уроки научного скептицизма от Карла Сагана
В мире сенсаций, ярлыков и псевдонаучных заявлений практикой, необходимой для выживания, астрофизик и популяризатор науки Карл Саган объявлял привычку к беспристрастному скептицизму. Для двенадцатого номера журнала Sceptical Inquirer за 1987 год он написал эссе «Бремя скептицизма» — панегирик критическому анализу и инструкцию по его использованию, где проиллюстрировал тонкую настройку механизма различения действительного от недействительного. Публикуем его перевод.
Введение: когда нужен скептицизм
Скептицизм — не что-то недоступное, мы сталкиваемся с ним каждый день. Покупая подержанную машину, если мы хоть каплю мудры, мы задействуем остаточные силы скептицизма — остаточные от нашего образования. Мы можем сказать: «Этот парень выглядит честным. Возьму все, что он мне предлагает». Или: «Ну, я слышал о мелких обманах при покупке подержанных машин — возможно, непреднамеренных со стороны продавца». Затем мы что-то делаем: пинаем шины, открываем двери, заглядываем под капот.
Делаем для проформы, даже не зная, что должно быть под этим капотом, или приводим осведомленного в механике друга. Мы знаем, что здесь необходим некоторый скептицизм, и понимаем почему. Неприятно осознавать, что нам, возможно, придется спорить с продавцом или вытягивать из него ответы. При покупке подержанного автомобиля возникает межличностное противостояние, пусть даже самое незначительное, и никто не утверждает, что это приятно. Тому есть веская причина: если мы не проявим минимальную долю скептицизма, если окажемся недопустимо доверчивыми, то, вероятно, позже нам придется заплатить за это. Тогда-то нам и захочется, чтобы мы-из-прошлого внесли небольшой вклад в развитие своего критического мышления.
Чтобы понять это, не нужно проходить четыре года высшей школы. Все и так понимают. Проблема в том, что подержанная машина — это одно, а телереклама и заявления президентов и партийных лидеров — другое. Мы можем быть достаточно скептическими в одних областях, но, к несчастью, не в других.
Например, есть целый класс реклам аспирина, которые обличают конкурирующие продукты в том, что те содержат лишь такую дозу болеутоляющего ингредиента, какую рекомендуют врачи — не называя при этом таинственного вещества, — в то время как в их товаре концентрация прямо-таки драматическая. Вот почему нам следует его купить. Но почему бы просто не взять две конкурирующие таблетки? Нам не положено спрашивать, применять скептицизм, думать; положено покупать.
Подобные заявления в коммерческой рекламе — лишь небольшие проявления обмана. Они отнимают у нас немного денег или побуждают купить некачественный товар. Это не страшно. Учтите другое.
Окажись вы на Земле в любое время после появления на ней людей, вы бы нашли несколько наборов популярных, более или менее схожих систем верований. Они менялись — часто очень быстро, часто в течение нескольких лет; но иногда такие системы верований сохраняются тысячелетиями. По крайней мере, некоторые из них всегда доступны. Думаю, справедливо спросить: почему? Мы — Homo sapiens.
Вот эта часть про sapiens — наша отличительная черта. Нам полагается быть разумными. Так почему же те системы все еще с нами?
Начнем с того, что многие из этих систем убеждений обращаются к реальным человеческим потребностям, которые не удовлетворяются нашим обществом. Существуют медицинские потребности, или духовные, или потребности в контакте с остальной частью человеческого сообщества. Подобных неудач в нашем обществе может быть даже больше, чем в любых других за всю историю человечества. Так что это разумно для человека — осматриваться и примерять различные системы верований, чтобы проверить, не сработают ли они.
Взять, к примеру, модное увлечение ченнелингом.❓Эзотерическая практика, которая подразумевает установление связи с живыми людьми, душами умерших и инопланетянами через некие «каналы». Оно, как и спиритизм, исходит из фундаментального допущения: умирая, мы не исчезаем полностью, и какая-то наша часть остается. Эта часть, как нам говорят, может вселяться в тела людей и других существ.
Таким образом, смерть теряет перед нами свой авторитет. Некоторые люди могут попытаться воспользоваться уязвимостью семей, потерявших близких. Спиритуалистам и ченнелерам стоило бы запастись более убедительными аргументами.
Или идея нахождения геологических формаций — минералов или нефтяных месторождений — путем тяжелейших размышлений. Ее высказывает [фокусник-иллюзионист] Ури Геллер (Uri Geller). Если хлеб с маслом зависят от добычи полезных ископаемых или нефти, потратить на их поиски мизерную сумму по сравнению с тем, что вы обычно выделяли на геологические исследования, выглядит не так уж плохо. И вы можете поддаться искушению.
Или возьмите НЛО — утверждение, что существа на космических кораблях из других миров постоянно нас посещают. Я нахожу эту идею захватывающей. По крайней мере, это перерыв от обыденности. Я потратил немалую долю своей научной жизни, работая над проблемой поиска внеземного интеллекта. Только представьте, сколько времени я мог бы сэкономить, если бы эти ребята действительно здесь показались.
Но когда мы признаем некоторую эмоциональную уязвимость перед утверждением, это тот самый момент, в который нужно приложить максимальные усилия по скептическому наблюдению.
Техника безопасности: хрупкий баланс
Французский ученый Анри Пуанкаре так говорил о причинах доверчивости: «Мы знаем, какой жестокой зачастую бывает правда, и спрашиваем себя, не является ли иллюзия не только более утешительной, но и более надежной». Вот что я пытаюсь сказать своими примерами. Но я не думаю, что это единственная причина того, что легковерие столь процветает. Скептицизм бросает вызов устоявшимся институтам. Если мы будем учить людей — и в особенности школьников — привычке быть скептичными, вероятно, они будут применять ее к рекламе аспирина и тридцатипятитысячилетним ченнелерам. Может быть, они начнут задавать неудобные вопросы об экономике, или социальных, или политических, или религиозных институтах. Где мы тогда окажемся?
Скептицизм опасен — это самое точное его свойство, это его задача — быть опасным.
Вот почему его не берутся преподавать в школах. Вот почему вы вряд ли встретите его в СМИ. С другой стороны, как мы можем вести переговоры о нашем опасном будущем, если не обладаем элементарными интеллектуальными инструментами, чтобы задаваться исследовательскими вопросами, особенно в условиях демократии?
Думаю, самое время поразмышлять над национальными проблемами, которых можно было бы избежать, будь скептицизм более распространен в американском обществе. Фиаско между Ираном и Никарагуа❓Имеется в виду дело «Иран — контрас», оно же «Ирангейт». Политический скандал в США 1980-х годов, связанный с тем, что некоторые высокопоставленные сотрудники правительства продавали оружие Ирану, нарушая эмбарго на подобную торговлю с этой страной. Деньги, вырученные таким образом, шли на поддержку повстанцев в Никарагуа, что также было запрещено Конгрессом. — настолько очевидный пример, что я не буду использовать в своих интересах нашего бедного, ожесточенного президента [Рейгана], разъясняя его.
Сопротивление администрации Договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, ее непрекращающаяся страсть к взрывам ядерного оружия — одни из основных двигателей гонки ядерных вооружений, выдаваемые под предлогом обеспечения нашей «безопасности», — еще одна такая проблема. Как и «Звездные войны». Скептическое мышление, поощряемое CSICOP (Комитет скептических исследований),❓Просветительская организация, задача которой — исследовать информацию о паранормальных явлениях и заявления представителей маргинальных наук с помощью научного скептицизма. актуально для вопросов, имеющих огромное значение для нации. Обе политические партии распространяют достаточно вздора, чтобы развитие привычки беспристрастного скептицизма следовало объявить национальной целью, необходимой для нашего выживания.
И еще немного о бремени скептицизма. Вы можете выработать привычку наслаждаться, высмеивая всех тех людей, которые не смотрят на вещи так же, как вы. Это потенциальная социальная опасность, присущая таким организациям, как CSICOP.
Нужно быть осторожными с этим.
Это то, что называют тонким балансом между двумя конфликтующими сторонами: наиболее скептическим исследованием всех гипотез, что нам подаются, и в то же время величайшей открытостью новым идеям. Очевидно, эти два метода мысли противоречат друг другу. Но если вы в состоянии упражняться только в одном из них, и неважно в каком, то вы в беде.
Если вы будете только скептичны, никакие оригинальные идеи к вам не придут. Вы никогда не выучите ничего нового. Вы станете капризным своенравным стариком, убежденным, что миром правит бессмыслица (хотя и нельзя спорить со множеством данных, вас поддерживающих). Но время от времени, может быть, один раз из ста, новая идея попадает точно в цель и обретает силу. Если вы чересчур поддадитесь привычке быть скептичным по отношению к чему угодно, вы будете или скучать, или возмущаться — и в любом случае вставать на пути понимания и прогресса.
С другой стороны, если вы предельно легковерны и не несете в себе ни капли скептического чутья, вы не сможете отличить полезное от бесполезного.
Если все идеи имеют равную силу, то вы потеряетесь, ведь это значит, что вообще никакие идеи не несут в себе ценности.
Некоторые идеи лучше других. Механизм их различения — первичный инструмент при обращении с миром — и в особенности с будущим. И лишь строгое сочетание этих двух образов мышления лежит в основе успеха науки.
Действительно хорошие ученые делают и то и другое. В одиночку, разговаривая сами с собой, они бороздят почвы огромного числа новых идей и безжалостно их анализируют. Большинство из них никогда не добираются до внешнего мира. Только гипотезы, прошедшие строгий отбор, выходят на поверхность и на суд всего остального научного сообщества.
Случается так, что прежде принятые всеми идеи оказываются полностью или частично неверными либо, по крайней мере, вытесняются более общими объяснениями. Конечно, здесь есть некоторые личные потери вроде эмоциональной привязанности к мысли, что вы сами сыграли роль изобретателя. Но все же коллективная этика такова, что каждый раз, когда теория свергается и заменяется чем-то лучшим, смелость науки поощряется.
Например, ученый говорит: «Этот аргумент действительно хорош, моя позиция ошибочна» — и затем действительно меняет мнение, и вы больше никогда не услышите от него прежнего мнения. Ученые правда делают это. Это не случается так часто, как должно бы, потому что ученые — люди, а изменения болезненны. Но все же это происходит регулярно. Я не припомню, когда в последний раз слышал, чтобы нечто подобное случилось в политике или религии.
Установка: краткая история астрономического эгоцентризма
В истории науки есть поучительная вереница важнейших интеллектуальных битв — все они о том, насколько централен человек. Мы бы могли назвать их дебатами об антикоперниканском тщеславии. Вот некоторые тезисы:
Мы — центр Вселенной. Все планеты, и звезды, и Солнце, и Луна — все вращается вокруг нас (должны же мы в чем-нибудь быть действительно особенными). Такое мнение преобладало до времен Коперника — не считая Аристарха. Многим это нравилось, потому как это давало людям личное неоправданно центральное положение во Вселенной.
Один лишь факт того, что ты на Земле, делал тебя привилегированным. Это было приятно. Затем появились свидетельства того, что Земля лишь планета и что все эти другие светлые двигающиеся точки света тоже планеты. Разочаровывающие новости. Даже удручающие. Лучше бы мы были центральными и уникальными.
По крайней мере, наше Солнце — центр Вселенной. Нет, эти другие звезды — они тоже солнца, и вот еще что: мы находимся где-то в галактической глуши. Мы даже и близко не у центра Галактики. Очень депрессивно.
Хотя бы галактика Млечного Пути в центре Вселенной. А потом еще немного прогресса в науке. Мы обнаруживаем, что там нет ничего, похожего на центр Вселенной. Что еще хуже, там больше сотни миллиардов других галактик. И в нашей — ничего особенного. Глубокий мрак.
Во всяком случае, мы — люди, мы — вершины творения. Мы обособлены. Все эти другие создания, растения и животные, ниже нас. Мы — выше. У нас нет с ними никакой связи. Каждая живая вещь была создана отдельно.
А потом появляется Дарвин. Мы находим эволюционный континуум. И оказывается, что мы даже очень тесно связаны со зверями и овощами. Более того, наш ближайший биологический родственник — шимпанзе. Это конфуз. Вы когда-нибудь видели их в зоопарке? Вы знаете, чем они занимаются? Представьте, какой неловкой эта правда оказалась в викторианской Англии.
Есть и другие важные примеры — привилегированные системы счисления в физике или бессознательное в психологии, их я пропущу. Традиционно каждую из этой длинной череды битв выигрывали коперниканцы, эти ребята, которые говорят: в нас нет ничего такого особенного. Прямо по последней из оставшихся докоперниковых систем верований бьют поиски внеземного разума и анализирование животного «языка»:
По крайней мере, мы самая развитая цивилизация во всей Вселенной. Если там нет никаких других умных парней где-то еще, то, даже если мы и вправду связаны с шимпанзе, даже если мы действительно где-то в глуши огромной и потрясающей Вселенной, по крайней мере, остается еще в нас нечто особенное.
Но в миг, когда мы встретим внеземной интеллект, последняя доля нашего тщеславия исчезнет. Я думаю, некоторое противостояние идее внеземного разума объясняется антикоперниканским самомнением.
Точно так же и в дебатах о том, разумны ли другие животные — высшие приматы, в особенности человекообразные обезьяны — или владеют ли они языком. Не принимая здесь ничьей стороны, отмечу, что на эмоциональном уровне это, очевидно, тот же самый вопрос. Если мы описываем человека как существо, у которого есть язык, в то время как ни у кого другого языка нет, мы уникальны в этом отношении. Но если окажется так, что все эти грязные, отвратительные, смехотворные шимпанзе тоже могут обмениваться идеями с помощью [языка жестов] амслена или каким-то иным способом, тогда что же в нас остается особенного? Поощрение эмоциональной предрасположенности к этим вопросам — вот настоящее научных дебатов, зачастую неосознаваемое. Важно понимать, что научная полемика наводнена эмоциями в той же степени, что и псевдонаучная, и тому есть множество различных причин.
Настройка: между предубеждением и постубеждением
Теперь давайте поближе рассмотрим радиопоиск внеземного разума. Чем это отличается от лженауки? Позвольте мне привести пару случаев из жизни. В начале шестидесятых в Москве прошла пресс-конференция, на которой объявили, что далекий радиоисточник, названный CTA-102, синусоидально менялся с периодичностью примерно в 100 дней. Почему они созвали конференцию, чтобы об этом сообщить? Потому что думали, что имеют дело с внеземной цивилизацией большой мощи. Это стоило того, чтобы созвать конференцию. Это происходило даже до того, как появилось слово «квазар» — теперь мы знаем, что CTA-10 был именно квазаром. Мы не так уж много знаем о том, что это на самом деле такое, и в научной литературе есть несколько взаимоисключающих объяснений. Но все же немногие всерьез рассматривают то, что квазар вроде CTA-102 — это некая галактика, несущая внеземную цивилизацию. Есть множество альтернативных объяснений их свойств, которые более или менее соответствуют известным нам физическим законам и не заставляют нас ссылаться на инопланетную жизнь.
Внеземные гипотезы — гипотезы крайних случаев. Вы к ним обращаетесь, только если все остальное терпит неудачу.
Второй пример: в 1967 году ученые из Великобритании обнаружили яркий радиоисточник, который колебался с неизменным периодом в гораздо более коротком временном масштабе. Что это было? Поначалу они решили, что это нечто вроде сообщения для нас или межзвездный навигационный маяк для космических кораблей. Они даже дали ему между собой в Кембриджском университете коварное обозначение LGM-1 (Little Green Men). Как бы то ни было, ученые не созывали пресс-конференций. Вскоре выяснилось: они нашли то, что теперь называют пульсарами. Фактически это был первый пульсар, пульсар из Крабовидной туманности. Это звезда, сжатая до размеров города как никакая другая, не за счет давления газа, не из-за электронного вырождения, а ядерными силами. В определенном смысле пульсар — это атомное ядро размером с Пасадену. Теперь я утверждаю, что эта идея не менее странная, чем межзвездный навигационный маяк.
Ответ на то, что такое пульсар, должен быть чем-то чрезвычайно странным. Это не внеземная цивилизация, это что-то другое; но это другое открывает наши глаза и разум и указывает на возможности природы, о которых мы раньше и не догадывались.
Здесь возникает вопрос ложных срабатываний. Фрэнк Дрейк в его оригинальном эксперименте «Озма», Пол Хоровитц из META (Megachannel Extraterrestrial Assay), группа Университета Огайо❓Все перечисленные проекты занимались поиском следов внеземных цивилизаций. и многие другие — все они получали вызывающие трепет аномальные сигналы и на мгновение думали, что уловили настоящее сообщение. В некоторых случаях наши гипотезы по поводу того, что это было, не так уж туманны; сигналы не повторяются. Следующей ночью вы возвращаетесь к тому же телескопу, к той же точке в небе, с той же модуляцией, и те же частота и диапазон пропускают и все остальное, и вы ничего не слышите. Вы не публикуете эти данные. Это могла быть неисправность в системе обнаружения. Это мог быть военный самолет AWACS, пролетавший мимо и вещавший на частотах, которые предполагались быть зарезервированными для радиоастрономии.
Вариантов много. Вы не заявляете сразу же, что нашли внеземной разум, просто потому, что обнаружили аномальный сигнал.
А если он повторится, заявите? Нет. Ведь это может быть обманом. Может быть, вы просто не в силах что-то распознать, потому что вам не хватает ума понять, что происходит с вашей системой. Вы обращаетесь к другим исследователям с их радиотелескопами и рассказываете об этой конкретной точке в небе, на этой частоте и полосе пропускания, сообщаете им модуляцию и все остальное. И только если несколько независимых наблюдателей получат одну и ту же информацию с одной точки, вы можете думать, что уловили что-то. Но даже тогда вы не знаете, может ли это быть внеземным разумом. По крайней мере, вы можете определить, что это что-то не на Земле и даже не на земной орбите. Это первая последовательность событий, которая необходима для уверенности в том, что у вас действительно был сигнал от внеземной цивилизации.
В этом есть определенная дисциплина. Скептицизм налагает бремя.
Вы не можете просто так выйти, крича о маленьком зеленом человечке, как сделали в Советском Союзе c CTA-102, который затем обернулся чем-то совсем другим. Особое предостережение необходимо, когда ставки так высоки. Мы не обязаны решать до того, как появятся доказательства. Это нормально — не быть уверенным.
Меня часто спрашивают, существует ли внеземной разум, и я привожу стандартные аргументы: есть множество, «биллиарды» мест во Вселенной. А затем говорю: было бы поразительно, если бы там не было внеземного разума, но, конечно, пока убедительных доказательств тому нет.
А затем меня всегда спрашивают: «Да, но что вы на самом деле думаете?» А я отвечаю: «Ведь я же только что сказал, что я на самом деле думаю». «Да, но что говорит ваше чутье?» — только вот я стараюсь не использовать в мышлении чутье. Правда, это нормально — придерживать суждения до тех пор, пока не появятся доказательства.
После того как в журнале Parade (Feb.1, 1987) вышла моя статья «Тонкое искусство снимать лапшу с ушей», я получил много писем.
65 миллионов человек читали Parade. В статье я дал длинный список вещей, которые назвал «продемонстрированным или предполагаемым вздором» — 30 или 40 пунктов. Сторонники всех этих позиций оскорбились разом. Я даже дал набор элементарных рецептов, как думать о лапше: аргументы авторитетов не работают, каждый шаг в цепочке доказательств должен быть обоснован — и так далее. Множество людей писали: «В общем, вы абсолютно правы, но, к сожалению, это не вписывается в мою основную доктрину». Например, автор одного письма назвал отличным примером лапши идею о том, что внеземная жизнь существует за пределами Земли. Он заключил: «Я в этом уверен так же, как и во всем другом в своем опыте. Нет сознательной жизни где-нибудь еще во Вселенной. Таким образом, человечество возвращается к своему законному положению в центре Вселенной».
Другой писатель тоже согласился с моими обобщениями, но сказал, точно закоренелый скептик, что я закрыл свой разум от правды и проигнорировал доказательство того, что Земля существует шесть тысяч лет.
Нет, я не проигнорировал; я рассмотрел предполагаемые доказательства и отвергнул их. Есть разница, и она находится между предубеждениями и постубеждениями. Первые выносят решения до того, как вы увидите факты; вторые — после. Предрассудки ужасающи в том смысле, что вы совершаете несправедливость и серьезные ошибки. Пострассудки не так ужасны. Вы, конечно, не можете быть совершенны; вы также можете совершать ошибки. Но это допустимо — принимать решение после того, как изучите доказательства. В некоторых кругах это даже поощряется.
Я верю, что часть того, что движет наукой, — это жажда чудес. Это очень сильная эмоция. Все дети это чувствуют. В первом классе все это чувствуют; в двенадцатом — почти никто, или, по крайней мере, не признают этого. Что-то происходит между первым и двенадцатым классами, и это не просто половое созревание. Мало того что школы и СМИ не особенно учат скептицизму, так они еще и не поощряют это волнующее чувство изумления. Его пробуждают наука и псевдонаука.
А экологическую нишу для псевдонауки создает плохая популяризация науки.
Если бы науку объясняли каждому среднестатистическому человеку в приемлемом и захватывающем виде, лженауке не осталось бы места. Но есть своего рода закон Грешема,❓Экономический закон, который звучит так: «Худшие деньги вытесняют из обращения лучшие». согласно которому в массовой культуре плохая наука вытесняет хорошую. В этом, я думаю, мы должны винить, во-первых, научное сообщество, которое не справляется с популяризацией, и, во-вторых, СМИ, которые в этом отношении почти всегда ужасны. В каждой газете Америки есть ежедневная астрологическая колонка. А у скольких есть хотя бы еженедельная астрономическая? И я верю, что это также вина системы образования. Мы не учим, как думать. Это очень серьезный сбой, который в мире, оснащенном 60 000 единицами ядерного оружия, может даже поставить под угрозу человеческое будущее.
Я заявляю: в науке гораздо больше чудес, чем в псевдонауке. И вдобавок в любом измерении, где этот термин имеет какое-нибудь значение, наука обладает очень весомой дополнительной добродетелью — правдивостью.
«Бремя скептицизма»: эссе о критическом мышлении от Карла Сагана
Теории и Практики
В мире сенсаций, ярлыков и псевдонаучных заявлений практикой, необходимой для выживания, астрофизик и популяризатор науки Карл Саган объявлял привычку к беспристрастному скептицизму. Для двенадцатого номера журнала Sceptical Inquirer за 1987 год он написал эссе «Бремя скептицизма» — панегирик критическому анализу и инструкцию по его использованию, где проиллюстрировал тонкую настройку механизма различения действительного от недействительного. Публикуем его перевод.
Видео дня
#note1 {display: none;} #note2 {display: none;} #note3 {display: none;} #note4 {display: none;} #note5 {display: none;} .block { background: #f5f5f5; border: 0px ; text-align: left; width: 300px; z-index: 1; padding: 10px; font-family: sans-serif; font-size: small; } .spoiler > .block {display: none; position: absolute;} .spoiler > input:checked + .
block {display: block;} label {font-size: small; vertical-align: super;} label:hover {cursor: pointer; text-shadow: 1px 1px 2px #f5f5f5, 0 0 1em #f5f5f5; }
Введение: когда нужен скептицизм
Скептицизм — не что-то недоступное, мы сталкиваемся с ним каждый день. Покупая подержанную машину, если мы хоть каплю мудры, мы задействуем остаточные силы скептицизма — остаточные от нашего образования. Мы можем сказать: «Этот парень выглядит честным. Возьму все, что он мне предлагает». Или: «Ну, я слышал о мелких обманах при покупке подержанных машин — возможно, непреднамеренных со стороны продавца». Затем мы что-то делаем: пинаем шины, открываем двери, заглядываем под капот. Делаем для проформы, даже не зная, что должно быть под этим капотом, или приводим осведомленного в механике друга. Мы знаем, что здесь необходим некоторый скептицизм, и понимаем почему. Неприятно осознавать, что нам, возможно, придется спорить с продавцом или вытягивать из него ответы. При покупке подержанного автомобиля возникает межличностное противостояние, пусть даже самое незначительное, и никто не утверждает, что это приятно.
Тому есть веская причина: если мы не проявим минимальную долю скептицизма, если окажемся недопустимо доверчивыми, то, вероятно, позже нам придется заплатить за это. Тогда-то нам и захочется, чтобы мы-из-прошлого внесли небольшой вклад в развитие своего критического мышления.
Чтобы понять это, не нужно проходить четыре года высшей школы. Все и так понимают. Проблема в том, что подержанная машина — это одно, а телереклама и заявления президентов и партийных лидеров — другое. Мы можем быть достаточно скептическими в одних областях, но, к несчастью, не в других.
Например, есть целый класс реклам аспирина, которые обличают конкурирующие продукты в том, что те содержат лишь такую дозу болеутоляющего ингредиента, какую рекомендуют врачи — не называя при этом таинственного вещества, — в то время как в их товаре концентрация прямо-таки драматическая. Вот почему нам следует его купить. Но почему бы просто не взять две конкурирующие таблетки? Нам не положено спрашивать, применять скептицизм, думать; положено покупать.
Подобные заявления в коммерческой рекламе — лишь небольшие проявления обмана. Они отнимают у нас немного денег или побуждают купить некачественный товар. Это не страшно. Учтите другое.
Окажись вы на Земле в любое время после появления на ней людей, вы бы нашли несколько наборов популярных, более или менее схожих систем верований. Они менялись — часто очень быстро, часто в течение нескольких лет; но иногда такие системы верований сохраняются тысячелетиями. По крайней мере, некоторые из них всегда доступны. Думаю, справедливо спросить: почему? Мы — Homo sapiens. Вот эта часть про sapiens — наша отличительная черта. Нам полагается быть разумными. Так почему же те системы все еще с нами?
Начнем с того, что многие из этих систем убеждений обращаются к реальным человеческим потребностям, которые не удовлетворяются нашим обществом. Существуют медицинские потребности, или духовные, или потребности в контакте с остальной частью человеческого сообщества. Подобных неудач в нашем обществе может быть даже больше, чем в любых других за всю историю человечества.
Так что это разумно для человека — осматриваться и примерять различные системы верований, чтобы проверить, не сработают ли они.
Взять, к примеру, модное увлечение ченнелингом. Эзотерическая практика, которая подразумевает установление связи с живыми людьми, душами умерших и инопланетянами через некие «каналы». Оно, как и спиритизм, исходит из фундаментального допущения: умирая, мы не исчезаем полностью, и какая-то наша часть остается. Эта часть, как нам говорят, может вселяться в тела людей и других существ. Таким образом, смерть теряет перед нами свой авторитет. Некоторые люди могут попытаться воспользоваться уязвимостью семей, потерявших близких. Спиритуалистам и ченнелерам стоило бы запастись более убедительными аргументами.
Или идея нахождения геологических формаций — минералов или нефтяных месторождений — путем тяжелейших размышлений. Ее высказывает [фокусник-иллюзионист] Ури Геллер (Uri Geller). Если хлеб с маслом зависят от добычи полезных ископаемых или нефти, потратить на их поиски мизерную сумму по сравнению с тем, что вы обычно выделяли на геологические исследования, выглядит не так уж плохо.
И вы можете поддаться искушению.
Или возьмите НЛО — утверждение, что существа на космических кораблях из других миров постоянно нас посещают. Я нахожу эту идею захватывающей. По крайней мере, это перерыв от обыденности. Я потратил немалую долю своей научной жизни, работая над проблемой поиска внеземного интеллекта. Только представьте, сколько времени я мог бы сэкономить, если бы эти ребята действительно здесь показались. Но когда мы признаем некоторую эмоциональную уязвимость перед утверждением, это тот самый момент, в который нужно приложить максимальные усилия по скептическому наблюдению.
Техника безопасности: хрупкий баланс
Французский ученый Анри Пуанкаре так говорил о причинах доверчивости: «Мы знаем, какой жестокой зачастую бывает правда, и спрашиваем себя, не является ли иллюзия не только более утешительной, но и более надежной». Вот что я пытаюсь сказать своими примерами. Но я не думаю, что это единственная причина того, что легковерие столь процветает. Скептицизм бросает вызов устоявшимся институтам.
Если мы будем учить людей — и в особенности школьников — привычке быть скептичными, вероятно, они будут применять ее к рекламе аспирина и тридцатипятитысячилетним ченнелерам. Может быть, они начнут задавать неудобные вопросы об экономике, или социальных, или политических, или религиозных институтах. Где мы тогда окажемся?
Скептицизм опасен — это самое точное его свойство, это его задача — быть опасным. Вот почему его не берутся преподавать в школах. Вот почему вы вряд ли встретите его в СМИ. С другой стороны, как мы можем вести переговоры о нашем опасном будущем, если не обладаем элементарными интеллектуальными инструментами, чтобы задаваться исследовательскими вопросами, особенно в условиях демократии?
Думаю, самое время поразмышлять над национальными проблемами, которых можно было бы избежать, будь скептицизм более распространен в американском обществе. Фиаско между Ираном и Никарагуа Имеется в виду дело «Иран — контрас», оно же «Ирангейт». Политический скандал в США 1980-х годов, связанный с тем, что некоторые высокопоставленные сотрудники правительства продавали оружие Ирану, нарушая эмбарго на подобную торговлю с этой страной.
Деньги, вырученные таким образом, шли на поддержку повстанцев в Никарагуа, что также было запрещено Конгрессом. — настолько очевидный пример, что я не буду использовать в своих интересах нашего бедного, ожесточенного президента [Рейгана], разъясняя его. Сопротивление администрации Договору о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, ее непрекращающаяся страсть к взрывам ядерного оружия — одни из основных двигателей гонки ядерных вооружений, выдаваемые под предлогом обеспечения нашей «безопасности», — еще одна такая проблема. Как и «Звездные войны». Скептическое мышление, поощряемое CSICOP (Комитет скептических исследований), Просветительская организация, задача которой — исследовать информацию о паранормальных явлениях и заявления представителей маргинальных наук с помощью научного скептицизма. актуально для вопросов, имеющих огромное значение для нации. Обе политические партии распространяют достаточно вздора, чтобы развитие привычки беспристрастного скептицизма следовало объявить национальной целью, необходимой для нашего выживания.
И еще немного о бремени скептицизма. Вы можете выработать привычку наслаждаться, высмеивая всех тех людей, которые не смотрят на вещи так же, как вы. Это потенциальная социальная опасность, присущая таким организациям, как CSICOP. Нужно быть осторожными с этим.
Это то, что называют тонким балансом между двумя конфликтующими сторонами: наиболее скептическим исследованием всех гипотез, что нам подаются, и в то же время величайшей открытостью новым идеям. Очевидно, эти два метода мысли противоречат друг другу. Но если вы в состоянии упражняться только в одном из них, и неважно в каком, то вы в беде.
Если вы будете только скептичны, никакие оригинальные идеи к вам не придут. Вы никогда не выучите ничего нового. Вы станете капризным своенравным стариком, убежденным, что миром правит бессмыслица (хотя и нельзя спорить со множеством данных, вас поддерживающих). Но время от времени, может быть, один раз из ста, новая идея попадает точно в цель и обретает силу. Если вы чересчур поддадитесь привычке быть скептичным по отношению к чему угодно, вы будете или скучать, или возмущаться — и в любом случае вставать на пути понимания и прогресса.
С другой стороны, если вы предельно легковерны и не несете в себе ни капли скептического чутья, вы не сможете отличить полезное от бесполезного. Если все идеи имеют равную силу, то вы потеряетесь, ведь это значит, что вообще никакие идеи не несут в себе ценности.
Некоторые идеи лучше других. Механизм их различения — первичный инструмент при обращении с миром — и в особенности с будущим. И лишь строгое сочетание этих двух образов мышления лежит в основе успеха науки.
Действительно хорошие ученые делают и то и другое. В одиночку, разговаривая сами с собой, они бороздят почвы огромного числа новых идей и безжалостно их анализируют. Большинство из них никогда не добираются до внешнего мира. Только гипотезы, прошедшие строгий отбор, выходят на поверхность и на суд всего остального научного сообщества.
Случается так, что прежде принятые всеми идеи оказываются полностью или частично неверными либо, по крайней мере, вытесняются более общими объяснениями. Конечно, здесь есть некоторые личные потери вроде эмоциональной привязанности к мысли, что вы сами сыграли роль изобретателя.
Но все же коллективная этика такова, что каждый раз, когда теория свергается и заменяется чем-то лучшим, смелость науки поощряется. Например, ученый говорит: «Этот аргумент действительно хорош, моя позиция ошибочна» — и затем действительно меняет мнение, и вы больше никогда не услышите от него прежнего мнения. Ученые правда делают это. Это не случается так часто, как должно бы, потому что ученые — люди, а изменения болезненны. Но все же это происходит регулярно. Я не припомню, когда в последний раз слышал, чтобы нечто подобное случилось в политике или религии.
Установка: краткая история астрономического эгоцентризма
В истории науки есть поучительная вереница важнейших интеллектуальных битв — все они о том, насколько централен человек. Мы бы могли назвать их дебатами об антикоперниканском тщеславии. Вот некоторые тезисы:
Мы — центр Вселенной. Все планеты, и звезды, и Солнце, и Луна — все вращается вокруг нас (должны же мы в чем-нибудь быть действительно особенными). Такое мнение преобладало до времен Коперника — не считая Аристарха.
Многим это нравилось, потому как это давало людям личное неоправданно центральное положение во Вселенной. Один лишь факт того, что ты на Земле, делал тебя привилегированным. Это было приятно. Затем появились свидетельства того, что Земля лишь планета и что все эти другие светлые двигающиеся точки света тоже планеты. Разочаровывающие новости. Даже удручающие. Лучше бы мы были центральными и уникальными.
По крайней мере, наше Солнце — центр Вселенной. Нет, эти другие звезды — они тоже солнца, и вот еще что: мы находимся где-то в галактической глуши. Мы даже и близко не у центра Галактики. Очень депрессивно.
Хотя бы галактика Млечного Пути в центре Вселенной. А потом еще немного прогресса в науке. Мы обнаруживаем, что там нет ничего, похожего на центр Вселенной. Что еще хуже, там больше сотни миллиардов других галактик. И в нашей — ничего особенного. Глубокий мрак.
Во всяком случае, мы — люди, мы — вершины творения. Мы обособлены. Все эти другие создания, растения и животные, ниже нас.
Мы — выше. У нас нет с ними никакой связи. Каждая живая вещь была создана отдельно. А потом появляется Дарвин. Мы находим эволюционный континуум. И оказывается, что мы даже очень тесно связаны со зверями и овощами. Более того, наш ближайший биологический родственник — шимпанзе. Это конфуз. Вы когда-нибудь видели их в зоопарке? Вы знаете, чем они занимаются? Представьте, какой неловкой эта правда оказалась в викторианской Англии.
Есть и другие важные примеры — привилегированные системы счисления в физике или бессознательное в психологии, их я пропущу. Традиционно каждую из этой длинной череды битв выигрывали коперниканцы, эти ребята, которые говорят: в нас нет ничего такого особенного. Прямо по последней из оставшихся докоперниковых систем верований бьют поиски внеземного разума и анализирование животного «языка»:
По крайней мере, мы самая развитая цивилизация во всей Вселенной. Если там нет никаких других умных парней где-то еще, то, даже если мы и вправду связаны с шимпанзе, даже если мы действительно где-то в глуши огромной и потрясающей Вселенной, по крайней мере, остается еще в нас нечто особенное.
Но в миг, когда мы встретим внеземной интеллект, последняя доля нашего тщеславия исчезнет. Я думаю, некоторое противостояние идее внеземного разума объясняется антикоперниканским самомнением.
Точно так же и в дебатах о том, разумны ли другие животные — высшие приматы, в особенности человекообразные обезьяны — или владеют ли они языком. Не принимая здесь ничьей стороны, отмечу, что на эмоциональном уровне это, очевидно, тот же самый вопрос. Если мы описываем человека как существо, у которого есть язык, в то время как ни у кого другого языка нет, мы уникальны в этом отношении. Но если окажется так, что все эти грязные, отвратительные, смехотворные шимпанзе тоже могут обмениваться идеями с помощью [языка жестов] амслена или каким-то иным способом, тогда что же в нас остается особенного? Поощрение эмоциональной предрасположенности к этим вопросам — вот настоящее научных дебатов, зачастую неосознаваемое. Важно понимать, что научная полемика наводнена эмоциями в той же степени, что и псевдонаучная, и тому есть множество различных причин.
Настройка: между предубеждением и постубеждением
Теперь давайте поближе рассмотрим радиопоиск внеземного разума. Чем это отличается от лженауки? Позвольте мне привести пару случаев из жизни. В начале шестидесятых в Москве прошла пресс-конференция, на которой объявили, что далекий радиоисточник, названный CTA-102, синусоидально менялся с периодичностью примерно в 100 дней. Почему они созвали конференцию, чтобы об этом сообщить? Потому что думали, что имеют дело с внеземной цивилизацией большой мощи. Это стоило того, чтобы созвать конференцию. Это происходило даже до того, как появилось слово «квазар» — теперь мы знаем, что CTA-10 был именно квазаром. Мы не так уж много знаем о том, что это на самом деле такое, и в научной литературе есть несколько взаимоисключающих объяснений. Но все же немногие всерьез рассматривают то, что квазар вроде CTA-102 — это некая галактика, несущая внеземную цивилизацию. Есть множество альтернативных объяснений их свойств, которые более или менее соответствуют известным нам физическим законам и не заставляют нас ссылаться на инопланетную жизнь.
Внеземные гипотезы — гипотезы крайних случаев. Вы к ним обращаетесь, только если все остальное терпит неудачу.
Второй пример: в 1967 году ученые из Великобритании обнаружили яркий радиоисточник, который колебался с неизменным периодом в гораздо более коротком временном масштабе. Что это было? Поначалу они решили, что это нечто вроде сообщения для нас или межзвездный навигационный маяк для космических кораблей. Они даже дали ему между собой в Кембриджском университете коварное обозначение LGM-1 (Little Green Men). Как бы то ни было, ученые не созывали пресс-конференций. Вскоре выяснилось: они нашли то, что теперь называют пульсарами. Фактически это был первый пульсар, пульсар из Крабовидной туманности. Это звезда, сжатая до размеров города как никакая другая, не за счет давления газа, не из-за электронного вырождения, а ядерными силами. В определенном смысле пульсар — это атомное ядро размером с Пасадену. Теперь я утверждаю, что эта идея не менее странная, чем межзвездный навигационный маяк.
Ответ на то, что такое пульсар, должен быть чем-то чрезвычайно странным. Это не внеземная цивилизация, это что-то другое; но это другое открывает наши глаза и разум и указывает на возможности природы, о которых мы раньше и не догадывались.
Здесь возникает вопрос ложных срабатываний. Фрэнк Дрейк в его оригинальном эксперименте «Озма», Пол Хоровитц из META (Megachannel Extraterrestrial Assay), группа Университета Огайо Все перечисленные проекты занимались поиском следов внеземных цивилизаций. и многие другие — все они получали вызывающие трепет аномальные сигналы и на мгновение думали, что уловили настоящее сообщение. В некоторых случаях наши гипотезы по поводу того, что это было, не так уж туманны; сигналы не повторяются. Следующей ночью вы возвращаетесь к тому же телескопу, к той же точке в небе, с той же модуляцией, и те же частота и диапазон пропускают и все остальное, и вы ничего не слышите. Вы не публикуете эти данные. Это могла быть неисправность в системе обнаружения. Это мог быть военный самолет AWACS, пролетавший мимо и вещавший на частотах, которые предполагались быть зарезервированными для радиоастрономии.
Вариантов много. Вы не заявляете сразу же, что нашли внеземной разум, просто потому, что обнаружили аномальный сигнал.
А если он повторится, заявите? Нет. Ведь это может быть обманом. Может быть, вы просто не в силах что-то распознать, потому что вам не хватает ума понять, что происходит с вашей системой. Вы обращаетесь к другим исследователям с их радиотелескопами и рассказываете об этой конкретной точке в небе, на этой частоте и полосе пропускания, сообщаете им модуляцию и все остальное. И только если несколько независимых наблюдателей получат одну и ту же информацию с одной точки, вы можете думать, что уловили что-то. Но даже тогда вы не знаете, может ли это быть внеземным разумом. По крайней мере, вы можете определить, что это что-то не на Земле и даже не на земной орбите. Это первая последовательность событий, которая необходима для уверенности в том, что у вас действительно был сигнал от внеземной цивилизации.
В этом есть определенная дисциплина. Скептицизм налагает бремя.
Вы не можете просто так выйти, крича о маленьком зеленом человечке, как сделали в Советском Союзе c CTA-102, который затем обернулся чем-то совсем другим. Особое предостережение необходимо, когда ставки так высоки. Мы не обязаны решать до того, как появятся доказательства. Это нормально — не быть уверенным.
Меня часто спрашивают, существует ли внеземной разум, и я привожу стандартные аргументы: есть множество, «биллиарды» мест во Вселенной. А затем говорю: было бы поразительно, если бы там не было внеземного разума, но, конечно, пока убедительных доказательств тому нет.
А затем меня всегда спрашивают: «Да, но что вы на самом деле думаете?» А я отвечаю: «Ведь я же только что сказал, что я на самом деле думаю». «Да, но что говорит ваше чутье?» — только вот я стараюсь не использовать в мышлении чутье. Правда, это нормально — придерживать суждения до тех пор, пока не появятся доказательства.
После того как в журнале Parade (Feb.1, 1987) вышла моя статья «Тонкое искусство снимать лапшу с ушей», я получил много писем.
65 миллионов человек читали Parade. В статье я дал длинный список вещей, которые назвал «продемонстрированным или предполагаемым вздором» — 30 или 40 пунктов. Сторонники всех этих позиций оскорбились разом. Я даже дал набор элементарных рецептов, как думать о лапше: аргументы авторитетов не работают, каждый шаг в цепочке доказательств должен быть обоснован — и так далее. Множество людей писали: «В общем, вы абсолютно правы, но, к сожалению, это не вписывается в мою основную доктрину». Например, автор одного письма назвал отличным примером лапши идею о том, что внеземная жизнь существует за пределами Земли. Он заключил: «Я в этом уверен так же, как и во всем другом в своем опыте. Нет сознательной жизни где-нибудь еще во Вселенной. Таким образом, человечество возвращается к своему законному положению в центре Вселенной».
Другой писатель тоже согласился с моими обобщениями, но сказал, точно закоренелый скептик, что я закрыл свой разум от правды и проигнорировал доказательство того, что Земля существует шесть тысяч лет.
Нет, я не проигнорировал; я рассмотрел предполагаемые доказательства и отвергнул их. Есть разница, и она находится между предубеждениями и постубеждениями. Первые выносят решения до того, как вы увидите факты; вторые — после. Предрассудки ужасающи в том смысле, что вы совершаете несправедливость и серьезные ошибки. Пострассудки не так ужасны. Вы, конечно, не можете быть совершенны; вы также можете совершать ошибки. Но это допустимо — принимать решение после того, как изучите доказательства. В некоторых кругах это даже поощряется.
Я верю, что часть того, что движет наукой, — это жажда чудес. Это очень сильная эмоция. Все дети это чувствуют. В первом классе все это чувствуют; в двенадцатом — почти никто, или, по крайней мере, не признают этого. Что-то происходит между первым и двенадцатым классами, и это не просто половое созревание. Мало того что школы и СМИ не особенно учат скептицизму, так они еще и не поощряют это волнующее чувство изумления. Его пробуждают наука и псевдонаука.
А экологическую нишу для псевдонауки создает плохая популяризация науки.
Если бы науку объясняли каждому среднестатистическому человеку в приемлемом и захватывающем виде, лженауке не осталось бы места. Но есть своего рода закон Грешема, Экономический закон, который звучит так: «Худшие деньги вытесняют из обращения лучшие». согласно которому в массовой культуре плохая наука вытесняет хорошую. В этом, я думаю, мы должны винить, во-первых, научное сообщество, которое не справляется с популяризацией, и, во-вторых, СМИ, которые в этом отношении почти всегда ужасны. В каждой газете Америки есть ежедневная астрологическая колонка. А у скольких есть хотя бы еженедельная астрономическая? И я верю, что это также вина системы образования. Мы не учим, как думать. Это очень серьезный сбой, который в мире, оснащенном 60 000 единицами ядерного оружия, может даже поставить под угрозу человеческое будущее.
Я заявляю: в науке гораздо больше чудес, чем в псевдонауке. И вдобавок в любом измерении, где этот термин имеет какое-нибудь значение, наука обладает очень весомой дополнительной добродетелью — правдивостью.
Наука, Ури Геллер, Карл Саган
Теории и Практики: главные новостиВы знали, что клубника — это не ягода?
Что такое скептицизм — CFI
Слово «скептицизм» происходит от древнегреческого skepsis, что означает «исследование». Таким образом, скептицизм — это не циничное неприятие новых идей, как гласит распространенный стереотип, а, скорее, отношение непредвзятости и критического чутья.
Древние скептики просто сомневались в том, что люди могут достичь определенных знаний, и предпочитали быть агностиками в отношении ряда понятий, которые, как им казалось, мы просто не усвоили.
Эта философская традиция в конечном итоге легла в основу зарождения науки в 17-м и 18-м веках, и лучше всего ее отражает совет Дэвида Юма о том, что мудрые люди соизмеряют свои убеждения с фактами. Или, как выразился позже Карл Саган, экстраординарные утверждения требуют экстраординарных доказательств.
Современное скептическое движение — это массовое явление, цель которого — помочь обществу преодолеть сложные пограничные области между смыслом и бессмыслицей, наукой и лженаукой.
Скептицизм делает это путем исследования предполагаемых экстраординарных явлений, осознанного развития критического мышления и честного отношения к интеллектуальным исследованиям.
Бремя скептицизма
Ниже приводится выдержка из архивов Skeptical Inquirer (том 12, выпуск № 1), где Карл Саган описывает скептицизм своими словами.
Что такое скептицизм?
Ничего особенного. Мы сталкиваемся с этим каждый день. Когда мы покупаем подержанную машину, если мы хоть немного мудры, мы проявляем некоторые остаточные скептические способности — все, что нам оставило наше образование. Можно сказать: «Вот честный на вид парень. Я просто возьму все, что он мне предложит».
Или вы можете сказать: «Ну, я слышал, что иногда при продаже подержанной машины случаются небольшие обманы, возможно, непреднамеренные со стороны продавца», а затем вы что-то делаете. Пинаешь шины, открываешь двери, смотришь под капот. (Вы можете пройти через движения, даже если вы не знаете, что должно быть под капотом, или вы можете привести с собой друга, склонного к механике.
)
Вы знаете, что требуется некоторый скептицизм, и понимаете, почему. Вас огорчает, что вам, возможно, придется не соглашаться с продавцом подержанных автомобилей или задавать ему вопросы, на которые он не хочет отвечать. Покупка подержанного автомобиля сопряжена, по крайней мере, с небольшой межличностной конфронтацией, и никто не утверждает, что это особенно приятно. Но для этого есть веская причина — потому что, если вы не проявляете хотя бы минимального скептицизма, если у вас есть абсолютно безудержная доверчивость, возможно, вам придется заплатить определенную цену позже. Тогда вы пожалеете, что не вложили немного скептицизма раньше. Теперь это не то, что вам нужно пройти четыре года в аспирантуре, чтобы понять.
Все это понимают. Проблема в том, что подержанная машина — это одно, а телевизионная реклама или заявления президентов и партийных лидеров — совсем другое. Мы настроены скептически в некоторых областях, но, к сожалению, нет в других.
)Скептики и отрицатели науки
Публичное обсуждение научных тем, таких как глобальное потепление, запутано неправильным использованием термина «скептик».
В статье New York Times от 10 ноября 2014 г. сенатор Джеймс Инхоф ошибочно назван «выдающимся скептиком изменения климата». Двумя днями позже Скотт Хорсли из Morning Edition NPR назвал его «одним из ведущих отрицателей изменения климата в Конгрессе». Это не равнозначные утверждения.
Есть опасения, что «скептик» и «отрицатель» смешаны. Надлежащий скептицизм способствует научному исследованию, критическому исследованию и использованию разума при рассмотрении спорных и экстраординарных утверждений.
Это основа научного метода. Отрицание, с другой стороны, есть априорное неприятие идей без объективного рассмотрения.
Как научные скептики, мы хорошо осведомлены о политических попытках подорвать науку о климате со стороны тех, кто отрицает реальность, но не занимается научными исследованиями и не рассматривает доказательства того, что их глубоко укоренившиеся мнения ошибочны.
Наиболее подходящее слово для описания поведения этих людей — «отрицание».
Не все люди, называющие себя скептиками в области изменения климата, являются отрицателями.
Скептики — это те, кто посвятил большую часть своей карьеры практике и продвижению научного скептицизма.
CFI и скептицизм
CFI стремится развивать научный скептицизм как часть нашей основной миссии.
В рамках нашей программы TIES CFI предоставляет учителям средних школ инструменты, необходимые им для эффективного обучения детей теории эволюции. Наше видение состоит в том, чтобы создать поколение мыслителей, которые рассматривают мир природы через призму науки.
Если вы нашли это определение полезным, вы можете помочь Центру расследований, поделившись им на Facebook или Twitter
Ссылки по теме
Скептики и скептицизм | Наука и скептицизм
Я был несколько сбит с толку, увидев что-то совершенно ошибочное в собственном блоге Notes & Theories Guardian Science.
Было так:
Несколько слов о разнице между скептиками и скептиками. Общий «скептик» ставит под сомнение принятые убеждения. Таким образом, у нас есть скептики «человек не летал на Луну». (Некоторые люди ни во что не поверят.) Скептики другие: они придерживаются подхода, основанного на фактах, и находят мир во многих отношениях несовершенным.
Здорово! Как справедливо заметил один из первых комментаторов, варианты написания «скептик/скептик» — это просто варианты для Великобритании и США, хотя более поздние комментаторы отрицали это и продолжали увековечивать ошибку. Каким-то образом британское правописание теперь обозначает «плохой» скептицизм (т.е. ставит под сомнение научный консенсус по таким разнообразным темам, как вакцинация, высадка на Луну и изменение климата), а американское правописание отождествляется только с «подходом, основанным на фактических данных» к… тому или иному. .
Это правда, что движение скептиков с большой буквы использует американское правописание даже в Великобритании, но это очень ограниченное использование этого слова.
Это тот, который не широко известен или не понимается за пределами определенных сообществ. Примерно до 2010 года, когда я начал вести блог и использовать Twitter, я никогда не сталкивался с этим (и я говорю это как человек, который интересуется наукой, является атеистом и пытается принимать решения рационально и на основе доказательств).
В довершение ко всему, это написала Дебора Хайд, редактор журнала The Skeptic. Непонимание смысла и истории названия собственного издания — это беда.
Скептицизм или скептицизм — это не отрицание и не движение. Основанное на греческом skeptomai , что означает думать или рассматривать, оно обычно означает сомнение или недоверие к конкретным идеям или более широкое представление о невозможности иметь определенное знание. Эта неопределенность является философской позицией, и философский скептицизм включает в себя попытки справиться с ней путем систематического сомнения и проверки идей.
Итак, давайте проясним. В США вы можете быть климатическим скептиком.
В Великобритании вы можете считать себя скептиком и скептически относиться к знаниям. Оказывается также, что можно быть скептиком и не быть скептиком. Гайдская фраза «Некоторые люди ни во что не поверят», отвергающая «плохих» скептиков, предполагает очень слабое понимание того, что на самом деле означает скептицизм.
Это лежит в основе недавней критики Скептиков, часто исходящей из самого движения. Обвинение состоит в том, что многие самоидентифицирующие себя скептики не относятся должным образом скептически (или скептически) к позициям, которые занимают они или их ведущие деятели. Скорее, развивается трайбализм или групповой менталитет, в котором — бездумно — определенные позиции осуждаются или одобряются.
Было бы неправильно мазать под одну гребенку всех самоидентифицирующих себя Скептиков. Однако слишком часто на тех, кто со стороны, обращают внимание довольно узкое и повторяющееся внимание к конкретным темам и, что более важно, снисходительный, чрезмерно самоуверенный тон в общении с теми, кто не согласен или мало задумывается о таких вещах.
Эти вещи имеют значение, если Скептики действительно заинтересованы в изменении или открытии сознания, а не в том, чтобы собраться вместе и посмеяться над дурацкими убеждениями. В статье Хайда предполагается, что первое имеет приоритет:
.Многие скептики сохраняют уровень удовольствия любителя разоблачать экстрасенсорные способности или истории о привидениях, и именно здесь началось движение. Но тема стала более серьезной и политической. В последнее десятилетие самыми грозными противниками альтернативной медицины были не правительственные регуляторы, а скептики.
Она добавляет вакцинацию, преподавание эволюции в школах, права геев и право на аборт. Она утверждает, что скептики, или ботаники (или компьютерщики), — это «люди, обладающие лучшими интеллектуальными инструментами для опровержения традиционных постулатов». Я бы поставил под сомнение это, если ее «нердократия» означает самовыбранную (и не обязательно опытную или квалифицированную) группу, которая может идентифицироваться с этим термином.
