеру решаемых задач мышление можно разделять на дискурсивное и интуитивное. Эти понятия, можно сказать, противоположны по своему значению:

• дискурсивное мышление – это мышление, основанное на логике рассуждения, а не восприятия;
• интуитивное мышление – это мышление, основанное на непосредственном чувственном восприятии.

При дискурсивном мышлении происходит перебирание вероятных вариантов ответа на вопрос, а при интуитивном – ответ рождается в мышлении сам, но ни на чем не основывается.

Интуитивное и аналитическое мышление

Сущность интуитивного мышление – это его неуловимость, невозможность отследить всю цепочку от получения условий задачи до конечного вывода. В противоположность этому, при аналитическом, каждый этап четко выделяется среди остальных, и любой человек способен рассказать о них, пояснить каждый в подробностях. Стоит отметить, что в крайнем виде аналитическое мышление может перейти в дедуктивное (то есть мышление по типу от общего – к частному).

При этом интуитивное и аналитическое мышление прекрасно дополняют друг друга. После получения интуитивной информации, человек всегда может проверить ее аналитическим путем и прийти к максимально верному решению. Благодаря интуиции есть возможность выдвинуть гипотезу еще до того, как ее ценность становится доказанной. При правильном подходе использование интуитивного мышления может быть весьма полезным, если не полагаться на него целиком, а использовать его в комплексе с другими способами.

мышление — процесс познавательной деятельности индивида, характеризующийся обобщенным и опосредствованным отражением действительности. Различают следующие виды М.: словесно логическое, наглядно образное, наглядно действенное. Выделяют также М. теоретическое …   Большая психологическая энциклопедия

мышление —         МЫШЛЕНИЕ процесс решения проблем, выражающийся в переходе от условий, задающих проблему, к получению результата. М. предполагает активную конструктивную деятельность по переструктурированию исходных данных, их расчленение, синтезирование… …   Энциклопедия эпистемологии и философии науки

Интуитивное мышление — мышление на основе непосредственных чувственных восприятий и непосредственного отражения воздействий предметов и явлений объективного мира …   Словарь-справочник по философии для студентов лечебного, педиатрического и стоматологического факультетов

Мышление — 1. особый вид познавательной деятельности, который на определённом уровне своего развития обеспечивает выявление субстанциональных свойств явлений действительности, установление связей и отношений между ними, а также создание и использование… …   Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

Интуитивное знание — Интуиция (позднелат. лат. intuitio  созерцание (составные лат. in  в, внутри; лат. tui  мочь, неметь(онеметь), ты, тебе; лат. ti(tum)  после, затем, потом), от лат. intueor  пристально смотрю), способность мысленно оценивать ситуацию и, минуя… …   Википедия

МЫШЛЕНИЕ — одна из сфер сознания, состоящая в понятийном моделировании любых проблем, предметов и процессов. Тремя основными способами образования понятий (идей) являются: абстрагирование, идеализация и конструирование. Мышление всегда огрубляет,… …   Философия науки: Словарь основных терминов

Категория «мышление» в ЮП — Широко распространено и типично определение мышления как процесса опосредованного и обобщенного воспроизведения существенных связей между явлениями. Мышление – специфический для юридико психологической реальности феномен. Интеллектуальная… …   Энциклопедия современной юридической психологии

ДЗЭНСКОЕ МЫШЛЕНИЕ — Дзэн буддизм ответвление классического индийского буддизма, перешедшего из Индии в Китай, а оттуда в Японию, где он стал одной из национальных религий и философий. Д. м. особенно важно для культурного сознания ХХ в. как прививка против истового… …   Энциклопедия культурологии

Типология мышления — Типология мышления  встречающаяся в психологической науке классификация видов и типов мышления. В различных концепциях и отраслях психологии встречается различные классификации и типологии мышления. Содержание 1 Классификация по психическим… …   Википедия

ШОПЕНГАУЭР — (Schopenhauer) Артур (1788 1860) нем. философ, яркий представитель постклассической философии 19 в. Основные соч.: «О четверояком корне закона достаточного основания», «О свободе человеческой воли», «Афоризмы житейской мудрости», «Об обосновании… …   Философская энциклопедия

Автор статьи:

✔ Обо мне ✉ Обратная связь

ФГБНУ НЦПЗ. ‹‹Расстройства мышления››

Мышлению в познавательной деятельности предшествуют ощущения и восприятия (чувственное познание). Мышление нельзя представить без того исходного материала, который заключен в чувственном. Переход к мышлению осуществляется там, где чувственное наталкивается на непреодолимую для него преграду на пути к познанию сущности. В чувственной картине мира, отображаемой индивидуумом, многие существенные связи и отношения неявны, нерасчленены, подлинные зависимости ускальзывают.

Мир непосредственно данного ставит перед мыслью сложнейшую задачу, суть которой в том, чтобы «подвергнуть анализу суммарный итоговый эффект еще неизвестных воздействий, преломившихся через еще неизвестные внутренние свойства вещей, расчленить различные воздействия, которым подвергаются вещи, выделив из них основное, вычленить в суммарном эффекте каждого из воздействий на вещь воздействие и внутренние- свойства вещи (явления), преломляясь через которые эти воздействия дают данный эффект, и, таким образом, определить внутренние, т. е. собственные, свойства вещей или явлений с тем, чтобы затем, соотнося, синтезируя данные, полученные в результате такого анализа, восстановить целостную картину действительности и объяснить ее».

Мышление выявляет существенное, необходимое, то, что оказывается общим при многообразных изменениях несущественного. Поэтому мышлению имманентно обобщение. Обобщая, мышление все более глубоко проникает в сущность явлений действительности. В. И. Ленин писал: «… уже самое простое обобщение, первое и простейшее образование понятий (суждений, заключений etc.) означает познание человека все более и более глубокой объективной связи мира».

В ощущениях и восприятиях предметы и явления действительности даны в большей или меньшей непосредственности свойств и особенностей. В мышлении совершается переход к опосредствованному определению этих свойств (ставший хрестоматийным пример перехода от непосредственного ощущения теплоты к понятию температуры) и тем самым выход за пределы чувственного. Однако, отправляясь от чувственного и выходя за его пределы, мышление никогда не отрывается от него.

«Мышление — это опосредствованное — основанное на раскрытии связей, отношений, опосредовании — и обобщенное познание объективной реальности».

Продолжая процесс познания «… от явления к сущности, от сущности первого, так сказать порядка, к сущности второго порядка и т. д. без конца», мышление предстает перед нами как познавательная деятельность индивидуума, возникающая из деятельности внешней. Действие, как указывает С. Л. Рубинштейн,— это первичная форма существования мышления. Все операции мышления (сравнение, анализ, синтез и др.) возникают первоначально как практические операции и лишь впоследствии становятся операциями теоретического мышления. Связь с деятельностью, практикой сохраняется и на уровне теоретического мышления. Практика — критерий истинности мышления.

В литературе специфика мышления традиционно определяется, по крайней мере, тремя структурными характеристиками, которые не обнаруживаются на сенсорно-перцептивном уровне познавательных процессов. Мышление — это отображение существенных связей и отношений между объектами действительности; специфичность отображения в мышлении, в его обобщенности; мыслительное отображение характеризуется опосредствованностью, что позволяет выйти за рамки непосредственно данного.

Выделение этих ставших хрестоматийными структурных особенностей мышления нуждается в некотором уточнении. Нетрудно заметить, что отображение связей и отношений возможно не только на мыслительном уровне, но и на уровне, например, ощущения, которое, как образ, характеризуется локализованностью (т. е. образ содержит элементы пространственного расположения раздражителя). То же самое можно сказать и о двух других особенностях мышления, которые не имеют строгих критериев разграничения образа и мысли. Возможный выход из этого положения видится нам в выделении двух уровней психического отражения: первый — это те связи и отношения, обобщения, опосредования, которые доступны чувственному; второй связан с проникновением в причинно-следственные зависимости, не лежащие на поверхности, недоступные чувственному.

Между этими двумя уровнями есть свои переходные звенья. По представленности их в деятельности, очевидно, можно судить о степени развития мышления. Эти переходные формы между образом и мыслью еще нуждаются в изучении.

Разработка проблемы психологии мышления в нашей стране осуществляется в двух направлениях. Первое исходит из концепции С. Л. Рубинштейна, второе направление связано с развитием идей о поэтапном формировании умственных действий на основе теории интериоризации (переход от внешнего, реального действия к внутреннему, идеальному).

Методологическим фундаментом разработанной С. Л. Рубинштейном и экспериментально подтвержденной его сотрудниками психологической теории мышления, которой мы и следуем, является диалектико-материалистический принцип детерминизма, соотносящий внешние (причины) и внутренние (основания) условия. Внешние причины действуют через внутренние условия.

Мыслительная деятельность происходит из практической деятельности, но не путем интериоризации предметного (практического) действия, а путем развития тех элементов психического, которые всегда имеются в практической деятельности, носящей, по словам К. Маркса, практически-духовный характер. Психическое развитие человека осуществляется в ходе его деятельности, а не является итогом переноса действия из материального плана в идеальный.

Мышление включено во взаимоотношения со всеми психическими процессами’, но особые отношения устанавливаются между мышлением и речью. Речь — форма существования мысли. Вопрос о характере взаимосвязи, существующей между мышлением и речью, неоднократно дискутировался представителями различных психологических школ. Мышление отрывали от речи, понимая его как внутренние духовные схемы, ничего общего не имеющие ни с образами, ни со словами. Мышление отождествляли с речью, тем самым упраздняя и то и другое.

В советской психологии разработана диалектическая концепция взаимосвязи мышления и речи (С. Л. Выготский, 1934; С. Л. Рубинштейн, 1935, 1957, и др.) Ядро этой концепции в том, что мышление и речь неразрывны и нетождественны, между ними существует диалектическое единство при ведущей роли мышления. «Течение и движение мысли не совпадают прямо и непосредственно с развертыванием речи.

Единицы мысли и единицы речи не совпадают. Один и другой процессы обнаруживают единство, но не тождество». В то же время нельзя отрывать мышление и речь друг от друга. Предельно четко это выражено у Л. С. Выготского: «Мысль не просто выражается в слове, но и совершается в нем».

Переход от мысли к развернутой речи может быть представлен следующим образом: мотив—»-возникновение мысли—»-внутренняя речь—»-внешняя речь. Особая форма речи, называемая внутренней,— это не просто беззвучное проговаривание слов, своего рода «говорение про себя», а подготовительная фаза на пути к высказыванию, имеющая решающее значение для перекодирования замысла в грамматику внешней речи, «совершения мысли».

Неразрывная связь мышления и речи отчетливо показывает социальную природу человеческого мышления. Для мышления объективная действительность предстает не только в чувственно данном, но и в общественно выработанной системе знания, объективированной в слове (С.  Л. Рубинштейн, 1958).

Мышление является объектом изучения разных научных дисциплин. Помимо психологии важное место в изучении мышления принадлежит логике. Поэтому необходим анализ соотношения логического и психологического в познавательной (мыслительной) деятельности индивидуума. Абсолютизация логического ведет к антипсихологизму. Несостоятелен и психологизм, который логические соотношения между мыслями сводит к психологическим закономерностям, отражающим взаимоотношения между различными этапами процесса мышления.

Предмет формальной логики — это уже имеющиеся мысли (понятия, суждения, умозаключения) вне условий их возникновения и развития. В логике мы имеем дело с результатом, продуктом мышления. Психология изучает мышление как процесс, познавательную деятельность индивидуума, в ходе которой возникают понятия, суждения и т. д. Процесс мышления и его результат находятся в неразрывном единстве. Результаты мышления включаются в процесс, обогащая его, определяя дальнейший его ход. Ключом к подлинному решению вопроса о взаимоотношении логического и психологического в познавательной деятельности является то, что «мысль — это одновременно и продукт мышления, результативное выражение мыслительного процесса, и форма отраженного существования ее объекта». Таким образом, изучая логические формы мышления, т. е. понятия, суждения и умозаключения, формальная логика останавливается на важной, но еще недостаточной для объяснения мышления стороне — соотношении между познавательными результатами, возникающими в процессе мышления.

Процесс мышления, по С. Л. Рубинштейну, берет свое начало в проблемной ситуации. Однако мышление возникает только тогда, когда есть соответствующий мотив, делающий необходимым решение той или иной проблемы, задачи. Мотивы мышления обычно подразделяются на специфически познавательные и неспецифические. К первым относятся те, в которых проявляются познавательные потребности личности, вторые связаны с более или менее внешними причинами. Связь процесса мышления с мотивами, в которых заключены его истоки, позволяет рассматривать мышление в личностном плане как конкретную познавательную деятельность индивидуума.

Наличие определенного мотива порождает необходимость анализа проблемной ситуации, выделения неизвестного и известного искомого, иначе говоря, постановки вопроса или задачи. Сформулированный вопрос (задача) в отличие от проблемной ситуации дает направление поиска, ограничивает его область. Естественно, следующий за постановкой вопроса шаг — выбор одного из возможных вариантов решения. Каждый из вариантов оценивается с точки зрения его вероятности, и на основании этого выдвигается гипотеза (гипотезы). Осознание наметившегося решения как гипотезы влечет за собой и необходимость ее проверки, что особенно отчетливо выступает в случаях, когда перед мыслью возникает несколько возможных решений.

После окончания проверки мысль переходит к суждению, в котором реализуется достигнутое решение. Суждение следует считать основной формой мышления, поскольку в понятии еще не выявлены связи и отношения. Языковой эквивалент суждения — предложение. Если начальная фаза мышления воплощает нераскрытость искомого отношения, то завершающая фаза, выраженная суждением, характеризуется пониманием. В свете современных представлений этой фазой мыслительный процесс не завершается. Исследования П. К. Анохина (1968) показывают, что вслед за достижением решения обязательно следует этап сличения полученных результатов с исходными данными. В случае их соответствия процесс мышления прекращается, если же соответствие не достигнуто, мысль продолжает поиск адекватного решения.

Указание на процесс мышления как на объект психологического исследования даже при раскрытии основных фаз этого процесса бессодержательно без ответа на вопрос о том, с помощью каких конкретных средств мысль движется к адекватному знанию. Последними являются мыслительные операции: сравнение, посредством которого вскрываются тождество и различия; анализ, или мысленное расчленение объекта; синтез, восстанавливающий расчлененное анализом целое; абстракция и обобщение, с помощью которых выделяются общие признаки, «очищенные» от единичного, случайного; конкретизация, в которой реализуется возврат к полноте индивидуальной специфичности объекта.

С. Л. Рубинштейн отмечает, что здесь речь идет не о рядоположных умственных действиях, а о сторонах основной операции мышления — опосредования. Этим устанавливаются единая природа различных форм основной операции мышления и взаимосвязь с опосредствованностью как структурной характеристикой мысли.

Наиболее выпукло мышление как процесс выступает в ходе решения задач (хотя мышление и не может быть сведено исключительно к их решению). При решении любой задачи необходимо соотнесение условий с требованиями, их анализ через сопоставление друг с другом. Наиболее общая схема решения задачи представляет собой анализ и синтез в их взаимосвязи и взаимозависимости. Отсюда следует, что важнейшим механизмом мыслительного процесса является анализ через синтез. Эта основная форма анализа заключается в том, что «объект в процессе мышления включается во все новые связи и в силу этого выступает во все новых качествах, которые фиксируются в новых понятиях; из объекта, таким образом, как бы вычерпывается все новое содержание, он как бы поворачивается каждый раз другой своей стороной, в нем выявляются все новые свойства».

Поскольку исходные элементы задачи, включаясь в новые связи, выступают в новом качестве, в ходе решения происходит ее неоднократное переформулирование. Последнее — вербальное выражение работы мысли, и в этом еще раз проявляется неразрывная взаимосвязь речи и мышления. В итоге переформулирования одно положение сменяется другим, тем самым открываются новые возможности для решения задачи.

Мыслительные операции следует отличать от навыков, умений, знаний, связанных с выполнением того или иного вида деятельности (математические, грамматические и другие правила). Исходя из этого, в структуре мышления могут быть выделены мыслительные операции (анализ, синтез, сравнение, абстракция и обобщение, конкретизация) и способы действия, правила, необходимые для осуществления конкретной деятельности.

Можно различать разные уровни мысли в зависимости от того, насколько высок уровень ее обобщений. Это позволяет осуществить классификацию видов мышления. С. Л. Рубинштейн, исходя из этого критерия, различает наглядное и теоретическое мышление. В последнее время руководства по психологии представляют следующую классификацию видов мышления: наглядно-действенное, наглядно-образное и отвлеченное (теоретическое). В основу этой классификации положен осуществляющийся как в филогенетическом, так и в онтогенетическом развитии мышления переход от практической к теоретической деятельности. В практике патопсихологических и нейропсихологических исследований часто используется разделение мышления на наглядно-действенное (конструктивное) и вербально-логическое (дискурсивное).

К индивидуальным особенностям мышления могут быть отнесены критичность, широта и глубина, гибкость и быстрота мысли. Степень критичности мышления различна у разных людей и зависит от многих факторов. Наиболее очевидно влияние воображения и эмоциально-чувственной сферы. Уровень критичности мышления отчетливо проявляется в такой фазе мыслительного процесса, как проверка гипотез. Критичность является признаком зрелого ума.

Широта и глубина мыслительной деятельности выражаются как в возможности охватить проблемы и вопросы различных сфер науки и практики без утраты важных деталей, так и в степени проникновения в их сущность. Гибкость и быстрота — это, во-первых, легкость перехода на новый путь или способ решения проблемы, умение освободиться от шаблонов и схематизма в мышлении, во-вторых, время, затрачиваемое на поиск верного решения.

Рассматривая проблему мышления, нельзя не коснуться вопроса о соотношении мышления и интеллекта. Интеллект не может быть сведен только лишь к мыслительному процессу, несмотря на то что мышление является его важнейшим компонентом.

Интеллект — это совокупность, целостность познавательных процессов, обеспечивающая сложную приспособительную деятельность.

Значительное число конкретных экспериментально-психологических работ посвящено разнообразным аспектам мыслительной деятельности. Однако нужно признать, что многие авторы мышление рассматривают изолированно, вне целостного личностного подхода Л. С. Выготский отмечал, что «мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания». Разработанное в советской психологии понимание мышления как психической деятельности предполагает его изучение в единстве, неразрывности всех аспектов, тогда как до последнего времени предпочтение отдавалось операционным компонентам мышления.

Особая заслуга в преодолении функционализма принадлежит патопсихологическим исследованиям мышления. В этих исследованиях описаны различные формы нарушений его, показана роль личностного фактора в структуре мыслительной деятельности. Патопсихологические исследования мышления являются примером целостного личностного подхода к его пониманию и изучению и в этом смысле носят методологический характер.

1. Спекулятивное мышление. Феноменология духа

1. Спекулятивное мышление

В силу этого при изучении науки дело идет о том, чтобы взять на себя напряжение понятия. Это напряжение требует внимания к понятию как таковому, к простым определениям, например, в-себе-бытия, для-себя-бытия, равенства с самим собой и т. д.; ибо они суть такие чистые самодвижения, которые можно было бы назвать душами, если бы их понятие не обозначало чего-то более высокого, чем они. Для привычки постоянно следовать представлениям прерывание их понятием столь же тягостно, как и для формального мышления, которое всячески рассуждает, не выходя за пределы недействительных мыслей. Такую привычку можно назвать материальным мышлением, случайным сознанием, которое только вязнет в материале и которому поэтому не легко в одно и то же время извлечь из материи в чистом виде свою самость и оставаться у себя. Другое же мышление, дискурсивное, есть, напротив, свобода от содержания и высокомерие по отношению к нему; от высокомерия требуется напряжение, чтобы отказаться от этой свободы, и вместо того, чтобы быть произвольно движущим принципом содержания, — потопить в нем эту свободу и, предоставив содержанию возможность двигаться согласно его собственной природе, т.  е. при помощи самости как его собственной самости, рассматривать это движение. Освободиться от собственного вмешательства в имманентный ритм понятий, не вторгаться в него по произволу и с прежде приобретенной мудростью — такое воздержание само есть существенный момент внимания к понятию.

В резонерстве следует более четко выделить обе стороны, с которых ему противополагается мышление в понятиях. — Во-первых, резонерство относится негативно к постигнутому содержанию, умеет его опровергнуть и свести на нет. Усмотрение того, что дело обстоит не так, есть простая негативность; это есть то последнее, что само не может выступить за свои пределы и прийти к новому содержанию; для того, чтобы опять располагать каким-нибудь содержанием, оно должно откуда-нибудь раздобыть что-либо иное. Оно есть рефлексия в пустое «я», пустое тщеславие его знания. — Но это пустое тщеславие выражает не только то, что данное содержание пусто, но также и то, что само это усмотрение пусто; ибо оно есть негативное, которое не замечает внутри себя положительного. Вследствие того, что эта рефлексия не приобщает к содержанию самое свою негативность, она вообще — не в самой сути дела, а всегда за ее пределами. Поэтому она воображает, будто, утверждая пустоту, она всегда проникает дальше, чем какое-нибудь богатое содержанием воззрение. Напротив того, как выше указано, в мышлении, обращающемся к понятиям, негативное принадлежит самому содержанию и есть положительное и как его имманентное движение и определение, и как их целое. Понимаемое как результат, это мышление есть возникающее из этого движения определенное негативное и тем самым — также и некоторое положительное содержание.

Но ввиду того, что у такого мышления есть содержание, — будь то в виде представлений или мыслей или в виде смешения тех и других, — у него имеется [еще] другая сторона, которая затрудняет ему оперировать понятиями. Удивительная природа ее тесно связана с вышеуказанной сущностью самой идеи или, лучше сказать, выражает ее в том виде, в каком она предстает как движение, составляющее мыслящее постигание.  — Дело в том, что как само дискурсивное мышление в своем негативном поведении, о чем только что была речь, есть самость, в которую возвращается содержание, так самость, напротив того, в своем положительном познавании есть представляемый субъект, к которому содержание относится как акциденция и предикат. Этот субъект составляет базис, к которому прикрепляется содержание и на котором то тут, то там совершается [его] движение. Иначе, обстоит дело с мышлением в понятиях. Так как понятие есть собственная самость предмета, которая проявляется как его становление, то это мышление не есть покоящийся субъект, неподвижно несущий акциденции, а есть понятие, которое само приводит себя в движение и принимает в себя обратно свои определения. В этом движении пропадает сам упомянутый покоящийся субъект; он проникает в различия и в содержание и скорее составляет определенность, т. е. как различаемое содержание, так и движение его, а не противостоит неподвижно этой определенности. Твердая почва, которую резонерство располагает в покоящемся субъекте, таким образом, колеблется, и только само это движение становится предметом. Субъект, который наполняет свое содержание, больше уже не выходит за пределы последнего, и у него не может быть еще иных предикатов и акциденций. Наоборот, разбросанность содержания благодаря этому связана самостью; содержание не есть то всеобщее, которое, будучи свободно от субъекта, приходилось бы на долю многих. Содержание тем самым на деле уже не предикат субъекта, а субстанция, сущность и понятие того, о чем идет речь. Мышление в представлениях, поскольку оно по самой своей природе имеет дело с акциденциями или предикатами и с полным правом выходит за их пределы, потому что они только предикаты и акциденции, — это мышление задерживается в своем течении, так как то, что в предложении имеет форму предиката, есть сама субстанция. Это мышление испытывает, так сказать, ответный удар. Начиная с субъекта, как если бы последний все еще служил основанием, оно видит (поскольку скорее предикат есть субстанция), что субъект перешел в предикат и тем самым снят; и поскольку, таким образом, то, что кажется предикатом, стало цельной и самостоятельной массой, мышление не может свободно блуждать, а задерживается этой тяжестью.  — Обычно в основу положен прежде всего субъект как предметная устойчивая самость; отсюда продолжается необходимое движение к многообразию определений или предикатов; теперь на место названного субъекта вступает само знающее «я», которое связывает предикаты и есть удерживающий их субъект. Но так как тот первый субъект сам входит в определения и составляет их душу, то второй субъект, т. е. знающий, все еще находит его в предикате. Второй субъект хочет уже покончить с первым и, выйдя за его пределы, уйти назад в себя. И вместо того, чтобы иметь возможность быть в движении предиката действующим началом в качестве рассуждения по поводу того, приписать ли первому субъекту тот или иной предикат, — вместо этого знающий субъект, напротив, еще имеет дело с самостью содержания и должен быть не для себя, а вместе с последним.

Со стороны формы сказанное можно выразить так: природа суждения или предложения вообще, заключающая в себе различие субъекта и предиката, разрушается спекулятивным предложением, и в тождественном предложении, в которое превращается первое, содержится обратный толчок названному отношению.  — Этот конфликт между формой предложения вообще и разрушающим ее единством понятия похож на тот конфликт, который имеет место в ритме между метром и акцентом. Ритм получается в результате колеблющегося среднего и соединения обоих. Точно так же в философском предложении тождество субъекта и предиката не должно уничтожать их различие, которое выражается формой предложения, а единство их должно получиться в виде некоей гармонии. Форма предложения есть явление определенного смысла или акцент, которым различается его наполнение. В том, однако, что предикат выражает субстанцию и что субъект сам относится ко всеобщему, и состоит единство, в котором замирает названный акцент.

Для пояснения сказанного возьмем, например, предложение: «бог есть бытие», в котором предикат-«бытие»; он имеет субстанциальное значение, в котором субъект расплывается. «Бытие» здесь должно быть не предикатом, а сущностью; благодаря этому бог, как будто, перестает быть тем, что он есть по месту, которое он занимает в предложении, т.  е. устойчивым субъектом. — Мышление, вместо того чтобы идти дальше, переходя от субъекта к предикату, чувствует себя (поскольку субъект пропадает) скорее задержанным и отброшенным назад к мысли о субъекте, потому что оно не видит его; или: так как сам предикат высказан в качестве субъекта, в качестве бытия, в качестве сущности, исчерпывающей природу субъекта, то мышление находит субъект непосредственно также в предикате. И вот, вместо того чтобы в предикате уйти в себя и занять свободную позицию резонерства, мышление все еще углублено в содержание, или, по крайней мере, стоит перед требованием углубиться в него. — Точно так же, когда говорят: действительное есть всеобщее, то действительное, будучи субъектом, пропадает в своем предикате. Всеобщее не только должно иметь значение предиката, так чтобы предложение высказывало, что действительное всеобще, но всеобщее должно выражать сущность действительного. — Мышление поэтому в такой же мере теряет под собою твердую предметную почву, которую оно имело в субъекте, в какой оно отбрасывается назад к субъекту в предикате, и в нем уходит назад не в себя, а в субъект содержания.

На этой непривычной задержке основаны по большей части жалобы на непонятность философских сочинений, если у индивида имеются налицо прочие условия образования для понимания их. В сказанном мы видим основание для вполне определенного упрека, который часто делается этим сочинениям, [а именно], что многое нужно перечитывать несколько раз, прежде чем его можно понять; — упрек, который должен содержать в себе нечто обидное и окончательное, так что если бы он был обоснован, он уже не допускал бы никакого возражения. — Из вышеизложенного ясно, в чем тут дело. Философское предложение, потому что оно — предложение, порождает мнение об обычном отношении субъекта и предиката и о привычном поведении знания. Это его поведение и мнение разрушаются философским содержанием предложения; мнение на опыте узнает, что имеется в виду не то, что оно имело в виду; и эта поправка его мнения вынуждает знание вернуться к предложению и теперь понять его иначе.

Затруднение, которого следовало бы избегать, заключается в смешении спекулятивного и дискурсивного способов, когда сказанное о субъекте в одном случае имеет значение его понятия, а в другом случае — только значение его предиката или акциденции.  — Один способ мешает другому. И только то философское изложение достигло бы пластичности, которое строго исключило бы способ обычного отношения частей предложения.

Фактически и у неспекулятивного мышления есть свои права, которые законны, но в строении (in der Weise) спекулятивного предложения они не принимаются во внимание. Снятие формы предложения должно совершаться не только непосредственно, не через одно лишь содержание предложения. Это противоположное движение должно быть выражено, оно должно быть не только упомянутой внутренней задержкой, но это возвращение понятия в себя должно быть изложено. Это движение, которое составляет то, что в других случаях должно было выполнять доказательство, есть диалектическое движение самого предложения. Оно одно есть действительное спекулятивное, и только выражение этого движения есть спекулятивное изложение. В качестве предложения спекулятивное есть только внутренняя задержка и неналичное возвращение сущности в себя. Поэтому мы так часто видим, что философские изложения отсылают нас к этому внутреннему созерцанию и благодаря этому избавляют себя от изложения диалектического движения предложения, чего мы требовали. — Предложение должно выражать, что есть истинное, но истинное по существу есть субъект. В качестве субъекта оно есть только диалектическое движение, этот сам себя порождающий, двигающий вперед и возвращающийся в себя процесс. — Во всяком другом познавании эту сторону высказанной внутренней сущности составляет доказательство. Но после того как диалектика была отделена от доказательства, понятие философского доказывания было фактически утрачено.

Могут указать по этому поводу, что и диалектическое движение пользуется предложениями в качестве своих частей или элементов; названное затруднение поэтому как будто всегда повторяется и есть затруднение, проистекающее из самой сути дела. — Это похоже на то, что бывает при обыкновенном доказательстве: основания, которыми оно пользуется, в свою очередь, сами нуждаются в обосновании, и так далее до бесконечности. Но эта форма обоснования и обусловливания свойственна тому способу доказательства, от которого отличается диалектическое движение, и, следовательно, она свойственна внешнему познаванию. Что касается самого диалектического движения, то его стихия — чистое понятие; поэтому у него есть некоторое содержание, которое в самом себе есть от начала до конца субъект. Следовательно, нет такого содержания, которое было бы субъектом, лежащим в основе, и которому его значение приписывалось бы в качестве предиката; предложение непосредственно есть лишь пустая форма. — Кроме чувственно-созерцаемой или представляемой самости, как раз имя как имя прежде всего обозначает чистый субъект, пустую, лишенную понятия единицу. На этом основании, может быть, было бы полезно избегать, например, имени «бог», потому что это слово не есть в то же время непосредственно понятие, а есть собственное имя, незыблемый покой лежащего в основе субъекта; тогда как, напротив, [такие слова, как,] например, «бытие» или «единое», «единичность», «субъект» и т.  д., и сами непосредственно обозначают понятия. — Если о названном субъекте и высказываются спекулятивные истины, то все же их содержанию недостает имманентного понятия, потому что это содержание наличествует только в качестве покоящегося субъекта, и благодаря этому обстоятельству эти истины легко приобретают форму простой назидательности. — Таким образом, с этой стороны то препятствие, которое коренится в привычке брать спекулятивный предикат в форме предложения, а не как понятие и сущность, также может быть усугублено или уменьшено в зависимости от того, каково само философское изложение. Изложение, оставаясь верным проникновению в природу спекулятивного, должно сохранять диалектическую форму и включать только то, что постигается в понятии и что есть понятие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

IV.

Мышление

IV. Мышление Если из восприятий в одну сторону, в вышину, так сказать, развивается абстрактное представление, то в другом направлении – вширь и глубь – идет основанное на них развитие мышления и размышления. Что это такое – мышление, т. е. упорядоченное и связное мышление?

4.3. Мышление

4.3. Мышление Мышление, логическое познание – опосредованное отражение. Оно опосредовано, во-первых, чувственным познанием. Мышление возникает на базе чувственного познания, чувственных образов. Во-вторых, оно опосредовано языком; как уже говорилось, мышление необходимо

Какой вид имеет присутствие чтения шифров (спекулятивное припоминание и предвидение)

Какой вид имеет присутствие чтения шифров (спекулятивное припоминание и предвидение) Несмотря на это, вопрос о том, почему есть существование, и игра ответов на него, не вовсе лишены всякой истины. В этой игре выражается сознание ставшего (ein Bewusstsein des Gewordenseins): историчность

4. Спекулятивное чтение шифра: только на пути, ведущем через иллюзию существования, открывается в крахе бытие

4. Спекулятивное чтение шифра: только на пути, ведущем через иллюзию существования, открывается в крахе бытие — Если бытие мыслится как единое, бесконечное, то оконечивание означает становление единичным (Wenn das Sein als das Eine, Unendliche gedacht wird, so ist Endlichwerden ein Einzetwerden). Поскольку

Мышление

Мышление Мышление — процесс решения проблем, выражающийся в переходе от условий, задающих проблему, к получению результата. Мышление предполагает активную конструктивную деятельность по переструктурированию исходных данных, их расчленение, синтезирование и

15 Мышление

15 Мышление Мир нас мыслит, но тогда, когда мы его мыслим… В сущности, мышление дуально, оно вовсе не является мышлением обособленного субъекта, оно распределяется между нами и миром: мы можем мыслить вселенную только потому, что сами определенным образом подвергаемся

ИДЕОЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

ИДЕОЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ Идеология создается по определенным правилам, которые в совокупности образуют идеологический способ мышления (или аппарат идеологизированного сознания). Этот способ прививается всем идеологически обрабатываемым людям. Благодаря этому способу

(γ) Спекулятивное знание как представление общины в абсолютной религии

(?) Спекулятивное знание как представление общины в абсолютной религии Это непосредственное наличное бытие в то же время не единственно и только непосредственное сознание, а оно есть религиозное сознание; непосредственность нераздельно имеет значение не только

§ 3. Метафизическое мышление как мышление в предельных понятиях, охватывающих целое и захватывающих экзистенцию

§ 3. Метафизическое мышление как мышление в предельных понятиях, охватывающих целое и захватывающих экзистенцию Мы остаемся при предварительном рассмотрении. Оно призвано подвести нас к задаче курса и одновременно прояснить его целостную установку. Вопреки

III.

Мышление

III. Мышление § 163Мышление – это деятельность духа в его независимой, себе самой равной простоте, самопроизвольно вносящей в себя самое определения, обладающие характером равенства самим себе и характером всеобщности.1. Рассудок§ 164Рассудок есть способность мысленно

b) Мышление

b) Мышление Великие умы противопоставляли этому воззрению чувство в груди человека, инстинкт самосохранения, благожелательные склонности по отношению к другим людям, влечение к общительности; последнее Пуффендорф также положил в основание своей системы права. Исходя из

В. Мышление

В. Мышление 8. Мышление как более высокий опыт в опытеВнутри бессвязного хаоса опыта мы находим — и притом сначала также как факт опыта — некоторый элемент, который выводит нас из этой бессвязности. Это есть мышление. Мышление даже уже как факт опыта занимает

Динамическое мышление

Динамическое мышление А как работает наш интеллект на других уровнях? Не на уровне восприятия, а на уровне логического и образного мышления?Эволюционная последовательность продолжается.Как на уровне физиологического восприятия сетчатка глаза не может воспринимать

Мышление (Pensée)

Мышление (Pens?e) Достаточно широкое, хотя, разумеется, неполное определение мышления дает Декарт: «Что же я есть? Мыслящая вещь. А что это такое – вещь мыслящая? Это нечто сомневающееся, понимающее, утверждающее, отрицающее, желающее, не желающее, а также обладающее

мышление — Mind Map

это социально обусловленный, неразрывно связанный с речью психический процесс поисков и открытия существенно нового, опосредованного и обобщенного отражения действительности в ходе ее анализа и синтеза. Мышление возникает на основе практической деятельности из чувственного познания и выходит далеко за его пределы

Логические формы

Понятие

отражение в сознании человека общих и существенных свойств предмета или явления.

охватывает целый класс однородных предметов или явлений, носящих одно и то же название.

Единичное

это понятие, в котором отражены присущие только отдельному предмету или явлению признаки.

Конкретное

понятие, которое легко идентифицировать, представить, сформировать и классифицировать.

Абстрактное

понятие, которое трудно идентифицировать, представить, классифицировать.

Теоретическое

это понятие, специфическим содержанием которого выступает объективная связь всеобщего и единичного (целостного и отличного).

Эмпирическое

фиксирует одинаковые предметы в каждом отдельном классе предметов на основе сравнения.

Суждение

основная форма мышления, в процессе которой утверждаются или отрицаются связи между предметами и явлениями действительности.

Истинное

это объективно верное суждение.

Ложное

суждение, не соответствующее реальности.

утверждение чего-либо (или отрицание) относительно всех предметов данной группы, данного класса.

Частное

утверждение или отрицание, относящееся не ко всем, а лишь к некоторым предметам.

Единичное

утверждение или отрицание, относящееся только к одному предмету.

Умозаключение

форма мышления, при которой на основе нескольких суждений делается определенный вывод. Различают умозаключения индуктивные, дедуктивные, по аналогии

Дедуктивное

это умозаключение, в котором рассуждение осуществляется от общих фактов к единичному выводу.

Индуктивное

умозаключение, в котором рассуждение идет от единичных фактов к общему выводу.

По аналогии

это такое умозаключение, в котором вывод делается на основании частичного сходства между явлениями, без достаточного исследования всех условий.

Виды мышления

Наглядно-действенное мышление

элементарный вид мышления, возникающий в практической деятельности и являющийся основой для формирования более сложных видов мышления.

Наглядно-образное мышление

вид мышления, характеризующийся опорой на представления и образы.

Абстрактно-логическое мышление

вид мышления, основанный на выделении существенных свойств и связей предмета и отвлечении от других, несущественных.

Словесно-логическое мышление

вид мышления, осуществляемый при помощи логических операций с понятиями.

Теоретическое мышление

направлено на решение теоретических задач, опосредованно связанных с практикой.

Практическое мышление

 направлено на решение теоретических задач, возникающих в ходе практической деятельности.

Дискурсивное мышление

совершается путем логических умозаключений, приводящих к пониманию основного принципа, закономерности.

Интуитивное мышление

осуществляется как непосредственное «схватывание» ситуации, нахождение решения без осознания путей и условий его получения.

Репродуктивное, или шаблонное, мышление

воспроизводящее мышление.

Продуктивное, или творческое, мышление

это мышление, вырабатывающее новую стратегию, оригинальный путь решения проблемы.

Специфика мышления

Позволяет предвидеть будущее, оперировать возможным, планировать практическую деятельность

Лишь в мышлении возможно познание становящегося, изменяющегося, развивающегося мира

Дает возможность познать глубинную сущность объективного мира, законы его существования

Функции мышления

Установление всеобщих взаимосвязей

Понимание сущности конкретного явления как разновидности определенного класса явлений

Обобщение свойств однородной группы явлений и т.д

Мыслительные операции

Анализ

Мысленное расчленение объекта на составляющие его части

Синтез

Мысленное объединение частей или свойств в единое целое

Обобщение

Мысленное объединение предметов и явлений по их общим и существенным признакам

Сравнение

Сопоставление предметов и явлений, нахождение сходства и различий между ними

Классификация

Распределение предметов или явлений по группам и подгруппам в зависимости от сходства и различия между ними

Абстрагирование

Отвлечение существенных свойств предмета от несущественных

Конкретизация

Сосредоточение на частных аспектах предметов или явлений

Качества мышления

Глубина

Проявляется в степени проникновения в сущность явления, процесса

Самостоятельность

Выражается в умении увидеть новую проблему, поставить новый вопрос и затем решить задачи своими силами. Творческий характер мышления наиболее ярко выражается в его самостоятельности

Гибкость

Проявляется в умении изменять намеченный план действий, если он не удовлетворяет условиям, которые обнаруживаются в ходе решения задачи

Критичность

Отражается способность человека правильно оценить как объективные условия, так и собственную активность и при необходимости отказаться от избранного пути и найти способ действия, наиболее отвечающий условиям деятельности

Быстрота

Проявляется в способности находить правильные, обоснованные

Дискурсивное мышление • Круг Искупления

Недавно я прочитал статью, основанную на работе Экхарта Толле, под названием «Думать или не думать?» В нем представлена ​​точка зрения, которая практически универсальна в альтернативных духовных кругах: точка зрения, которая значительно сводит к минимуму ценность старого доброго дискурсивного мышления, рассматривая его в основном как препятствие на пути к истинному пониманию и духовному росту. На мой взгляд, это неудачная точка зрения, поскольку я считаю, что дискурсивное мышление — мышление, характеризующееся такими элементами, как логика, рассуждение, проницательность и анализ, — абсолютно необходимо для духовного путешествия, инструмент, без которого мы просто не можем обойтись. Это, безусловно, жизненно важно для пути Курс чудес .

Эта статья представляет собой сообщение в блоге Тами Саймон, основателя Sounds True, компании, производящей аудио- и видеопрограммы с участием ряда выдающихся духовных учителей, включая Толле. Она начинает с описания того, что она называет «повторяющимся мышлением», которое она определяет как «думание об одном и том же снова и снова без поступления новой информации». Позже она говорит, что видела исследования, в которых утверждается, что 85-90% всего нашего мышления соответствует этому описанию (вывод, в который мне трудно поверить).

По мнению Саймона, повторяющееся мышление связано с рядом проблем. Конечно, большая проблема заключается в том, что — это повторяющиеся , «как игла, проходящая по одной и той же части пластинки, по кругу, по кругу, снова и снова». Поскольку это повторяется, это «скучно» и «уныло». Это также неоригинально; никаких новых идей из этого не выходит. Он коренится в страхе перед неизвестностью: По ее опыту, «обычно это происходит, когда я боюсь, боюсь, что ситуация обернется не в мою пользу». И, по ее мнению, это неуместно отделяет нас от живой живости чувств: «это абстракция от этого богатого чувствами момента. Это тип отдачи».

Какая альтернатива всему этому повторяющемуся мышлению? Саймон осторожно указывает, что она не «предлагает жить как бездумный идиот». Однако то, что она предлагает, по существу является формой не мышления — по крайней мере, не мышления в обычном дискурсивном, аналитическом смысле. Она говорит, что вместо того, чтобы застрять в бесконечной петле повторяющихся мыслей, нам нужно держать ум свободным от собственных мыслей, чтобы могли возникнуть озарения, процесс, «который происходит сам по себе и ощущается как легкое «а-ха». .’» Мы должны «подняться над» мышлением и находиться в «пространстве осознания», в котором мы разотождествляемся с «мыслящим» и позволяем прозрениям естественным образом всплывать из более глубоких мест в нас. По опыту Саймона, озарения приходят, когда она останавливает этот повторяющийся мыслительный процесс и позволяет решениям проблем возникать естественным образом.

Как нам достичь этого состояния? Саймон говорит, что один из способов — понять, что, когда мы находимся в режиме повторяющегося мышления, у нас есть выбор «думать или не думать». Она говорит, что когда застревает в этом режиме, то спрашивает себя: «Почему бы не бросить эту петлю и не отдохнуть в неизвестности?» Наиболее полезным, по ее мнению, было «переключить свое внимание на физический мир (а не на ментальный мир)», войти в контакт со своим телом и прикоснуться к «ощущению жизни, своего рода покалыванию, которое пронизывает все тело». тело.» Ее цель — жить в том, что поэт Дэвид Уайт называет нашей «пограничной идентичностью», аспектом нас, который простирается за пределы того, что мы уже знаем, и «активно встречается с неизвестным». Нам нужно жить «Не в области мышления мышления мышления, а в области бытия — или, можно сказать, прямо на краю волны».

Я считаю, что этот подход очень ценен. Конечно, есть шаблоны повторяющегося мышления, которые ничего не дают, и от которых нам лучше отказаться. Очень полезно проводить время в тишине вне обычного мыслительного процесса, как мы это делаем в медитации. По моему опыту, озарения иногда возникают, когда я на время откладываю мыслительный процесс. Я даже обнаружил, что физическая активность иногда помогает в этом; Я люблю ходить на пробежки. И, конечно же, все мы хотели бы быть в контакте с той частью нас, которая находится на грани роста. Духовный путь — это путь выхода из нашей зоны комфорта в великое неизвестное.

Но при этом мне кажется, что Саймон (и Толле) представили нам ложную дихотомию. Действительно ли это выбор между «думать» бесполезным, повторяющимся образом или «не думать» и просто ждать в тишине озарений, возникающих в моменты «ага»? Я так не думаю. Здесь упущено кое-что важное, и это то, о чем я упоминал в начале этой статьи: старое доброе дискурсивное мышление — использование логики, рассуждений и анализа разумным, неповторяющимся образом, что ведет к реальному росту и прозрению. . Я не знаю, было ли это упущено Саймоном из-за того, что она не считает это ценным, или просто потому, что она решила не говорить об этом в этой статье. Но я считаю, что это досадное упущение. Поскольку, хотя все эти другие способы достижения понимания имеют свое ценное место, я думаю, что дискурсивное мышление — это инструмент, без которого мы просто не можем обойтись — не только для повседневной жизни в этом мире, но и в сферах духовного. рост тоже.

Я добавил этот самый последний пункт, чтобы ответить на распространенное возражение (хотя и не поднятое в статье Саймона), когда поднимаю этот вопрос. Даже люди, преуменьшающие важность дискурсивного мышления, обычно признают, что оно имеет свою пользу. Они, конечно, скажут «да», если вам нужно сбалансировать свою чековую книжку, починить протекающий кран или разрешить сложное судебное дело, тогда вам пригодится эта левополушарная чушь. Но если ваша цель состоит в том, чтобы быть по-настоящему творческим, получить представление о том, как обстоят дела на самом деле, или соприкоснуться с духовной реальностью, тогда вся эта логика и анализ просто должны уйти. Это не что иное, как барьер для интуитивного познания. Выйди из своей головы в свое сердце.

Я почувствовал это отношение в самом процессе написания этой статьи. Я решил поискать в Google термин «дискурсивное мышление», чтобы узнать о нем больше и посмотреть, что о нем говорят другие. (Определение слова «дискурсивный» звучит так: «Приходя к заключению с помощью разума, а не интуиции».) Когда я нажал кнопку поиска, я сразу же получил результат поиска номер один с веб-сайта под названием «heartspace» (определенно не «свободное пространство»). Это была ссылка на статью, озаглавленную «Развлечение дискурсивного мышления», и предложение под этим заголовком в значительной степени говорило само за себя: «Что такое дискурсивное мышление, так это просто эго, развлекающее себя, затвердевающее в субъектно-объектном танце, которое создает ощущение «дома» в теле-уме, ощущение центральности на поверхностном уровне». Ой!

Как я уже сказал, я думаю, что это обесценивание дискурсивного мышления лишило нас жизненно важного инструмента в нашем духовном наборе инструментов. Не применяя бескорыстно свой интеллект к духовному пути, мы упускаем важнейшее средство различения. Одним из результатов этого является то, что наша способность оценивать «озарения», которые к нам приходят, скомпрометирована. Без тщательного размышления, в котором мы строго оцениваем наши кажущиеся прозрения, основанные на разумно объективных стандартах доказательств, нашей единственной мерой того, является ли какое-либо данное «прозрение» подлинным, будет в высшей степени субъективная мера того, насколько оно «кажется» правильным. И по моему опыту, «чувство» или «интуиция» сами по себе — крайне ненадежная мера; Я видел бесчисленное множество случаев, когда «чувства» людей убеждали их в идеях, которые не выдерживали проверки даже при самом беглом рассмотрении.

Не поймите меня неправильно: я очень ценю интуицию и чутье. Я думаю, что они являются чрезвычайно ценными инструментами для оценки очевидных прозрений, которые к нам приходят. Но если не подвергать эти «озарения» также аргументированному анализу, основанному на стандартах доказательств, выходящих за рамки нашего собственного ощущения «ага», тогда многие из «озарений», к которым мы придем, будут не чем иным, как желаемыми проекциями действительности. во что мы уже верим. И мы не осознаем, что это проекции желаемого за действительное, потому что мы отложили в сторону инструмент, который мог бы нам это показать. Этот процесс вряд ли приведет к действительно новому пониманию.

Другой связанный с этим результат обесценивания дискурсивного мышления заключается в том, что мы склонны быть неумелыми, когда дело доходит до оценки многочисленных и разнообразных предложений духовного рынка. Без различения нас, скорее всего, будет тянуть туда-сюда из-за чего угодно и всего, что, кажется, заставляет нас чувствовать себя хорошо. Становится намного легче попасться на удочку духовным продавцам змеиного масла; как я слышал, говорят: «Если ты чего-то не стоишь, ты попадешься на что угодно». В худшем случае это может привести нас к действительно опасным вещам, таким как бессмысленные культы. Это не гипотетический сценарий; Я видел это своими глазами, и результаты могут быть катастрофическими. Жизни могут быть разрушены, когда мышление больше не разрешено.

Еще одна проблема обесценивания дискурсивного мышления заключается в том, что оно затрудняет получение теоретического понимания, необходимого нам для продвижения по любому духовному пути. На каждом пути теория является основополагающей; остальная часть пути построена на нем, а без этого прочного основания наш путь построен на песке. Теория дает нам дорожную карту путешествия, которое нам предстоит пройти, и без четкого понимания теории мы, скорее всего, заблудимся в бездорожье. А при понимании теории уж точно может прийти в спонтанные моменты «ага», такие моменты не заменят обычный процесс изучения и размышления, который мы всегда использовали для изучения новых идей.

Для меня странным является то, что все духовные учителя безоговорочно признают важность теории и роль мышления в нашем изучении теории, даже если они обесценивают ее. Экхарт Толле, вдохновивший Саймона на написание статьи, написал книги, переполненные теорией, которая, безусловно, по крайней мере частично возникла благодаря его дискурсивному мышлению. (Я уверен, что это тоже пришло из его духовного опыта, но не полностью.) Он явно хочет, чтобы мы поняли его теорию, которая требует такого же мышления и с нашей стороны. Собственная статья Саймона представляет теорию и, очевидно, требует серьезного размышления. Я уверен, что она хочет, чтобы мы использовали наши мыслительные способности, чтобы помочь понять теорию, которую она пытается донести до нас.

Меня просто поражает, как много духовных учителей и писателей предлагают обширные, хорошо разработанные теории о том, почему мы должны отказаться от теории. Но дело в том, что мы не можем уйти от теории. Вот почему каждый духовный путь имеет интеллектуальную традицию. Как я уже сказал, нам нужна теория как основа для всего, что последует, и нам нужно дискурсивное мышление, чтобы понять эту теорию. И всякий, кто попытается опровергнуть это утверждение, неизбежно представит продуманную теорию (упс!) почему это не так.

Но как насчет опыта Саймона и других, разделяющих ее взгляды, опыта, который, кажется, свидетельствует о том, что дискурсивное мышление лучше отложить в сторону? Я уважаю чужой опыт, но должен сказать, что мой совсем другой. Например, я никогда не замечал, что серьезные озарения приходят только тогда, когда я нахожусь в немыслящем ментальном пространстве. На самом деле ко мне приходили озарения, когда я участвовал практически во всех возможных режимах мышления или немышления. Они возникли как прямой результат процесса дискурсивного мышления. Они возникли после такого процесса, и я убежден, что этот процесс способствовал этому, даже несмотря на то, что озарение пришло позже. И да, у меня определенно были другие случаи, когда озарения приходили после того, как я откладывал повторяющийся и бесплодный мыслительный процесс и входил в чистое ментальное пространство посредством чего-то вроде медитации.

Как правило, я обнаружил, что качество и частота моих моментов «ага» значительно увеличиваются в той степени, в какой я активно серьезно обдумываю проблему. Я считаю, что дискурсивное мышление и вспышки озарения часто являются взаимодополняющими аспектами одного и того же процесса, а не противоположностями, в которых вы должны перестать делать первое, чтобы испытать второе. Я понимаю, что опыт других может быть другим в этом отношении. Но моя более широкая точка зрения заключается в том, что, по крайней мере, по моему опыту, озарения приходят разными путями, в том числе как прямой результат усилия думать.

По моему опыту, отказ от обычного мышления и ожидание появления «ага» не является путем к большему пониманию. И у себя, и у других я видел бесчисленное количество идей, которые явно ошибочны и совершенно неоригинальны и возникают в результате так называемых «ориентированных на сердце», «правополушарных» или «запредельных» процессов. Я также видел, как в ходе таких процессов появлялись блестящие и весьма оригинальные идеи. Моя точка зрения здесь аналогична точке зрения предыдущих двух абзацев: так же, как озарение приходит разными путями, отсутствие проницательности проявляется по-разному. Эго может использовать то, что мы называем «сердцем», точно так же, как оно может использовать то, что мы называем «головой».

И поскольку я говорю о своем опыте, я должен добавить, что для меня ментальный мир — это не то холодное, бездушное, безжизненное место, которое так часто изображают альтернативные духовные типы. Для меня этот мир намного реальнее, живее, ярче, красивее и богаче, чем мир чувств. Не поймите меня неправильно; Я очень ценю другие способы существования и отношения к миру. Я большой медитатор, люблю страстно эмоциональную музыку, как Вагнер и Малер, я бегун, ухаживаю за пожилыми людьми на дому, пою в хоре. Я не провожу всю свою жизнь в своей голове.

Но правда в том, что глубокая мысль была решающим элементом (хотя и не исключительным) практически в каждом моем настоящем прорыве. Это также неразрывно связано с моим эмоциональным опытом; это часто приводило непосредственно к чувству глубокой любви, мира и радости. И у меня были сильные духовные переживания, непосредственно связанные с этим; это определенно приблизило меня к моей духовной реальности и к Богу. Я уверен, что это в какой-то степени вопрос типа личности. Я, конечно, не ожидаю, что все полностью разделят мой энтузиазм по поводу ментального мира. Но я хочу подвергнуть сомнению часто не подвергавшееся сомнению предположение о том, что тело, чувства и чистая эмоциональность, оторванные от мысли, — вот где вся живость.

Все, что я говорю здесь о важности дискурсивного мышления, особенно верно для моего пути Курс чудес . После почти двадцати лет его изучения и прохождения его пути я могу с уверенностью сказать, что интенсивное использование наших интеллектуальных сил является абсолютным требованием для прохождения Курса. На самом базовом уровне это необходимо просто для понимания, ибо Курс — это настоящий интеллектуальный tour de force . Я обнаружил, что ничто не заменит внимательного изучения Курса с использованием всех имеющихся в нашем распоряжении умственных способностей. Без этого мы действительно в море. В самом деле, всякий раз, когда я слышу, как кто-то, кто не занимался этой интеллектуальной работой, делится своим «интуитивным пониманием» того, что говорится в Курсе, это довольно часто неверно, и этот факт можно легко продемонстрировать, изучив слова самого Курса. Да, интуиция играет ценную роль в изучении Курса (как и в любом мыслительном процессе), но сама по себе ее крайне недостаточно. Обычная старая умственная смазка локтя является абсолютной необходимостью.

В этом нет ничего удивительного, поскольку сам Курс придает огромное значение дискурсивному мышлению. Это Курс, который «требует [s]… тщательного изучения» (T-1.VII.4:3). Он подчеркивает, что его «теоретическая основа» (W-In.1:1) «необходима» для того, чтобы его практика была эффективной. Он постоянно использует разум и логику, чтобы убедить нас, даже говоря нам, что эго, способное к логике, не способно к настоящему разуму (Т-21.V.4). Он говорит нам, что эмоции являются логическим результатом мыслей. Он рассматривает Небеса, царство чистой мысли, как единственное царство, которое действительно живо (T-23.II.19).), а чувственный мир считает вовсе не живым (хотя жизнь может там отражаться). Он подчеркивает важность задавать «настоящие вопросы» (Т-2.II.3:5) и призывает нас «тщательно подумать» (Т-21.VIII.4:1) о многих вещах, в том числе о том, как нам следует отвечать. такие настоящие вопросы. Это дает нам идеи, о которых «нельзя слишком часто говорить и думать» (W-pI. 152.3:6). Он дает нам такие чтения, которые, по его словам, «должны читать медленно и некоторое время обдумывать» (W-pII.In.11:4). Он даже дает нам урок (Урок 66), в котором вся практика состоит в том, чтобы «пытаться увидеть логику» (W-pI.66.5:6) в логическом силлогизме, практика, которая предназначена для получения духовного опыта.

Да, Курс говорит нам, что в конечном счете наши мысли в этом мире не являются нашими настоящими мыслями. И, конечно, это также учит нас использовать многие другие инструменты, в том числе просить Святого Духа о руководстве и медитативных практиках, в которых мы временно отбрасываем все мысли. По мере своего развития она все больше и больше подчеркивает ценность «бессловесного, глубокого опыта» (W-pII.In.11:2). Все эти вещи являются ключевыми элементами его программы; дискурсивное мышление является необходимым, но недостаточным элементом для прохождения Курса. Но это необходимо.

Странно то, что я думаю, что большинство людей инстинктивно понимают все, что я здесь говорю. Я предполагаю, что если бы Толле или Симон ответили на эту статью, они бы признали, что дискурсивное мышление играет важную роль на духовном пути. Они, вероятно, согласятся с тем, что мы должны использовать нашу проницательность, чтобы отсеивать плохие идеи и избегать сомнительных духовных учителей. Скорее всего, они признают, что сами представляют теории, которые хотят, чтобы люди читали, обдумывали и понимали. И они, вероятно, оба используют проницательные, неповторяющиеся интеллектуальные мыслительные процессы гораздо больше, чем они осознают. Проблема в том, что акцент имеет значение. Когда духовный учитель радикально снижает акцент на дискурсивном мышлении и изображает его главным образом как препятствие на пути к истинному постижению, это не может не заставлять людей, которые уже склонны избегать тщательного мышления, избегать его еще больше. Это действительно полезно?

Итак, моя просьба такова: давайте решительно подтвердим огромную ценность беззастенчивого интеллектуального мышления. Давайте полностью примем логику, разум, проницательность и анализ как важные элементы на духовном пути. Давайте перестанем так подозрительно относиться к этому жизненно важному инструменту мышления и дадим ему подобающее место в нашем духовном наборе инструментов. Да, давайте уважать и использовать многие другие инструменты, которые у нас есть, но давайте не будем терять этот в процессе. Давайте выясним это и максимально используем его. Почему бы не использовать все имеющиеся в нашем распоряжении инструменты? Вместо того, чтобы говорить «Думать или не думать?» почему бы не сделать оба?

[Обратите внимание: фрагменты ACIM, цитируемые в этой статье, относятся к изданию Foundation for Inner Peace (FIP).]
——————————————-
Если вам понравилась эта статья, вам может понравиться Вот этот!
Чтобы узнать больше о нашем сообществе студентов курса «Чудеса», посетите раздел «Компаньоны по курсу».

дискурсивная мысль | Тибетский буддийский алтарь

20 ноября 2016 г. Джетсунма Ахкон Лхамо

Ниже приводится отрывок из учения под названием «Противоядие от мантры сансары»

Здесь мы столкнулись с тем, что используем технологию, которая не предназначена для человека, прожившего всего одну жизнь. Мы используем технологию, которая на самом деле не была разработана, не была дана миру, чтобы решить поверхностную проблему. Не дано нам залечить царапину. Технология Дхармы так необыкновенна и так сложна, так глубока, так требует усилий из-за того, что она должна делать. То, что он должен сделать, это большая работа. Что он должен сделать, так это очистить неблагую привычную склонность, которую мы создали и которая глубоко укоренилась с незапамятных времен. У нас есть еще одна проблема, и эта проблема в том, что мы как бы родились на карусели. Знаете ли вы, что происходит, если вы родились на карусели? У вас нет понимания, что вы ходите по кругу. Единственный способ понять, что ты родился на карусели, — это если карусель вдруг остановится. Но если бы хождение по кругу было для вас естественным, оно было бы для вас невидимым. И поэтому для нас это как если бы мы родились на карусели. У нас нет способа узнать, сколько раздвоенности, сколько дискурсивных мыслей, сколько концептуализации, сколько сверхструктурирования происходит в нашем уме. Мы буквально, во многих отношениях, незнакомы своему собственному разуму. На самом деле в наших умах как обычных разумных существ происходит постоянный внутренний диалог, постоянный внутренний диалог. Вы должны спросить себя, между кем и кем? Но это происходит, вы знаете. Это постоянный внутренний диалог. Вот этот белый шум, этот разговор, который продолжается. А вы сами себе отвечаете! Это самое странное.

Если вы действительно сможете успокоиться и настроиться на себя, вы увидите, что это постоянная внутренняя болтовня, внутренний шум. Это даже не так просто, как одно произведение, которое вы можете услышать и выделить. На самом деле, это слой за слоем. Это похоже на многие треки, которые мы, кажется, запускаем, так много дискурсивности внутри нас. Так что то, чем мы на самом деле занимаемся все время в нашей обычной жизни, является своего рода повторением или постоянной мантрой дискурсивности. Эта болтовня, этот шум, этот континуум белого шума, который мы ощущаем в наших головах — тот, который спорит, тот, который отвечает, и все то, что происходит внутри, — на самом деле является слоем за слоем за слоем заблуждения, начиная с первоначальной веры в собственную природу как внутренне действительную, и отсюда все эти надстройки, начиная с реакции, потому что, если кто-то верит в собственную природу как внутренне действительную, все остальное иное, чем я.

Если есть разделение между собой и другими, будет реакция на других, иначе мы не сможем концептуализировать дальше этого, а вы знаете, что у нас есть. Итак, мы постоянно вовлечены в этот процесс дискурсивности и невежества. Так и есть прямо сейчас, если только вы не слушаете меня так внимательно, что в вашем уме не остается места для размышлений, а я не думаю, что это происходит. Прямо сейчас мы повторяем мантру страдания. Вы не знаете, что делаете это. У вас нет малы в руке, но вы прямо сейчас повторяете мантру страдания. Мы повторяем мантру сансары.

Прямо сейчас даже в нашем уме мы создаем причинно-следственные связи, прямо сейчас, потому что невозможно, чтобы вы находились в этой комнате со всеми здесь, или слушали меня, или делали что-то в своей жизни, не имея какой-то реакции к этому. И эта реакция продолжается. Оно становится все глубже и глубже и привычнее, и в результате этой постоянной разработки продолжают формироваться структурирование и представление. Каждая отдельная мысль, которая рождается в нашем потоке ума, больше похожа на камешек, брошенный в пруд, чем на мысль, продолжающуюся по прямой линии. Он выходит во все стороны. Он постоянно совершенствуется, почти по собственной воле.

Итак, для студентов, которые спрашивают: «Почему бы одной хорошей мантре или одному истинно поглощенному преданному, чисто задуманному простиранию не быть столь же хорошим, как 100 000 видов скучных?» Причина этого в том, что прямо сейчас и с незапамятных времен мы постоянно повторяем мантру заблуждения. Так что нам нужна наука или технология, которая нейтрализует глубину этого процесса. Ты же знаешь, какие мы сложные. Вы знаете, как это. Вы знаете, что мы можем сесть здесь, открыть книгу Дхармы, прочитать очень глубокую молитву и по-настоящему хорошо сконцентрироваться на ней, пока мы ее читаем. Конечно, если вы действительно научитесь слушать себя, вы будете знать, что даже когда вы это делаете, что-то происходит. Эта обезьяна в твоей голове все еще что-то делает. Но допустим, мы действительно смогли сконцентрироваться. Мы созерцаем и думаем: «О, какая это красивая вещь. Это действительно что-то особенное». И мы тронуты, и нас привлекает Дхарма, знаете, что-то в этом роде. Мы знаем, что мы настолько сложны, что даже когда мы делаем это, в то же время, хотя мы выбираем не слушать голос, который нам не нравится, этот другой голос говорит: «Фу, Дхарма, какое нам дело до этого». Дхарма! Нас волнует одно. Мы заботимся о том, чтобы смотреть телевизор и сидеть на своих толстых задницах. Вот что нас волнует!» Или у нас есть все наши другие концепции и идеи о том, как мы действительно хотим жить. Итак, пока, с одной стороны, «О, это учение Будды. Это так чисто и так совершенно. Я вижу в этом добродетель» — и вы действительно знаете, что можете, я имею в виду, что вы читаете то, что видите в этом добродетель, — другая часть вас думает: «Нет, нет, мы не хотим этого делать». . Мы хотим быть счастливыми сейчас!» Поэтому, даже когда мы изучаем Дхарму и практикуем Дхарму, это происходит внутри нас.

Итак, мы ищем такую ​​технологию, которая могла бы размешать этот горшок из глубины, размешать его из глубины и обеспечить очищающим агентом или противоядием, которое должно положить вес в противоположную кучу что мы обычно делаем. Что мы обычно делаем, так это имеем разделенный ум и много дискурсивных мыслей, много реакций, много всего, что связано с верой в собственную природу как нечто по своей сути реальное. Поэтому мы постоянно продолжаем эту практику. Это то, что мы делаем. Это Дхарма, мирская Дхарма, которую мы сейчас практикуем.

Copyright © Jetsunma Ahkon Norbu Lhamo. Все права защищены

Категории Противодействие мантре Самсары Су2-18, Джецунма Ахкон Лхамо Теги Элис Зеоли, дискурсивная мысль, Джецунма Ахкон Норбу Лхамо, мантра, Нгондро Оставить комментарий

26 сентября 2013 г. by anisonam

Следующее уважительно цитируется из «Состояния Будды без медитации» Дуджома Лингпы:

С непоколебимой верой я воздаю должное верховному владыке, изначальному владыке-защитнику, самой возвышенной цитадели волшебного проявления изначального осознания.

В наши дни, когда процветают пять видов вырождения, все без исключения живые существа грубы и дики, находясь во власти очень могущественной неблагой кармы. Цепляясь за мимолетную мечту об этой человеческой жизни, они строят далекоидущие планы как бы на вечное пребывание и отворачиваются от погони за чем-то значимым для будущих жизней. По этой причине мне кажется, что тех, кто серьезно ищет освобождения и всеведения, не больше, чем звезд в дневное время. Хотя люди могут осознавать свою смертность и с энтузиазмом практиковать Дхарму Будды, они посвящают свое человеческое существование просто физическим и словесным актам добродетели и таким образом стремятся к более высоким перерождениям в качестве богов или людей.

Некоторые, не имея ни малейшего представления о воззрении пустоты, приходят к выводу, что их собственные умы пусты. Их непосредственно знакомят с тем, что есть не что иное, как состояние дискурсивного мышления или пассивного осознания, и они остаются в этом состоянии без каких-либо действий. Это толкает их к перерождению среди богов царств желаний и форм, но ни на волосок не приближает их к пути всеведения.

Категории Состояние будды без медитации, Дуджом Лингпа Теги Состояние будды без медитации, дискурсивная мысль, Дуджом Лингпа, Царство Бога, карма Оставить комментарий

8 октября 2011 г. 8 октября 2011 г. от Jetsunma Ahkon Lhamo

Если человек глубоко одержим кем-то ежедневно и в течение длительного времени безжалостно, это свидетельствует об отсутствии достижений и беспокойном уме. Такой человек, одержимый, потенциально может стать жестоким, причинить вред своей жертве и себе. Гораздо легче лечиться. Воистину демонично ненавидеть тех, кто искренне и искренне старается принести пользу другим. Особенно, если кто-то пытается навредить им до такой степени, что они не могут выполнить свое духовное призвание, я считаю это преступлением.

Мы все имеем право совершить то, ради чего пришли сюда. У некоторых нет такого обязательства. Бодхисаттвы возвращаются только для того, чтобы принести пользу живым существам. В их обязанности входит практиковать и учить других практиковать бодхичитту, «великое сострадание», суть пробуждения к состоянию будды. Все делается для лечения и помощи. Это невозможно остановить; не могут этого сделать и те, кто хочет только причинить вред и плачет от жалости к себе. Бессмысленно оставаться таким инфантильным. И взывать о справедливости, когда чьему-то эго угрожают? Нет. Правосудие, когда тебе жизнь и средства к существованию находятся под угрозой. Таков путь.

Если у человека нет ни миссии, ни средств к существованию, а поврежденный мозг наполнен ненавистью и виной, он нуждается в лечении. Таков путь. Жизнь, полная щедрости и сердечной заботы, — это природа бодхисаттв. Они истинные Будды во плоти. Пожалуйста, поддержите их и оставьте их для их великих и полезных дел. Найди себе другое занятие, кроме как плакать.

ОМ АХ ХУМ ВАДЖРА ГУРУ ПЕМА НОРБУ СИДДХИ ХУНГ

ОМ МАНИ ПЕДМЕ ХУМ

Рубрики Джецунма Ахкон Лхамо, Твиты Теги Элис Зеоли, Бодхисаттва, Сострадание, дискурсивная мысль, Джецунма Ахкон Норбу Лхамо Оставить комментарий

Рассуждение о мышлении Мартина Хайдеггера

Разновидности разума

Рассуждение о мышлении.
Мартина Хайдеггера.
Харпер энд Роу. 93 стр. 3,50 доллара.

Если бы Harper & Row хотели, чтобы публика читала Хайдеггера, выпустили бы они его «Рассуждения о мышлении» ? Крошечный томик включает в себя «Памятную речь» философа (в Месскирхе, 15 октября 1955 года, на праздновании 175-летия со дня рождения композитора Конрадина Крейцера), а также отрывок из беседы (вряд ли это можно назвать диалогом) : «Разговор на проселочной дороге о мышлении». «Обращение» и «Разговор» занимают всего пятьдесят пять страниц, так что введение к книге Джона М. Андерсона примерно такое же длинное, как и самое длинное из произведений Хайдеггера. Более того, Мемориальная речь, хотя и интересная как речь, вряд ли является хорошим примером мысли Хайдеггера; и разговор о мышлении будет чрезвычайно труден для того, кто не знаком с другими «мышлениями» Хайдеггера. На самом деле, это так же трудно понять, как и все, что я когда-либо читал у него. Что общественность должна сделать из такой книги? И почему прекрасные эссе Хайдеггера о поэзии, о технике, о Гельдерлине, о Ницше и о нигилизме, эссе, давно переведенные на французский язык и понятные многим, не были собраны вместе для американских читателей? настоящее Рассуждение о мышлении обязательно разочарует и дезориентирует любого, кто не может его оценить.

Итак, позвольте мне кое-что сказать читателям только этого тома. Хайдеггер, главный вдохновитель экзистенциализма (с которым, однако, он отказывается отождествлять свое мышление), прежде всего мастер двусмысленности; и своим бесспорным талантом к философии он сам отличился от таланта к истине. (Несомненно, именно поэтому Стюарт Хэмпшир называл его плохим философом, а также плохим человеком. Разве Хайдеггер не был какое-то время нацистом?) Конечно, есть опасность, особенно для мыслителя, думать, что может быть что-то лучшее. чем правда. Многие спрашивают: имеет ли Хайдеггер в виду то, что он говорит?

Я не уверен, что он говорит то, что имеет в виду в мемориальном обращении. По сути, это защита того, что Хайдеггер называет «медитативным мышлением», в противовес нынешнему более широкому способу мышления, который он называет «расчетным». Хотя Обращение несколько знаменательно (Хайдеггер описывает наш современный мир как мир, в котором вид мышления, который он называет «расчетным», угрожает изменить отношение людей к вещам и себе подобным), в своих выводах он достаточно скромен. , и ни в коем случае не возмутительно. Хайдеггер не отрицает, что «расчетное» мышление необходимо и даже ценно. Он не призывает к отказу от такого мышления, а лишь настаивает на том, что есть место для медитации. Скромное место. И каким должно быть наше отношение к технологическому? В ответ он говорит, что мы должны «впускать технические устройства в нашу повседневную жизнь и в то же время оставлять их снаружи. То есть оставить их в покое, как вещи, которые не являются чем-то абсолютным, но остаются зависимыми от чего-то высшего. Я бы назвал это отношение к технике, выражающее «да» и в то же время «нет» по старому выражению, освобождение от вещей ». Итак, в своем Обращении Хайдеггер не более чем призывает к сохранению интереса к медитации и частичному отказу от технологического, другими словами, калькулятивного.

Разговор о мышлении — более сложная вещь; здесь Хайдеггер дает волю своей склонности к использованию новых для философского дискурса терминов, которые также могут быть непонятны неспециалисту. Должен добавить, что беседа, в которой участвуют трое — учитель, ученый и ученый, — не имеет формы настоящего диалога, без драматической обстановки, без какой-либо характеристики говорящих; его можно было бы вернее представить как некий поток сознания — поток сознания, конечно, философа. Вряд ли это обмен различными взглядами, которых придерживаются разные люди. Что пропагандируется? Ожидающий. А настоящее ожидание, как утверждается, означает отсутствие принятия решения относительно того, чего именно вы ждете. Так, например, если бы вы ждали Годо или Бога, если уж на то пошло, если бы вы знали, что ждете Ему , ты бы не стал ждать . Ждать — значит не знать, чего или кого ждать. В конце разговор все-таки переходит в какую-то не очень четкую и не очень последовательную серию поэтических утверждений:

Ученый: В самом деле, ожидание — почти противоположное движение вперед.

Ученый: Не говоря уже о счетчике.

Учитель: Или просто отдохнуть. Однако было ли окончательно решено, что ‘Aγχιβασιη означает идти навстречу?

Ученый: В буквальном переводе это означает «приближаться».

Учитель: Возможно, мы могли бы думать об этом также как о «приближении».

Ученый: Вы имеете в виду это буквально в смысле «1поместить одно «если» в близость?»

Учитель: Об этом.

Ученый: Тогда это слово может быть названием, и, возможно, лучшим названием того, что мы нашли.

Учитель: Который по своей природе, тем не менее, мы все еще ищем.

Ученый: ‘’Aγχιβασιη «движение-в-близость». Это слово могло бы, как мне теперь кажется, быть названием нашей сегодняшней прогулки по этой проселочной тропе.

Учитель: Что вело нас глубоко в ночь. . .

Ученый: . . . что блестит все ярче. . .

Ученый: . . . и затмевает звезды. . .

Учитель: . . . потому что приближается к их расстоянию в небесах. . .

Ученый: По крайней мере для наивного наблюдателя, хотя и не для точного ученого.

Учитель: Вечно дитя в человеке, ночь соседствует со звездами.

Ученый: Она соединяется без шва, края или нити.

Ученый: Она соседка; потому что она работает только с близостью.

Ученый: Если она когда-нибудь будет работать, а не отдыхать. . .

Учитель: . . . размышляя о глубинах высот.

Ученый: Тогда интересно, может открыть то, что заперто?

Ученый: В порядке ожидания. . .

Учитель: Если это будет выпущено . . .

Ученый: . . . и человеческая природа остается , присвоив этому . . .

Учитель: . . . откуда мы призваны.

Беседа ученого, ученого и учителя на проселочной дороге еще раз подтверждает то, что Хайдеггер сказал в своем Памятном обращении, а именно, что медитация есть нечто иное, чем расчет. Кроме того, в беседе хайдеггеровское понятие медитации представлено скорее как ожидание мыслей, чем как реальное мышление. Как я указывал ранее, медитация уподобляется своего рода ожиданию откровения, причем даже без попытки предвосхитить откровение, которое может прийти. Ожидание, чтобы подумать, или, возможно, ожидание, чтобы начать, — это, я полагаю, то, что Хайдеггер называет медитацией; ожидание, то есть какого-то нового откровения бытия.

_____________

 

Почему, спрашивается, Хайдеггер в Мемориальной речи так сдержан в своей критике расчетливого мышления и почему в беседе ему не удается более резко отличить его от медитативного? Можно даже задаться вопросом, видит ли Хайдеггер реальную разницу между этими двумя видами мышления: пытаясь различить их, он вынужден давать самый тонкий анализ «ожидания» и переоценивать «ожидание» по сравнению с «ожиданием ».

Не всегда ли откровение бытия, т. е. метафизику, он связывал с медитативным мышлением? В своем сочинении о технике в Holzwege («Дороги в лесу») он возлагает всю вину на западную метафизику — медитативную мысль Запада — за нынешнее господство расчетливого мышления, т. е. техники. Западная медитация отвечает за западный расчет; это было его требованием в Holzwege . Не может ли новый опыт медитации привести к новым формам исчисления?

Или можно ли интерпретировать Хайдеггера в том смысле, что вся западная медитация была в основе своей расчетливой и что теперь необходим новый, более оригинальный тип мышления? В других местах своих сочинений он подразумевал не меньше. Но тогда может ли он иметь в виду то, что говорит в Поминальной речи, что для медитативного еще можно найти скромное место в расчетливом?

Наоборот, в другом своем выступлении, посвященном ядерной энергии, он подверг критике нашу склонность спрашивать «почему» на том основании, что именно такие вопросы привели нас в ядерный век. Он утверждал, что любой вопрос, начинающийся с «почему», должен вести к ответу, начинающемуся с «потому что» — и из-за «потому что» у нас есть ядерная энергия. Может быть, так. Тем не менее, утверждая, что мы ошибаемся, спрашивая «почему», он сам должен был прибегнуть к «потому что»; это вовсе не привело бы его к внутреннему противоречию, если бы его «потому что» было ответом на медитативное «почему», явно отличное от расчетливого. Теперь я думаю, что склонность Хайдеггера состоит в том, чтобы иметь и то, и другое, и смешивать, после того как они различили, размышление и расчет.

Предположим, однако, что мы игнорируем термины Хайдеггера, которые он не разъяснил, и полагаемся на термины, более знакомые нам по западной философии. Предположим, мы заменим хайдеггеровское «медитативное мышление» термином «спекулятивный разум», что не должно вызывать затруднений; вместо хайдеггеровского «расчетного мышления» заменим термин «практический разум», взятый в широком, а не кантианском смысле, чтобы охватить все рассуждения относительно следствий. Можно ли с помощью этих терминов выразить «медитативный» и «рассчитывающий» яснее, чем это сделал Хайдеггер в своей Мемориальной речи или в своей беседе? Я склонен так думать.

Теперь должно быть сразу очевидно — хотя, возможно, это и не так, — что спекулятивный разум изначальен, отличен от разума как такового и наиболее существенно раскрывает человека. Столкнувшись с призраком Банко, Макбет восклицает: «У тебя нет спекуляций в этих глазах / Которыми ты смотришь!» И мы убеждены, что Шекспир безошибочно заставил Макбета упустить в посещении качество не жизни, а мысли. Но почему именно умозрительное, а не практическое мышление должно стоять за мышлением как таковым? Очень хороший ответ дает Гилберт Райл в своей лекции памяти Огюста Конта 1962, «Разумное животное», в которой он указывает, что спекулятивный разум — он называет его теоретическим разумом — мотивирован сам собой, в отличие от практического разума.

Однако, несмотря на всю свою независимость, спекулятивный разум может лишь рассуждать разумно. Он не может защитить себя от других форм рассуждения. Он может только демонстрировать свои прелести. Однако практический разум может защитить спекулятивный разум; он также может атаковать его. Практический разум даже имеет право утверждать, что спекулятивный разум священен; именно это она и делала в Средние века, ставя теологию выше наук.

В чем, наконец, прелесть спекулятивного разума? Предположим, что человек, консультирующийся с психоаналитиком и надеющийся излечиться от того, что он принимает за невроз, говорит аналитику: я, конечно, могу вам помочь, то есть принести вам практическую пользу, но теория психоанализа совершенно сомнительно — не обескуражит ли будущий пациент? И не только потому, что заявление аналитика может заставить его усомниться в возможности излечения. Кроме того, я думаю, что большая часть очарования аналитического лечения исчезла бы, если бы собственное лечение не было частью проверки общей теории.

Или давайте теперь посмотрим на реальности, которые выражаются не в системах идей, а в институтах. Возьмем, к примеру, брак и посмотрим, как он относится, с одной стороны, к умозрительному, а с другой — к практическому. Большинство сторонников брака — я говорю о браке на Западе — попытались бы в наши дни оправдать этот институт в чисто практических терминах, забывая о его спекулятивной основе, то есть в исходном представлении о том, что супружеская пара объединены таинством. И по мере того, как чувство таинства имело тенденцию рассеиваться, институт ослабевал. Разве не любовные отношения, чаще всего прелюбодейные, привлекли к себе тот мощный эротический интерес, который может быть сосредоточен только спекулятивно? На самом деле романтизм можно охарактеризовать как жизнь спекулятивным суждением, которое не может ни уступить место практическому суждению, ни стать им. Влюбленные могут умереть или писать стихи; они не могут жениться.

Сказать, что трудно любить, значит сказать, что трудно судить другого спекулятивно и жить согласно такому суждению. Легкость принятия смерти романтическими персонажами объясняется, я думаю, не столько силой эротики, сколько их приверженностью спекулятивности. Конечно, в Сократе Апологии мало что намекает на романтизм или эротизм. Но он сказал своим судьям: «Я иду умирать, а вы идете жить, и никто не знает, что лучше». Но если трудно жить спекулятивным разумом, то люди жили им, по крайней мере до некоторой степени, в Средние века, когда были изобретены любовь и любовная поэзия. Жизнь христиан основывалась на логике, ясно изложенной Паскалем в его обсуждении пари: христиане рисковали возможностью конечного счастья ради возможности бесконечного счастья. Шансы, как утверждал Паскаль, были разумными. Людям его времени они не казались таковыми, поэтому он и сформулировал свой аргумент, и если они казались таковыми в средние века, то потому, что в этот период не только спекулятивное, но и практическое суждение сказал, что эти шансы были разумными. Правда, практический разум поддерживал спекулятивный разум только тогда, когда это было в интересах практического разума; рациональные цели церкви в средние века требовали господства богословия. Из этого вышло и добро, и зло: великие деятели медитативной жизни, а также фанатизм, инквизиция и аутодафе.

_____________

 

Возможно ли, что в нашем современном мире сколько-нибудь значительное число людей снова почувствует склонность вести свою жизнь спекулятивно? Только если практический разум поддерживает их склонность. И почему практический разум, столь уважаемый и укоренившийся, должен теперь меньше восхищаться властью, которой он один обладает? Возможно, сила новой веры, как, скажем, христианского откровения, могла бы побудить практический разум снова служить спекулятивному. Этого ли откровения ждет Хайдеггер? Это объяснило бы его ограничение медитации ожиданием мысли; это также объяснило бы то, что неясно в его речи: он хочет говорить умозрительно, но не может — он должен ограничиться высказыванием в пользу умозрительного, а значит, должен говорить в практических терминах. Несомненно, именно поэтому он призывает к «скромному месту» для «медитативного» внутри «расчетливого». Но спекулятивное, которое я понимаю как то, что Хайдеггер имеет в виду под медитативным, никогда не может занимать скромное место по отношению к практическому: новое откровение спекулятивного могло бы стать основанием некоторого нового вида практического разума. Но мы не можем рассуждать о таких новых предположениях; мы можем видеть только практический смысл этого — до тех пор, пока оно не придет.

_____________

 

Дизайн-мышление как дискурсивный феномен

Дизайн-мышление можно описать как дисциплину, методологию или, в более широком смысле, «ориентированный на человека, творческий, итеративный и практический подход, который используется для поиска лучших идей». и окончательные решения» (1, 2), или просто метод инноваций, который требует творческого мышления (3, 4). Креативное мышление — это когнитивная способность человека или группы людей намеренно генерировать новые идеи — то, что еще около 30 лет назад считалось дизайн-мышлением (3).

Чиммель утверждает, что творческое мышление имеет формат диалога с четырьмя отличительными фазами:
1) восприятие, то есть стимуляция мультисенсорности,

2) опрос, то есть провокационные, процедурные и образные вопросы,

3) сравнение, смысловое мышление в необычных ассоциациях, в новых сочетаниях и в аналогиях и  

4) язык, означающий повествовательное мышление и переход между выразительными языками (3).

Используя этот вид творческого мышления, его аналог в виде диалога может быть расширен до Дизайн-мышления: если творческое мышление является своего рода диалогом либо внутри головы человека, либо между разными людьми, Дизайн-мышление — это язык как системе, на которой он/она/они говорят. Язык может иметь разные диалекты, означающие разные способы структурирования процесса дизайн-мышления — три, шесть или семь фаз с меняющимися названиями, не имеет значения — но содержание остается тем же (3).

Кроме того, различные методы дизайн-мышления можно рассматривать как слова языка: выводы — это то, что представляют эти слова, а выводы — это то, что они на самом деле означают, когда они соединяются с другими словами и образуют предложения.

Как на язык влияют дискурсы внутри обществ и между ними, так и на дизайн-мышление. Критическое переосмысление дизайн-мышления продолжается, хотя утверждается, что оно «недостаточно теоретизировано и недостаточно изучено». Независимо от того, понимаете ли вы дизайн-мышление как когнитивный стиль, общую теорию дизайна или организационный ресурс, мы должны выйти за пределы индивидуальной, когнитивной и организационной сфер и исследовать дизайн в его контексте и расцвет его практик в других областях (например, социально-экономических). культурный). (5) Рассматривая деятельность, материальность и вовлеченные объекты, практический подход может пролить свет на дизайн в рамках дискурсивных практик. (там же) Учитывая, что необходимость этого переосмысления с точки зрения концепций, оценок, вкладов и приложений выходит за рамки дисциплинарных дискурсов, ведущих к структуре. Эта структура включает в себя различные контексты, пространства и проблемы, начиная от практики дизайна услуг и заканчивая разветвлениями его конечных услуг в культуре, духе и обществе. Поэтому другие авторы, в соответствии с работой Кимбелла, предлагают заменить дизайн проектированием, которое по сути является нелинейным, непрерывным, коллективным и организационно всеобъемлющим. (6) Точно так же термин услуга охватывает непрерывный трансформационный процесс совместного создания ценности, выходящий за рамки его обычного совместного парного продукта. Таким образом, «проектирование для услуг» в качестве основы рассматривает постоянное участие в трансформационном развитии и подход к инкорпорируемым и приемлемым инновациям в рамках практик, пытающихся предоставлять услуги, полезные для повседневной жизни людей и общества. (7)  

Аналогичный подход применялся и в лекциях, когда особое внимание уделялось нестандартному мышлению, рассмотрению всех индивидуальных и коллективных идей в различных практиках и профессиях, с учетом всех культурных аспектов и социально-экономических аспектов как проектирования, так и конечных услуг. .

Написано студентами MBA по инновациям в сфере услуг и дизайну Кайсой К. и Даниэлем М.

ССЫЛКИ: 

1: Brown, Tim. 2020. «Дизайн-мышление». В: О дизайн-мышлении. Бостон: Harvard Business Review Press  

2: Браун, Тим и Мартин, Мартин Л. 2020. «Дизайн для действия». В: О дизайн-мышлении, Бостон: Harvard Business Review Press,

3: Чиммель, Катя. 2022. «Креативность, дизайн и дизайн-мышление — человеко-ориентированный ménage à trois для инноваций». В: В: Рапозо, Д., Невес, Дж., Сильва, Дж. (ред.) Перспективы дизайна II. Серия Springer по дизайну и инновациям, том 16. Springer, Cham.

4: Чиммель, Катя. 2012. «Дизайн-мышление как эффективный инструментарий для инноваций». Материалы XXIII конференции ISPIM: Действия для инноваций: инновации на основе опыта. Барселона.

5: Кимбелл, Люси. 2011. «Переосмысление дизайн-мышления: часть I». Дизайн и культура 3 (3): 285–306. https://doi.org/10.2752/175470811X13071166525216.

6: Кимбелл, Люси. 2012. «Переосмысление дизайн-мышления: часть II». Дизайн и культура 4 (2): 129–48. https://doi.org/10.2752/175470812X13281948975413.

7: Санджорджи, Даниэла и Элисон Прендивиль. 2017. Проектирование для обслуживания. Ключевые проблемы и новые направления .

Так:

Нравится Загрузка…

Дискурсивная медитация – Дэвид Новаковски

(Это руководство также доступно в формате PDF.)

Изучение процесса

простой и понятный, и он может быстро стать важной частью вашей повседневной жизни.

После того, как вы выбрали подходящее время и место для своей практики, дискурсивная медитация состоит из шести компонентов или стадий:

1. Вступительное действие
2. Поза
3. Стадия релаксации
4. Четырехкратное дыхание
5. Стадия дискурса
6. Ведение дневника
7. Заключительное действие

Первая или вторая неделя –3 и 7 каждый день. Как только вы добьетесь прогресса в этих шагах, добавьте шаг 4 и практикуйте только 1-4 и 7 еще неделю или две. Как только вы более или менее освоите их, добавьте шаги 5 и 6, чтобы завершить процесс. Прежде всего, помните, что нет награды за то, что вы дошли до конца первым. Потратьте столько времени, сколько вам нужно, на начальные шаги.

Время и место

Для эффективной медитации найдите место, где, как вы уверены, вас никто не побеспокоит во время сеанса медитации. Идеально подойдет тихая комната с дверью, которую можно закрыть, без громких звуков, с комфортной температурой и т. д. При необходимости сообщите членам семьи или другим людям, что вы хотели бы на это время остаться в покое. Ваш мобильный телефон и любое другое устройство, которое может создавать помехи, следует заглушить, выключить или оставить в другой комнате.

Кроме простого стула (как описано в шаге 2 ниже) и способа отсчета времени (описанного в шаге 3), а также обычного блокнота и ручки или карандаша, никаких других особых предметов или обстоятельств не требуется.

Большинство людей считают, что лучше медитировать в одном и том же месте каждый день и примерно в одно и то же время (возможно, сразу после того, как проснулись утром). Наличие обычного времени и места поможет вам легче привыкнуть к «режиму медитации» каждый день.

Перед медитацией лучше подождать хотя бы час после еды. После еды ваш кровоток и энергия естественным образом направляются к кишечнику, чтобы сосредоточиться на пищеварении, но во время медитации вам нужно, чтобы тот же кровоток и энергия направлялись в разум и голову.

Шаг 1: Вступительный акт

Традиционно дискурсивная медитация начинается с некоторого акта призывания и/или защиты: небольшого ритуала, если хотите, который предназначен для того, чтобы помочь вам войти в подходящее настроение (оставляя в стороне заботы дня и сосредоточение внимания на медитации) и убедиться, что медитативное действие проходит безопасно и успешно.

Как минимум, это действует на психологическом уровне, где со временем повторение этого ритуала действует как спусковой крючок, который говорит вашему разуму «пора для медитации» и помогает вам быстро и легко войти в соответствующее настроение .

Кроме того, есть что-то мощное и полезное в том, чтобы найти себя в большом космосе, в отношениях с силами и силами (будь то личными или безличными), которые больше, чем мы сами.

Здесь я предлагаю различные варианты, которые вы можете выбрать. Вы, безусловно, должны свободно экспериментировать, чтобы увидеть, что кажется правильным и хорошо работает лично для вас, но как только вы почувствуете, что работает, я настоятельно рекомендую вам начинать с одного и того же небольшого ритуала каждый раз, когда вы медитируете. Со временем привычки, сформированные таким повторением, будут становиться все более и более действенными, помогая вам преодолевать рассеянность, усталость и другие препятствия на пути к практике.

Этому акту открытия меня научили как ключевой компонент, когда я изучал эту практику, и, насколько мне известно, что-то подобное всегда было традиционной частью деятельности. На своем личном опыте я обнаружил, что это ценно и необходимо. По этим причинам я настоятельно рекомендую использовать такие начальные рамки всякий раз, когда вы практикуете дискурсивную медитацию, хотя, конечно, точная форма зависит от вас, ваших собственных потребностей и обстоятельств.

Этот список опций носит рекомендательный характер, а не исчерпывающий. Вы можете рассмотреть:

• Какая-то молитва или заклинание. Те, кто вдохновлен философией стоиков, могут использовать эти строки из « Гимна Зевсу» Клеанфа , процитированные как последние слова Эпиктета « Справочник »: назначил меня;
  Я буду следовать непоколебимо, или, если моя воля не сработает,
  Каким бы низким я ни был, я все равно буду следовать.
  Эпиктет, Справочник 53, пер. Робин Хард.
  • Те, у кого есть какие-либо религиозные традиции, могут выбрать один из множества вариантов: для буддистов — принятие прибежища в Будде, Дхарме и Сангхе; для христиан Молитва Господня; для тех, кто чтит эллинских богов, один из орфических гимнов; и т.д.
  • Люди любой религиозной традиции (или не исповедующей ее), у которых есть некоторое почтение к природе, могут счесть уместной Универсальную Молитву Друида. Первая и последняя строки этой молитвы могут быть изменены в соответствии с вашей собственной теологией (или ее отсутствием): вы можете призывать определенное божество по имени или использовать такие обращения, как «О Мать-Земля», «О силы Природы», и т. д.
  • Вместо молитвы вы также можете использовать какое-либо другое ритуальное действие для определения медитативного пространства. Это может быть так же просто, как мытье рук, головы и лица миской с холодной водой. Или вы можете вытянуть руку двумя пальцами наружу и повернуться по часовой стрелке, чтобы нарисовать круг вокруг себя и стула, на котором вы будете сидеть. В любом случае держите в уме намерение, что вы защищены от отвлекающих факторов и можете сосредоточиться на продуктивной медитации.

  Шаг 2: Поза

  Здесь у вас есть два различных варианта, оба довольно традиционные: либо сидеть на обычном стуле или скамейке, либо лежать на спине. Выберите то, что лучше всего подходит для вас, учитывая ваше здоровье, физическую подвижность, материальные обстоятельства и склонность к засыпанию.

  Сидячее положение

  Сядьте прямо на твердую поверхность. Идеально подойдет простой деревянный стул или скамейка без подлокотников и мягкой подушки. Традиционно смотреть на восток, но вы можете поэкспериментировать с тем, что лучше всего подходит вам и пространству, в котором вы находитесь.

  Сядьте вперед, ближе к передней части стула, чтобы не опираться на его спинку. Ваши ступни должны стоять на полу, нижние части бедер параллельны земле (или слегка направлены вниз: немного ниже к коленям и выше к бедрам). Если, как и у меня, у вас большие бедра, здесь имеет значение низ (а не верх) вашего бедра: низ вашего бедра должен быть ровным, а верх заметно направлен вниз к колену. Эта поза в сочетании с относительно свободной одеждой (при необходимости расстегните ремень) позволит вам в дальнейшем дышать свободно и глубоко. Если ваши колени находятся слишком высоко по отношению к бедрам, вам будет трудно сделать полный и глубокий вдох, который заполнит всю диафрагму.

  Если у вас длинные ноги, вам может быть сложно найти достаточно высокий стул, чтобы поддерживать правильную осанку. В этом случае подумайте о том, чтобы положить на сиденье стула деревянную доску, книгу или другой твердый плоский предмет, чтобы поднять бедра в нужное положение.

  Не стоит недооценивать важность этой позы. Когда я впервые начал практиковать дискурсивную медитацию, я решил, что одного из моих обычных кухонных стульев будет «достаточно хорошо». После более чем года ежедневной практики я остался на ночь в доме друга, где мне посчастливилось использовать чуть более высокий стул для утренней медитации. Я был поражен тем, как изменился этот дополнительный дюйм роста!

  Сядьте прямо, с вертикальным позвоночником, уравновешенным, но не напряженным. Плоская точка на макушке должна быть либо ровной, либо слегка направленной вниз вперед.

  Удобно положите руки на бедра, ладонями вниз на бедра, плечи и локти свободно прижаты к бокам. Ваши руки могут быть расположены так далеко вперед (к коленям) или назад (ближе к бедрам), как вам удобно. Постарайтесь убедиться, что в любом положении ваши плечи расслаблены и опущены, освобождая шею от любого напряжения. Точное местоположение будет варьироваться от человека к человеку, в зависимости от относительных пропорций вашего тела.

  Если вы обнаружите, что ваши плечи все еще подняты и напряжены, положите руки по бокам, пальцы направлены вниз к полу, а вес ваших безвольных рук позволяет вашим плечам отдохнуть. Мягко встряхните руки по бокам на мгновение, отпуская любое напряжение в руках, плечах или шее. Затем поверните локти, чтобы переместить руки к бедрам (как описано выше), не меняя положения локтей или плеч. Это должно помочь вам держать плечи расслабленными.

  Лежание на спине

  В качестве альтернативы вы можете лечь на спину. Поверхность под вами должна быть твердой и неподатливой: важно, чтобы ваш позвоночник оставался прямым, поэтому мягкий матрас или мягкий диван не подойдут. Вы можете просто лечь на пол (при необходимости подстелив одеяло, чтобы смягчить температуру). Ваша голова должна лежать на той же поверхности, что и все остальное тело. Не используйте подушку.

  Сцепите руки на груди, либо переплетите пальцы, либо положите ведущую руку поверх другой. Кончики больших пальцев должны быть над сердцем, а мизинцы — над солнечным сплетением. Позвольте вашим локтям удобно лежать на земле рядом с вашими боками.

  Ваши ноги должны быть прямыми, ступни должны касаться друг друга бок о бок или одной лодыжкой поверх другой.

  Принято ориентировать тело головой на север, а ногами на юг, но могут работать и другие направления. Если вы пробуете разные углы, просто обратите внимание, чтобы увидеть, что лучше всего подходит для вас с течением времени.

  Так же, как и в положении сидя, это положение в сочетании со свободной одеждой позволит вам дышать полно и глубоко. Еще раз расстегните или снимите натянутый ремень, если это необходимо. Если вы регулярно засыпаете во время медитации, вам, вероятно, следует переключиться на сидячее положение. (Вы также можете попробовать изменить свое вечернее расписание, чтобы спать больше в обычное время!)

  Шаг 3: Стадия релаксации

  После того, как вы удобно расположитесь в одной из двух поз, описанных выше, вы потратите пять минут на расслабление, фокусируясь на каждой части своего тела и снимая любое напряжение, которое может накапливаться там. . Есть множество способов отметить эти пять минут:

  • Установите таймер или будильник. Если вы это сделаете, попробуйте выбрать устройство, которое издаст короткий звук, а затем остановится самостоятельно. Не используйте что-то, где вам нужно будет нажать кнопку, встать или иным образом двигаться, когда время истекло.
  • Поместите часы, часы или таймер перед собой в поле зрения, где вам не нужно будет поворачиваться, поднимать или опускать голову, чтобы увидеть их. Иногда я использую цифровой таймер, который ведет обратный отсчет, и кладу его на маленький столик прямо перед своим креслом.

  Я рекомендую оставить свой телефон подальше, даже в другой комнате, и рассчитать время медитации любым другим способом. Для многих людей сегодня простое присутствие телефона является напоминанием обо всех заботах, заботах и ​​обязанностях дня. Буквальное откладывание этого в сторону, даже всего на несколько минут каждый день, может быть удивительно мощным. Если вам необходимо использовать свой телефон в качестве часов, убедитесь, что он выключен всеми возможными способами, чтобы звонки, сообщения и уведомления не мешали вам.

  Начиная со стоп и двигаясь вверх к голове, просто уделяйте внимание каждой части тела, отмечая присутствующее там напряжение и отпуская его (за исключением, конечно, того минимального мышечного контроля, который удерживает от падения со стула).

  «Вдохните» в определенные части вашего тела с каждым вдохом, затем «выдохните» напряжение из этой области вместе с каждым выдохом, сосредотачиваясь на месте(ах) вашего тела, где это напряжение наиболее острое. На каждом вдохе сжимайте мышцы одной части тела, фактически не двигая конечностями; затем на выдохе как можно полнее разожмите ту же группу мышц.

  Первые несколько недель или месяцев практики вам, скорее всего, потребуются полные пять минут, чтобы максимально расслабить тело. Но как только вы привыкнете к практике, вы можете обнаружить, что ваше тело в целом испытывает меньше напряжения, и вы можете быстро перейти в расслабленное состояние всего за минуту или две. Тем не менее, с самого начала планируйте каждый день уделять этому шагу полные пять минут, считаете ли вы, что вам это нужно или нет. Если у них нет какой-либо другой установленной практики релаксации (с помощью массажа, обучения боевым искусствам и т. д.), большинство новичков в медитации удивляются поразительному количеству напряжения, которое они держат в некоторых частях своего тела!

  Шаг 4: Четырехкратное дыхание

  После этого в течение следующих пяти минут вы будете сидеть неподвижно и ритмично дышать через нос. Здесь особенно полезен особый режим дыхания, называемый «четверным дыханием».

  Четырехступенчатое дыхание состоит из четырех стадий: вдох, пауза, выдох и еще одна пауза. Считая про себя, чтобы сохранить время, заставьте каждую из четырех стадий длиться равное количество времени (традиционно считая до четырех каждая). Итак, вдохните, считая про себя «1, 2, 3, 4», затем сделайте паузу, считая «1, 2, 3, 4», выдохните, считая «1, 2, 3, 4», затем снова сделайте паузу, считая «1, 2, 3, 4». из «1, 2, 3, 4». Сохраняйте один и тот же устойчивый темп счета на протяжении всего процесса, чтобы каждый из четырех этапов длился одинаковое количество времени. Повторяйте цикл, пока не истекут пять минут.

  С каждым вдохом начинайте наполнять нижнюю часть диафрагмы (то, что мы называем «животом») воздухом. Ваш живот должен заметно расширяться наружу. Затем двигайтесь вверх, также заполняя воздухом верхнюю часть диафрагмы. Ваша грудь также расширится наружу. Во время паузы держите живот и грудь в этом расширенном положении. Когда вы выдыхаете, они сокращаются внутрь и удерживают это сокращенное положение во время следующей паузы.

  Если вы не знаете, что делать, когда речь идет о дыхании всей диафрагмой, найдите возможность понаблюдать за дыханием новорожденного (независимо от того, бодрствует он или спит). В младенчестве мы все дышим глубоко и полно, расширяя и сжимая всю диафрагму; только по мере того, как мы становимся старше, большинство из нас учатся дышать более поверхностно, игнорируя нижнюю часть диафрагмы. (Некоторым взрослым удается вернуться к этому более глубокому режиму дыхания, когда они спят, хотя это ни в коем случае не универсально.)

  Важно, чтобы вы не сжимали горло и не пытались задержать дыхание. Пусть пауза исходит от движения вашей груди, а не от горла. Ваше горло должно оставаться открытым и расслабленным на протяжении всего процесса. Если вы обнаружите, что сжимаете язык, попробуйте положить кончик языка на нёбо, как раз там, где заканчивается костный гребень в передней части рта и начинается мягкое небо. Большинство людей (включая меня) не могут сжать горло, пока язык находится в этом положении.

  Уделите этому этапу около пяти минут каждый раз, когда практикуете дискурсивную медитацию.

  Шаг 5: Стадия дискурса

  Теперь вы закончили с предварительными упражнениями и готовы к шагу, который характеризует именно дискурсивную медитацию. В течение первых нескольких месяцев практики уделяйте этому этапу также пять минут. Через несколько месяцев, когда вы будете готовы, вы можете постепенно увеличивать время. Но лучше начать с простого, с чего-то, чем вы сможете заниматься изо дня в день, чем откусывать так много, что вы не сможете выдержать ежедневную практику. Вы можете рассчитать эти пять минут точно так же, как и на предыдущих этапах.

  На этом этапе вам не нужно дышать особым образом. Просто позвольте себе дышать ровно и свободно, любым способом, который наиболее естественен для вас.

  Выбор темы

  На этом этапе вы начнете с того, что вспомните тему медитации, которую вы уже выбрали до начала сеанса. Темой может быть короткий отрывок текста (не более чем фраза или предложение), изображение, символ или даже любая пара из них, связи или отношения которых вы хотели бы исследовать. Действительно, все значимое можно превратить в тему для медитации. Некоторые хорошие источники для тем включают:

  • Выдержки из философских, литературных, поэтических, религиозных или духовных текстов. Во время чтения (не во время медитации, а в другое время недели) записывайте в небольшой блокнот любые строки или фразы, которые бросаются в глаза или вызывают у вас интерес, и используйте каждую из них в качестве темы для одного или нескольких сеансов. медитации.
  • Изображение, особенно если оно сделано вдумчиво, с нарочитой символикой. Если вы выберете этот вариант, совершенно нормально (и часто весьма полезно), если образ будет буквально физически находиться перед вами, когда вы медитируете на него.
  • Персонажи, места действия, объекты или события традиционных мифов, особенно если эти мифы важны для вашего самопонимания или для вашего ощущения своего места в мире (как личности, члена сообщества и т. ).
  • Наборы символов. Первые десять чисел, четыре элемента, различные фазы материи и основные геометрические формы — все это классические варианты, но их гораздо больше.

  Независимо от того, что вы выберете, убедитесь, что ваша тема является «размером на укус», что-то, что вы можете удерживать в своем сознании сразу. Он по-прежнему может быть сложным и состоять из нескольких частей, но не должен быть настолько большим, чтобы вы не могли представить себе все это как единое целое. Например, вы, безусловно, можете пойти дальше одного слова и взять в качестве темы фразу, предложение, строку или двустишие стихотворения, но что-то такое большое, как длинный абзац или целый сонет, вероятно, следует разбить на части. несколько небольших тем. Тот же принцип применим и к невербальным темам. Если вы сомневаетесь, склоняйтесь к темам, которые меньше и компактнее.

  Одно важное предостережение: хотя нет предела возможностям выбора тем, может быть полезно вспомнить старую поговорку: «То, что вы созерцаете, вы подражаете». Большую часть времени сосредотачивайтесь на темах, которые являются позитивными или оценочно нейтральными (например, но не только: чем вы восхищаетесь, что вас вдохновляет, кем вы хотели бы стать; или вещи, написанные, произведенные или переданные людьми, которым вы восхищаетесь или хотели бы подражать). Время от времени сеанс медитации, фокусирующийся на проблеме, трудных обстоятельствах, несправедливости или подобных вещах, может быть хорошим, но я не рекомендую вам делать это слишком часто — не чаще одного-двух дней в месяц ежедневной практики. Практика — чтобы вы не усвоили проблему и не начали принимать образ негативных или вредных людей или вещей в своей жизни и поведении. Прежде всего, было бы серьезной ошибкой изо дня в день размышлять об одной и той же проблеме или несправедливости.

  Поиск тем из книги

  Дискурсивная медитация может быть мощным инструментом для погружения в глубины письменного философского труда (или в другие столь же объемные работы по мифологии, духовным учениям и т. д.). Вот один из традиционных методов:

  Раз в неделю читайте одну главу из книги два раза. При первом чтении действуйте как можно быстрее. Ваша цель не в том, чтобы уловить все нюансы; вы просто пытаетесь прочувствовать общую структуру повествования. Во время второго прохода читайте медленнее и запишите в свой блокнот для медитации семь идей или понятий, которые кажутся вам особенно важными, центральными или сбивающими с толку. Вам еще не нужно иметь никакого представления почему они важны, или как они связаны с другими частями главы. Просто доверьтесь своей интуиции и запишите их.

  На следующей неделе каждый из этих семи пунктов станет темой однодневной медитации. Настало время изучить, как каждая тема связана с более крупной главой, а также с другими идеями и аргументами, не упомянутыми в тексте.

  В конце недели прочтите главу еще раз. Скорее всего, вы обнаружите, что понимаете гораздо больше, чем неделю назад. Затем повторите процесс со следующей главой, прочитав новую главу дважды, чтобы найти там семь тем для медитаций на следующей неделе.

  Сам процесс

  Как только вы закончите четверичное дыхание, начните нормально дышать любым способом, который приходит вам наиболее естественно и бессознательно. Осознайте тему дня и исследуйте ее: ее последствия, ее предположения, связи, значения. Если это поможет, вы можете думать об этом как о безмолвном разговоре с самим собой — отсюда и название «дискурсивный». Пока у вас есть путь или нить, ведущая к теме, нет правильных или неправильных путей.

  Когда (не если) вы неизбежно обнаружите, что ваши мысли блуждают по чему-то, что не связано с темой, попытайтесь вернуться, если сможете: О чем я думал непосредственно перед этим? Какая мысль привела меня к этому? И так далее, и так далее, пока не вернётесь к теме. Эта практика возврата назад сама по себе является важной частью процесса, способом укрепить как вашу концентрацию, так и вашу способность вспоминать. Так что в этом нет ничего плохого; это нормальная и ценная часть деятельности.

  Точно так же, когда вы обнаружите, что поток мыслей иссяк или исчерпал себя, возвращайтесь назад к теме, пока не найдете развилку, по которой можно пойти в другом направлении. Тогда добивайтесь этого.

  Как вы могли бы раскрыть значение темы? Вот несколько возможных подходов:

  • Проанализируйте текст слово за словом (или изображение, элемент за элементом и т. д.), выяснив, какое значение может иметь каждый компонент сам по себе или в сочетании с более широким контекстом. Расширенный пример этого приведен ниже.
  • Используйте набор стандартных вопросов. В начальной школе многие из нас выучили «W-вопросы»: Кто (или чей)? Какая? Когда? Где? Почему? Как? Эти или другие подобные фреймворки могут стать очень полезной отправной точкой. Поскольку вы используете их регулярно, вы можете принять к сведению: часто ли одни из этих вопросов получают больше пользы, чем другие? Что-то отсутствует в этом списке вопросов, и если да, то что именно?
  • Ознакомьтесь с приложениями и примерами. Если тема устанавливает или подразумевает какой-то общий принцип, вы можете провести целую сессию медитации, рассматривая все способы, которыми один конкретный пример соответствует или не соответствует этому принципу. Или вы можете искать контрпримеры, которые, по крайней мере на первый взгляд, кажутся противоречащими общему принципу: объясните, почему они кажутся контрпримерами, а затем исследуйте способы, которыми они, тем не менее, могут быть включены в общее утверждение.
  • Ознакомьтесь с общими принципами и категориями. Это обратная сторона предыдущего варианта. Подумайте, существуют ли какие-либо более общие понятия или принципы, из которых ваша тема является лишь одним частным случаем.

  Выполняя этот процесс, просто сидите неподвижно в позе, описанной в шаге 2, дышите естественно и комфортно.

  Пример

  В качестве одного из примеров выбора темы и начала дискурсивной стадии медитации мы могли бы рассмотреть цитату из «9» Клеанфа.0003 Гимн Зевсу , приведенный выше. Из этого отрывка мы можем почерпнуть как минимум пять отдельных тем для медитации, и каждая из этих тем может породить множество идей для исследования.

  Одной фразы «Веди меня, Зевс» более чем достаточно, чтобы служить отдельной темой. Размышляя над этой темой, вы можете подумать:

  • Что значит быть ведомым или быть чьим-то проводником?
  • Как Зевс-стоик является проводником? Какие указания он может дать?
  • Могу ли я увидеть его руководство в конкретных случаях из моей жизни? Если да, то на что это было похоже и как этот опыт может дать мне более глубокое понимание Зевса, космического порядка или того, на что похоже хорошее руководство?
  • Может ли это, в свою очередь, показать мне некоторые конкретные способы, которыми я мог бы быть более похожим на Зевса проводником для других людей?
  • Куда меня направляют прямо сейчас, на данном этапе моей жизни? Это может быть шкала «главных жизненных целей» или какой-то небольшой конкретный проект, опыт, отношения или возможность.
  • Какими конкретными способами я вижу руководство Зевса, выражающееся через других конкретных людей, вещи или события в моей жизни? Ведь в традиционной стоической мысли Зевс пронизывает весь космос! Если я могу придумать несколько разных примеров, что у них общего? Что объединяет их как группу или категорию?
  • Если эта категория окажется очень большой и всеобъемлющей, останется ли какое-нибудь руководство, которое , а не , будет считаться руководством Зевса?

  И так далее, и так далее. Некоторые из этих пунктов следуют за предыдущими, в то время как другие представляют собой возвращение к теме и начало заново. Имея такое множество возможностей для изучения, вы могли бы даже провести несколько сеансов медитации только на одну тему — и это ни в коем случае не исчерпывающий список возможностей!

  Когда эта тема исчерпана, вы можете выбрать следующую фразу в качестве темы следующего дня: «И ты, о Судьба». Здесь снова есть что исследовать:

  • Что такое «Судьба»?
  • Что значит думать о Судьбе с точки зрения личности, как это делает здесь автор? Или он все-таки обращается к безличной силе?
  • Чем Судьба отличается от Зевса (что предполагает автор, используя слово «и», чтобы соединить их)? Как они одинаковы? Могут ли их отношения быть даже более тонкими, чем простое сходство или различие? Что это?
  • Отличается ли быть ведомым судьбой, в отличие от того, чтобы вас тянули, тащили, поощряли, приглашали и т. д.?

  В этом примере каждый из пунктов списка можно рассматривать как распаковку одного слова цитаты: первый пункт обращается к «Судьбе», второй начинается со слова «ты», а третий показывает нам, что даже слово «и» может навести на стоящие размышления!

  Как только эта тема будет исчерпана, вы можете взять по крайней мере еще три темы из цитаты и провести день или больше, размышляя над каждой из них, как указано выше. Обратите внимание, что вам не нужен список маркированных вопросов перед медитацией; вам нужна только короткая фраза, которая составляет саму тему.

  Шаг 6: Ведение дневника

  После того, как вы завершили дискурсивную стадию медитации, может быть полезно записывать в дневнике или блокноте любые мысли, связи или озарения, которые пришли вам в голову во время дискурсивной фазы. Для этого лучше подождать, пока медитация не будет завершена; Я не рекомендую писать во время самого дискурсивного этапа (шаг 5). Ведение журнала должно быть отдельным этапом в этом процессе.

  Некоторые люди обнаруживают, что, когда они начинают записывать эти заметки, они приходят к новым идеям или связям, которые не пришли им в голову во время самого шага 5. Если это произойдет, это совершенно нормально и прекрасно; не стесняйтесь записывать их тоже. И если этого не происходит, это тоже совершенно нормально и прекрасно.

  Этот акт записи поможет вам зафиксировать в памяти сделанные вами открытия или связи, а иногда также может дать вам дополнительные темы, с которых вы сможете начать будущие медитации.

  Некоторые медитирующие, особенно те, кто не получает регулярно новых прозрений во время ведения дневника, предпочитают сразу перейти к заключительному акту (шаг 7) после дискурсивной стадии, а затем сделать краткие записи в своих дневниках после заключительного ритуала или молитвы. В любом случае это хорошо.

  Шаг 7: Заключительный акт

  Это форзац, который соответствует или дополняет вступительный акт в шаге 1. Если вы начали с молитвы, то вы можете вознести благодарственную молитву тем же Богам, дух(и) или другие силы, которые вы призвали в начале. В качестве альтернативы здесь может подойти молитва о мире или знаменитая молитва о безмятежности. Или, в зависимости от того, какую начальную молитву вы выбрали, вы можете повторить ту же самую молитву здесь, в конце.

  Если вы выполнили какой-то другой ритуал, то настало время обратить его вспять или отменить (например, осознанно опорожнить чашу с холодной водой или повторить тот же круг против часовой стрелки), отпустив особое пространство, в котором вы находились для своего медитацию и возвращение к обычной жизни. В любом случае сделайте что-нибудь, чтобы официально отметить окончание медитации. Тогда продолжайте свой день.

  Дискурсивная психология, риторика и проблема свободы действий

  1В последние годы наблюдается рост движения, целью которого является переориентация дисциплины психологии на изучение дискурса. Это движение, широко известное как дискурсивная психология, оказало большое влияние на социальную психологию, особенно в Великобритании, Австралии, Канаде, Скандинавии и Южной Америке. Его влияние в Соединенных Штатах было менее заметным. Дискурсивная психология является частью общего движения критической психологии, которая противостоит господствующей социальной психологии, особенно экспериментальной психологии, которая остается доминирующей в Соединенных Штатах (см., например, Gough and McFadden, 2001; Gergen, 2001; Хепберн, 2003; Слоан, 2000). Дискурсивные психологи не довольствовались простой критикой господствующей психологии. Они предложили альтернативные способы проведения психологических исследований, сместив баланс с количественных методологий на качественные, а также приверженность изучению психологии человека с помощью языка. Однако дискурсивная психология представляет собой нечто большее, чем методологическую альтернативу традиционной психологии. Он основан на попытке установить новые теоретические принципы. В его основе лежит совершенно иная концепция языка, чем та, которая принята большинством основных психологов, особенно когнитивных психологов.

  2 В этой статье я обрисую некоторые принципы дискурсивной психологии, особенно в отношении ее реакции на когнитивную психологию. Я попытаюсь показать, почему с философской точки зрения позиция дискурсивной психологии влечет за собой критику когнитивизма, и опишу попытки использовать дискурсивные принципы для переформулирования психоаналитической теории. Кроме того, я рассмотрю проблему агентности, особенно ее применение в дискурсивной психологии. Я предполагаю, что проблема агентности — это, по существу, риторический вопрос, а не теоретический или методологический. Назвать это риторической проблемой не означает, что это меньшая проблема — как если бы она была «просто риторической» и, таким образом, имела меньшее значение, чем теория или методология. Предположение об этом противоречило бы самой основе дискурсивной психологии, которая признает важность риторики в социальной жизни. Называя этот вопрос риторическим, я надеюсь привлечь внимание к важности того, как психологи, в том числе дискурсивные психологи, используют язык, чтобы писать об изучаемых ими явлениях.

  3 Это обсуждение неизбежно упростит некоторые сложности дискурсивной психологии. Действительно, сам термин «дискурсивная психология» является упрощением. Он передает идею определенной теоретической позиции и единого интеллектуального движения. Однако существуют различные типы дискурсивной психологии. В недавней книге, посвященной дискурсивному подходу к психологии, отмечается, что «читатели должны знать, что разные вкусы дискурсивного исследования немного похожи на разные вкусы мороженого» (Маккинлей и МакВитти, 2008, стр. 9).). Хотя здесь нет места, чтобы представить все различные вкусы, необходимо сделать несколько кратких замечаний.

  4 Различия в подходах были очевидны в двух ранних работах, которые во многом способствовали установлению термина «дискурсивная психология» — «Дискурсивная психология» Эдвардса и Поттера (1993) и «Дискурсивный разум» Харре и Джиллета (1994). Ни одна из книг не была первой, в которой соответствующие авторы развили свои основные взгляды (см., например, Эдвардс и Мерсер, 1987; Харре и Секорд, 19).73; Харре, 1983 год; Поттер и Уэтерелл, 1987). Хотя и «Дискурсивная психология», и «Дискурсивный разум» критиковали ортодоксальную психологию с явно дискурсивной точки зрения, используя совпадающие критические аргументы, их позитивные предложения по воссозданию дисциплины психологии несколько различались. Эдвардс и Поттер выступали за методологический подход, основанный на изучении разговорного взаимодействия, в частности, с использованием методов анализа разговора, разработанных Харви Саксом и Эмануэлем Шеглоффом (например, Sacks, 19).92; Сакс и Шеглофф, 1979; Сакс, Шеглофф и Джефферсон, 1974). «Дискурсивный разум» продолжил «этогенный» подход Харре, который гораздо более методологически эклектичен, чем анализ разговоров. Этогеника включает, среди прочего, применение принципов и методов этологии животных к изучению человека. Примечательно, что в The Discursive Mind не обсуждался анализ разговора; он также не относился к работе Сакса и Шеглоффа. С другой стороны, дискурсивная психология ссылалась на Харре, но в основном он упоминался как один из ряда критиков господствующего экспериментальизма. Дискурсивная психология специально не обсуждала этогенику Харре или эмпирическую работу, которую она произвела.

  5 Широкий термин «дискурсивная психология» охватывает другие «разновидности» работы, основанные на различных подходах к изучению языка. Например, в широкой области дискурсивной психологии существует риторический «аромат», который сознательно опирается на работу классической риторики, чтобы подчеркнуть аргументативную и убедительную природу языка (например, Биллиг, 1987 и 1991). . Риторический, разговорно-аналитический и этогенный подходы направлены на изучение того, что делают пользователи языка в конкретных дискурсивных контекстах. Как таковые, они склонны не использовать понятие «дискурс» в фукоанском смысле для обозначения системы дискурсивных практик, встречающихся в конкретном социально-историческом контексте. Однако некоторые дискурсивные психологи специально приняли точку зрения Фуко (например, Паркер, 19).92; Паркер, 2002 г.; Бурман и др., 1996). Есть дополнительный фактор. По мере развития дискурсивной психологии некоторые из ее первых сторонников развивали свои взгляды, в результате чего их более поздние работы могут иметь иную пользу, чем их более ранние работы (см. Wiggins and Potter, 2008).

  6 Метафора, сравнивающая разные типы дискурсивной психологии с разными вкусами мороженого, может немного ввести в заблуждение. Это предполагает, что мы можем легко комбинировать ароматы по вкусу, выбирая, например, шарик ванили с шариком клубники. Однако некоторые сторонники различных форм не считают, что их подходы легко совместимы. Фуко критиковали тех, кто сосредотачивается на межличностном взаимодействии, в то время как, в свою очередь, те, кто концентрировался на взаимодействии, утверждали, что фукорианцы склонны использовать абстрактную, идеализированную концепцию дискурса. В области дискурсивной психологии в настоящее время ведутся острые споры о том, в какой степени изучение взаимодействия может быть основано на методах анализа разговора или же оно должно быть дополнено другими критическими концепциями социальных наук (см., например, , Биллиг, 19 лет99б; Коркоран, в печати; Эдли, 2001; Китцингер, 2006 г.; Уэтерелл, 1998 г.; Уэтерелл, 2007).

  7Нет необходимости вдаваться в подробности этих дебатов, которые могут быть более значимыми для участников, чем для тех, кто не знаком с общей областью. Сторонние наблюдатели вполне могут подумать, что различные формы дискурсивной психологии имеют много общего и что внутренние споры представляют собой то, что Фрейд много лет назад назвал «нарциссизмом незначительных различий» (1921/1985). Здесь стратегия будет заключаться в том, чтобы подчеркивать общие черты, а не различия. По сути, различные сторонники дискурсивной психологии разделяют концепцию языка, которая является материалистической в ​​том смысле, что она коренится в практических аспектах того, что люди говорят и делают. Это верно для дискурсивных психологов, черпают ли они вдохновение из анализа разговора, позднейшей философии Витгенштейна, Бахтина, Волосинова, античной риторики, Фуко или других постструктуралистских теорий языка. Это означает, что лингвистика сама по себе внесла гораздо меньший вклад, чем более прагматические подходы. Фактически, многие дискурсивные психологи намеренно избегают использования трансформационных грамматик. Они часто рассматривали формальную лингвистику как предоставление идеализированных описаний языка, а не наблюдение за тем, что люди на самом деле говорят и делают (см., например, Биллиг, в прессе b). Что касается хорошо известного лингвистам различия между la parole и la langue, дискурсивные психологи симпатизируют la parole.

  8 Этот прагматический подход к языку занимает центральное место в противостоянии дискурсивной психологии и когнитивной психологии. Различные разновидности дискурсивной психологии могут согласиться с этим. Все они выступают против допущений когнитивизма (см. , например, Harré, 2002, обсуждение «когнитивизма»). Дискурсивные психологи считают, что структурная лингвистика и когнитивизм — не говоря уже о современной моде на когнитивную лингвистику — оба основаны на идеализированных предпосылках, противоречащих более материалистическому, прагматическому изучению того, как люди используют язык.

  9 Так какой же когнитивизм отвергают дискурсивные психологи? Эдвардс (1997) описывает когнитивизм как «перспективу, которая сводит всю психологическую жизнь, включая дискурс и социальное взаимодействие, к работе когнитивных или даже вычислительных ментальных процессов» (стр. 19). В господствующей психологии доминирующим движением за последние двадцать лет, без сомнения, была когнитивная психология. Так называемая «когнитивная революция» началась как реакция на бихевиоризм и сместила акцент с изучения поведения на изучение внутренних структур сознания. Практически ни одна область психологии не осталась незатронутой этим смещением акцентов. Очевидно, что в широкой области когнитивной психологии существует множество различных теорий и подходов, не говоря уже о когнитивной науке в целом. Однако существуют общие общие предположения. Согласно Бранкиньо (2001), одна из широко распространенных идей, которую разделяют ученые-когнитивисты, состоит в том, что мозг/сознание являются процессорами информации (стр. xii). Мозг/разум получает информацию из внешнего мира и должен обрабатывать такую ​​информацию. Цель ученых-когнитивистов — понять, как происходит эта обработка и какие механизмы используются. Второе предположение состоит в том, что мозг/разум должны иметь представление о внешнем мире. Когнитивные психологи предполагают, что, не имея мысленных представлений об объектах внешнего мира, организм не смог бы распознавать паттерны поступающих стимулов как образцы таких объектов. Например, мы не смогли бы распознать лицо конкретного человека, если бы у нас не было сохраненного мысленного представления его лица, а также сохраненного представления лиц в целом. Чтобы произошло распознавание лиц, входящий образец стимулов должен быть классифицирован как лицо в целом и как конкретное лицо.

  10Ученые-когнитивисты приложили огромные усилия для создания моделей обработки информации и ментального представления. Работа Дональда Румельхарта о схемах как ментальных структурах для категоризации информации оказала огромное влияние (например, Rumelhart, 1980). Когнитивные социальные психологи использовали понятие «схема», чтобы пересмотреть традиционные темы социальной психологии, такие как отношения, предубеждения и стереотипы. Они утверждали, что стереотипы и отношения представляют собой ментальные схемы, которыми руководствуется социальное восприятие. Отношения представляют собой схемы относительно определенного социального стимула, а стереотипы относятся к характеристикам, которые воспринимающий связывает с определенными социальными группами. Предубеждение возникает, когда человек, воспринимающий социальные аспекты, интерпретирует поведение и характеристики отдельных членов группы с точки зрения негативных схем, существующих в отношении социальной группы в целом (см. , например, Fiske and Taylor, 2008; Leyens, Yzerbyt and Schadron, 19).94; МакГарти, 1999).

  11В таких формулировках ключевой термин схемы относится к предполагаемой когнитивной структуре в сознании человека, воспринимающего социальные явления. Соответственно языковые явления понимаются с точки зрения внутренних когнитивных процессов. Отношение можно изучать, обращая внимание на то, что кто-то говорит о социальной теме, но в когнитивном подходе предполагается, что эти слова представляют внутреннюю когнитивную структуру, которая предположительно породила выраженные убеждения. Точно так же стереотип должен быть выражен в языке: он относится к суждению о том, что все/большинство/типичные члены группы X обладают характеристикой Y. Когнитивные социальные психологи склонны рассматривать стереотипы как продукт когнитивной схемы, связывающей определенные черты с определенной социальной категории.

  12 В более общем плане когнитивный подход предполагает, что языковые категории представляют когнитивные процессы. Это относится, например, к важной работе Элеоноры Рош (1975). Тот факт, что говорящий использует определенную категорию определенным образом, воспринимается как свидетельство того, что он таким образом внутренне обрабатывал и классифицировал стимулы. Связанное с этим когнитивное предположение появляется в новаторских исследованиях метафоры Лакоффа и Джонсона в книге «Метафоры, которыми мы живем» (1980). Метафора, согласно Лакоффу и Джонсону, предполагает понимание одной концепции с точки зрения другой — например, понимание дебатов как войны. Они утверждают, что в использовании метафор есть психологический компонент. В частности, за метафорами стоит «эмпирическая основа». Кажется, это предполагает, что использование определенной метафоры связано с определенным психологическим состоянием. Таким образом, каждый человек, использующий данную метафору — например, метафору понимания дебатов с точки зрения языка войны — разделяет общий опыт, основанный на общей когнитивной структуре. Критики утверждали, что это предположение одновременно неправдоподобно и не нужно для понимания того, как говорящие/писатели на самом деле используют язык метафор (Billig, 2006; Glucksberg, 2001). Нет необходимости предполагать, что использование той или иной метафоры указывает на наличие определенного психологического состояния или переживания.

  13 Точно так же не имеет смысла предполагать, что мы можем просто прочитать внутреннее когнитивное состояние человека по категориям, которые он использует в своей речи, как если бы эти категории были произведены внутренним состоянием ума и, таким образом, представляют его. Тем не менее, основная часть когнитивной психологии исходит из того, что реальная деятельность мышления происходит в уме человека. Мы можем наблюдать, как говорящие используют категории во взаимодействии, но для когнитивиста это внешнее поведение является просто признаком лежащего в основе когнитивного процесса схематизации, репрезентации, категоризации и т. д. Все это происходит вне поля зрения в разуме/мозге языка. пользователь.

  14Последствия этого когнитивного подхода парадоксальны, как указал Харре (2002). Ученые-когнитивисты утверждают, что они научны, а когнитивные психологи в значительной степени привержены использованию эмпирических процедур экспериментирования. Однако объекты, которые изучают эти ученые, по своей сути ненаблюдаемы. Ни мощный микроскоп, ни методы нейровизуализации не смогут идентифицировать мысленное представление или когнитивную категоризацию. Это не материальные объекты, которые, в принципе, можно было бы рассмотреть, если бы у нас была соответствующая аппаратура. Они по сути своей ненаблюдаемы, о существовании которых можно судить только по внешним действиям, особенно действиям, основанным на языке. Таким образом, наука о познании основана на изучении сущностей, которые не могут быть исследованы непосредственно.

  15Дискурсивные психологи, каковы бы ни были их особенности, выступали против допущений когнитивной психологии и даже когнитивной лингвистики. Дело не в том, что они пытались сконструировать различные модели когнитивной обработки, а в том, что они выступали против самой идеи трактовки языкового поведения, как если бы оно было знаком реальных, лежащих в основе психологических сущностей.

  16Одна из проблем когнитивизма заключается в том, что в поисках предполагаемых ментальных сущностей, стоящих за социальным поведением, ученые-когнитивисты пренебрегли изучением тонкостей такого поведения. Это обвинение сыграло важную роль в дискурсивной реакции против когнитивных подходов к изучению языка. Здесь сходятся воедино методологическая и теоретическая критика когнитивизма. По мнению дискурсивных психологов, когнитивисты не только имеют неадекватное представление о языке, но и их точка зрения отвлекает их от изучения того, как люди на самом деле используют язык в социальной жизни. Этот аргумент основан на теории языка, отличной от той, которая предполагается в большинстве работ по когнитивной психологии и экспериментальной социальной психологии.

  17 С философской точки зрения многие принципы дискурсивной психологии могут быть выведены из более поздних работ Витгенштейна о языке, хотя эти идеи имеют гораздо более долгую историю (Billig, 2008). В «Философских исследованиях» Витгенштейн (1967) выступал против точки зрения на язык, которая впоследствии была названа теорией «телементации» (Harris, 1997 и 2002). Эта теория, которая на протяжении веков оставалась доминирующим философским подходом к языку, предполагала, что язык существует для передачи внутренних мыслей от одного разума к другому. Теория телементации предполагает, что категории языка представляют собой внутренние психические состояния или идеи, и таким образом язык позволяет передавать эти состояния от одного человека к другому. Таким образом, если мы воспринимаем «установки», «убеждения» или «мысли» как когнитивные схемы, тогда язык, используемый человеком для описания своих установок, убеждений или мыслей, обеспечивает представление этих ненаблюдаемых сущностей. Витгенштейн выдвинул три потока аргументов, чтобы опровергнуть этот взгляд на язык, который, по его мнению, был глубоко ошибочным и который, по его мнению, приводил как философов, так и психологов к серьезным концептуальным ошибкам.

  18Во-первых, и это наиболее известно, Витгенштейн выступал против возможности личного языка. Он утверждал, что язык — это общественная социальная деятельность с общей грамматикой. Если мы используем слова осмысленно, то должно быть какое-то общественное согласие относительно их значения: должны быть согласованные общедоступные критерии их использования. Если это так, то наши слова не могут просто относиться к внутренним ощущениям, восприятиям или познаниям, как, например, подразумевали Джон Локк и его более поздние последователи. Наш язык должен быть укоренен во внешнем общественном мире.

  19Если язык не строится из необходимости передавать внутренние психологические состояния от одного разума к другому, то он должен иметь другую основу. Второй поток аргументов Витгенштейна состоял в том, чтобы настаивать на прагматическом аспекте языка. Мы делаем вещи с помощью языка: это часть нашей формы жизни. В этом отношении слова всегда больше, чем слова, ибо, как писал Витгенштейн, «слова — это дела» (1980, с. 46). Если мы хотим понять значение языка, мы не должны искать внутренние когнитивные структуры, соответствующие нашему словарному запасу, а должны исследовать, что люди на самом деле делают с языком, когда разговаривают друг с другом.

  20Первые два аргумента — против возможности частного языка и за прагматический подход к смыслу — имеют прямое значение для изучения психологических тем. Снова и снова в «Философских исследованиях» Витгенштейн возражал против искушения предположить, что, говоря о наших «убеждениях», «надеждах», «чувствах», «установках», мы имеем в виду внутренние состояния. Он предполагает, что грамматика таких терминов вводит в заблуждение. Витгенштейн настаивал на том, чтобы мы внимательно относились к использованию таких психологических слов. Например, мы можем использовать слово «верить» для совершения определенного действия. Когда мы говорим: «Я верю, что завтра будет дождь», использование «верю» не указывает на то, что структура убеждения была когнитивно активирована, а указывает на некоторый уровень сомнения в том, что завтра может пойти дождь.

  21 Витгенштейн предполагал, что если мы проследим, что делают говорящие, когда они используют психологические слова, мы обнаружим, что они вовлечены в сложную социальную деятельность. Эти понятия были подхвачены философом Джоном Остином в его книге «Как делать вещи со словами» и в его тщательном анализе того, что делают говорящие, когда используют глагол «обещать» (Остин, 1962 и 1979). В некоторых обстоятельствах произнесение фразы «Я обещаю сделать X» представляет собой действие, посредством которого делается обещание или общественное соглашение. Таким образом, высказывание завершает действие. Это стало основой того, что стало известно как «теория речевого акта».

  22 Идеи Витгенштейна и Остина, возможно, сыграли очень важную роль в изменении господствующей философской концепции языка, но им не хватало одного важного ингредиента: эмпирического наблюдения за речью в реальной жизни. Хотя Витгенштейн утверждал, что философы должны исследовать, как люди на самом деле используют язык, ни он, ни Остин не участвовали в эмпирическом проекте по изучению использования языка. Остин придумал гипотетические сценарии, чтобы проиллюстрировать, что может означать высказывание «Я обещаю» при различных обстоятельствах, вместо того, чтобы изучать разговоры в реальной жизни. С развитием легких записывающих устройств стало возможным перейти от воображения гипотетических высказываний к изучению реальных разговоров. В 1970-е годы Сакс и Шеглофф начали свой проект по изучению организации разговорного взаимодействия. Примечательно, что Шеглофф в одном из своих ранних исследований изучал использование слова «обещающий». Он обнаружил, что «обещаю» часто использовалось не для того, чтобы давать обещания, как предполагал Остин, а для завершения разговора, когда участники «обещали» поддерживать связь и т. д. (Schegloff, 1985).

  23Дискурсивные психологи восприняли материалистический и социальный взгляд на язык, предложенный Витгенштейном и Остином, в сочетании с эмпирической приверженностью анализу разговора (Potter, 2001). Одной из отличительных черт дискурсивной психологии является ее проект по изучению того, как обычные ораторы используют психологические слова. При этом они трансформировали традиционные вопросы психологии. Например, вместо того, чтобы спрашивать, как разум запоминает, они спрашивали, что делают люди, когда заявляют, что помнят вещи (Эдвардс, 1997; Миддлтон и Эдвардс, 1990 г. ; Миддлтон и Браун, 2005 г.).

  24 Что касается изучения установок, дискурсивные психологи не предполагают, что «установки» действительно существуют как когнитивная схема в сознании индивидов. Это было отмечено в двух ранних книгах (Billig, 1987; Potter and Wetherell, 1987). Вместо того, чтобы «отношение» было техническим понятием, которое используется аналитиком и которое обычно изучается с помощью анкет, «отношение» стало темой: дискурсивные психологи исследовали, что делали люди, когда они утверждали, что выражают свое мнение или отношение. в разговорных дискуссиях. Традиционный подход предсказывает, что люди будут говорить более или менее одно и то же, когда реагируют на поведенческие стимулы, поскольку их слова будут производиться когнитивными структурами, которые остаются более или менее фиксированными. Дискурсивная и риторическая точки зрения предполагают, что люди будут говорить по-разному, потому что один и тот же человек может делать разные вещи со своей речью, когда он говорит в разных случаях и в разных контекстах взаимодействия. На самом деле один и тот же говорящий редко, если вообще когда-либо, будет говорить совершенно одинаково в разных случаях.

  25 Биллиг (1987 и 1991) предположил, что «отношение» следует рассматривать не как внутреннюю схему, а как позицию в полемике. Когда люди высказывают свое мнение или говорят, каково их отношение, они позиционируют себя по проблеме, по которой, как им известно, ведутся споры и разногласия. Таким образом, мнение получает свое риторическое значение от своего контрмнения. Если высказывание мнения является вступлением в спор, то оно должно пониматься в терминах мнений, против которых оно выступает. Например, в одном исследовании изучался англичанин, который сказал, что у него твердые взгляды на вопрос о монархии (Billig, 1991). В беседе с членами своей семьи этот человек не повторял бесконечно одни и те же вещи, как будто иметь «сильную точку зрения» означало иметь одну точку зрения, лишенную разнообразия. Вместо этого он приспосабливал свои слова к тем позициям, которым он противостоял, и к тем, с которыми он сам себя поддерживал, переходя временами от радикальной к более консервативной риторике. При этом он продемонстрировал, что человек «с твердыми взглядами» часто является человеком, которому есть что сказать по заданной теме и о чем поспорить.

  26Исследователи установок традиционно исходили из того, что их вопросы, особенно в форме анкеты, могут получить доступ к установкам респондентов, которые составляют относительно стабильную когнитивную структуру. Дискурсивные психологи подчеркивают, что вопросы, задаваемые исследователем, в том числе и в рамках анкеты, всегда являются частью взаимодействия. Детально изучив характер этого взаимодействия, можно проследить, как ответы респондентов соотносятся с тем, как задаются вопросы (Антаки и Рэпли, 19).96). Это неудивительно, поскольку значение того, что говорят говорящие в разговорном взаимодействии, зависит от последовательности этого взаимодействия. Чтобы понять, что говорит говорящий, аналитик не должен абстрагировать свои высказывания от взаимодействия, как если бы это высказывание представляло собой неизменное схематическое представление. Высказывания берут свое значение из того, что происходит до и после, особенно в спорном контексте.

  27 Соответственно, дискурсивные аналитики изучают, как люди высказывают свое мнение в контексте чередования разговоров (Puchta and Potter, 2002). Говорящий может принизить свое мнение, произнося слова типа «это всего лишь мое мнение», тем самым конструируя проблему как проблему, в которой можно ожидать различных мнений. Более того, фраза «это только мое мнение» может иметь эффект защиты точки зрения от оспаривания, поскольку говорящий подчеркивает свое право иметь точку зрения, отличную от других (Billig, 19).91). Виггинс и Поттер (2003), изучая, как высказываются мнения о еде во время еды, предполагают, что оценки иногда могут служить оправданием действий, а не определять эти действия, как предполагает традиционная теория отношения. Более того, сами термины, используемые для описания проблемы, могут иметь риторическое значение. Говорящий может заявить, что у него нет мнения, но он может использовать резко оценочную риторику, якобы описывая «факты» (Wiggins and Potter, 2008). Ораторы могут представлять себя беспристрастными, поскольку они изображают контрпозиции в крайних выражениях и, следовательно, как необоснованные (Billig, 19).91; Померанц, 1986; Поттер, 1996). Таким образом, риторика высказывания мнения может быть тонкой, сложной и меняющейся по мере изменения риторического контекста аргументации.

  28Все это свидетельствует о теоретическом и методологическом сдвиге от внутреннего к внешнему. Дискурсивный аналитик не ищет невидимых внутренних схем, определяющих внешние высказывания, но исследует детали высказываний в их интеракционном и риторическом контексте. Это не отрицает существования внутренних состояний и внутренних переживаний. Просто они методологически всегда недосягаемы. Обычно, когда психологи заявляют, что изучают внутренние переживания, они на самом деле исследуют дальнейший дискурс, который, собственно говоря, следует анализировать дискурсивно (Эдвардс, 19).97). Как утверждал Анри Бергсон (1946), традиционные категории психологов — неподходящие средства для описания мимолетных, фрагментарных и глубоко личных качеств внутреннего опыта: навыки романистов или поэтов лучше приспособлены для такой задачи.

  29Однако это не значит, что мышление так глубоко скрыто, что его нельзя изучать непосредственно. Мышление не нужно рассматривать только как одиночный, скрытый процесс. В разговорах мышление происходит социально. Повороты разговора слишком быстры, чтобы устные высказывания могли быть лишь внешней формой предшествующего когнитивного акта. Прислушиваясь к аргументативному диалогу, мы действительно можем слышать и непосредственно наблюдать процессы мышления, поскольку говорящие имеют дело с действиями других и выражают свое собственное мнение по-новому в меняющихся риторических обстоятельствах поворота и встречного поворота (Billig, 19).87). Внутреннее мышление — это форма внутреннего диалога, когда человек обсуждает сам с собой (историю этой идеи см. в Billig, 2008). Это означает, что в процессе развития мы учимся думать, участвуя в разговоре, а затем организуя собственные внутренние разговоры. Это влечет за собой трансформацию старого взгляда на язык как на средство представления внутренних познаний. Риторическая, или дискурсивная, модель предлагает противоположное, разговор, а не познание, как первичный процесс. Короче говоря, мы думаем, потому что можем говорить, а не говорим, потому что думаем.

  30Двигаясь от внутреннего к внешнему и отказываясь спекулировать на сознании, дискурсивная психология может быть подвергнута критике за создание уплощенной картины человека. Не появляется глубины характера или мотива, просто движения в разговорном взаимодействии. Тем не менее, возможно большее. В рамках разговорного взаимодействия происходит больше, чем говорящие могут осознавать в момент своего участия. Некоторые вещи движутся слишком быстро и слишком привычно, чтобы их можно было сознательно заметить или отметить. Это приводит к тому, что дискурсивный подход может помочь нам понять некоторые психологические проблемы бессознательного.

  31Существует очевидная проблема с поднятием понятия бессознательного при отстаивании скептической позиции по отношению к «сознанию». Бессознательное Фрейда обычно понимается как ментальная сущность, еще более призрачная и скрытая, чем ментальные сущности, которые пытаются описать когнитивные психологи. Когда психоаналитические теоретики связывают бессознательное с изучением дискурса, результаты часто бывают крайне расплывчатыми. Работа Лакана иллюстрирует это. Мало того, что его собственный язык заведомо неясен, он использует неточный, необоснованный и часто вводящий в заблуждение психологический подход (Billig, 2005a). Тем не менее, есть и другие способы переинтерпретировать идеи Фрейда, чтобы сделать их совместимыми с критическим и детальным анализом языка. Ключ заключается в том, чтобы подчеркнуть, что разговор может быть средством, с помощью которого осуществляется вытеснение, и, таким образом, средством создания того, что Фрейд называл «бессознательным» (Billig, 19).99а).

  32Фрейд различал две формы бессознательного: предсознательное и собственно бессознательное. Предсознательные мысли — это мысли, которые можно сознательно принимать во внимание, но которых в конкретный момент не существует. Когда мы концентрируемся на чем-то одном, мы не обращаем внимания на другие вещи, которые могут оказаться в центре внимания в другой момент. В разговоре всегда происходит слишком много событий, чтобы участники могли уделить внимание всему. С лингвистической точки зрения любое высказывание содержит дополнительные значения, на которые пользователи конкретно не реагируют. Выступающие, стремящиеся привлечь внимание слушателей к определенной теме, должны использовать слова, указывающие на эту тему. Если сами эти указывающие слова станут объектами внимания, то говорящие не достигнут своих целей. Указывая на тему, они будут указывать в сторону от себя, но если, в свою очередь, их указывающие слова станут оспариваемой темой, они не смогут направить разговорное внимание туда, куда стремились.

  33На социальном уровне можно идентифицировать черты идеологии, которые напоминают фрейдистское предсознание. Таким образом действуют многие аспекты того, что называют «банальным национализмом» (Billig, 1995; Law, 2001; Higgins, 2004; McNeill, and Tewdwr-Jones, 2003). Напоминания о нации наполняют жизнь граждан, живущих в сложившихся национальных государствах, но эти напоминания часто составляют основу, а не фигуры сознания. Это неразмахивающие флаги, висящие у общественных зданий или на привокзальной площади. Национальность воспроизводится посредством дейктического употребления малых слов, таких как «мы», «здесь» и даже «тот», которые ежедневно используются в средствах массовой информации и как таковые остаются незамеченными, поскольку не являются дискурсивным фокусом внимания. Таким образом, маленькие дейктические слова могут функционировать для создания национального государства как «естественного» места, в котором разыгрывается обычная жизнь (Billig, 19).95).

  34Используя терминологию Фрейда, слова такого рода функционируют предсознательно. Нет никаких сил, чтобы помешать им стать объектами дискурсивного внимания, если представится случай. Само собой разумеющееся, но неопределенное «мы», которым обосновывается так много повседневных высказываний в средствах массовой информации, может стать выработанным «мы». Неразмахивающие флаги, так сказать, могут стать преднамеренно размахиваемыми флагами в моменты сознательной националистической активности. На самом деле, незамеченные напоминания о государственности делают возможными моменты размахивания флагом, осознанного национализма.

  35Фрейд различал «предсознательное» от «бессознательного» per se на том основании, что бессознательное per se включает в себя мысли или желания, которые были вытеснены из сознания. В этом отношении деятельность вытеснения создает то, что Фрейд условно назвал «бессознательным». С точки зрения Фрейда, это секреты, которые мы хотим сохранить от самих себя. В этом смысле незамеченные флаги не являются подавленными секретами — они просто остаются незамеченными большую часть времени, но не все время. Несмотря на объем и детализированность работ Фрейда, в их теоретической основе имеется значительный пробел (Billig, 19).99а). Он никогда не уточнял, каким образом индивидуум учится подавлять — какие навыки задействованы и откуда эти навыки берутся. Более того, Фрейд не уточнил, как человек может затем привычно использовать такие навыки, чтобы гарантировать, что вытесненные мысли останутся вытесненными. Большая часть анализа Фрейда была посвящена подробному описанию того, как вытесненные мысли возвращаются в сознание, а не тому, как они вообще вытесняются из сознания.

  36 Можно использовать некоторые положения дискурсивного подхода, чтобы попытаться исправить это упущение в теоретизировании Фрейда. Соответственно, было высказано предположение, что навыки подавления неразрывно связаны с навыками диалога (Billig, 19).99а). Здесь невозможно разработать аргументацию, но можно набросать ее контуры. Язык не только экспрессивен, но и репрессивен. В каждом языке есть коды, которым необходимо следовать. Как подчеркивают аналитики разговоров, не может быть разговорного взаимодействия без общих кодов для очередности. Опытные ораторы не могут просто говорить, что хотят, и делать это, когда хотят. Разговор предполагает участие в нормативной социальной деятельности. Существуют сложные коды для высоты тона, тона, выбора слов и времени произнесения. Маленькие дети должны изучать дисциплины разговорной речи в процессе взаимодействия. Они должны усвоить, что одни способы речи уместны, а другие неуместны. Кроме того, существуют моральные ценности, связанные с неуместным высказыванием. Считается этически неправильным перебивать в неподходящее время, игнорировать вопросы, воздерживаться от приветствий и т. д. Коды могут варьироваться от культуры к культуре, но ни одно языковое сообщество не может быть лишено таких кодексов вежливости и невежливости.

  37Нет врожденного гена, который гарантирует, что ребенок автоматически знает, как правильно говорить. Коды уместности и неуместности должны быть изучены. Становясь грамотным оратором, ребенок будет слышать от взрослых или старших детей слова примерно такого содержания: «Не говори так — это грубо». Парадокс в том, что ребенок, учась говорить уместно или вежливо, должен также научиться тому, что является грубым и запретным. Фрейд утверждал, что мы желаем делать то, что запрещено, потому что это запрещено. То, что является табу, может стать объектом желания. Это означает, что, обучая детей правильной речи, взрослые невольно создают удовольствия грубости как запретные объекты желания. Дети могут получать удовольствие, произнося те самые слова, которые им запретили произносить; удовольствие приходит от нарушения запрета.

  38Однако, чтобы быть грамотным оратором, нужно постоянно подавлять искушение грубостью. Искушениям грубости или дискурсивного эгоизма нужно не только постоянно сопротивляться, их нужно подавлять или выталкивать из сознания. Мы должны научиться произносить вежливые высказывания спонтанно, не задумываясь. Можно спросить, какие существуют доказательства того, что грубость является объектом искушения. Лучшее доказательство исходит от юмора. Не может быть культуры без юмора, как не может быть культуры без кодексов поведения, ограничивающих ее членов от того, что они хотят. Как Фрейд (1905/1991) отметил в своей знаменитой книге о шутках, большая часть удовольствия от юмора исходит не от технических аспектов шуток, а от уклонения от социальных табу. Вот почему люди больше всего будут смеяться над шутками на темы, окруженные табу, такие как секс, насилие и туалеты. Грубость тоже регулярно вызывает смех. Люди могут быть возмущены социальными нарушениями, но они также могут смеяться и получать удовольствие от эпизодов, когда кто-то говорит что-то неуместное. Удовольствие, которое можно получить от наблюдения за социальным нарушением, является признаком желания нарушить социальные нормы вежливости, ограничивающие социальных акторов. В случае с речью это могло бы свидетельствовать о устойчивом, но обычно подавляемом стремлении к удовольствиям грубости (Billig, 2005b; см. в главе 9 повторный анализ инцидента в случае Фрейда с Маленьким Гансом, когда родители Ганса смеяться над неадекватным поведением Ганса в общественном месте, выражая одновременно удовольствие и желание порицания).

  39Если язык создает необходимость вытеснения, то он также дает средства для вытеснения. Приобретая навыки разговора, ребенок наблюдает, как взрослые меняют темы разговора, используя для этого риторические навыки. Если внутреннее мышление представляет собой диалогический процесс, построенный по образцу внешнего разговора, то умение менять темы допускает возможность рутинного внутреннего вытеснения. Поскольку тема внутреннего диалога смещается в одну сторону, мыслитель может перенаправить тему в другом направлении. Если это станет привычной реакцией, то мыслитель научится неправильно направлять себя без сознательного осознания. Таким образом, внешняя диалогическая активность, а не какой-то невидимый и потому необучаемый познавательный процесс, обеспечивает основу вытеснения, ибо вытеснение есть, по существу, дискурсивный навык. Это означает, что если ребенок должен научиться вытеснению, то он должен в первую очередь стать свидетелем вытеснения как наблюдаемой социальной активности.

  40Следствием этого является то, что вытеснение можно изучать как внешнее, идеологическое и дискурсивное действие, которое обычно практикуется. Хорошо известными защитными механизмами психоаналитической теории являются паттерны дискурса. Все, согласно теории Фрейда, включают в себя элемент отрицания; отрицание обычно осуществляется с помощью языковых актов, поскольку говорящий что-то отрицает в отношении себя. Проекция — это тип объяснения, с помощью которого «я» обвиняет или критикует других за то, за что следует обвинять или критиковать «я». Образцы проекций могут быть идеологически общими. Такой паттерн, например, проявляется в так называемом «эффекте третьего лица», когда люди утверждают, что способны сопротивляться убедительным сообщениям СМИ, «читая между строк», в то же время утверждая, что другие, включая друзей, легко поддается убеждению (например, Биллиг, 1992; Дак и Маллин, 1995; Хоренс и Руитер, 1996). Эта распространенная модель атрибуции представляет собой защитное решение основной идеологической дилеммы массового общества: люди зависят от своей информации о социальном мире от СМИ, но из самих СМИ они знают, что им нельзя доверять (в отношении идеологических дилемм, см. Биллиг и др., 1988). «Решение» носит не просто защитный характер, но является частью идеологического взгляда, который постоянно идентифицирует других как «низших», а также создает условия для постоянной личной неуверенности в себе, неуверенности и отрицания.

  41Посредством такой дискурсивной переинтерпретации Фрейда можно разрешить кажущееся противоречие между переводом внутренних когнитивных процессов во внешнюю дискурсивную деятельность, сохраняя при этом критический взгляд, придающий значение бессознательным факторам. Решение включает в себя переделку «бессознательного». Вместо того, чтобы рассматриваться как скрытая ментальная сущность, она видится как деятельность — деятельность по вытеснению — которая сама по себе является дискурсивной деятельностью. Как таковое обычное дело вытеснения является частью деятельности языка и, таким образом, укоренено в социальной деятельности жизни.

  42Наконец, есть проблема агентства. Проблема может быть легко сформулирована: изображает ли дискурсивная психология социальных акторов агентами своих собственных действий или приписывает такие действия другим каузальным силам? Традиционно психология стремилась найти причины мыслей и поведения людей. Обычно это включало изображение людей таким образом, чтобы отрицать свободу воли. Не человек, о котором говорят, является агентом их действий, а причинные переменные, которые раскрывают психологи, будь то биологические, личностные или когнитивные переменные. Например, когнитивные психологи могут говорить о когнитивных системах, обрабатывающих информацию и возвращающих ее в центры действия мозга. Как будто скрытые познавательные процессы являются истинными агентами деятельности: за кулисами эти процессы активируют и направляют вещи.

  43Проблема усугубляется практикой экспериментирования. Утверждалось, что психологи-экспериментаторы обычно принимают ньютоновскую модель действия, которая предполагает, что одно вызывает другое (Маркова, в печати). Психологи-экспериментаторы разрабатывают экспериментальные ситуации для проверки влияния выявленных переменных. Они помещают субъектов в экспериментальные условия, которые отличаются от контрольных условий только с точки зрения одной конкретной переменной. Если затем экспериментаторы обнаружат, что испытуемые в экспериментальной группе в среднем реагируют иначе, чем испытуемые в контрольной группе, они будут утверждать, что эти различия вызваны изменяемой переменной. Базовая модель состоит в том, что переменная X вызывает действие Y.

  44 Модель, кажется, отрицает свободу действий актера, приписывая ее переменной, а не человеку. Обычно экспериментаторы используют стили письма, отражающие эту модель. Просто чтобы привести один пример из тысяч, два ведущих социальных психолога резюмируют экспериментальное исследование социальной категоризации следующим образом: «Произвольная социальная категоризация привела к четким различиям между ингрупповой и аутгрупповой проекциями», поддерживая якорную гипотезу, согласно которой «проекция избирательно задействован всякий раз, когда целевая группа включает в себя себя» (Клемент и Крюгер, 2002, стр. 225). Резюме описывает, что делает социальная категоризация, а не то, что делают люди. Но социальная категоризация не может ничего сделать, если люди (как подопытные, так и экспериментаторы) не участвуют в сложных социальных действиях и взаимодействиях в экспериментальной ситуации.

  45Дискурсивные психологи не проводят экспериментов как таковых. Как следствие, они сталкиваются с небольшим теоретическим искушением перевести действие в причину и следствие переменных. Их цель обычно состоит в том, чтобы показать сложные модели взаимодействия, а не искать скрытые причинные детерминанты. Однако они тоже сталкиваются с риторическим искушением писать так, чтобы действие приписывалось техническим объектам, а не людям. Опять же, можно привести пример. Schegloff (2000) исследовал, как говорящие разрешают ситуации, в которых они соревнуются в разговоре за то, чтобы говорить одновременно. Он демонстрирует тонкие движения, знаки и реакции. Он показывает, как один оратор может выйти из зала, оставив другого завершить свою очередь. Однако он не идет дальше, как это сделал бы традиционный психолог, к поиску каузальной переменной — будь то пол, сила, личность и т. д., — которая позволяет одному говорящему одержать победу в конкурентной ситуации, а другому уйти в отставку побежденным. Вместо этого Шеглофф подробно описывает явление.

  46Однако проблема свободы действий остается. Искушение, с которым сталкиваются дискурсивные психологи, состоит не в том, чтобы найти скрытые причины, а в том, чтобы представить черты дискурса так, как если бы они были детерминантами действия. Таким образом, аналитики разговора и дискурсивные психологи изолируют то, что делают или выполняют конкретные интерактивные действия, точно так же, как аналитики Фуко описывают целые паттерны дискурса. В таких описаниях дискурсы и риторические приемы могут рассматриваться как агенты действия. Например, Schegloff (2000) обсуждает феномен, который он называет «повторением или частичным повторением» источника проблем в ситуации наложения разговора. Повторная или частичная отмена «помогает точно определить, что было проблематичным» и «требует подтверждения» (стр. 36). В таких фразах разговорный ход (или то, что Шеглофф и другие аналитики разговоров часто называют «приемом») представляется как выполнение действий, помогающих выявить проблемы и запрашивающих подтверждения. Создается впечатление, что говорящие передают свою свободу действиям, которые затем выполняют дискурсивные действия. Конечно, не весь анализ беседы или дискурсивная психология включает в себя такое письмо. Шеглофф в только что упомянутой статье также описывает, что делают отдельные говорящие. Однако он склонен к этому, когда начинает анализировать отдельные эпизоды разговора. По мере развития анализа он переходит от частного к общему — от рассказов о действиях говорящих к общим утверждениям о том, что делают устройства.

  47 В последнее время многие критически настроенные психологи были обеспокоены вопросами свободы воли и субъективности. Они не призывали к эмпирическим исследованиям, чтобы провести различие между ситуациями, в которых говорящие могут казаться агентами своих высказываний, и ситуациями, в которых они, напротив, являются беспомощными жертвами ситуации. Вместо того, чтобы исследовать такие вопросы эмпирически, такие критически настроенные психологи подчеркивают необходимость «теоретизировать» субъективность и/или действие (например, Blackman et al, 2008; Wetherell, 2008). Интересен призыв «теоретизировать». В этом контексте теоретизирование не означает создание проверяемых теорий, которые будут предсказывать, что произойдет в разговорном обмене, то есть теорий, которые предсказывают, какой тип говорящего выйдет победителем из конкурирующего разговорного наложения. «Теоретизировать» в данном контексте означает писать в общих чертах, используя в значительной степени философский словарь.

  48Однако проблема агентности не будет решена таким образом. Проблема не в том, чтобы исследовать дальше, что могут означать понятия «агентность» или «субъективность» и как эти понятия соотносятся с работами Деррида, Ницше или Лакана. Проблема, по крайней мере в той форме, в которой она стоит перед дискурсивными психологами, не является ни теоретической, ни методологической. По сути, это риторика. Как мы должны писать дискурсивную психологию? Как мы можем изобразить людей как агентов своих собственных действий? Это сводится к решению писать таким образом, чтобы подчеркнуть человеческое действие.

  49 Здесь уместны анализы некоторых лингвистов, особенно критических аналитиков дискурса. Некоторые лингвисты проводят различие между процессами и сущностями. Процессы — это, по сути, события, которые тянутся во времени и включают изменения, а сущности — это вещи. Некоторые лингвисты утверждают, что наиболее «конгруэнтными» способами описания процессов являются фразы с использованием глаголов, такие как существительное, подлежащее плюс глагол, а объекты наиболее конгруэнтно описываются с помощью имен или существительных (Halliday, 19).85 и 2003; см. также Goatly, 2007). Человеческие действия – это процессы, производимые людьми. Это означает, что наиболее конгруэнтным способом описания человеческих действий является активное предложение, в котором агент используется в качестве подлежащего, а действие обозначается глаголом: например. «она пошла», «он приехал», «они вернутся» и т. д.

  50Во многих научных работах не используются активные глаголы для описания процессов. Процессы идентифицируются и им присваиваются именные ярлыки в стиле письма, при котором существительные получают большее значение, чем глаголы (Halliday and Martin, 19).93). В примерах, которые уже приводились, аналитики используют нарицательные термины, описывающие процессы человеческой деятельности: «социальная категоризация», «повтор или частичный повтор», «внутригрупповая проекция». Это как если бы социологи переупаковали сложные действия, происходящие во времени, в виде устойчивых сущностей. Они дают технические термины этим сущностям, а затем пишут так, как будто эти сущности могут вызывать другие вещи или быть агентами других действий (подробнее об этом анализе см. Биллиг, в прессе а и в прессе б). . Результатом может стать овеществленный язык, на котором говорящие/писатели риторически изображают процессы-как-вещи как агенты деятельности (см. Schafer, 19).76, для обсуждения «вещественного» языка в связи с психоаналитической теорией).

  51Интересно, что двумя наиболее отличительными чертами такого рода «научного» письма являются две черты, которые аналитики критического дискурса определили как связанные с идеологическим дискурсом: номинализация или превращение глаголов в номиналы; и использование пассивов (Фаулер и др. , 1979; Фаулер, 1979; Фэйрклаф, 1992 и 2003). Это не случайно, но иллюстрирует проблему с «научным» языком, когда аналитики используют его для описания человеческих действий. Как правило, он передает меньше информации, чем обычный нетехнический язык. Говорящие/писатели могут использовать пассивные предложения и номинализации для обозначения процессов/действий без указания агента этих действий. Авторы заголовков газет могут использовать эти формы в идеологических целях. Газета, поддерживающая правительство, может озаглавить событие в номинальной форме, такой как «Нападение на протестующих», или в пассивной форме «Нападение на протестующих». Обе формы относятся к событию без указания агентов события. Использование активного глагола потребовало бы идентификации агента: «Правительственные войска атакуют протестующих». В этом отношении говорящие/писающие могут использовать номинализации или пассивы, чтобы избежать точного описания того, кто что кому сделал, а при использовании номинализации говорящий может не помещать действие во времени.

  52 Проблема социальных наук состоит в том, что существует риторическое предпочтение использовать технические термины, которые изображают действия как вещи. Использование технических терминов не только отличает социальные научные работы от журналистики или статей, основанных на здравом смысле, но также придает ощущение точности. Тем не менее, эта точность иногда может быть иллюзорной. Социальные психологи могут использовать такой термин, как «социальная категоризация», не уточняя, какие именно действия описываются — кто проводит категоризацию, когда это делается и, что наиболее важно, как именно акторы выполняют деятельность по категоризации. Сам термин «номинализация» относится к тому типу терминов, против идеологического подтекста которых предостерегают критические дискурсивные аналитики. И когда критические дискурсивные аналитики используют «номинализацию», они часто очень неточно понимают, что они имеют в виду, используя ее для обозначения языковых сущностей, неспецифицированных процессов и даже псевдопроцессов, не различая эти очень разные значения «номинализации» (Billig, в нажмите a; в нажмите b). Хотя аналитики могут утверждать, что технические термины более точны, чем те, что используются в обычном языке, аналитики, используя технические термины для описания процессов/действий, на самом деле могут быть более неточными, чем если бы они использовали обычный язык. Технические термины могут показаться впечатляющими, и может показаться, что аналитики решили проблемы, хотя на самом деле их избегали.

  53 Тогда средство состоит не в том, чтобы изобретать больше теории с еще большим количеством технических терминов; и не настаивать на том, чтобы один набор методологических практик превалировал над другим. Средство одновременно и проще, и сложнее. Это значит писать четко и с подозрением относиться к техническому жаргону, особенно при описании человеческих действий. В первую очередь дискурсивные психологи должны заниматься людьми, а не абстрактными сущностями, такими как «дискурсы», «организационные структуры разговора» или «социальная категоризация». При этом дискурсивные аналитики не должны видеть своей задачей переход от языка действия к техническому языку процессов-как-сущностей.