Религиозные чувства: Религиозные чувства верующих. Раскрытие понятия

Религиозные чувства верующих. Раскрытие понятия

Законодатель, закрепил понятие «Религиозные чувства верующих» в ст. 148 УК РФ. Попытаемся разобрать смысловую конструкцию этого понятия.

Член Экспертного Совета по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации профессор МГУ И. Н. Яблоков, в Учебном словаре-минимуме по религиоведению , дает следующие определения:

«ЧУВСТВА РЕЛИГИОЗНЫЕ — эмоциональное отношение верующих к сакральным существам, связям, к сакрализованным вещам, животным, растениям, персонам, местам, друг к другу и к самим себе, а также к религиозно интерпретируемым отдельным явлениям в природе, общ-ве и к миру в целом. Не всякие переживания можно считать Ч.р., но лишь те, к-рые спаяны с религиозными представлениями, идеями, повествованиями и в силу этого приобрели соответствующую направленность, смысл и значение. Ч.р. возникают на основе религиозных потребностей и, в свою очередь, сами становятся объектом потребности – тяготения к их переживанию, к религиозно-эмоциональному насыщению. С религиозными представлениями могут сплавляться и получать соответствующую направленность, значение и смысл разные эмоции человека – страх, любовь, восхищение, благоговение, радость, надежда, ожидание, стенические и астенические, альтруистические и эгоистические, праксические и гностические, нравственные и эстетические. В этом случае переживаются «страх Господень», «радость богообщения», «умиление иконой Богоматери», «сострадание к ближнему», «благоговение перед красотой и гармонией сотворенной природы», «ожидание чуда», «надежда на потустороннее воздаяние» и т.д.»

Для раскрытия понятия «Верующий», автор отсылает нас к понятию «Религиозность» (верующий=религиозный).

«РЕЛИГИОЗНОСТЬ – качество индивида и группы, выражающееся в совокупности религиозных свойств сознания, поведения, отношений. Общим признаком, критерием религиозного сознания является религиозная вера, к-рая включает знание и принятие в качестве истинных религиозных идей, представлений, понятий, повествований и уверенность в существовании гипостазированных (греч. upostasiV– основание, сущность) существ, атрибутизированных (лат. attribuo – придавать, наделять) свойств и связей. Религиозное поведение представляет собой ряд поступков, реализующих религиозные предписания и совершающихся в соответствии с религиозными нормами. Оно носит символический характер, выражает религиозные значения и смыслы, может быть культовым и внекультовым (действия во время богослужения, религиозных обрядов и праздников, молитвы, в процессе преподавания богословия, религиозного воспитания в семье, управления религиозными организациями, пропаганды религии и т.д.). К показателям включенности в религиозные отношения принадлежат: богослужебные связи служителя культа и верующих, взаимоотношения учителя и учеников в духовной школе, членство в общине, в исполнительных органах, в различных формальных и неформальных группах верующих и др. Под степенью Р. понимается определенный уровень интенсивности религиозных свойств индивида и группы. Распространенность Р. измеряется долей обладающих религиозными свойствами индивидов среди населения или в группе. Характер Р. определяют как качественную и количественную особенность, специфику черт индивида, группы. Типы Р. – это понятия, к-рые отражают определенный ее характер, общий для некоторого числа людей, и на этой основе выделяют соответствующие классификационные группы. Состояние Р. представляет собой относительно устойчивую систему религиозных свойств индивида, группы. Динамикой Р. называют переход одного ее состояния в другое.»

Следует отметить, что набор чувств у всех людей (как верующих, так и не верующих) абсолютно  одинаков. Религиозные чувства – это самый обычный набор чувств, которые верующий человек испытывает по отношению к тому, что связано с его верой. Вот цитата Вильяма Джемса из того-же учебника: «нет никакого основания утверждать, что существует абстрактное «религиозное чувство», как отдельная элементарная эмоция, присущая каждому религиозному переживанию без исключения. Если нет особой элементарной религиозной эмоции, а есть только совокупность обыкновенных эмоций, на которые религиозные объекты накладывают свой характерный отпечаток». Описывая представления Юма о происхождении религии, автор пишет: «По мнению философа, хотя вера в невидимую разумную силу была весьма широко распространена среди человеческого рода всюду и во все времена, однако она, быть может, не была настолько всеобщей, чтобы не допускать исключений, и вызванные ею идеи не отличались единообразием. С одной стороны, были открыты некоторые народы, не обладающие никакими религиозными чувствами, с другой – нет таких двух народов и вряд ли найдутся два таких человека, которые в точности сходились бы в этих своих чувствах». То есть религиозные чувства каждого человека уникальны. Поэтому массовое подписание одного и того же заявления об оскорблении религиозных чувств, выглядят как минимум странно.

Возникает вопрос: а как же не религиозные люди, ведь закон не может защищать права одних и не защищать права других? Здесь ситуация вообще очень странная. В преамбуле Закона о свободе совести и о религиозных объединениях содержится фраза «уважая христианство, ислам, буддизм, иудаизм и другие религии, составляющие неотъемлемую часть исторического наследия народов России». Но при этом буддизм не является религией в общепринятом смысле (о чем не перестают напоминать буддистские ламы). Да и под определение верующий (религиозный), буддисты никак не подпадают. Тем не менее, 28 июля 2016 г. Элистинский городской суд вынес приговор Саиду Османову, за оскорбление религиозных чувств буддистов. То есть статус верующего и наличие религиозных чувств по сути вменяется. Хотя из того факта, что закон относит буддизм к религии, вовсе не следует что у буддистов появились религиозные чувства.
 

Подведем итоги.
1) Религиозные чувства могут быть только у верующих (религиозных) людей. Необходимо выяснить, действительно ли речь идет о верующих (а не об агностиках, например).

2) Не всякие чувства верующих являются религиозными. Необходимо выяснить, спаяны ли эти переживания с религиозными представлениями, идеями, повествованиями и в силу этого приобрели соответствующую направленность, смысл и значение.

3) Религиозные чувства всегда индивидуальны. Каждому верующему следует обосновать, какие именно религиозные чувства были оскорблены, в чем именно состоит факт их оскорбления. Описание оскорбленных чувств «под копирку» дают основания усомниться в верности показаний.

P.S.

Формально, Конституция гарантирует равный объем правовой защиты, как для верующих, так и для атеистов (если кто-то, например, посчитает что его чувства оскорблены, из за призывов вынести Ленина из мавзолея). Но практики пока нет.

Почему религия вызывает такие сильные чувства?

Интервью

Psychologies: Мы почти каждый день узнаем о фанатиках, о терактах и сталкиваемся с эмоциями по этому поводу, в том числе с религиозными чувствами. Нами действительно управляют страсти, когда речь заходит о вере?

Марина Мчедлова: Когда речь заходит о религиозных вопросах, у многих возникает особое психологическое состояние, которое не всегда поддается контролю разума. При этом религиозное сознание и религиозное чувство — разные вещи. У верующего человека религиозное чувство выражено ярче, но оно может присутствовать и у того, кто далек от религии.

Поэтому вопрос, например, об оскорблении религиозных чувств и святынь может затрагивать и неверующих. Для одного оскорбление святынь невыносимо, а другой вовсе не считает его запретным, но и такой «вольтеровский» подход может оказаться на самом деле превращенным религиозным чувством. Куда не распространяется рациональное мышление, туда распространяется эмоция.

Фредерик Ленуар: Здесь мы находимся в области иррационального. Религиозные верования подтверждаются только ими самими. Поэтому в этой области чувства очень сильны. Для верующих основное — это уважение к их учению и обычаям. Но для неверующих все это лишено смысла! Поэтому дискуссия быстро становится невозможной.

Исследователи раньше считали Европу моделью того, что произойдет во всем мире: религия будет становиться все более частным делом, и одновременно будет распространяться духовность без религиозности.

Ускорение глобализации вызывает сильный культурный шок. А религия — важнейшая часть принадлежности к своей культуре

Однако в последние 30 лет мы наблюдаем обратное. Религия, хоть и значительно отступив в современных обществах, продолжает подпитывать дискусии и противоречия, а в развивающихся странах она не просто удерживает свои позиции, а переходит в наступление.

Выходит, нейтральное отношение к религии вообще невозможно?

Марина Мчедлова: В принципе возможно, но в наши дни оно становится все более редким. Если 20–30 лет назад религия во многих странах была на периферии общественной жизни, то сейчас она вернулась в публичное пространство, и невозможно к ней никак не относиться. Приходится признать, что за последние десятилетия мы не стали ни просвещенней, ни образованней.

Почему религиозные вопросы снова стали актуальными?

Фредерик Ленуар: Ускорение глобализации вызывает исключительно сильный культурный шок. А религия — важнейшая часть самоидентификации, принадлежности к своей культуре: христианство на Западе, ислам в арабских странах, индуизм в Индии.

Религия оказывается последней политической истиной: люди объединяются вокруг общей веры в нечто трансцендентное, в невидимое целое, которое больше них. Так религии создают социальные связи, чувство принадлежности к коллективу. Во времена кризиса, когда политики не могут обойтись собственными средствами, они всегда обращаются к религии.

Марина Мчедлова: Это важнейший вопрос, и решить его сейчас пытается множество блестящих умов. Социолог религии Питер Бергер, сторонник самой жесткой теории секуляризации, полагал, что религиозные институты, сознание и практика постепенно уйдут в частную сферу и на периферию общества. Но в 1999 году он был вынужден признать, что ошибался.

Политолог и теоретик модернизации Роналд Инглхарт изменил свои взгляды и теперь считает, что нет единственно заданного пути, ведущего в итоге к принятию европейских ценностей. Может происходить, наоборот, усиление традиционализма, в том числе ориентация на религиозные ценности.

Эта ценностная развилка означает конфликт цивилизаций?

Марина Мчедлова: Я бы не сказала, что это обязательно конфликт. Это может быть поиск нового пути сосуществования. Другое дело, что такое сосуществование не всегда будет мирным, к сожалению.

Почему в общество вернулись религиозные смыслы? Во-первых, мы видим, что принцип светскости утратил монополию на описание реальности. А во-вторых, в глобальном мире различные культуры, чтобы сохранить свою самобытность, обращаются к наиболее устойчивым критериям идентичности.

Глобализация призывает к одинаковости, поэтому уравновесить ее можно только многообразием. И мы сейчас имеем дело с активизацией не столько даже религиозного, сколько конфессионального сознания.

Обратите внимание: противоречия между разными конфессиями внутри одной религии тоже обостряются. И если раньше православие и католицизм были универсальными системами взглядов, то теперь они больше связаны с государством и этносом.

Принято считать, что религиозное сознание играет миротворческую роль. Как тогда объяснить, что религиозные чувства провоцируют столкновения?

Фредерик Ленуар: Внутри одного общества религия объединяет верующих и позволяет сдерживать насилие. Но в обстоятельствах глобализации она провоцирует конфликты между разными культурными слоями. Мусульманский мир настраивает себя против иудеохристианского Запада, Запад выступает против ислама, индуисты — против христиан и мусульман.

Мусульманский мир, столкнувшись с собственными политическими неудачами и военным, экономическим и культурным преимуществом Запада, пытается в религии обрести себя и свою гордость.

Сегодня это доходит до попыток создания халифата во главе с террористической организацией «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ — организация, запрещенная в РФ), то есть до обещаний вернуть исламу величие, которое якобы у него было.

Кроме того, момент, в который мы живем, я бы назвал ультрасовременностью. Он провоцирует разрушение традиционных структур, на которых были основаны наши общества, — таких как семья, отношения мужчин и женщин. Чтобы справиться с этими изменениями, некоторые обращаются к религии — фундаменту, на котором развивались обычаи и моральные ценности на протяжении тысячелетий.

Марина Мчедлова: Религиозное сознание пока что смягчает конфликтные реакции. Но при этом я бы не стала сбрасывать со счетов контекст — прежде всего в геополитике, политике, в эстетике, в пространстве публичных, не очень выдержанных по тону дискуссий.

Есть еще одна сторона проблемы: опасность сект. Они используют религиозное сознание, манипулируют религиозным (или квазирелигиозным) чувством, рассматривая неофитов как полностью покорных им людей или средство обогащения.

Если на Западе общество более открыто для изменений, которые несет модернизация, значит ли это, что оно более уязвимо для конфликтов, которые порождаются разрушением традиции?

Марина Мчедлова: Да, на Западе жизнь более приспособлена к изменениям, которые несет современность. Но в зазоры между традиционным и современным проникают безумцы и экстремисты. Сегодняшний экстремист вдохновлен традиционностью, но порожден современностью: если бы не было современного мира с его условиями и логикой, то традиционность не играла бы роль катализатора конфликтов.

Главных опасностей две: одна из них — фанатики и религиозные общины, другая — потребительский материализм

Чтобы быть современным, надо быть легким и подвижным, для традиционности же, наоборот, надо быть тяжелым, оседлым, иерархичным. Экстремист современен по своей тактике, стремится быть везде и нигде, быть в движении, фактически неуловимым, но при этом для своей тактики использует такие важные элементы традиционности, как религиозное сознание.

Изменения, которые происходят в глобальном мире, затрагивают всех в равной степени или каждая страна их переживает по-своему?

Фредерик Ленуар: Во Франции жестокость религиозного конфликта проявляется особенно отчетливо. У нас политическая система сформировалась в борьбе против католицизма, завершающим актом которой стало отделение Церкви от государства.

В других странах было наоборот, особенно в США: религия участвовала в установлении нового политического строя. Она была частью повседневности, и американцы, даже неверующие, питают к ней глубокое уважение. Для них уважение чувств верующих — такой же непоколебимый принцип, как и свобода слова.

Марина Мчедлова: 75% россиян считают, что мы особая цивилизация. Это определяет нашу специфику: в России признают поликонфессиональность как особую ценность, поэтому межрелигиозные конфликты считают угрозой национальной безопасности всего лишь 5% населения.

Кроме того, российское общество по преимуществу остается светским, что тоже не позволяет религиозно окрашенным конфликтам разрастаться. При этом стоит отметить, что конституционно закрепленный принцип светскости не обязательно предполагает, что общество нерелигиозно.

Например, после расстрела редакции Charlie Hebdo у нас 85% сочли (при полном неприятии средства), что эта расправа психологически объяснима. Более 89% считают, что ни при каких обстоятельствах нельзя оскорблять чувства верующих.

Как же найти баланс между религиозным и светским сознанием?

Фредерик Ленуар: Здесь равновесие найти очень сложно. С одной стороны, нужно продолжать критиковать религию и ни в коем случае не уступать навязываемой цензуре.

Но, с другой стороны, я считаю, что не нужно подливать масла в огонь, и призываю воздерживаться от провокаций, ведущих к опасным столкновениям. Если наше отношение к мусульманам станет более уважительным, мы сможем лучше бороться с фанатизмом.

Но нужно также твердо и последовательно применять законы, особенно в том, что касается запрета носить полностью закрывающее одеяние в общественных местах или использовать религиозную символику в школе.

Марина Мчедлова: Вспомнив, в том числе на законодательном уровне, о чувствах верующих, мы упустили из виду другие сегменты общества. Нам надо вырабатывать правила общежития в мире, где существует не только секулярное, но и религиозное. Сейчас есть немало концепций, как примирить религиозное и секулярное, выработать формы их взаимоотношений.

Например, социолог Ульрих Бек считает, что человек должен жить, всегда имея в виду, что существуют Другие, не такие, как он. В любом месте он будет сталкиваться с другими по своим убеждениям людьми, и это должно стать нормой — а именно, что я всегда имею дело с другими. И этот мир, в котором кругом другие, должен быть комфортным для меня так же, как и для других.

В сегодняшней России спокойнее быть членом какой-нибудь конфессии, чем атеистом?

Марина Мчедлова: Наверное, быть верующим и позиционировать себя как находящегося внутри конфессии действительно спокойнее. Ведь тогда за нами стоит культурная традиция, да еще и закон на нашей стороне. За последние десятилетия у нас поменялась структура восприятия человека: если раньше, когда нас спрашивали «кто ты?», подразумевали сферу деятельности, то теперь имеется в виду национальность или вероисповедание. Сказать «я атеист» не каждый решается.

Угрожают ли религиозные разногласия благополучию общества?

Фредерик Ленуар: Главной опасностью мне представляются, с одной стороны, фанатики и религиозные общины, с другой — потребительский материализм. У них есть общее: культ внешнего. В религии это догмы, ритуалы, чувство принадлежности. У потребительства — внешность, обладание материальными ценностями. В обоих случаях мы забываем о душе.

Подлинная свобода содержит в себе собственный ограничитель, что и отличает ее от беспредела

Цитируя философа Анри Бергсона, я бы сказал, что сегодняшнему миру нужно «больше души». Нужно отказаться от количественной логики, культа внешнего, от доминирования и соперничества, чтобы приблизиться к качественному измерению, к солидарности, толерантности, к ценностям, которые я бы назвал «женскими», в противовес «мужским»: насилию и хищничеству, которые разрушают наши общества и планету. В этом ключ к изменению мира.

Марина Мчедлова: Ощущение дискомфорта возникает вовсе не из-за разницы в религиозных представлениях, а из-за различий в образе жизни. Надо найти общий знаменатель для разных образов жизни. Мы в России обладаем уникальным историческим опытом взаимопроникновения культурных и религиозных традиций, который очень ощутим, например, в Поволжье. Эта традиционная веротерпимость во многом построила саму российскую цивилизацию.

Терпимость, бережное отношение к чужим чувствам пока не приживаются в обществе. Как научить наших детей толерантности и уважению к другим?

Фредерик Ленуар: Недостаточно передавать светскую мораль как религиозную догму. Нужно заставлять думать. А это — задача философии. Почему нужно уважать друг друга? Почему нужно быть толерантным?

Кроме того, мы часто проповедуем правильные ценности, но сами не живем в соответствии с ними. Давайте учить наших детей рассуждать самостоятельно. Давайте будем развивать их чуткость, их эмоциональный интеллект. Если нам это удастся, в ближайшие десятилетия произойдет революция в сознании. Я в этом глубоко убежден.

Об экспертах:

Фредерик Ленуар — философ, бывший главный редактор журнала «Мир религий» («Monde des relogions»). На русском языке издано его «Пророчество Луны» (Эксмо, Домино, 2011).

Марина Мчедлова — доктор политических наук, ученый секретарь центра «Религия в современном обществе» Института социологии РАН.

Текст:Игорь ЭбаноидзеИсточник фотографий:Getty Images

Новое на сайте

Зрительный контакт: о чем расскажут глаза — 3 важных значения взгляда

«Мама перестала за собой следить и требует много внимания. Как не раздражаться на нее?»

«Мужчина отказывается жениться, пока я не забеременею»

Четырехдневная рабочая неделя: как новый распорядок меняет жизнь сотрудников — шокирующие выводы ученых

Кризис среднего возраста у мужчин: как пережить без потерь и вырасти как личность

Как понять, что вы — нарциссическая жертва?

Бегство и соблазны: почему подростки начинают употреблять наркотики. 10 главных причин

«Постоянно сравниваю себя с друзьями и чувствую себя неполноценной. Что делать?»

Религия занимается регулированием эмоций, и она очень хороша в этом. Он делал то, что мог в донаучные времена, но эта работа была должным образом вытеснена наукой. Большинство религиозных мирян и даже священнослужители согласны с этим: Папа Иоанн Павел II в 1996 году заявил, что эволюция — это факт, и католики должны смириться с этим. Несомненно, в таких местах, как Музей творчества Кена Хэма в Кентукки, сохраняется некоторое крайнее антинаучное мышление, но оно стало второстепенной позицией. Большинство господствующих религиозных деятелей принимают вариант разделения труда Галилея: «Намерение Святого Духа состоит в том, чтобы научить нас тому, как попасть на небеса, а не тому, как идут небеса» 9.0005

Может быть, тогда суть религии не в ее способности объяснять природу, а в ее нравственной силе? Зигмунд Фрейд, называвший себя «безбожным евреем», считал религию иллюзорной, но полезной. Он утверждал, что мы, люди, по своей природе ужасные существа — агрессивные, самовлюбленные волки. Предоставленные самим себе, мы будем насиловать, грабить и сжигать свою жизнь. К счастью, у нас есть цивилизующее влияние религии, которая направляет нас к милосердию, состраданию и сотрудничеству с помощью системы кнута и пряника, также известной как рай и ад.

Французский социолог Эмиль Дюркгейм, с другой стороны, утверждал в The Elementary Forms of the Religious Life (1912), что сердцем религии является не ее система верований или даже ее моральный кодекс, а ее способность порождать коллективное возбуждение. : интенсивный, общий опыт, который объединяет людей в кооперативные социальные группы. Религия, утверждал Дюркгейм, является своего рода социальным клеем, что подтверждается недавними междисциплинарными исследованиями.

Хотя Фрейд и Дюркгейм были правы в отношении важных функций религии, ее истинная ценность заключается в ее терапевтической силе, особенно в ее способности управлять нашими эмоциями. То, как мы себя чувствуем, так же важно для нашего выживания, как и то, как мы думаем. Наш вид оснащен адаптивными эмоциями, такими как страх, ярость, вожделение и так далее: религия была (и остается) культурной системой, которая настраивает эти чувства и поведение вверх или вниз. Мы ясно видим это, если смотрим на господствующую религию, а не на пагубные формы экстремизма. Господствующая религия уменьшает тревогу, стресс и депрессию. Он дает экзистенциальный смысл и надежду. Он фокусирует агрессию и страх против врагов. Он приручает похоть и укрепляет сыновние связи. Через рассказ он тренирует чувства сопереживания и сострадания к другим. И это дает утешение для страданий.

Эмоциональная терапия — живительное сердце религии. Социальные связи возникают не только тогда, когда мы соглашаемся поклоняться одним и тем же тотемам, но и когда чувствуем привязанность друг к другу. Аффективное сообщество взаимной заботы возникает, когда группы разделяют ритуалы, литургию, песни, танцы, еду, скорбь, утешение, рассказы о святых и героях, трудности, такие как пост и жертвоприношение. По сравнению с ними богословские верования — бескровные абстракции.

Управление эмоциями важно, потому что жизнь трудна. Будда сказал: «Вся жизнь есть страдание», и большинство из нас, достигших определенного возраста, могут только согласиться. Религия эволюционировала, чтобы справиться с тем, что я называю «проблемой уязвимости». Когда мы больны, мы идем к врачу, а не к священнику. Но когда умирает наш ребенок, или мы теряем дом в пожаре, или у нас диагностируют рак четвертой стадии, тогда религия помогает, потому что дает некоторое облегчение и некоторую силу. Это также дает нам что-то делать, когда мы ничего не можем сделать.

Подумайте, как религия помогает людям после смерти. Социальные млекопитающие, пережившие разлуку, выздоравливают благодаря прикосновениям, коллективному приему пищи и уходу за собой. Человеческие обычаи скорби включают те же успокаивающие просоциальные механизмы. Мы утешаем-прикасаемся и обнимаем человека, который потерял близкого человека. Наши тела дают древнее утешение непосредственно скорбящему телу. Мы обеспечиваем скорбящих едой и питьем и преломляем с ними хлеб (вспомните еврейскую традицию шивы 9).0004, или традиция поминок во многих культурах). Мы делимся историями о любимом человеке и помогаем скорбящим переосмыслить свою боль в более оптимистичных рассказах. Даже музыка в виде утешительных мелодий и коллективного пения помогает выразить общую скорбь, а также превращает ее из невыносимого и одинокого переживания в терпимое коллективное. Социальное участие общества после смерти может действовать как антидепрессант, стимулируя адаптивные эмоциональные изменения у скорбящих.

Религия также помогает справиться с горем с помощью того, что я назову «экзистенциальным формированием» или, точнее, «экзистенциальным долгом». Жители Запада обычно думают о себе в первую очередь как о личностях, а уже потом как о членах сообщества, но наша идеология одинокого главного героя, исполняющего индивидуальную судьбу, является скорее вымыслом, чем фактом. Потеря кого-то напоминает нам о нашей зависимости от других и нашей глубокой уязвимости, и в такие моменты религия направляет нас в паутину отношений, а не прочь от нее. Например, спустя долгое время после смерти ваших родителей религия помогает вам увековечить их память и признать свой экзистенциальный долг перед ними. Формализация памяти усопшего с помощью погребальных обрядов, праздников подметания могил (Цинмин) в Азии, Дня мертвых в Мексике или ежегодных почетных месс в католицизме важна, потому что она продолжает напоминать нам даже через скорбь, осмысленное влияние этих умерших близких. Это не самообман о нереальности смерти, а искусный способ научиться жить с ней. Горе трансформируется в искреннее признание ценности близкого человека, а религиозные ритуалы помогают людям выделить время и ментальное пространство для этого признания.

Эмоция, такая как горе, состоит из многих компонентов. Физиологическое возбуждение горя сопровождается когнитивными оценками: «Я больше никогда не увижу своего друга»; «Я мог бы что-то сделать, чтобы предотвратить это»; «Она была любовью всей моей жизни»; и так далее. Религии пытаются дать скорбящим альтернативную оценку, которая переосмысливает их трагедию как нечто большее, чем просто страдание. По словам психологов Фиби Эллсворт из Мичиганского университета и Клауса Шерера из Женевского университета, эмоциональные оценки действуют упреждающе, они выходят за рамки непосредственного бедствия, чтобы представить возможные решения или ответы. Это называется «вторичная оценка». После первичной оценки («Это очень грустно») вторичная оценка оценивает нашу способность справляться с ситуацией: «Это слишком много для меня» или положительно: «Я переживу это». справляться со страданием — это наше чувство силы или свободы воли: чем больше силы, тем лучше способность справляться со страданием. Если я признаю свои ограничения перед лицом неизбежных потерь, но чувствую, что могущественный союзник, Бог, является частью моей силы или силы, тогда я могу быть более устойчивым.

Поскольку религиозные действия часто сопровождаются магическим мышлением или верой в сверхъестественное, Кристофер Хитченс в книге God Is Not Great (2007) утверждал, что религия — это «ложное утешение». Многие религиозные критики разделяют его осуждение. Но нет такой вещи, как ложное утешение. Хитченс и его коллеги-критики совершают категориальную ошибку, например, говоря: «Зеленый цвет вызывает сонливость». Утешение или утешение — это чувство , и оно может быть слабым или сильным, но не может быть ложным или истинным. Тебе может быть неверно в вашем суждении из почему вы чувствуете себя лучше, но чувствуете себя лучше это ни правда, ни ложь. Правда и ложь применимы только в том случае, если мы оцениваем, соответствуют ли наши утверждения реальности. И, без сомнения, многие фактические утверждения религии ложны в том смысле, что мир не был создан за шесть дней.

Религия — это настоящее утешение, точно так же, как музыка — это настоящее утешение. Никто не думает, что удовольствие от оперы Моцарта Волшебная флейта — это «ложное удовольствие», потому что поющих флейт на самом деле не существует. Это не должно соответствовать действительности. Это правда, что некоторые приверженцы религии, в отличие от поклонников музыки, связывают свое утешение с дополнительными метафизическими утверждениями, но почему мы должны доверять им знание того, как работает религия? Такие верующие не осознают, что их бездумные религиозные ритуалы и общественная деятельность являются истинными источниками их терапевтического исцеления. Между тем Хитченс и другие критики путают фактические разочарования религии с ценностью религии в целом и тем самым упускают из виду ее суть.

‘ Зачем нам религия: Агностическое празднование духовных эмоций’ Стивен Асма © 2018 опубликовано Oxford University Press.

Отвращение вызывает некоторые религиозные мысли и чувства – новое исследование предполагает

Даже поведение самых светских людей и обществ обычно определяется религией. Мы можем видеть его влияние в поведенческих кодексах, определяющих, что считается правильным, а что неправильным. Но мы также можем увидеть это в более общем отношении к власти, сексуальности и тому, что делать с людьми, которые не следуют этим правилам.

Сегодня даже социально либеральные люди используют традиционные инструменты власти, используемые религией, чтобы пристыдить и исключить тех, чье поведение они не одобряют. Хотя цели могли измениться, лежащие в их основе обоснования и подходы удивительно схожи. Понимание того, как религия — и ее отголоски в светских системах верований — побуждает людей вести себя определенным образом, становится все более важным в культуре, в которой люди часто имеют несколько меняющихся идентичностей.

Вопрос о том, что на самом деле заставляет людей вести себя религиозным образом, беспокоил философов на протяжении тысячелетий. Для многих с религиозными убеждениями страха перед богом (или богами) и их гневом кажется достаточно, чтобы держать их на прямом и узком пути. Точно так же грех (нарушение божественного закона) или страх перед грехом побуждают к определенному поведению.

На эти формы религиозной щепетильности — страх Божий и страх греха — оказывает влияние огромное количество социальных и психологических факторов. Но наше недавнее поведенческое исследование выявляет очень важный и основной мотиватор, который может лежать в основе обоих этих страхов: эмоцию отвращения.

Отвращение, возможно, развилось, чтобы защитить нас от микробов. Maerzkind/Shutterstock

Отвращение, возможно, чаще всего связано с едой и другими веществами с неприятным вкусом или с людьми, которые могут распространять болезни. В основе переживания отвращения лежит процесс защиты. Мы развили эмоцию отвращения, потому что она может защитить нас от вещей, которые могут нам навредить, например от веществ, несущих микробы.

Выражение отвращения на лице, которое часто включает в себя сжатие верхней губы и сморщивание носа, создает физический барьер, предотвращающий попадание в организм потенциально загрязняющих веществ. Рвотная реакция, которую мы чувствуем, когда едим гнилую пищу или думаем о том, что едим отвратительные вещи, является подготовительной реакцией, облегчающей удаление потенциально вредных микробов.

Отвращение в ответ на определенное поведение не защищает вас от микробов, но может предотвратить психологическую форму заражения. Поедание смешанных тараканов или сон в постели, в которой кто-то умер прошлой ночью, вряд ли причинят вам физический вред, но они могут заставить вас чувствовать себя как-то оскорбленным, как будто вы проглотили или прикоснулись к чему-то, чего просто не должны были делать.

Эта форма отвращения не защищает вас физически, но защищает от психологического вреда. Такого рода моральная чувствительность является важным регулятором нашего поведения. Фактически, чувствительность к отвращению может также влиять на реакцию на поведение других людей. Мы можем чувствовать отвращение, когда люди нарушают наши моральные устои, в том числе практикуя сексуальные отношения, которые мы не одобряем.

Страх перед Богом, страх перед грехом

Наше исследование показывает, что чувствительность, основанная на отвращении, может играть важную роль в мотивации определенного религиозного поведения. Мы обнаружили, что религиозная щепетильность может быть вызвана чувствительностью к отвращению, особенно сильному чувству отвращения к микробам и сексуальным практикам, но, как это ни парадоксально, не к общей безнравственности.

Мы провели два онлайн-исследования. В первом участвовали 523 взрослых студента-психолога из крупного южноамериканского университета, и в нем изучалась взаимосвязь между отвращением и религиозной щепетильностью. Это исследование показало, что люди, которые испытывали особое отвращение к микробам, чаще выражали страх Божий. А те, кто испытывал отвращение к сексуальным практикам, с большей вероятностью боялись греха.

Эти результаты предполагают наличие связи между чувствительностью к отвращению и религиозными мыслями и чувствами, но не объясняют, как они связаны. Отвращение может влиять на развитие религиозной щепетильности или наоборот, или это может быть их комбинация.

Чтобы глубже изучить этот вопрос, мы провели второе исследование с участием 165 человек. Этот эксперимент заключался в том, чтобы заставить некоторых респондентов почувствовать отвращение, показав им неприятные изображения, связанные с микробами (рвота, фекалии и открытые язвы).

Мы сравнили их страх перед Богом и страх перед грехом со страхом других участников, у которых не вызывали отвращения (они видели стул, гриб и дерево). Участники, которые видели изображения, связанные с микробами, выражали резко большее отвращение и сообщали о более экстремальных уровнях религиозной щепетильности с точки зрения страха перед грехом, но не страха перед Богом.

Отвращение или догма?

Эти исследования одними из первых показали, что основная эмоция отвращения может управлять религиозными мыслями и чувствами. Наши результаты показывают, что основные эмоциональные процессы, которые существуют отдельно от религиозной доктрины и в значительной степени вне сознательного контроля, могут лежать в основе некоторых фундаментальных убеждений и поведения, основанных на вере.

Религиозные верования и поведение, без сомнения, находятся под влиянием веры и догм и часто уходят своими корнями в многовековую практику благочестия. В то же время религиозная щепетильность с точки зрения страха перед грехом и страха перед Богом может использоваться для оправдания экстремистских убеждений и вредоносного поведения, такого как дискриминация или акты религиозного насилия. Понимание той роли, которую играет базовая эмоция отвращения в побуждении к экстремистским религиозным убеждениям и поведению, может помочь нам справиться с причиняемым ими социальным вредом.