Общественно-историческая природа психики человека. Часть 1
Гиппенрейтер Ю.Б. ВВЕДЕНИЕ В ОБЩУЮ ПСИХОЛОГИЮ М., 1996Раздел II МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ПСИХИКЕ: КОНКРЕТНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ РЕАЛИЗАЦИЯ
Лекция 12 ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРИРОДА ПСИХИКИ ЧЕЛОВЕКА
И ЕЕ ФОРМИРОВАНИЕ В ОНТОГЕНЕЗЕ ЧЕЛОВЕКА
Мы должны теперь более подробно рассмотреть качественные особенности психики человека, которые решительно выделили его из животного мира. Эти особенности возникли в процессе антропогенеза и культурной истории человечества и были непосредственно связаны с переходом человека с биологического на социальный путь развития. Главным событием здесь явилось возникновение сознания.
Классики марксизма неоднократно высказывали мысль о том, что ведущими факторами возникновения сознания были труд и язык: «Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг.
..» [1,т. 20, с. 490]: «…язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание…» [1, т. 3, с. 29].
Эти общие положения получили в работах советских психологов Л. С. Выготского, С. Я. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева и др. конкретно-психологическую разработку.
А. Н. Леонтьеву принадлежит гипотеза о происхождении сознания. Согласно его определению сознательное отражение — это такое отражение предметной действительности, в котором выделяются ее «объективные устойчивые свойства», «вне зависимости от отношений к ней субъекта» [56, с. 261]. В этом определении подчеркивается «объективность», т. е. биологическая беспристрастность, сознательного отражения.
Для животного предмет отражается как имеющий прямое отношение к тому или иному биологическому мотиву. У человека же, по мысли А. Н. Леонтьева, с появлением сознания мир начинает отражаться как таковой, независимо от биологических целей, и в этом смысле «объективно».
Как это стало возможным?
В соответствии с общим положением, согласно которому всякое изменение психического отражения происходит вслед за изменением практической деятельности,толчком к возникновению сознания послужило появление новой формы деятельности — коллективного труда.
Давайте вслед за А. Н. Леонтьевым проследим, как коллективный труд сделал возможным и одновременно необходимым возникновение сознания. Всякий совместный труд предполагает разделение труда. Это значит, что разные члены коллектива начинают выполнять разные операции, причем разные в одном очень существенном отношении: одни операции сразу приводят к биологически полезному результату, другие же такого результата не дают, а выступают лишь как условие его достижения. Рассматриваемые сами по себе, такие операции представляются биологически бессмысленными.
Например, преследование и умерщвление дичи охотником прямо отвечает биологическому мотиву — получению пищи. В отличие от этого действия загонщика, который отгоняет дичь от себя, не только не имеют самостоятельного смысла, но и, казалось бы, прямо противоположны тому, что следовало бы делать.
Тем не менее они имеют реальный смысл в контексте коллективной деятельности — совместной охоты. То же самое можно сказать о действиях по изготовлению орудий и др.
Итак, в условиях коллективного труда впервые появляются такие операции, которые не направлены прямо на предмет потребности — биологический мотив, а имеют в виду лишь промежуточный результат.
В рамках же индивидуальной деятельности этот результат становится самостоятельной целью. Таким образом, для субъекта цель деятельности отделяется от ее мотива, соответственно в деятельности выделяется ее новая единица — действие.
В плане психического отражения это сопровождается переживанием смысла действия. Ведь чтобы человек побуждался совершить действие, которое приводит к промежуточному результату, он должен понять связь этого результата с мотивом, т. е. «открыть» для себя его смысл. Смысл, по определению А. Н. Леонтьева, и есть отражение отношения цели действия к мотиву.
Для успешного выполнения действия необходимо развитие «беспристрастного» типа познания действительности.
Ведь действия начинают направляться на все более и более широкий круг предметов и познание «объективных устойчивых свойств» этих предметов оказывается жизненной необходимостью. Вот здесь и проявляется роль второго фактора развития сознания — речи и языка.
Скорее всего первые элементы человеческой речи появились в ходе выполнения совместных трудовых действий. Именно здесь, по словам Ф. Энгельса, у людей «появилась потребность что-то сказать друг другу» [1, т. 20, с. 489]. Можно предположить, что первые слова указывали на определенные действия, орудия, предметы; это были также «приказы», адресованные партнеру по совместным действиям. Но очень скоро язык перерос подобные «указательные» и «организующие» функции. Ведь всякое слово не только обозначает, но и обобщает. Закрепляясь за целым классом сходных действий, предметов или ситуаций, оно стало выделять их общие устойчивые свойства. Таким образом, в слове стали фиксироваться результаты познания.
Если учесть, что усложнение форм труда, вовлечение в сферу труда все более широкого круга предметов и орудий требовало постоянного расширения познаваемых, или осознаваемых, содержаний, то станет ясным, что процессы развития труда и языка шли параллельно тесно переплетаясь друг с другом.
Уникальная особенность человеческого языка — способность аккумулировать знания, добытые поколениями людей. Благодаря ей язык стал носителем общественного сознания. Важно вникнуть в этимологию слова «сознание». Ведь со-знание — это совместное знание. Каждый человек в ходе индивидуального развития через овладение языком приобщается к «совместному знанию» и только благодаря этому формируется его индивидуальное сознание.
Таким образом, смыслы и языковые значения оказались, по А. Н. Леонтьеву, основными образующими человеческого сознания.
Обсуждение происхождения сознания непосредственно подводит к вопросу о природе человеческой психики в целом.
Этот вопрос решался на протяжении веков далеко не однозначно и продолжает остро дискутироваться и по сей день. Крайние точки зрения выражаются вопросами: «Что такое человек: существо биологическое — или социальное?» — или в другой формулировке «Какому «царству» принадлежит человек: природы или духа?» Вопросы эти чрезвычайно трудные, так как, вообще говоря, есть основания ответить утвердительно на каждую из этих альтернатив.
Конечно, человек — существо биологическое, поскольку он возник в ходе эволюции животного мира, продолжавшейся многие миллионы лет, и в определенном смысле является результатом этого процесса. С другой стороны, современный человек есть продукт культурно-исторического процесса, насчитывающего, по крайний мере, несколько сот тысяч лет. Иными словами, мы несем на себе печать обеих эволюций, и, казалось бы, на поставленные вопросы можно ответить по типу «и — и». Однако такой ответ никого не удовлетворяет, ибо все равно остается неясным, в чем и как проявляются биологическое и социальное (или духовное) начала, а гласное, в каком соотношении они находятся.
В человеческой культуре, философии и в конкретных психологических теориях существует широкий спектр ответов на этот последний вопрос: от признания безусловного примата биологического начала в человеке до абсолютизации его духовной сущности. Пример крайнего «биологического» полюса представляет собой взгляд на человека как на социализированное животное: оно лишь немного подправлено культурой, но суть его осталась той же. В конце 60-х годов в Америке вышла нашумевшая книга Д. Морриса под названием «Голая обезьяна», в которой автор проводит именно эту точку зрения. «За фасадами современной городской жизни, — пишет он, — та же старая голая обезьяна. Изменились только названия: вместо «охоты» мы говорим «работа», вместо «гнезда» — «дом», вместо «спаривания» — «женитьба», вместо «самки» — «жена». И несколько дальше: «…биологическая природа животного формирует социальную структуру цивилизации, а не наоборот» [с. 84].
Пожалуй, еще ближе к. «биологическому» полюсу (насколько это вообще возможно) стоит точка зрения представителей так называемой социогенетики.
Согласно этой концепции индивид — это лишь временная оболочка бессмертных генов. Главное назначение жизни каждого индивида, в том числе каждого человека, обеспечить сохранность генов и передачу их потомкам. Все достижения эволюции, а также все индивидуальные достижения, по существу, лишь средства наилучшего решения этой задачи.
Если в упомянутых концепциях биологический подход к человеку доведен почти до абсурда, то в других он менее однозначен и прямолинеен, как, например, в бихевиоризме или в психоанализе. Однако и там он сохраняет свои существенные черты: неразличение законов, управляющих поведением животных и человека, утверждение примата биологических потребностей и т. п.
Другую крайность составляют идеалистические точки зрения, указывающие на божественное происхождение человека. Согласно им цель жизни каждого человека — осуществить «замысел божий» (христианская религия), выразить собой часть «объективного духа» (Гегель) и т. п. Мы знакомились также с вариантами дуалистического подхода.
Например, как вы помните, по Платону, тело и душа — два разных начала, которые борются за руководство поведением человека.
Так что это, можно сказать, вечная проблема. Она не только чрезвычайно сложная, но и очень важная. Ее решение имеет много следствий — и собственно научных, и социальных, и практических, причем практических в очень широком и важном смысле. В самом деле, то и другое решение поставленного вопроса имеет прямой выход в личную жизнь каждого человека. Каждый из нас рано или поздно спрашивает себя: Как жить? К чему стремиться? Что в жизни самое главное? Если полагать, что человек по преимуществу существо биологическое, то ответ будет примерно таким: надо прежде всего заботиться о физическом здоровье, о физическом благополучии и комфорте; может быть, даже потакать «страстям», культивировать инстинкты. Ведь все это будет «естественно», т. е. отвечать природе человека.
Если же считать, что человек по своей природе существо не биологическое, а социальное или духовное, то ответ будет совершенно другой: конечно, человек должен физически существовать, чтобы существовать вообще, но не ради этого он живет.
Если он несет в себе качественно особое, социально-духовное начало и оно главное, то человек должен жить так, чтобы это начало получило свое полное развитие. Только тогда он будет жить соответственно своей природе, а значит, жить счастливо!
Еще одно важнейшее практическое следствие решения того же вопроса относится к воспитанию детей. Как воспитывать детей? О чем прежде всего заботиться? Заботиться о том, чтобы ребенок был накормлен, одет, здоров, или чтобы в нем воспитывались истинно человеческие качества — чувства долга и справедливости, стремления к идеалам и т. п.?
Вы скажете, почему «или — или», надо «и — и». В каком-то смысле это так; ребенок, конечно, должен быть здоров и накормлен. Но вот что интересно: в реальной жизни очень часто, если не на каждом шагу, сталкиваются эти «заботы» как альтернативы. Об этом хорошо писал Я. Корчак. Приведу его слова. «Как часто,- пишет Я. Корчак,- от родителей приходится слышать: не ходи, не трогай, не залезай, остановись, ай, ушибешься, разобьешься, сгоришь, заболеешь, пропадешь.
Мы находимся в вечном страхе перед смертью ребенка и тем лишаем его жизни. В конце концов, ребенок имеет право на смерть так же, как и на жизнь, но жизнь не куцую, трусливую, ограниченную, а самостоятельную, активную, развивающую и сохраняющую его чувство достоинства!» [42, с. 107].
Смотрите, обсуждается повседневная жизнь ребенка, его повседневное воспитание, а как остро ставит вопрос Я. Корчак; боязнью смерти, т. е. чрезмерной заботой о биологическом существовании ребенка, родители лишают его полноценной человеческой жизни! Так что общефилософская, мировоззренческая проблема выливается в серию важнейших практических вопросов воспитания и самовоспитания.
Скажу несколько слов о том, как эта проблема оборачивается в собственно научном плане специально для психологии. При «биологической» точке зрения на человека следует естественный вывод, что его психическую жизнь можно описывать с помощью тех же понятий, что и психическую жизнь животных. Например, законы высшей нервной деятельности одинаковы для животных и человека.
Поскольку они объясняют и так называемые психические явления (недаром И. П. Павлов назвал условный слюнный рефлекс «психическим» отделением слюны), то физиология высшей нервной деятельности, или наука о мозге в целом, рано или поздно заменит психологию.
Но признавая психику человека, его сознание качественно новыми образованиями, необходимо вводить совсем другие понятия и искать совсем иные законы и механизмы, объясняющие его поведение.
Я перейду к изложению одной концепции, которая возникла в советской психологии на ранних этапах ее становления (конец 20-х — начало 30-х гг.) и наметила пути научного решения проблемы о природе психики человека. Ее автор, Л. С. Выготский, назвал ее культурно-исторической теорией психики человека. Как следует из названия, Л. С. Выготский решил намеченную выше проблему в пользу второго ответа. Он показал, что у человека возникает особый вид психических функций, названных им «высшими психическими функциями», которые полностью отсутствуют у животных.
Эти функции составляют высший уровень психики человека, обобщенно называемый сознанием. Они формируются в ходе социальных взаимодействий и благодаря им. Иными словами, высшие психические функции имеют социальную природу. Ниже мы рассмотрим эти положения более подробно.
А сначала несколько слов о Л. С. Выготском. Годы жизни Льва Семеновича Выготского: 1896-1934. В науке и вообще в человеческой культуре часто бывает, что вклад выдающейся личности несоизмерим с длительностью ее жизни. К сожалению, Л. С. Выготский прожил очень мало, но оставил очень большое научное наследие. По образованию Л. С. Выготский не был психологом: он получил смешанное образование — юридическое и филолого-историческое. В психологию он пришел относительно поздно. Считается, что первые научно-психологические работы Л. С. Выготского относятся к 1924 г.,когда их автору было уже 28 лет. С 1924 по 1934 г. ему оставалось десять лет жизни, и все то, что он сделал в психологии, пришлось на это его последнее десятилетие! Работал Л.
С. Выготский в очень многих областях психологии. Он занимался историей психологии, сделал крупный вклад в решение ее методологических и теоретических проблем — он был одним из них, кто ставил советскую психологию на фундамент марксистской философии. Он занимался исследованием сознания и отдельных психических процессов: памяти, внимания, эмоций; провел фундаментальное исследование мышления и речи; разработал ряд проблем развития ребенка — нормального и аномального, заложив, в частности, основы советской дефектологии. Наконец, он внес существенный вклада в психологию искусства. Это был человек очень широкого гуманитарного образования и одновременно — неиссякаемого таланта. По воспоминаниям современников, Л. С. Выготский как магнит притягивал к себе учеников и сотрудников. Так, вокруг него создалась хотя и небольшая, но очень сплоченная группа психологов, имена которых стали впоследствии широко известны: это А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, А. В. Запорожец, Д. Б. Эльконин, Л. И. Божович, Л.
С. Славина. Эти непосредственные сотрудники и ученики Л. С. Выготского, а затем и их сотрудники и ученики сделали очень много для пропаганды и развития его идей.
Как я уже сказала, мы остановимся на той части наследия Л. С. Выготского, которая получила название культурно-исторической теории психики человека. Иногда ее называют теорией общественно-исторического происхождения высших психических функций человека. Как вы сами понимаете, за десять лет работы в стольких различных направлениях трудно было создать чтолибо законченное, и та концепция, с которой мы сегодня будем знакомиться, далеко не завершена и в чем-то несколько схематична. Но ее главные положения имеют непреходящее значение для нас сегодня. На дискуссионных пунктах этой теории мы остановимся позже. А сейчас я попытаюсь кратко изложить основные идеи и ход мысли Л. С. Выготского при обсуждении природы, строения и развития высших психических функций человека. Под последними он подразумевал произвольное внимание, произвольную память, логическое мышление и др.
В рассуждениях Л. С. Выготского на эту тему можно выделить три крупные логические части.
1. Первая часть может быть озаглавлена: «Человек и природа». Она относится к общефилософским предпосылкам теории. В этой части содержится два основных положения.
Первое положение опирается на мысль, неоднократно высказывавшуюся классиками марксизма о том, что при переходе от животных к человеку произошло кардинальное изменение взаимоотношений субъекта с окружающей средой. На протяжении всего существования животного мира среда действовала на животное и видоизменяла его; животное приспосабливалось к среде, и это обусловило биологическую эволюции животного мира. С появлением же человека начался процесс противоположного смысла. Человек ознаменовал свое появление тем, что начал действовать на природу и видоизменять ее. Л. С. Выготский приводит следующее высказывание Ф. Энгельса: «…все планомерные действия всех животных не сумели наложить на природу печать их воли.
Это мог сделать только человек» [1, т. 20, с. 495].
Итак, человек оказался способен к овладению природой. Это первое фундаментальное положение.
Второе. Человеку удалось сделать это, т. е. он наложил на природу «печать своей воли», благодаря использованию орудий, а обобщенно говоря, благодаря развитию материального производства. Легко понять, что это действительно так, если представить себе, что именно материальное производство привело к эволюции средств воздействия на природу: от неотесанного камня или копья палки до современных станков и атомных двигателей.
Итак, Л. С. Выготский подчеркивает измененное взаимоотношение человека и природы, во-первых, и механизм этого изменения через использование орудий, во-вторых.
2. Вторая часть может быть озаглавлена: «Человек и его собственная психика». Она содержит тоже два положения, которые звучат не только как точные аналоги обоих положений первой части, но и имеют с ними внутреннюю связь.
Первое. Способность к овладению природой не прошла бесследно для человека в одном очень важном отношении: он научился также овладевать собственной психикой. Появились произвольные формы деятельности, или высшие психические функции. Этот тезис требует некоторых разъяснений. Вам уже известно, что самый низший этаж в структуре деятельности занимают психофизиологические функции: сенсорная функция, моторная, мнемическая и др. Л. С. Выготский называет их низшими, или натуральными, психическими функциями. Они есть и у животных. У человека же появляются произвольные формы таких функций, которые Л. С. Выготский и называет высшими, человек может заставить себя запомнить некоторый материал, обратить внимание на какой-то предмет, организовать свою умственную деятельность. Возникает вопрос: каким образом появление высших психических функций связано с овладением природой? По мнению Л. С. Выготского, здесь имеет место двусторонняя связь: указанные изменения в психике человека выступают одновременно и как следствия его измененных отношений с природой, и как фактор, который обеспечивает эти изменения.
Ведь если жизнедеятельность человека сводится не к приспособлению к природе, а к изменению ее, то его действия должны совершаться по какому-то плану, подчиняться каким-то целям. Так вот, ставя и реализуя внешние цели, человек с какого-то момента начинает ставить и осуществлять внутренние цели, т. е. научается управлять собой. Таким образом, первый процесс стимулирует второй. В то же время прогресс в самоорганизации помогает более эффективно решать внешние задачи.
Итак, овладение природой и овладение собственным поведением — параллельно идущие процессы, которые глубоко взаимосвязаны.
Второе положение. Подобно тому как человек овладевает природой с помощью орудий, он овладевает собственным поведением тоже с помощью орудий, но только орудий особого рода — психологических. Что же такое психологические орудия? Краткий ответ Л. С. Выготского звучит так: это знаки. Но здесь также необходимы разъяснения.
Возьмем для примера произвольную память. Предположим, что перед субъектом стоит задача запомнить какое-то содержание, и он с помощью специального приема это делает. Человек запоминает иначе, чем животное. Животное запоминает непосредственно и непроизвольно. У человека же запоминание оказывается специально организованным действием. Из чего же состоит это действие?
читать дальше…
Общественно-историческая природа психики человека и ее формирование в онтогенезе
Министерство образования и науки РФ
Московская государственная академия коммунального
Факультет : Экономики и производственного менеджмента.
Кафедра: Права и СКД.
Дисциплина: Психология
КОНТРОЛЬНАЯ
РАБОТА
«Общественно-историческая
природа психики
человека и ее
формирование в онтогенезе»
В.
Москва
2011 г.
План:
- Проблема возникновения сознания человека. Культурно-историческая теория Л.С.Выготского.
- Высшие психические функции человека: их строение, свойства, развитие.
По мере
усложнения организации материи
и появления жизни на Земле
у простейших организмов, а также
растений сформировалась способность
«отвечать» на воздействие внешней
среды и даже усваивать (перерабатывать)
продукты этой среды (пример — насекомоядные
растения).
Возникновение и развитие сознания человека является одной из самых сложных проблем, встававших перед исследователями, стремившимися осмыслить законы природы.
Сознание
— высшая форма отражения 
«Ядром» сознания, способом его существования
является знание. Сознание принадлежит
субъекту, человеку, а не окружающему миру.
Но содержанием сознания, содержанием
мыслей человека является этот мир, те
или иные его стороны, связи, законы. Поэтому
сознание можно охарактеризовать как
субъективный образ объективного мира.
Человек
отличается от животного тем, что
с переходом к общественно-
Выделение
в сознании человека отражаемой реальности,
как объективной, с другой стороны
выделяет внутренний мир человека,
его переживания и возможность
развития на этой почве самонаблюдения.
Причиной, лежащей в основе очеловечивания животноподобных предков человека, является возникновение труда и образование на его основе человеческого общества. «Труд создал самого человека, — говорит Энгельс, — и его сознание».
Возникновение
и развитие труда привело к
изменению и очеловечиванию мозга,
органов его внешней
Под влиянием
труда и в связи с развитием
мозга совершенствовались органы чувств
человека. Если сравнивать между собой
максимальные объемы черепа человекообразных
обезьян и черепа первобытного человека,
то оказывается, что мозг последнего
превышает мозг наиболее высокоразвитых
современных видов обезьян 
Еще резче выступает различие в величине мозга обезьян и человека, если мы сравним его вес; разница здесь почти в 4 раза: вес мозга орангутанга — 350 г, мозг человека весит 1400г.
Мозг человека по сравнению с мозгом высших обезьян обладает и гораздо более сложным, гораздо более развитым строением.
Уже у неандертальского человека, как показывают слепки, сделанные с внутренней поверхности черепа, ясно выделяются в коре новые, не вполне дифференцированные у человекообразных обезьян поля, которые затем у современного человека достигают своего полного развития. Таковы, например, поля, обозначаемые (по Бродману) цифрами 44, 45, 46, — в лобной доле коры, поля 39 и 40 — в теменной ее доле, 41 и 42— в височной доле.
Уточнилось осязание, глаз человека стал замечать больше, чем глаз самой дальнозоркой птицы. Развивался слух, который стал способен воспринимать и различать звуки членораздельной
Развитие мозга и органов чувств оказывало обратное влияние на труд и язык, давая толчки к дальнейшему их развитию.
Все это
привело к изменению анатомо-
Возникновение
труда было подготовлено всем предшествующим
ходом развития. Постепенный переход
к вертикальной походке, зачатки которой
отчетливо наблюдаются даже у ныне существующих
человекообразных обезьян, и формирование
в связи с этим особо подвижных, приспособленных
для схватывания предметов передних конечностей,
все более освобождающихся от функции
ходьбы, что объясняется тем образом жизни,
который вели животные предки человека,
— все это создавало физические предпосылки
для возможности производить сложные
трудовые операции.
Труд — это процесс, который связывает человека с природой, процесс воздействия человека на природу. Для него характерны две взаимосвязанные черты: употребление и изготовление орудий труда, а также это совместная трудовая деятельность. Поэтому, человек вступает во взаимодействие не только с природой, но и в определенные отношения с другими людьми — членами данного общества. Через отношения к другим людям человек относится и к самой природе.
Зачатки орудийной деятельности в форме употребления внешних средств имеются и у некоторых животных, например, употребление палки у человекообразных обезьян. Их различие с человеческими не может сводить только к их внешней форме или тому, что животные используют свои «орудия труда» реже, чем первобытные люди. Эти внешние средства труда отличаются от истинных орудий труда человека качественно. Раскрыть эти различия можно, лишь, рассмотрев деятельность, в которую они включены.
«Орудийная»
деятельность животных не 
Общение никогда
не строится на основе их
производственной деятельности, не
зависит от нее и не
Человеческий труд изначально является общественной деятельностью, основанной на сотрудничестве индивидов, предполагающих разделение трудовых функций. Труд связывает участников трудовой деятельности между собой, опосредует их общение. Это имеет большое значение для развития человеческой психики.
Уже на ранних стадиях развития человеческого общества возникает разделение процесса деятельности между отдельными ее участниками. Например, на долю одних выпадает поддержание огня и обработка на нем пищи, а на других — добывание этой пищи.
Участники коллективной охоты делятся на преследователей дичи и поджидающих ее в осаде и нападении. Происходит решительное изменение строения деятельности индивидов, ее участников.
Каждый
член коллектива отвечает за определенный
участок деятельности.
Например, деятельность
загонщика, который участвует в
коллективной первобытной охоте, побуждается
потребностью в пище или одежде,
которой служит для него шкура
животного. Результат деятельности
загонщика: это вспугивание и
направление стада в сторону
других охотников, скрывающихся в засаде.
На этом деятельность данного охотника
прекращается. Остальное довершают
другие участники охоты. Само по себе
вспугивание дичи не приводит и не
приведет к удовлетворению потребностей
загонщика, так как его деятельность
направлена на другой результат. Получается,
что предмет действия и мотив
здесь не совпадают.
Процессы,
предмет и мотив которых не
совпадают, называются деятельностью.
Деятельностью загонщика
Разделение
деятельности на действия возможно только
в условиях совместного коллективного
процесса воздействия на природу. Продукт
этого совместного 
Разделение предмета и мотива
деятельности является результатом вычленения
из сложной многофазной деятельности
отдельных операций.
Разделение предмета деятельности и ее мотивов возможно только в условиях совместного коллективного процесса воздействия на природу. Это результат происходящего вычленения из сложной и многофазовой, но единой деятельности отдельных операций. Эти отдельные операции превращаются в самостоятельное для индивида действие, хотя по отношению к коллективному процессу они остаются одним из его частных действий.
Благодаря
тому, что охота представляет собой
процесс, состоящий из нескольких действий,
человек, который вспугивает дичь для
того, чтобы ее смогли поймать другие
члены этого коллектива, получает
свою долю добычи из их рук — часть продукта
совместной трудовой деятельности. Поэтому
деятельность других людей составляет
основу специфического строения деятельности
человеческого индивида. Из этого
можно сделать вывод, что по способу
своего возникновения, связь мотива
с предметом действия отражает не
естественные, но объективно-общественные
связи.
Действия загонщика возможны
лишь при условии отражения связи
между ожидаемым результатом совершенного
им действия и конечным результатом всего
процесса охоты — нападением из засады
на убегающее животное, его умерщвлением
и потреблением. Эта связь выступает перед
человеком в форме реальных действий других
участников труда. Их действия и сообщают
смысл предмету действия загонщика. Также,
действия загонщика оправдывают действия
охотников, поджидающих дичь в засаде.
Вместе с рождением действия возникает разумный смысл для человека того, на что направлена его активность.
Деятельность
людей отделяется теперь для их сознания
от предметов. Соответственно и сама
природа выделяется для них и
выступает в своем отношении
к потребностям коллектива, к их
деятельности. Пища воспринимается как
предмет определенной деятельности:
поиска, охоты, приготовления. Следовательно,
она может выделяться не только благодаря
определенным потребностям, но и «теоретически»,
может быть удержана в сознании и
становится идеей.
Вторым решающим фактором, определяющим развитие сознания и деятельности человека, является возникнов7ение языка.
«Язык также древен, как и сознание, язык есть практическое, существующее и для других и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание…», (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.3, с. 29).
В
процессе общественно
Социально-историческая психология
Ариевич, И.
, и Ван дер Веер, Р. (1995). Дальнейшая интернализация
дискуссия: вклад Гальперина. Человеческое развитие, 38, 113-126.
Бандура, А. (1986). Социальные основы мысли и действия: Социальное когнитивная теория. Энглвуд Клиффс, Нью-Джерси: Прентис-Холл.
Бротон, Дж. (1981). Структурная психология развития Пиаже: IV. Знание без самости и без истории. Человеческого развития, 24, 320-346.
Брунер, Дж. (1959). Ингельдер и Пиаже «Развитие логического мышления». Британский журнал психологии, 50, 363–370.
Каррутерс, М. (1990). Книга памяти: исследование памяти в средневековье. культура. Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.
Сеси С., Розенблюм Т., Брюн Э. и Йи Д. (1997). Биоэкологический модель интеллектуального развития. В Р. Стемберг и Э. Григоренко (ред.), Интеллект, наследственность и окружающая среда (стр. 303–322). Нью-Йорк: Кембридж Университетское издательство.
Кордуа Г., Макгроу К. и Драбман Р. (1979). Врач или медсестра: Детская
восприятие половотипных профессий.
Детское развитие, 50, 590-593.
Дарвин, К. (1965). Выражение эмоций у человека и животных. Чикаго: Издательство Чикагского университета. (Первоначально опубликовано в 1872 г.)
Дэвис, Д. (1997, 20 февраля). Белые жены и матери-рабыни. Нью-Йорк Обзор книг, 44 (3), 35-38.
Дональд, М. (1991). Истоки современного разума. Кембридж: Гарвардский университет Нажимать.
Дюркгейм, Э. (1966). Правила социологического метода. Нью-Йорк: Макмиллан. (Оригинальная работа опубликована в 1895 г.)
Фишер, К., Хаут, М., Янковски, М., Лукас, С., Суиндлер, А-, и Восс, К. (1996). Неравенство по замыслу: развенчание мифа о кривой нормального распределения. Беркли: Калифорнийский университет Press.
Готлиб, Г. (1991). Опытная канализация поведенческого развития: Теория. Психология развития, 27, 4-13.
Гулд, С.Дж. (1997). Мода Долли и страсть Луи. Естественная история, 106, 18-76.
Гельмгольц, Х. (1968). Гельмгольц о восприятии (под редакцией Р.
Уоррена и
Р- Уоррен). Нью-Йорк: Уайли. (Оригинальная работа опубликована в 1867 г.)
Холт, Р. (1989), Обзор некоторых биологических предположений Фрейда. и их влияние на его теории. В R-Holt (Ed.) Фрейд переоценил (стр. 114-140). Нью-Йорк: Гилфорд Пресс.
Лакофф, Г. (1993). Как метафора структурирует сновидения: теория концептуального метафора, примененная к анализу сновидений. Сновидения, 3, 77-98.
Лоуренс, Л., и Валсинер, Дж. (1993). Концептуальные корни интернализации: От передачи к трансформации. Человеческое развитие, 36, 150-167.
Ли и др. (1991). Лесбиянки, находящиеся в настоящее время в агрессивных отношениях: Как часто они сообщают об агрессивных прошлых отношениях? Насилие 6 Жертвы, 6, 121-135.
Лурия, А (1932). Природа человеческих конфликтов. Нью-Йорк: Ливерит.
Лурия, А. (1976). Когнитивное развитие: его культурные и социальные основы. Кембридж: Издательство Гарвардского университета.
Лурия, А. (1978a). Развитие созидательной деятельности в дошкольном возрасте.
ребенок. В М. Коуле (ред.), Избранные произведения А. Р. Лурии (стр. 195–228).
Нью-Йорк: Шарп.
Лурия, А. (1978b). Выготский и проблема функциональной локализации. В М. Коуле (ред.), Избранные произведения А. Р. Лурии (стр. 27 3–28 1). Нью-Йорк: Шарп.
Макдермотт Р. и Варенн Х. (1995). Культура, развитие, инвалидность. В Р. Джессор, А. Колби и Р. Шведер (ред.), Этнография и человеческие развитие: контекст и значение в социальных исследованиях (стр. 101-126). Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Мелзак, Р. (1961). Восприятие боли. Научный американец, 204, 2 (февраль 1961 г.), 41-49.
Ратнер, К. (1989a). Социально-конструктивистская критика натуралистического теория эмоций. Журнал разума и поведения, 10, 211–230.
Ратнер, К. (1989b). Социально-историческая критика натуралистических теорий восприятия цвета. Journal of Mind and Behavior, 10, 361-372.
Ратнер, К. (1991). Социально-историческая психология Выготского и ее современники.
Приложения. Нью-Йорк: Пленум.
Ратнер, К. (1993). Обзор Д’Андраде и Штрауса. Человеческие мотивы и культурные модели. Журнал разума и поведения, 14, 89–94.
Ратнер, К. (1994). Бессознательное: взгляд из социоисторической психология. Журнал разума и поведения, 15, 323–342.
Ратнер, К. (1997a). Культурная психология и качественная методология: Теоретические и эмпирические соображения. Нью-Йорк: Пленум. Ратнер, С. (1997б). В защиту теории деятельности. Культура и психология, 3, 211-223.
Ратнер, К. (1998). Пролог к собранию сочинений Выготского (т. 5). Нью-Йорк: Пленум.
Ратнер, К., и Маккарти, Дж. (1990). Экологически значимые стимулы и память цвета. Журнал общей психологии, 117, 369-377.
Рибер, Р. (1997). Производство социального дистресса: психопатия в повседневности жизнь. Нью-Йорк: Пленум.
Ритво, Л. (1990). Влияние Дарвина на Фрейда. Нью-Хейвен, Коннектикут: Йельский университет Нажимать.
Роббинс, Л. (1963).
Точность воспоминаний родителей об аспектах ребенка
развития и практики воспитания детей. Журнал ненормальных и социальных
Психология, 66, 261-270.
Рубин, Л. (1976). Миры боли: Жизнь в рабочей семье. Нью-Йорк: Харпер.
Стоун, Л. (1977). Семья, секс, брак в Англии 1500-1800 гг. Новый Йорк: Харпер.
Саллоуэй, Р- (1979). Фрейд, биолог разума. Нью-Йорк: базовый.
Ван дер Веер, Р., и Валсинер, Дж. (1991). Понимание Выготского: Стремление к синтезу. Кембридж, Англия: Блэквелл.
Ван дер Веер, Р., и Валсинер, Дж. (1994). Читатель Выготского. Кембридж, Англия: Блэквелл.
Выготский, Л. (1981). Развитие высших форм внимания. В Дж. Верч (ред.), Понятие деятельности в советской психологии (стр. 189-240). Нью-Йорк: Шарп.
Выготский, Л.С. (1987). Собрание сочинений (Том 1). Нью-Йорк: Пленум.
Выготский Л.С. (1991). Воображение и творчество. советская психология, 29, 73-88. (Оригинальная работа опубликована 193 1)
Выготский, Л.
С. (1993). Собрание сочинений (Том 2). Нью-Йорк: Пленум.
Выготский Л. С. (1997а). Собрание сочинений (Том 3). Нью-Йорк: Пленум.
Выготский Л.С. (1997б). Образовательная психология. Бока-Ратон, Флорида: Ингрэм. (Первоначально написано 1921-1923 гг.).
Выготский, Л.С. (1998). Собрание сочинений (Т. 5). Нью-Йорк: Пленум.
Выготский Л. и Лурия А. (1993). Исследования по истории поведения. Обезьяна, примитив и ребенок. Хиллсдейл, Нью-Джерси: Эрлбаум. (Оригинальная работа опубликована 1930)
Уолстен Д. и Готлиб Г. (1997). Недопустимые эффекты разделения природы и воспитания: уроки экспериментов на животных. У Р. Штернберга и Е. Григоренко (ред.), Интеллект, наследственность и окружающая среда (стр. 163-192). Нью-Йорк: Издательство Кембриджского университета.
Вундт, В. (1921). Элементы народной психологии: Очерки психологического история развития человечества. Нью-Йорк: Макмиллан. (Оригинальная работа опубликовано в 1912 г.)
Вернуться на домашнюю страницу доктора Ратнера
Исследование исторической психологии
Википедия перечисляет 36 устаревших психологических категорий.
К ним относятся драпетомания , предполагаемое психическое расстройство, из-за которого порабощенные афроамериканцы бежали; истерия , совокупность двигательных, психических и сенсорных расстройств, предположительно связанных с полом; и неврастения , усталость, головная боль, усталость и раздражительность, которые якобы были побочным продуктом сверхцивилизации.
В некоторых случаях старые психологические ярлыки отбрасывались и заменялись более сложными, детализированными или менее уничижительными терминами. Подумайте об уничижительных, связанных с евгеникой терминах, таких как идиот или идиот , которые, к счастью, были выброшены за борт. В других случаях старый словарь был заменен новой концептуальной основой. Таким образом, истерия теперь считается конверсионным расстройством. В других случаях диагноз и даже само расстройство, казалось, постепенно исчезали.
Недавняя журнальная статья Мохаммада Атари и Джозефа Хенриха Current Directions in Psychological Science поднимает интригующий вопрос: что можно было бы получить, если бы психологию рассматривали как историческую науку, а психологические категории рассматривали через призму истории?
Самые популярные
В отличие от психоистории, интерпретации исторических событий с помощью психологической теории, и истории психологии, развития и эволюции психологических концепций, расстройств, теорий и методов лечения, а также понимания психических заболеваний дисциплиной, историческая психология прослеживает различные формы, которые познание, эмоции, интеллект, память, восприятие, личность и рассуждения завладели временем и пространством.
Эта новая область, которая, конечно же, является продуктом социальной психологии, изучает психологические явления в конкретных исторических и культурных контекстах, а также экономические, политические и социальные факторы, влияющие на эти сдвиги в человеческой психологии.
Мы уже знаем, что психологические термины, ярлыки и понятия претерпевают далеко идущие изменения с течением времени: старые категории заменяются новыми и, как мы надеемся, более сложными или детализированными классификациями. Мы также знаем, что сроки, заболеваемость, распространенность и выражение или проявление определенных расстройств, эмоций или поведения менялись с годами.
Но что, если бы мы пошли дальше и рассмотрели такие основополагающие понятия, как внимание, мотивация, идентичность или исполнительная функция, исторически — то есть как исторически сложившиеся? Это вопрос, который поднимают Atari и Henrich.
Их исследования и исследования других предполагают, что можно проследить сдвиги в представлениях о познании, идентичности, личности, самости, изучая, в дополнение к историческим текстам и артефактам, этимологии и филологии, поведенческие запреты, ритуалы и табу и богословские верования и концепции.
Благодаря этим источникам ученые могут проследить изменение отношения к амбициям, гневу, любопытству, эмоциональному выражению, счастью, любви, идентичности, межличностной взаимности, рациональному расчету и социальной мобильности.
Возьмем один пример, который изучали исторические психологи. Является ли вера во всеведущее, всемогущее, всемогущее высшее существо или сверхъестественную силу с системой предписанных верований, включая концепцию загробной жизни, где добро вознаграждается, а зло наказывается, связанная с потребность в стабильности в обществах, которые быстро увеличивались в размерах, масштабах и сложности?
Или возьмем другой пример: почему в поздней античности христианские общества на Западе выработали набор предписаний, касающихся брака, — запрет брака по договоренности, двоюродного брака, левиратного брака (вдове умершего брата) и многоженства? В какой степени эти запреты представляли собой попытку ослабить расширенные родственные группы и племенные связи и установить главенство моногамных нуклеарных семей, способствуя тем самым своеобразной «СТРАННОЙ» (западной, образованной, промышленно развитой, богатой и демократической) психологии с ее предполагаемый акцент на четком балансе отношений, включающих индивидуализм и коллективизм, неприятие и принятие риска, групповое доверие и недоверие, независимость и конформизм, пристрастность и беспристрастность по отношению к неродным и незнакомцам (или то, что известно как безличная просоциальность)?
Кроме того, существуют исторические и культурные различия в отношении к психологии половых различий, при этом ряд исторических психологов утверждают, что существуют устойчивые различия в обществах, которые практиковали плужное земледелие (которое требовало очень высокого уровня силы верхней части тела и было ассоциируется с мужчинами) и мотыжным земледелием (которым обычно занимались как женщины, так и мужчины).
Я разделяю интерес Atari и Henrich к рассмотрению психологии с исторической точки зрения. Я сам писал о появлении и построении новых детских расстройств, инвалидности, включая синдром дефицита внимания и гиперактивности, аутизм, дислексию и аллергию на арахис, которые стали известны только в определенные исторические моменты. Я также стремился в своей истории взрослой жизни, Расцвет жизни , продвигать постэриксоновскую концепцию психосоциального развития.
Я, конечно, не одинок в своем интересе к попыткам поместить культурное понимание человеческой психологии в конкретные исторические и культурные контексты, которые не ограничиваются западным миром.
Более десяти лет назад Итан Уоттерс, писатель и журналист, много писавший по психиатрии и социальной психологии, опубликовал книгу «Безумцы, такие как мы: глобализация американской психики» , в которой утверждалось, что определение, категоризация, форма, лечение, расстановка приоритетов, ожидания и даже субъективный опыт психических заболеваний и различных психических расстройств являются продуктом различных исторических, социологических и культурных обстоятельств.
В его книге отмечается, что психические заболевания неравномерно распространены по всему миру, что симптомы расстройств принимают культурно характерные формы и что психологический и эмоциональный дистресс выражается очень по-разному: через состояния фуги, параличи или припадки в Европе викторианской эпохи. или, в наше время, в отвлекаемости, импульсивности, неорганизованности, низкой толерантности к фрустрации и различных видах дисфории. Он заходит так далеко, что утверждает, что познание, моральные рассуждения, выводы о мотивах других людей, межличностных границах и представлениях о себе, идентичности и психологическом составе людей различаются в зависимости от культуры и исторической эпохи.
Но, добавляет он, Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам , авторитетное руководство США по диагностике психических заболеваний и состояний, связанных с мозгом, оказало глубокое влияние, объединив категории и протоколы лечения во всем мире.
По его словам:
«Золотые арки [McDonald’s] не представляют нашего самого тревожного воздействия на другие культуры. Скорее, это то, как мы сглаживаем ландшафт самой человеческой психики. Мы вовлечены в грандиозный проект по американизации понимания мира человеческого разума».
Однако, поскольку Уоттерс не занимается психологией развития, социальной психологией или нейробиологией, его гуманистическая, социокультурная и контекстуальная точка зрения с ее выготски-подобным акцентом на когнитивной, физической и социальной средах не получила должного уважения и значения.
Другие, в том числе Сюзанна Р. Киршнер и Джек Мартин (бывшие президенты отделения Общества теоретической и философской психологии Американской психологической ассоциации), стремились показать, как взаимодействие с другими людьми в социокультурном контексте влияет на познание, эмоции, память, идентичность. , личность и другие психологические конструкции в их отредактированном томе 2010 г., Социокультурный поворот в психологии: контекстуальное возникновение разума и самости .
Их цель состояла в том, чтобы предоставить альтернативу чрезмерно нейронаучным, биологическим или интериоризированным подходам к психологии. Однако их гуманистический и интерпретативный подход — с его упором на диалогический, дискурсивный, конструкционистский, герменевтический, нарративный и неовыготский способы анализа — оказал большее влияние на терапию, разработку учебных программ и теорию обучения, чем на академические исследования в рамках дисциплины.
В настоящее время большинство культурных подходов к психологии являются межсоциальными, а не историческими и игнорируют изменения с течением времени. Atari и Henrich сравнивают этот социально-психологический подход с выставкой статичных фотографий, а не с фильмом, «динамически соединяя эти снимки, чтобы дать контекстное представление о том, почему, когда и как вещи оказались там, где они сейчас».
Но что, если бы мы мыслили более динамично и диахронически? В последнее время появилось несколько ярких примеров.
Культурная и богословская история Амбиции Уильяма Кейси Кинга показывает, как отношение или свойство личности, долгое время считавшееся грехом и пороком, со временем стало рассматриваться как добродетель или нормальная черта человеческого характера. Примерно так же Барбара М. Бенедикт Curiosity и Марджори Суонн Curiosities and Texts прослеживают, как эмоция, связанная с оккультизмом и считающаяся «неприятной формой нарушения или культурных амбиций», стала рассматриваться как движущая сила научных открытий. , изобретения, технологический прогресс, решение проблем, исследования и колониальные завоевания, а также приобретение имперских трофеев.
Мы живем во время, когда некоторые расстройства — аддиктивные расстройства, тревожные расстройства, диссоциативные расстройства, расстройства настроения, нейрокогнитивные расстройства и нарушения развития нервной системы, парафилия, расстройства личности, психотические расстройства и расстройства, связанные со стрессом или травмой, — привлекают особое внимание и вытесняют другие способы понимания поведения.
Давайте не будем относиться к этим расстройствам антиисторически. Вместо того, чтобы рассматривать наши сегодняшние заботы как вневременные, статичные, фиксированные, неизменные и неизменные, нам нужно понять, что именно в нашей эпохе и современном обществе поощряет и делает возможным определенное поведение и психологию, а также то, как более ранние общества решали в чем-то схожие проблемы.
В недавнем сборнике эссе Ричарда Бурка и Квентина Скиннера «История гуманитарных и социальных наук » описывается, как со временем дисциплины, изначально принявшие осознанный исторический подход, в значительной степени отказались от этой точки зрения и приняли аналитические подходы и статистические методы. по образцу естественных наук. Любопытно, что в этом томе отсутствует психология, но включены антропология, экономика, право, философия, политология и социология. Но, как предполагают Atari и Henrich, психологию тоже можно понять через призму истории.
Многие из социологов, которыми я больше всего восхищаюсь, — например, Айра Кацнельсон, Баррингтон Мур, Орландо Паттерсон, Теда Скокпол, Чарльз Тилли и Иммануэль Валлерстайн — мыслят исторически.
