Лоренц агрессия читать онлайн: Читать онлайн «Агрессия, или Так называемое зло», Конрад Лоренц – Литрес

Читать онлайн «Агрессия, или Так называемое зло», Конрад Лоренц – Литрес

Konrad Lorenz

DAS SOGENANNTE BÖSE

© 1983, dtv Verlagsgesellschaft GbH & Co. KG, Munich, Germany

© Перевод. А. Федоров, наследники, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

* * *

Жене моей посвящается

Предисловие

Один мой друг, взявший на себя поистине дружеский труд прочесть и подвергнуть критическому разбору рукопись этой книги, написал мне, добравшись до середины: «Вот уже вторую главу я читаю с захватывающим интересом, но и с возрастающим чувством неуверенности. Почему? Потому что не вижу связи с целым. Ты должен мне в этом помочь». Это было совершенно справедливое замечание, и я решил написать предисловие, чтобы читатель мог сразу понять, к чему устремлено целое и как связаны с целью всей книги отдельные главы.

Книга посвящена агрессии – то есть инстинкту борьбы против собратьев по виду – у животных и человека. Написать ее я задумал в Соединенных Штатах, куда приехал с двумя целями: прочесть курс лекций по сравнительной этологии и физиологии поведения для психологов, психоаналитиков и психиатров и проверить в естественных условиях на коралловых рифах у побережья Флориды гипотезу о боевом поведении некоторых рыб и о функции их окраски для сохранения вида, выработанную на основе аквариумных наблюдений. В американских клиниках я впервые встретил психоаналитиков, для которых теории Зигмунда Фрейда были не непреложными догмами, а рабочими гипотезами, как и должно быть во всякой науке. При таком подходе мне стало понятно в теориях Фрейда многое из того, что прежде вызывало у меня возражения, так как казалось чересчур смелым. В дискуссиях по поводу его учения об инстинктах неожиданно обнаружились важные совпадения между выводами психоанализа и физиологии поведения – важные именно ввиду различия в постановке вопросов, в методах исследования и, главное, в базисе индукции.

Я ожидал непреодолимых разногласий по поводу понятия инстинкта смерти – разрушительного начала, которое по одной из теорий Фрейда противостоит всем инстинктам, служащим сохранению жизни. Эта гипотеза, чуждая биологии, с точки зрения этолога не только не нужна, но и неверна. Агрессия, проявления которой часто отождествляются с проявлениями инстинкта смерти, – такой же инстинкт, как все остальные, и в естественных условиях она, как и другие инстинкты, служит сохранению жизни и сохранению вида. У человека, который творческим трудом слишком быстро изменил условия своей жизни, агрессия часто приводит к губительным последствиям; однако это случается и с другими инстинктами, хотя и не выглядит столь драматично. Но когда я стал отстаивать перед друзьями-психоаналитиками такой взгляд на инстинкт смерти, оказалось, что я ломлюсь в открытую дверь. Они показали мне много мест в работах Фрейда, из которых видно, как мало он сам полагался на эту дуалистическую гипотезу, которая ему, как настоящему монисту и механистически мыслящему естествоиспытателю, должна была быть принципиально чуждой.

Вскоре после этого я начал изучать коралловых рыб, живущих на воле в теплом море; у этих рыб значение агрессии для сохранения вида совершенно очевидно. Тогда мне и захотелось написать эту книгу. Этологи знают уже вполне достаточно о естественной истории агрессии, чтобы говорить о причинах некоторых нарушений функции этого инстинкта у человека. Понять причину болезни еще не значит найти эффективный способ лечения, но это одна из предпосылок его отыскания.

Я чувствую, что взял на себя задачу, трудность которой превосходит мои литературные способности. Если каждый элемент системы находится в сложных причинных взаимосвязях со всеми остальными, почти невозможно описать словами, как она работает. Даже объясняя устройство двигателя внутреннего сгорания, не знаешь, с чего начать, потому что невозможно понять, как работает, например, коленчатый вал, не поняв одновременно, как работают шатуны, поршни, клапаны, кулачковый вал и т. д. Отдельные элементы целостной системы можно понять лишь в их взаимодействии, иначе вообще ничего понять нельзя. И чем сложнее система, тем труднее как исследовать ее, так и объяснить ее устройство. Между тем структура взаимодействий инстинктивных и выработанных культурой форм поведения, составляющих общественную жизнь человека, несомненно является самой сложной системой из всех, какие мы знаем на нашей планете. И чтобы стали понятны те немногие причинные связи, которые я могу, как мне кажется, проследить в этом запутанном клубке взаимодействий, волей-неволей придется начать издалека.

К счастью, все наблюдаемые факты интересны сами по себе. Можно надеяться, что схватки коралловых рыб из-за охотничьих участков, инстинкты, напоминающие человеческую мораль, способы торможения инстинктов у общественных животных, не знающая любви супружеская и общественная жизнь квакв, кровавые массовые побоища серых крыс и другие поразительные образцы поведения животных удержат внимание читателя до тех пор, пока он подойдет к пониманию глубинных взаимосвязей.

Подвести его к этому я стараюсь по возможности тем же путем, каким шел сам, и поступаю так по принципиальным соображениям. Индуктивное естествознание всегда начинает с непредвзятого наблюдения отдельных фактов и от них переходит к абстрагированию общих закономерностей, которым все эти факты подчиняются. В большинстве учебников ради краткости и доступности идут обратным путем и ставят «общую часть» впереди «специальной». При этом изложение выигрывает в обозримости, но проигрывает в убедительности. Сначала развить теорию, а затем «подвести под нее фундамент» с помощью примеров легко и просто, ибо природа настолько многообразна, что если хорошенько поискать, можно найти убедительные с виду примеры, подкрепляющие даже самую бессмысленную гипотезу. Если бы читатель на основе изложенных в книге фактов сам пришел к тем же выводам, что и я – тогда книга была бы по-настоящему убедительна. Но я не могу требовать, чтобы он безоглядно двинулся по столь тернистому пути, и потому предлагаю ему краткое резюме глав книги – своего рода путеводитель.

Я начинаю в первых двух главах с описания простых наблюдений над типичными формами агрессивного поведения, в третьей главе перехожу к его значению для сохранения вида, а в четвертой рассказываю о физиологии инстинктивных движений вообще и агрессивных в частности – рассказываю достаточно подробно, чтобы стала понятна спонтанность их ритмически повторяющихся неудержимых вспышек. В пятой главе рассматривается процесс ритуализации и обособления новых инстинктивных побуждений, возникших из инстинкта агрессии, с той степенью подробности, какая необходима для понимания роли этих новых инстинктов в сдерживании агрессии. Той же цели служит шестая глава, где дан общий обзор системы взаимодействий различных инстинктивных побуждений. В седьмой главе на конкретных примерах показано, какие механизмы «изобрела» эволюция, чтобы направить агрессию в безопасное русло, какую роль при выполнении этой задачи играет ритуал и насколько похожи возникшие при этом формы поведения на те, которые у человека направляются ответственной моралью. Эти главы создают предпосылки, позволяющие понять, как функционируют четыре весьма различных типа общественной организации. Первый из них – анонимная стая, свободная от какой-либо агрессивности, но при этом не знающая ни личного знакомства, ни общения отдельных особей. Второй – семейная и общественная жизнь, основанная лишь на территориальной структуре защищаемых участков, как у квакв и других птиц, гнездящихся колониями. Третий тип – удивительная большая семья крыс, члены которой не различают друг друга лично, но узнают своих по клановому запаху и проявляют друг к другу образцовое дружелюбие, а с любой крысой из другого клана сражаются с ожесточенной партийной ненавистью. Наконец, четвертый вид общественной организации – такой, в котором узы личной любви и дружбы не позволяют членам сообщества бороться между собой и вредить друг другу. Эта форма сообщества, во многом аналогичного человеческому, подробно описана на примере серых гусей.

Надеюсь, что после всего рассказанного в первых одиннадцати главах мне удастся объяснить причины некоторых нарушений функции агрессии у человека. Двенадцатая глава – «Проповедь смирения» – призвана создать для этого еще одну предпосылку, устранив внутреннее сопротивление, препятствующее многим людям увидеть, что они сами – часть вселенной, и признать, что их поведение тоже подчинено законам природы. Корни этого сопротивления – в негативной оценке причинности, которая кажется противоречащей свободе воли, и в духовном высокомерии. Тринадцатая глава имеет целью объективно обрисовать современное состояние человечества с точки зрения, например, марсианского биолога. Наконец, в четырнадцатой главе я пытаюсь предложить возможные меры против тех нарушений функции агрессии, причины которых, как я полагаю, мне известны.

1. Пролог в море

 
В широком море ты свой путь начни!
Все твари там из малого родятся,
Растут, преуспевают и плодятся,
Глотая жадно меньших, чем они,
И к высшему свершению стремятся.
 

Гете

Извечная мечта о полете стала явью: я невесомо парю в невидимой среде и легко скольжу над залитой солнцем равниной. При этом я передвигаюсь не так, как принято у порядочных обывателей, заботящихся о своем достоинстве – животом вперед и головой кверху, – а в положении, освященном древним обычаем всех позвоночных: спиною к небу и головой вперед. Если я хочу посмотреть вперед, приходится выгибать шею, и это неудобство напоминает, что я, в сущности, обитатель другого мира. Но сейчас я этого не хочу или хочу очень редко; как и подобает земному исследователю, я смотрю по большей части вниз, на то, что происходит подо мной.

 

«Но там все темно, все ужасно внизу, и пусть человек не дерзает увидеть ту бездну, что воля богов от нас милосердно скрывает»^[1]. Впрочем, когда боги ее не скрывают, а, напротив, позволяют благодатным лучам южного солнца одарять животных и растения всеми красками спектра, человек непременно должен дерзнуть туда проникнуть, и я советую каждому сделать это хоть раз в жизни, пока он не слишком стар. Для этого ему понадобятся только маска и дыхательная трубка, а если он расщедрится, еще и резиновые ласты, а также деньги на дорогу к Средиземному морю или к Адриатике, если только попутный ветер не занесет его еще дальше на юг.

С аристократической медлительностью пошевеливая плавниками, я скольжу над сказочным ландшафтом. Это не настоящие коралловые рифы с причудливо изрезанным рельефом живых гор и долин, а менее живописное, но ничуть не менее заселенное морское дно возле одного из тех многочисленных островков, сложенных коралловым известняком, – так называемых Киз (Keys), – которые длинной цепью примыкают к южной оконечности полуострова Флорида.

На коралловой гальке повсюду сидят диковинные полушария кораллов-мозговиков, несколько реже – пышно разветвленные кусты ветвистых кораллов, развеваются султаны роговых кораллов, или горгоний, самых разнообразных видов, а между ними – чего не увидишь на настоящем коралловом рифе дальше в океане – всевозможные водоросли, коричневые, красные и золотистые. На больших расстояниях друг от друга стоят громадные «черепаховые» губки, толщиной с человека и высотой со стол, некрасивой, но правильной формы, словно сделанные человеческими руками. Безжизненного каменного дна не видно нигде: все пространство между уже названными организмами заполнено густой порослью мшанок, гидроидных полипов и губок; фиолетовые и оранжево-красные виды покрывают большие площади, и о многих из этих пестрых бугристых покрывал, обтягивающих валуны, я даже не знаю, принадлежат ли они к животному или растительному царству.

Без всяких усилий я постепенно выплываю на мелководье; кораллов становится меньше, зато растений больше. Подо мной расстилаются обширные леса очаровательных водорослей, имеющих точно такую же форму и такие же пропорции, как африканская зонтичная акация; это сходство вызывает иллюзию, будто я парю не над атлантическим коралловым рифом на высоте человеческого роста, а в сотни раз выше – над эфиопской саванной. Подо мной уплывают вдаль широкие поля взморника и меньшие поля карликового взморника, и, когда до дна остается чуть больше метра, при взгляде вперед я вижу длинную, темную, неровную стену, которая простирается влево и вправо, насколько хватает глаз, и без остатка заполняет промежуток между освещенным дном и зеркалом водной поверхности. Это самая важная граница – граница между морем и сушей, берег Lignum Vitae Key, Острова Древа Жизни.

У берега рыб становится во много раз больше. Они десятками разлетаются подо мной, и это снова напоминает аэрофотоснимки из Африки, на которых стада диких животных разбегаются во все стороны от тени самолета. В других местах, над густыми лугами взморника, забавные толстые рыбы-шары разительно напоминают куропаток, вспархивающих над полем из-под колосьев, чтобы, немного пролетев, нырнуть в них обратно. Другие рыбы поступают наоборот – прячутся в водоросли прямо под собою, едва я приближаюсь. Многие из них самых невероятных расцветок, но при всей их пестроте цвета сочетаются безукоризненно. Толстая еж-рыба с изумительными дьявольскими рожками над ультрамариновыми глазами лежит совсем спокойно, осклабившись, – я ей ничего плохого не сделал. А мне один представитель ее вида кое-что сделал: когда я несколько дней назад неосторожно взял в руки такую рыбу (американцы называют ее «Spiny Boxfish», «колючая рыба-коробка»), она своим попугайским клювом из двух острых как бритвы зубов легко отщипнула у меня с указательного пальца правой руки порядочный кусок кожи. Я ныряю к только что замеченному экземпляру – надежным, сберегающим силы способом пасущейся на мелководье утки, подняв над водой заднюю часть тела, – осторожно хватаю этого малого и поднимаюсь с ним наверх. Сначала он безуспешно пробует кусаться, но вскоре осознает серьезность положения и начинает себя накачивать. Я отчетливо ощущаю рукой, как работает «поршень» маленького насоса – глотательных мышц рыбы.

Когда ее кожа достигает предела упругости и она превращается у меня на ладони в туго надутый шар с торчащими во все стороны шипами, я отпускаю ее и забавляюсь потешной торопливостью, с какой она выплевывает лишнюю воду и исчезает в морской траве.

Затем я поворачиваюсь к стене, отделяющей море от суши. С первого взгляда можно подумать, что она из туфа – так причудливо изъедена ее поверхность, столько пустот смотрит на меня, черных и бездонных, словно глазницы черепов. И в самом деле эта скала – коралловый скелет, останки доледникового рифа, во время сангаммонского оледенения поднявшегося над уровнем моря и погибшего. Вся скала состоит, как можно заметить, из скелетов кораллов тех же видов, что живут и сегодня; среди этих скелетов вкраплены раковины моллюсков, чьи живые собратья по виду и сейчас населяют эти воды. Здесь мы находимся сразу на двух коралловых рифах: на старом, уже десятки тысяч лет мертвом, и новом, растущем на трупе старого. Кораллы, подобно культурам, вырастают обычно на скелетах своих предков.

Я плыву к изрезанной береговой линии и вдоль нее, пока не нахожу удобный, не слишком острый выступ и хватаюсь за него правой рукой, чтобы встать на якорь. В небесной невесомости, в идеальной прохладе, но и не в холоде, отбросив все земные заботы, словно гость в сказочном мире, я отдаюсь колыханию нежной волны, забываю о себе и весь обращаюсь в зрение – одушевленный и счастливый привязной аэростат!

Вокруг меня со всех сторон рыбы – на небольшой глубине почти сплошь мелкие. Они с любопытством подплывают ко мне издали или из укрытий, куда спрятались при моем приближении, и шарахаются назад, когда я «откашливаюсь» трубкой, резко выдувая воду, просочившуюся туда снаружи или накопившуюся от дыхания. Но как только я снова начинаю дышать спокойно и тихо, они сразу же опять подплывают ближе. Мягкие волны колышут их в том же ритме, и от полноты своего классического образования я вспоминаю: «Вы вновь со мной, туманные виденья, мне в юности мелькнувшие давно… Вас удержу ль во власти вдохновенья? Былым ли снам явиться вновь дано?»

[2] Именно наблюдая рыб, я впервые увидел – тогда еще в самом деле очень неясным взором – некоторые общие закономерности поведения животных, поначалу ничего в них не понимая; а сердце по-прежнему влечет меня к мечте все-таки понять их, пока я жив! Стремление охватить все многообразие форм^[3] никогда не оставляет зоолога – точно так же, как художника.

Многообразие форм^[4], окружающих меня тесным кольцом – иногда настолько тесным, что при моем изменившемся с возрастом зрении я не могу их четко разглядеть, – поначалу подавляет. Но через некоторое время физиономии становятся более знакомыми, и восприятие образов – этот чудеснейший инструмент человеческого познания – начинает различать в этом множестве явлений общий порядок. И тогда вдруг оказывается, что хотя вокруг и немало разных видов, но совсем не так много, как казалось вначале. Рыбы сразу разделяются на две категории в зависимости от того, как они появляются: одни подплывают стаями по большей части со стороны моря или вдоль скалистого берега, другие же, когда проходит паника, вызванная моим появлением, медленно и осторожно выплывают из норы или другого укрытия, и всегда

поодиночке! Я уже знаю, что одну и ту же такую рыбу можно всегда, даже через несколько дней или недель, встретить в одном и том же месте. Все время, пока я был на острове Ки-Ларго, я регулярно навещал одну изумительно красивую глазчатую рыбу-бабочку в ее жилище под причальными мостками, опрокинутыми ураганом «Донна», и всегда заставал ее дома.

Рыб, бродящих стаями, можно встретить то здесь, то там. К ним относятся миллионные полчища маленьких серебристых атеринок, разные мелкие сельдеобразные, живущие около самого берега, и их опасные враги – быстрые как стрела сарганы; под сходнями, причалами и береговыми обрывами тысячами собираются серо-зеленые рифовые окуни и – среди многих других – ронки с прелестными желтыми и голубыми полосами, которых американцы называют «grunts» («ворчуны») из-за звука, издаваемого этой рыбой, когда ее вынимают из воды. Особенно часто встречаются и особенно красивы синеполосчатые, белые и желтополосчатые ронки; эти названия неудачны, поскольку окраска всех трех видов состоит из синего и желтого, только в разных сочетаниях. По моим наблюдениям, они часто и плавают в смешанных стаях. Немецкое название рыбы Purpurmaul (буквально «пурпурная пасть») происходит от броской, ярко-красной окраски слизистой оболочки рта, которая видна только тогда, когда рыба угрожает своему сородичу широко раскрытой пастью, на что тот отвечает подобным же образом.

Однако ни в море, ни в аквариуме я никогда не видел, чтобы эти впечатляющие взаимные угрозы привели к серьезной схватке.

Замечательно бесстрашное любопытство, с которым следуют за подводным пловцом пестренькие ронки, а также многие рифовые окуни, часто плавающие вместе с ними. Вероятно, точно так же они сопровождают мирных крупных рыб и почти уже вымерших – увы! – ламантинов, легендарных морских коров, в надежде поймать рыбешку или другую мелкую живность, которую спугнет крупное животное. Когда я впервые выплыл из своего «порта приписки» – мола у мотеля «Ки Хейвен» в Тавернье на острове Ки-Ларго, – я был потрясен неимоверным числом ворчунов и рифовых окуней, окруживших меня так плотно, что вокруг ничего не было видно. Куда бы я ни плыл, их, казалось, повсюду было так же много. Лишь постепенно до меня дошло, что это всегда одни и те же рыбы, плывущие за мной следом; даже при осторожной оценке их было несколько тысяч! Если я плыл параллельно берегу к следующему молу, отстоящему от первого примерно на 700 метров, то стая плыла за мной приблизительно до половины пути, а затем внезапно разворачивалась и стремительно уносилась домой. Когда мое приближение замечали рыбы, обитавшие под следующим причалом, из темноты под мостками навстречу мне вылетало чудовище шириной в несколько метров, почти такой же высоты и длиной во много раз больше, отбрасывавшее на освещенное солнцем дно плотную черную тень, и лишь вблизи становилось видно, что это – в бесчисленном множестве – дружелюбные ронки. Когда это случилось в первый раз, я перепугался до смерти! Потом эти рыбы стали вызывать во мне совершенно противоположное чувство: пока они рядом, можно быть уверенным, что поблизости нет крупной барракуды!

 

Совсем иначе ведут себя ловкие маленькие разбойники – сарганы, которые охотятся у самой поверхности воды небольшими группами, по пять-шесть рыбок в каждой. Тонкие и гибкие, как прутики, они почти невидимы с моей стороны, потому что их серебристые бока отражают свет точно так же, как нижняя граница воздуха, более знакомая нам в другой своей ипостаси как поверхность воды. Впрочем, при взгляде сверху они отливают серо-зеленым, точь-в-точь как вода, так что заметить их, пожалуй, еще труднее, чем снизу. Развернувшись в широкую цепь, они прочесывают самые верхние слои воды и охотятся на крошечных атеринок, silversides^[5], которые миллионами и миллионами кружатся в воде, как снежинки в пургу, сверкая, словно серебряная канитель. Меня эти крошки совсем не боятся – для рыбы моего размера они не добыча, – я могу плыть прямо сквозь их рой, и они почти не расступаются, так что порой я непроизвольно задерживаю дыхание, чтобы они не попали в горло, как часто случается, когда попадаешь в такую же тучу комаров. Я дышу через трубку, в другой среде, но рефлекс остается. Однако стоит приблизиться самому маленькому саргану, как серебристые рыбки мгновенно разлетаются во все стороны – вниз, вверх, даже выскакивают из воды, так что в одну секунду образуется большое пространство, свободное от серебряной канители, которое постепенно заполняется лишь тогда, когда охотники исчезают вдали.

Как бы ни отличались головастые ворчуны и рифовые окуни от тонких, длинных, стремительных сарганов, у них есть общий признак: они не слишком нарушают привычное представление, связанное со словом «рыба». С оседлыми обитателями нор дело обстоит иначе. Великолепного синего «ангела» с желтыми поперечными полосами, украшающими его юношеский наряд, пожалуй, еще можно счесть «нормальной рыбой». Но вот то, что показалось в щели между двумя коралловыми глыбами, нерешительно продвигаясь и раскачиваясь взад и вперед наподобие челнока, – бархатно-черный диск с ярко-желтыми полукруглыми поперечными лентами и сияющей ультрамариновой каймой по нижнему краю: рыба ли это вообще? Или вот эти два создания, бешено промчавшиеся мимо, величиной со шмеля и такие же округлые, у которых на кричащем оранжево-красном фоне хорошо виден круглый черный глаз с голубой каемкой, и притом на задней трети тела? Или маленький самоцвет, сверкающий вот из той норки, с идущей наискось – сверху вниз и спереди назад – границей двух ярких окрасок, фиолетово-синей и лимонно-желтой? Или вот этот невероятный лоскуток темно-синего звездного неба, усеянный голубыми огоньками, появившийся из-за коралловой глыбы прямо подо мной, парадоксально переворачивая все пространственные представления? Конечно, при более близком знакомстве оказывается, что все эти сказочные существа – вполне приличные рыбы, причем они состоят не в таком уж дальнем родстве с моими давними друзьями и сотрудниками – цихлидами. «Звездное небо», «Jewel Fish» («рыба-самоцвет») и рыбка с синей спинкой и головой и с желтым брюшком и хвостом («Beau Gregory» – «красавец Грегори») – даже совсем близкие родственники. Оранжево-красный шмель – это детеныш рыбы, которую местные жители с полным основанием называют «Rock Beauty» («скальная красавица»), а черно-желтый диск – молодой черный «ангел». Но какие краски и какие невероятные их сочетания! Можно подумать, что они подобраны нарочно, чтобы бросаться в глаза на возможно большем расстоянии, – как флаги или, лучше сказать, как плакаты!

Надо мной колышется громадное зеркало, подо мной звездное небо, хоть и маленькое, я невесомо парю в прозрачной среде, окруженный роем ангелов, поглощенный созерцанием, благоговейно восхищенный творением и его красотой. Но все же, хвала Творцу, я вполне способен замечать существенные детали. И вот что бросается мне в глаза: если рыбы какого-нибудь вида окрашены тускло или, как ронки, пастельно, я почти всегда вижу многих или хотя бы нескольких его представителей одновременно; часто они даже плавают громадными плотными стаями. Но из ярко окрашенных видов в моем поле зрения всегда лишь один синий и один черный «ангел», один «красавец Грегори» и один «самоцвет»; а из двух малюток – скальных красавиц», – которые только что промчались мимо, одна с величайшей яростью гналась за другой.

Хотя вода и теплая, от неподвижной аэростатной жизни я начинаю мерзнуть, но наблюдаю дальше. И тут замечаю вдали – а это даже в очень прозрачной воде всего 10–12 метров – еще одного «красавца Грегори», который медленно приближается, очевидно, в поисках корма. Местный «красавец» замечает незваного гостя гораздо позже, чем я со своего наблюдательного поста, когда до него остается около четырех метров. В тот же миг местный с беспримерной яростью бросается на чужого, и, хотя тот крупнее, он тут же разворачивается и дикими зигзагами удирает изо всех сил, к чему здешний вынуждает его весьма серьезными таранными ударами, каждый из которых нанес бы тяжелую рану, если бы попал в цель. По меньшей мере один все-таки попал: я вижу, как опускается на дно блестящая чешуйка, кружась, словно опавший лист. Когда чужак скрывается вдали в сине-зеленых сумерках, победитель тотчас возвращается к своей норе. У самого входа в его жилище кормятся молодые ронки, и он спокойно прокладывает себе дорогу в их плотной стае; полнейшее безразличие, с каким он обходит этих рыб, создает впечатление, что он движется среди камешков или других несущественных и неодушевленных помех. Даже маленький синий «ангел», довольно похожий на него формой и окраской, не вызывает у него ни малейшей враждебности.

Вскоре после этого я наблюдаю точно такую же, во всех деталях, стычку двух черных «ангелов» размером едва с палец. Эта стычка, быть может, даже несколько драматичнее: еще сильнее кажется ожесточение нападающего, еще очевиднее панический страх удирающего пришельца, – хотя причиной может быть и то, что мой медленный человеческий глаз лучше уловил движения «ангелов», чем еще более быстрых «красавцев», которые разыграли свой спектакль слишком стремительно.

Постепенно до моего сознания доходит, что мне уже по-настоящему холодно. И пока я выбираюсь на коралловую стену, в теплый воздух и под золотое солнце Флориды, я формулирую увиденное в нескольких коротких фразах. Кричаще-яркие, «плакатно» окрашенные рыбы – все оседлые. Только они на моих глазах защищали участок. Их яростная враждебность направлена только против им подобных; я ни разу не видел, чтобы рыбы разных видов нападали друг на друга, как бы ни были обе они агрессивны.

📖 Агрессия (так называемое «зло»). Лоренц К. Ц. Читать онлайн

Конрад Лоренц

Правообладателям

Скачать:›doc

---

Австрийский биолог Конрад Лоренц — один из тех ученых, чьи труды не только определяют дальнейшие пути развития науки, но и оказывают сильное воздействие на самопонимание человека.
Главные труды знаменитого биолога и философа XX века, широко известного в нашей стране, прежде всего — как автора популярных книг о поведении животных: «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», «Так называемое зло (к естественной истории агрессии)» и «Оборотная сторона зеркала (опыт естественной истории человеческого познания)».
Трудно переоценить значение открытых им новых путей в исследовании природы человека и человеческой культуры — таких, как объективный анализ соотношения инстинктивных и запрограммированных культурой побуждений в человеческом поведении, подход к культуре как к живой системе. В наше время, когда существование человеческой культуры оказалось под угрозой в результате процессов ее собственного развития, такие пути особенно актуальны.
Книга выходит после смерти ее переводчика. А. Федоров — псевдоним математика и публициста Абрама Ильича Фета. Он первым познакомил русского читателя с философскими трудами Лоренца.

---

• Предисловие

  ---

• Глава 1. Пролог в море

  ---

• Глава 2. Продолжение в лаборатории

  ---

• Глава 3. Для чего нужна агрессия

  ---

• Глава 4. Спонтанность агрессии

  ---

• Глава 5. Привычка, церемония и волшебство

  ---

• Глава 6. Великий парламент инстинктов

  ---

• Глава 7. Поведенческие аналогии морали

  ---

• Глава 8. Анонимная стая

  ---

• Глава 9. Сообщество без любви

  ---

• Глава 10. Крысы

  ---

• Глава 11. Союз

  ---

• Глава 12. Проповедь смирения

  ---

• Глава 13. Се человек

  ---

• Глава 14. Надеюсь и верю

  ---

---

Читайте еще:

Теория Фрейда (сборник)Фромм Эрих

Величие и ограниченность теории Фрейда

– Совсем ничего, день был как любой другой. Я отправился в офис, работал – готовил материалы для выступления в суде, вернулся домой, пообедал, сходил в кино и лег спать. Вот и все.

Невидимые ландшафтыМаккенна Деннис

Момент сращения по отношению собственно ко времени — то же

BpemMeHH — eternitas или amv. Время в библейском смысле — это древнееврейское изречение: тм йа’оат уаЯ На’оіат — из вечности в вечность

Брак умер… Да здравствует семья!Некрасов Анатолий

ПРИНЦИПЫ И МОТИВЫ СОЗДАНИЯ СЕМЬИ

В отпуске она познакомилась с иностранцем и тот влюбился в неё. Она к этому не прикладывала никаких усилий — произошло всё само собой. И вот он уже три года звонит, пишет, регулярно присылает деньги и ждёт, когда она приедет к нему. Но она его не любит, и теперь, зная, к чему приводит замужество…

Анти-Зеланд или На халяву и уксус сладкийПреображенский Николай

ЧАСТЬ 2. ЖЕНСКАЯ

Но многие ли при этом задаются вопросом: может быть, если программа не работает, дело в неправильном выборе цели?

Тяжелые личностные расстройства: стратегии психотерапииКернберг Отто

Часть I. ДИАГНОСТИКА

Терапевт должен чувствовать себя комфортно, находиться “в хорошем состоянии”, то есть не ощущать себя расстроенным какими-либо посторонними мыслями, а быть эмоционально открытым и готовым отозваться, – но при этом “держаться в тени”, направляя все внимание на пациента. Несмотря на свою…

Как выйти замуж (От первого свидания до свадебного кортежа)Калинина Ольга

КАК ЗАСТАВИТЬ МИЛОГО ЖЕНИТЬСЯ. ВРЕДНЫЕ СОВЕТЫ

Вообще, давление никогда не приводило ни к чему хорошему. Поэтому, если ваш друг не торопится с вами в ЗАГС, остается выбрать: либо ждите, что он все-таки соберется сделать вам предложение, либо поговорите с ним откровенно, либо без лишних разговоров смените друга, либо потрудитесь, чтобы он…

Если покупатель говорит «нет». Работа с возражениямиСамсонова Елена

Глава 4 Дополнительные техники и идеи

Хотя и тут есть нюансы. Любой факт можно истолковать так, как удобно в данном контексте. Поэтому оставляю выбор использования техники «меда и дегтя» на вашей совести. Только помните: бумеранги возвращаются.

Женщина как реальность. Особенности женского интеллектаВесельницкая Ева

Часть 2. Особенности женского интеллекта

Мы уже вспоминали, что социальный мир мужчины строили для себя, а следовательно, по своим законам. Что же это за законы такие? Прежде всего это законы Логоса. Законы, по которым сознание работает без помех, привносимых эмоционально-чувственной сферой, то есть без учета стихийных, природных…

Телесное осознание. Психофизические упражненияМастерс Роберт

Попытайтесь осознать свой мозг и проследить его до позвоночного столба

Удерживайте музыку внутри головы и пойте своему мозгу. Пойте без слов песню своего существования, пойте о своей жизни и надеждах. Эта песня вашей души о про

Как стать гениемАльтшуллер Генрих

Книга первая ВЫБОР СУДЬБЫ

В 1977 году научно-технический совет Минрыбхоза получает задание рассмотреть доклад Сопочкина «Об использовании термического шока рыбы». Минрыбхоз запрашивает у 21 института новые отзывы. Все институты, кроме ВНИРО, написали хорошие отзывы. Но организаторы научно-технического совета скрыли все. ..

Психология конфликтаГришина Наталья

Поскольку второй участник молчит

Общий смысл приемов посредника по созданию ситуации сотрудничества на переговорах сводится к управлению коммуникацией между участниками поддерживающему конструктивные элементы взаимодействия и препятствующему деструктивным проявлениям. Вместе с тем каждый посредник имеет свой собственный набор…

Как улучшить память и развить внимание за 4 неделиЛагутина Татьяна

Упражнения на концентрацию внимания

Его придумал фотограф Крис Сасаки. Всякий раз, когда он витал в облаках, то есть грезил наяву, забыв о времени, он в какой-то момент про себя говорил: «Внимание!». После этого он оглядывался по сторонам, чтобы вновь обрести связь с действительностью.

Об агрессии: Лоренц, Конрад, 1903–1989: Бесплатная загрузка, заимствование и потоковая передача: Интернет-архив

Предварительный просмотр элемента Bookreader

Для чтения книг в браузере Internet Archive «театр» требуется включенный JavaScript. Похоже, в вашем браузере он не включен. Пожалуйста, посмотрите такую ​​функцию в настройках браузера.

EMBED (для блогов, размещенных на wordpress.com, и тегов элемента archive.org ) [archiveorg onaggression00lore width=560 height=384 frameborder=0 webkitallowfullscreen=true mozallowfullscreen=true]

Хотите больше? Дополнительные сведения о встраивании, примеры и помощь!

текстов

по

Лоренц, Конрад, 1903–1989 гг.

Дата публикации

1966

Темы

Агрессивное поведение у животных, Агрессивность, Анимаукс, Агрессивность

Издатель

Нью-Йорк, Харкорт, Брейс энд Уорлд

Коллекция

в библиотеке; печать отключена; интернет-архивыкниги; американка

Спонсор оцифровки

Интернет-архив

Участник

Интернет-архив

Язык

английский язык; немецкий

«Книга Хелен и Курта Вольф».

Перевод Das sogenannte Böse

Библиография: с. 301-306

Элемент с ограниченным доступом

правда

Дата добавления

08.02.2010 18:39:30

Боксид

ИА111408

Камера

Канон 5D

Донор

переработанные записи

Внешний идентификатор

урна: oclc: запись: 1036766112
urn:lcp:onaggression00lore:lcpdf:0be4ec34-29cf-4fc1-9a14-118b1a1d7adb
урна: lcp: onaggression00lore: epub: d7f53c70-13c1-453d-8a90-96db98664d9c

Складной счет

0

Идентификатор

об агрессии00лоре

Идентификатор-ковчег

ковчег:/13960/t25b0rd2s

Lccn

66012369

Ocr_converted

абби-то-хокр 1. 1.20

Ocr_module_version

0.0.17

Запись полного каталога

MARCXML

Пока нет отзывов. Будьте первым, кто написать обзор.

Условия обслуживания (последнее обновление 31.12.2014)

[PDF] Электронная книга Конрада Лоренца «Об агрессии»

                                        

Моя детская мечта полёта реализуется: я невесомо плыву в невидимой среде, без усилий скользя по залитому солнцем поля. Я двигаюсь не так, как обыкновенно двигается человек, в обывательской уверенности в своем превосходстве, животом вперед и головой вверх, а в извечной манере позвоночных спиной вверх и головой вперед. Если я хочу смотреть вперед, дискомфорт от сгибания шеи болезненно напоминает мне, что я действительно житель другого мира. Но я редко хочу делать это, потому что мои глаза направлены вниз на вещи подо мной, как и подобает земному ученому.

Мирно, лениво, обмахивая плавниками, я скольжу по сказочным пейзажам. Действие происходит на побережье одного из множества маленьких островов из кораллового мела, так называемых Кис, которые длинной цепью тянутся от южной оконечности полуострова Флорида. Пейзаж менее героический, чем у настоящего кораллового рифа с его дико изрезанными живыми горами и долинами, но такой же яркий. По всей земле, состоящей из древних коралловых обломков, можно увидеть причудливые полусферы мозгового коралла, волнистые кусты коргонии и, реже, богато разветвленные стебли кораллового коралла, а между ними пестрые пятна коричневых, красных и золотых водорослей. , которого не найти в настоящих коралловых рифах дальше в океане. Время от времени встречаются кривоголовые губки, шириной с человека и высотой со стол, которые кажутся почти рукотворными в своих уродливых, но симметричных формах. Никаких оголенных поверхностей безжизненного камня не видно, ибо любое пространство между всеми этими организмами заполнено густыми зарослями моховых животных, гидроидных полипов и губок, фиолетовые и оранжево-красные виды которых покрывают большие площади; некоторые организмы среди этого изобилующего ассортимента я даже не знаю, принадлежат ли они к царству растений или к животному миру.

Мой легкий прогресс постепенно приводит меня к мелководью, где кораллов становится меньше, а растений больше. Огромные леса декоративных водорослей, по форме напоминающие африканские акации, раскинулись подо мной и создают иллюзию, будто я парю не просто в человеческий рост над атлантической коралловой землёй, но во сто раз выше над эфиопской степью. Широкие поля черепаховой травы и более мелкие поля взморника скользят подо мной, и теперь, когда подо мной немногим более трех футов воды, взгляд вперед показывает длинную, темную, неровную стену, простирающуюся, насколько я могу видеть, в каждую сторону. стороны и полностью заполняет пространство между освещенным морским дном и зеркалом поверхности: это граница между морем и сушей, побережье Lignum Vitae Key.

Количество рыб стремительно увеличивается, из-под меня стреляют десятки, напоминая фотографии Африки, где стада диких животных разбегаются во все стороны от тени самолета. В некоторых местах, над полями, поросшими густой черепаховой травой, комичные жирные фугу напоминают мне куропаток, взлетающих с кукурузного поля и взмывающих вверх только для того, чтобы снова приземлиться на соседнем поле или около того. Другие рыбы, многие из которых имеют невероятную, но всегда гармоничную окраску, поступают наоборот, ныряя прямо в траву, когда я приближаюсь. Толстый дикобраз с прелестными дьявольскими рожками над ультрамариново-голубыми глазами лежит совершенно спокойно и ухмыляется мне. Я не причинял ему вреда, но он — или кто-то из его вида — причинял мне боль! Несколько дней назад я бездумно прикоснулся к одному из представителей этого вида, колючей рыбе-кузову, и острый, как бритва, клюв попугая, образованный двумя противоположными зубами, ущипнул меня и снял с моего правого указательного пальца значительный кусок кожи. Я ныряю к только что замеченному экземпляру и, используя нетрудоемкий прием утки на мелководье, оставляя зад над поверхностью, осторожно хватаю его и поднимаю наверх. После нескольких бесплодных попыток укусить он начинает серьезно относиться к ситуации и взрывает себя; моя рука отчетливо ощущает «цилиндрические удары» маленького насоса, образованного глоточными мышцами рыбы, когда она всасывает воду. Когда эластичность его наружной кожи достигает своего предела и он лежит у меня в руке, как растянутый колючий шарик, я отпускаю его и забавляюсь той настойчивостью, с которой он выплевывает накачанную воду и исчезает в море. сорняк.

Затем поворачиваюсь к стене, отделяющей море от суши. На первый взгляд можно было представить, что он сделан из вулканического туфа, настолько причудливо изрыта его поверхность и так много полостей, которые смотрят, как глазницы черепов, темных и непостижимых. На самом деле скала состоит из коралловых скелетов, реликтов доледникового периода. В древних образованиях действительно можно увидеть структуру сохранившихся до сих пор видов кораллов и зажатых между ними раковин мидий и улиток, живые аналоги которых до сих пор часто встречаются в этих водах. Мы здесь на двух коралловых рифах: на старом, который умер тысячи лет, и на новом, растущем на старом, так как кораллы, как и культуры, имеют привычку расти на скелетах своих предков.

Я плыву к неровной набережной и вдоль нее, пока не нахожу удобный не слишком остроконечный выступ, за который хватаюсь правой рукой как за опору. В небесной невесомости, прохладной, но не холодной, чужой в стране чудес, далекой от земных забот, качающейся на ласковых волнах, я забываюсь и весь очи, блаженно дышащий пленный шар!

Вокруг меня рыбы, а здесь, на мелководье, в основном мелкая рыба. Они с любопытством приближаются ко мне издалека или из укрытий, куда их загнало мое появление; они отскакивают назад, когда я прочищаю трубку, выдувая сконденсировавшуюся в ней воду; когда я снова тихо дышу, они приближаются, раскачиваясь в такт со мной в мягком волнистом море. Именно наблюдая за рыбами, я еще с затуманенным зрением впервые заметил некоторые законы поведения животных, в то время совершенно не понимая их, но с тех пор я стремился достичь этого понимания.

Многообразие окружающих меня форм, многие из которых настолько близки, что мои дальнозоркие глаза не могут их четко различить, поначалу кажется ошеломляющим. Но через некоторое время их индивидуальные проявления становятся более знакомыми, и мое гештальт-восприятие, эта самая замечательная из человеческих способностей, начинает достигать более ясного общего представления о роях существ. Потом я обнаруживаю, что видов не так много, как я думал сначала. Сразу бросаются в глаза две категории рыб: те, которые плывут косяками либо из открытого моря, либо вдоль стены, и те, которые, оправившись от паники в моем присутствии, медленно и осторожно выходят из пещеры или другого укрытия. -место – всегда поодиночке. О последних я уже знаю, что даже спустя дни или недели одни и те же особи всегда можно найти в одном и том же жилище. Во время моего пребывания в Ки-Ларго я регулярно, каждые несколько дней, посещал красивую глазчатую рыбу-бабочку в ее жилище под опрокинутой пристанью и всегда находил ее дома. Среди рыб, бродящих косяками туда и сюда, мириады маленьких серебристых рыбок, разные мелкие сельди, живущие у берегов, и их неутомимые охотники, рыбы-иглы, быстрые, как стрелы. Затем есть серо-зеленые люцианы, тысячами слоняющиеся под причалами, волноломами и скалами, и восхитительные сине-желто-полосатые хряки, названные так потому, что они издают хрюкающий звук, когда их вынимают из воды. Особенно многочисленны и особенно красивы сине-полосатые, белые и желто-полосатые ворчуны, названия которых неверны, потому что все трое имеют синие и желтые полосы, каждый со своим рисунком. По моим наблюдениям, все три вида часто плавают в смешанных косяках. Эти рыбы имеют слизистую оболочку щек замечательного огненно-красного цвета, видимую только тогда, когда с широко открытым ртом рыба угрожает представителю своего вида, который, естественно, отвечает таким же образом. Однако ни в аквариуме, ни в море я ни разу не видел, чтобы этот впечатляющий спарринг перерос в серьезную драку.

Одной из прелестей этих и других красочных хряков, а также многих люцианов является бесстрашное любопытство, с которым они сопровождают ныряльщика. Вероятно, точно так же они следуют за безобидной крупной рыбой и за ныне почти вымершим ламантином, легендарной морской коровой, в надежде поймать рыбку или других крохотных существ, выпугнутых из укрытия большим животным. В первый раз, когда я выплыл из своей родной гавани, пристани мотеля Ки-Хейвен в Тарвеньере на Ки-Ларго, я был глубоко впечатлен огромной толпой ворчунов и луцианов, которые окружили меня так плотно, что закрывали мне обзор, и которые везде, где бы я ни плавал, они были такими же сильными. Постепенно я понял, что меня всегда сопровождают одни и те же рыбы и что по скромным подсчетам их было не меньше нескольких тысяч. Если я плыл параллельно берегу к следующему пирсу примерно в полумиле, то стая следовала за мной примерно половину этого расстояния, а затем вдруг разворачивалась и мчалась домой со всей возможной скоростью. Когда рыба под другой пристанью заметила мое приближение, случилось поразительное: из темноты сцены выплыло чудовище в несколько ярдов в высоту и ширину и во много раз больше длины, отбрасывавшее на залитое солнцем морское дно глубокую черную тень, словно он рванулся ко мне, и только приблизившись совсем близко, он превратился в толпу дружелюбных ворчаний и щелкачей. В первый раз, когда это случилось со мной, я был в ужасе, но позже эти рыбы стали источником успокоения, а не страха, потому что, пока они оставались со мной, я знал, что поблизости нет большой барракуды.

Совсем другие отважные маленькие хищники, рыбы-иглы и полуклювы, которые охотятся небольшими группами по пять-шесть прямо под водой. Их хлыстообразные формы почти невидимы с моей подводной точки зрения, потому что их серебряные бока отражают свет точно так же, как нижняя поверхность воздуха, более знакомая нам по своему лику Януса, как верхняя поверхность воды. При взгляде сверху их еще труднее различить, так как они переливаются сине-зеленым цветом так же, как и водная гладь. Широким фланговым строем они прочесывают самые высокие слои воды, охотясь за маленькими серебристыми боками, которые миллионами посещают воду, толстые, как снежинки в метель, и блестящие, как серебряная мишура. Эти карлики, серебристобокие, не боятся меня, потому что рыбы их размеров не станут добычей для моих рыб. Я могу проплыть среди их косяков, и они так мало уступают дорогу, что иногда я невольно задерживаю дыхание, чтобы не вдохнуть их, как будто прохожу через такое же плотное облако комаров. Тот факт, что я дышу через трубку в другой среде, нисколько не тормозит этот рефлекс. Если приближается даже самая маленькая рыбка-игла, маленькие серебристобокие с молниеносной скоростью мечутся во все стороны, вверх, вниз и даже прыгают над поверхностью, образуя за несколько секунд большое чистое пространство воды, которое только постепенно снова заполняется, когда хищник прошел.

Хотя формы толстоголовых хряков и луцианов так отличаются от форм изящных, обтекаемых игл, у них есть одна общая черта: они не слишком сильно отклоняются от обычного понимания термина «рыба». . Среди местных спелеологов ситуация иная: синяя рыба-ангел, в молодости украшенная желтыми вертикальными полосками, еще может называться «нормальной рыбой», но эта штука, протискивающаяся из расщелины между двумя коралловыми блоками, переплетаясь с нерешительные движения назад и вперед, этот бархатно-черный диск с ярко-желтыми полукруглыми поперечными полосами и светящейся ультрамариново-синей каймой по нижнему краю, неужели это рыба? Или те две маленькие круглые штуки, величиной и формой напоминающие шмеля, спешащие мимо и демонстрирующие на своем заднем конце круглый глаз с синей каймой? Или маленький драгоценный камень, сияющий из этой ложбинки, чье тело разделено диагональной линией от нижнего переднего конца к верхнему заднему концу на темно-фиолетово-синюю и лимонно-желтую половины? Или этот неповторимый кусочек темно-синего звездного неба, усыпанный крошечными бледно-голубыми огоньками, который в парадоксальной инверсии пространства появляется из коралловой глыбы подо мной? При ближайшем рассмотрении все эти сказочные фигуры, конечно, совершенно обычные рыбы, не слишком отдаленные родственники моих старых друзей и сотрудников, цихлид. Звездное небо, морская рыба-драгоценность и маленькая рыбка с синей головой и спиной, желтым животом и хвостом, называемая флоридцами красавчиком Грегори, на самом деле являются близкими родственниками. Оранжево-красный шмель — это детеныш «скальной красавицы», а черно-желтый диск — это молодой черный ангел-рыба. Но какие цвета и какие невероятные узоры: можно было почти представить, что они были задуманы для создания отдаленного эффекта, как флаг или плакат.

Большое, струящееся зеркало надо мной, звездное небо – пусть только маленькое – внизу; невесомо покачиваясь в прозрачной среде, окруженный ангелами, погруженный в созерцание и благоговейный восторг перед творением и его красотой, я благодарю создателя за то, что еще могу наблюдать существенные детали: тусклых рыбок или пастельных хрюков. Я почти всегда вижу сразу несколько особей одного и того же вида, плавающих сомкнутыми косяками; но из ярко окрашенных видов в поле моего зрения есть одна синяя и одна черная рыба-ангел. Из двух рок-красавиц, только что промчавшихся мимо, одна яростно преследует другую.

Я продолжаю наблюдать, хотя, несмотря на тепло воды, мое положение на воздушном шаре вызывает у меня холод. Вот вдалеке, то есть всего в десяти-двенадцати ярдах даже по чистой воде, вижу приближающегося в поисках пищи кавалера Григория. Другой кавалер, который находится рядом со мной, видит незваного гостя позже, чем я, с моего наблюдательного пункта, и он замечает его только тогда, когда он находится в пределах примерно четырех ярдов. Затем он яростно стреляет в него, после чего незнакомец, хотя он и немного крупнее своего противника, разворачивается и бежит энергичными ударами дикими зигзагами, стараясь избежать таранных движений своего преследователя; они, если попадут в цель, могут нанести серьезные раны, и один из них действительно наносит, потому что я вижу, как блестящая чешуя трепещет на дне, как увядший лист. Как только незнакомец скрылся в сумрачной сине-зеленой дали, победитель возвращается в свое дупло, спокойно пробираясь сквозь плотную стаю молодых хряков, ищущих пищу перед входом, и абсолютная невозмутимость с которых он проходит через отмель, создается впечатление, что он уворачивается от камней или других неодушевленных препятствий. Даже маленькая синяя рыбка-ангел, похожая на него по форме и цвету, не вызывает ни малейших признаков своей агрессии.

Вскоре после этого я наблюдаю аналогичную ссору между двумя черными рыбами-ангелами, длиной едва ли в палец; но на этот раз это еще более драматично. Гнев агрессора и паническое бегство незваного гостя еще более очевидны — хотя, возможно, это потому, что мой медленный человеческий глаз лучше способен следить за движениями рыбы-ангела, чем за движениями гораздо более быстрого красавца Грегори, чье выступление слишком быстро для меня.

Теперь я понимаю, что мне довольно холодно, и, взбираясь по коралловой стене под теплым воздухом и золотым солнцем Флориды, я формулирую свои наблюдения в нескольких коротких предложениях: блестящие рыбки «плакатного цвета» — все местные жители и только их я видел защищающими территорию. Их яростная атака направлена ​​только на представителей своего вида, за исключением, конечно, хищных рыб, у которых, однако, мотивом преследования является голод, а не настоящая агрессивность. Я никогда не видел, чтобы рыбы двух разных видов нападали друг на друга, даже если обе они очень агрессивны по своей природе.

В предыдущей главе я воспользовался поэтической вольностью: я не упомянул, что уже знал из наблюдений в аквариуме, как яростно борются ярко окрашенные коралловые рыбы с себе подобными, и что я уже составил мнение о биологическом значении из этих боев. Я отправился во Флориду, чтобы проверить эту гипотезу, и если бы факты опровергли ее, я был готов выбросить ее за борт, вернее, выплюнуть через трубку, потому что вряд ли можно что-то выбросить за борт, когда плывешь под водой. Для ученого-исследователя полезно ежедневно перед завтраком отбрасывать любимую гипотезу. Это сохраняет его молодость.

Несколько лет назад я начал изучать ярко окрашенных рифовых рыб в аквариуме, движимый не только эстетическим удовольствием от их красоты, но и своим «чутьем» к интересным биологическим проблемам. Первый вопрос, который у меня возник, был: почему эти рыбки такие разноцветные? Когда биолог спрашивает: «Какова цель или цель чего-либо?», он не пытается проникнуть в глубину смысла вселенной или этой проблемы в частности, но он пытается гораздо скромнее выяснить что-то совершенно простое и, в принципе открыты для решения. Поскольку благодаря Чарльзу Дарвину мы узнали об эволюции и даже кое-что о ее причинах, вопрос «Зачем?» имеет для биолога четко очерченное значение. Мы знаем, что именно функция органа изменяет его форму в смысле функционального улучшения; и когда вследствие небольшого, само по себе случайного, наследственного изменения какой-либо орган становится немного лучше и эффективнее, носитель этого признака и его потомки установят стандарт, с которым не смогут справиться другие, менее одаренные представители его вида. конкурировать; таким образом, с течением времени те, кто менее приспособлен к выживанию, исчезнут с поверхности земли. Это вездесущее явление называется естественным отбором и является одним из двух великих строителей эволюции. Другой конструктор — мутация, которая вместе с рекомбинацией наследственных признаков посредством полового размножения дает материал для естественного отбора. С замечательной предусмотрительностью Дарвин постулировал мутацию как необходимость еще до того, как был придуман этот термин.

Все бесчисленные, сложные и целесообразные структуры тел растений и животных обязаны своим существованием кропотливой работе, проделанной в течение миллионов лет посредством мутаций и отбора. Мы убеждены в этом даже больше, чем Дарвин, и, как мы вскоре увидим, с большим основанием. Некоторым может показаться разочаровывающим, что многие формы жизни, гармоничные законы которых вызывают у нас благоговение и красота которых восхищает наши эстетические чувства, возникли таким прозаическим и причинно обусловленным образом. Но ученого постоянно удивляет, что природа создала свои высочайшие произведения, никогда не нарушая своих собственных законов.

Наш вопрос «Зачем?» может получить осмысленный ответ только в тех случаях, когда оба конструктора эволюции работали только что описанным образом. Наш вопрос просто спрашивает, какую функцию выполняет обсуждаемый орган или признак в интересах выживания вида. Если мы спросим: «Для чего у кошки острые изогнутые когти?», а ответим просто: «Для того, чтобы ловить мышей», это не подразумевает профессию какой-либо мифической телеологии, а простое утверждение, что ловля мышей является функцией чья ценность для выживания в процессе естественного отбора привела к появлению кошек с этой особой формой когтей. Если отбор не работает, вопрос «Зачем?» не может получить ответа, имеющего какое-либо реальное значение. Если мы найдем в среднеевропейской деревне популяцию беспородных собак, у которых одни хвосты прямые, а другие завитые, то нет никакого смысла спрашивать, для чего у них такие хвосты. Это случайное разнообразие форм, в основном более или менее уродливых, является продуктом мутации, работающей сама по себе, другими словами, чистой случайностью. Но всякий раз, когда мы сталкиваемся с очень регулярными, дифференцированными и сложными структурами, такими как птичье крыло или сложный механизм инстинктивной модели поведения, мы должны задаться вопросом, какие требования естественного отбора заставили их развиваться, другими словами, для чего они нужны. Мы задаем этот вопрос с уверенностью, в уверенной надежде на вразумительный ответ, поскольку мы обнаружили, что обычно получаем ответ, если вопрошающий достаточно настойчив. Это не опровергается теми немногими исключительными случаями, когда научные исследования еще не смогли решить некоторые из наиболее важных из всех биологических проблем, как, например, вопрос о том, для чего нужны удивительные формы и цвета раковин моллюсков, как и неадекватное зрение. из этих животных не могут их видеть, даже если они не скрыты — как это часто бывает — кожной складкой мантии и в темноте глубоководного морского дна.

Яркие цвета коралловых рыб громко требуют объяснений. Какая видосохраняющая функция могла быть причиной их эволюции? Я купил самых ярких рыбок, которых смог найти, и, для сравнения, несколько менее ярких и даже очень тусклых видов. Затем я сделал неожиданное открытие: в случае с большинством действительно ярких коралловых рыб плакатного окраса совершенно невозможно содержать более одной особи одного вида в маленьком аквариуме. Если я помещал в аквариум несколько особей одного вида, происходили ожесточенные драки, и в течение короткого времени в живых оставалась только самая сильная рыба. Позже, во Флориде, меня глубоко впечатлило наблюдать в море ту же картину, которую я всегда наблюдал в своем аквариуме после роковых сражений: несколько рыб, но только по одной каждого вида, каждая ярко окрашена, но каждая с разным флагом, мирно жить вместе. На маленьком волнорезе рядом с моей гостиницей мирно жили один кавалер Грегори, одна маленькая черная рыба-ангел и одна рыба-бабочка. Мирное сосуществование между двумя особями плакатного вида происходит в аквариуме или в море только у тех рыб, которые живут в постоянном супружеском состоянии. Такие пары наблюдались и в море у голубых рыб-ангелов и красавчиков Грегори, и в аквариуме у коричневых, и у бело-желтых рыб-бабочек. Партнеры неразлучны, и интересно отметить, что они более агрессивны по отношению к…

Стили цитирования для «Об агрессии» Как цитировать «Об агрессии» для списка литературы или библиографии: выберите стиль цитирования из списка ниже и нажмите «Копировать», чтобы создать ссылку. Если вашего стиля нет в списке, вы можете начать бесплатную пробную версию, чтобы получить доступ к более чем 20 дополнительным стилям из электронной книги Perlego.

APA 6 Ссылка

Лоренц, К. (2005). Об агрессии (1-е изд.). Тейлор и Фрэнсис. Получено с https://www.