ИСКУССТВО ЖИВОГО РИСУНКА. КАК ПОБОРОТЬ СВОИ СТРАХИ.
Головне, що треба знати кожному ілюстратору!
Вхід / Реєстрація
Home / Courses / ИСКУССТВО ЖИВОГО РИСУНКА. КАК ПОБОРОТЬ СВОИ СТРАХИ.
Статус курса: не розпочато Курс зі знижкою: 29.00 EUR
ИСКУССТВО ЖИВОГО РИСУНКА. КАК ПОБОРОТЬ СВОИ СТРАХИ.
Это комплект видео-уроков Виктории Семыкиной по основам “живого” рисунка и работе с внутренними сомнениями и страхами публичного скетчинга.
На семинаре вы узнаете о том, как разнообразно, интересно и полезно рисование набросков, и как это может обогатить работу в вашей основной профессии – будь вы иллюстратор, живописец, фотограф, дизайнер или копирайтер.
Регулярное рисование набросков с разнообразными задачами поможет вам быстро и эффективно раскрепоститься. Вы начнете создавать свои собственные рисовальные истории, даже если вы не рисовали годами гипсы в студии.
Если вы анализируете свои скетчи и постепенно усложняете свои задачи, вы удивитесь, какого быстрого прогресса вы можете добиться. Дерзайте! На этой лекции есть всё, чтобы начать рисовать вживую!
Добавить в корзину
Что вы получите ?
Вы получите готовый сконцентрированный материал самого важного, что нужно знать каждому иллюстратору:
Что вы узнаете ?
- Как забыть про все свои страхи и начать, наконец, рисовать легко и свободно
- Почему важно научиться правильно смотреть на то, что вы рисуете
- Как рисовать каждый день, не бояться ошибаться и как получать удовольствие от процесса
- Композиция листа, и почему о ней нужно думать, рисуя наброски
- Как заставить линию дышать и вибрировать, сделать ее музыкальной
- Пространство в двухмерном изображении – как понять законы перспективы и как эти законы можно нарушать
- Мимика и жест в изображении эмоций в набросках. Как быстро схватывать и передавать характер персонажей.
Что такое гротеск, и какими средствами он передается - Техники и секреты рисования по памяти – развитие навыков зрительной памяти
- Что такое ракурс, и как его изображать
- Как научиться не бояться рисовать на улице, в транспорте, в кафе и в музеях и рисовать везде – стратегии рисования на публике
- Где брать вдохновение: как грамотно анализировать и копировать крутых рисовальщиков, обогащая свой собственный стиль
- Как научиться видеть особенное и захватывающее в обыденном, придумывать истории и передавать их в быстром наброске
- Что такое скетч-марафон и для чего он нужен
- Рисование двумя руками – почему это может быть полезно
- Как повысить свой кпд и как достичь быстрого прогресса в рисовании
- Материалы и необычные приспособления, которые используют скетчеры – подробный обзор инструментов, которые вам пригодятся в работе
- Как научиться слушать себя и найти свой индивидуальный стиль рисования
Что такое гротеск, и какими средствами он передаетсяКому будет интересно ?
- Всем, кто давно мечтает о рисовании, но не знает как и с чего начать.
- Практикующему скетчеру, которому интересны новые и неожиданные подходы в графике.
- Любителям путешествовать, которые хотели бы фиксировать свои впечатления в альбомах с рисунками.
Стоимость –
со скидкой 35% – 29 €
действует до 24 января 2023
доступ сохраняется навсегда
Добавить в корзину
Course Lessons
Що говорять наші учасники? (11 відгуків)
© 2015-2022 Уроки Ілюстрації
Распознание Иосифа Гинзбурга | Colta.ru
Распознание Иосифа Гинзбурга | Colta.ru№8Что такое художник?
30 сентября 2016
84
Беседа художника Яна Тамковича с нонконформистом Гинзбургом, которого он обнаружил живущим на улице в забвении и нищете
текст: Ян ТамковичДело не в том, хотите ли вы стать художником, а готовы ли вы им быть до конца.
Иосиф Гинзбург, прожив 77 лет, так никогда и не вышел из подполья. Умер он меньше года назад, хотя старые друзья и знакомые считали, что его давно нет в живых. Когда я поселил его в моей комнате, он хотел замуровать окно, чтобы окончательно изолировать себя от всего мира. Ему вполне достаточно было искусства и чтения, у него было множество причуд, но человеком он был безобидным. Я был у Гинзбурга министром булавок. Это значит, что каждый месяц мне нужно было закупать Иосифу партию новых булавок, которыми он скреплял одежду и которые впоследствии терял по всей квартире. С этого и началась наша дружба. Общаясь с ним, я встретился с нонконформизмом лицом к лицу: интеллигентным, принципиальным, готовым мириться с лишениями и, несмотря на трудности, продолжать заниматься искусством.
Что мотивировало Гинзбурга идти до конца, я не знаю. Глядя на работы Иосифа, можно представить, как советское неофициальное искусство могло бы выглядеть, не пройдя процесс институционализации. Гинзбург не участвовал в выставках более 40 лет, они были ему не нужны.
Он пребывал в крайне интровертном состоянии и не нуждался во внешней поддержке. Мы провели в беседах и работе целый год, в течение которого я наблюдал, как он практически жил в своих тетрадках и альбомах, очень много рисуя и засыпая в перерывах в кресле. Я принял его метод и учился у него. Разговор, который я привожу ниже, — один из тех, что состоялся между нами осенью 2015 года. Общаться было непросто: Гинзбург о многом не хотел говорить. Даже наш общий друг Мартин, знавший Иосифа 15 лет и долго помогавший ему, ничего не знал о его прошлом. Внешность бомжа, утратившего все социальные связи, была препятствием на пути к разгадке. Но постепенно я понял, что Иосиф многое скрывает, что он не тот человек, за кого себя выдает. Гинзбург был одним из лидеров неофициального движения во времена окончательного выхода московских художников из подполья — но именно в этот момент, когда многие двинулись к свету публичного признания, он остался в тени. Можно ли назвать это его выбором?..
Иосиф Гинзбург в своей квартире.
— Иосиф, я недавно увидел эту фотографию в одном музее, и меня она всерьез озадачила… В экспликации написано, что это предварительные просмотры к Всесоюзной выставке независимых художников на ВДНХ, квартира художника Иосифа Гинзбурга, 1975 год. Где это? Это вы? Это ваши работы на стене?
— Да, это я, это на «Щелковской», фотографировал Валентин Серов. Это малая часть выставки. Работы, по идее, почти все должны быть моими. Здесь фотоаппарат нацелен на меня, он хорошо передает мою внешность, но я присматриваюсь к работам и вспоминаю их — и то, что вижу здесь, абсолютно никакого сходства с оригиналами не имеет. А если автор не узнал своих работ, значит, на них внимания фотоаппарата нет никакого.
— Я ничего не слышал про эту выставку на «Щелковской», но я вижу там несколько абстрактных живописных работ, которые кажутся связанными с тем, что вы делаете сейчас.
Как она была организована? К вам гости приезжали по договоренности?
— Это было настолько большим событием в жизни Москвы, что люди просто из уст в уста об этом узнавали. Поэтому специально кого-то информировать было не обязательно. Тем более в каждой квартире, где проходила выставка, висела табличка с указанием других адресов, где продолжалась экспозиция.
— Вы не боялись, что кто-то придет из органов?
— Органы, безусловно, самыми первыми и приходили, раньше всех других. Например, мой приятель-художник, который везде совался, Гена Добров, первым пришел к открытию «Бульдозерной выставки», и там уже стояли два типа. Сам Добров был такого мнения о Рабине: «Бульдозер поспешил раздавить его работу, явно не самую лучшую, потому что так полагалось изначально». В этих управляющих инстанциях люди самые разные, но у них общая работа и правила, а по интеллекту художникам типа Рабина очень до них далеко. Вся эта история с «Бульдозерной выставкой» была организована спецслужбами.
Бульдозерина и Ковш. Иосиф Гинзбург, 2015 г. (рисунок на каталоге, посвященном 20- летию «Бульдозерной выставки»), автоматическое письмо
— Подождите, вы же были с Оскаром Рабиным и Михаилом Однораловым заодно и эту выставку на «Щелковской» организовали вместе… Но я с вами соглашусь в том, что с того момента можно забыть о неофициальном искусстве — как говорится, засветились. И сами художники многократно признавались в общении и встречах с гэбэшниками, в попытке найти консенсус c властью ради возможности выставляться. Вероятно, их использовали, а они приписывают себе чуть ли не развал СССР.
— Я был от них в стороне, в какой-то мере и они от меня. Квартира Одноралова и моя квартира, там были первые квартирные выставки. Одноралов участвовал в организации, но в его доме показывалось совсем немного работ.
На этой выставке было представлено все итоговое, что было сделано в подполье за десятилетие, участвовали мужчины и женщины. Тогда было известно о 50 художниках.
После выхода из подполья у многих пропала мотивация.
— Откуда был такой ажиотаж — люди приходили за искусством или за развлечением?
— Ко мне в квартиру было запрещено приходить с алкоголем и едой. Уже считалось так, что без этого никак не прийти, все смотрели друг на друга как на собратьев по этому интересу. Как хозяин и как выставлявший что-то, я познакомился со всей интеллигенцией Москвы. Там были не только художники и искусствоведы. Были даже профессора, дореволюционная интеллигенция — ровесники века.
— У вас тогда покупали работы? У художников вашего поколения до сих пор привычка скрывать, что они продавали свои работы. Мне моя галеристка Рене Циглер, ей уже больше 80 лет, рассказывала, что у Ильи Кабакова рядом с мастерской был потайной лаз, куда надо было класть деньги.
А он до сих пор утверждает, что дарил иностранцам свои работы.
— А я-то и вижу, что у вас появился спонсор, настроение у вас стало намного лучше. Работы тогда стоили копейки. Кое-что покупали, я хорошо знал Талочкина, но я не вошел в круг тех, кто продавался, а то, что кто-то продавал работы, — это порнографическая правда. Мои же работы украшают кабинеты психоаналитиков, хирургов и гэбэшников.
Тут, Как и Тут. Тамкович—Гинзбург, 2015 г. (рисунок на репродукции Ильи Кабакова в раме из детской книги), автоматическое письмо
— А что с вами случилось после выставки, куда вы исчезли, вы работали?
— Я никуда не исчез, хотя у меня и случилась депрессия: с одной из наших квартирных выставок у Рабина пропали мои работы. После выхода из подполья у многих пропала мотивация, это чувствовалось, нужно было отвлечься и заняться другими делами. Я стал работать дворником в кинотеатре «Урал» и на других подработках, а в свободное время занимался написанием рукописи о живописи, ее назвали в нашей среде трактатом, копии мы с Марленом Шпиндлером распространяли прямо на выставках.
Я отодвигал люк и спускался под землю в канализацию, в этом месте я долго находился, года два.
— А где все это можно прочесть?
— У меня этого ничего нет, но если вы поищете, то найдете. В 1993 году у меня почти все пропало, ко мне по наводке из ЖЭКа под видом оказания помощи пришли черные риэлторы и, угрожая, заставили поменять квартиру на дом под Петушками, а потом и этот дом отобрали.
У меня есть стишок по этому поводу:
Смотри не выдавай свой дом, а меньше говори,
Ведь как бы не пришлось потом искать другой норы.
Иосиф Гинзбург в сквоте «Зеленая ветка», начало 2000 г.© Мартин Мартынов
— Где вы жили эти семь лет?
— В Москву я возвращался через лес, боялся ехать на электричке, добравшись до города, нашел себе место недалеко от МГУ на Воробьевых горах, там я отодвигал люк и спускался под землю в канализацию, в этом месте я долго находился, года два. Потом как-то три месяца я жил в шахте лифта, и когда лифт поднимался — поднималась вся пыль. Спрятался я туда потому, что в подъезде, в котором я жил, меня чуть до смерти не избили, тогда у меня еще была надежда, что получится вернуть квартиру.
— Эти события на контрасте с тем фактом, что многие из вашего круга эмигрировали: Рабин во Францию, Одноралов в Штаты… А почему вы не уехали в Израиль?
— Уехали многие, но не все. У меня старшая дочка живет в Израиле, я помог ей уехать, но сам не поехал. Потому что в лучшем случае меня там ждал дом престарелых, без денег туда ехать нет смысла — мне так сказала соцработник, и я склонен ей доверять. И не дай бог кто-то начнет за мной ухаживать, сразу же и уморят.
Он упал на пол и закричал: «Я все понял». И, обосравшись, умер на моих глазах.
— Всё же не все вас бросили. Вам и Лев Повзнер помогал, и Элеонора Белевская, она показывала мне ваши ранние рисунки и самиздат, который вы выпускали. Вас за запрещенную литературу отправляли в психушку сколько раз? Раза два?
— Не два, а шесть. У меня было много книг, которые трудно было достать: русские религиозные философы, диссидентская литература и, конечно, Фрейд с Юнгом.
В психушке все афоризмы, которые я написал, были испытаны на мне — со мной лежал один мужчина, я отвлекся, а он упал на пол и закричал: «Я все понял». И, обосравшись, умер на моих глазах.
— Какой диагноз вам поставила карательная психиатрия?
— Такой же, как и всем диссидентам того времени: вялотекущая шизофрения.
Сберкнижка Иосифа Гинзбурга, 2015 г.© Ян Тамкович
— Если вы пошли по пути самоанализа, то какими бы простыми, условными, даже детскими ни казались ваши работы, в них есть много странного, они как будто сделаны на полиграфе, линия может многое рассказать о человеке.
— Вы хотите стать моим психоаналитиком? А я думал, что это я буду анализировать ваши рисунки. В рисунке, как и в жизни, самое сложное находится рядом с самым простым. Первый автоматический рисунок почти каждый делает в детстве. Я помню, как мы с мамой стоим на остановке и я рисую по снегу ногой.
В этом смысле мои рисунки похожи на детские, но лишены всех недостатков детского рисунка. Покажите мне ваш первый рисунок, который вы нарисовали с закрытыми глазами… Первого такого рисунка человек боится, как некоторые животные пугаются зеркала.
(Передаю альбом с рисунками и иду на кухню, возвращаюсь через некоторое время.)
Здесь очень много всего. Что ни скажи, ошибешься. Я всегда при первом взгляде смотрю, какие самые массивные здесь есть элементы: чаще всего это два лица, обращенные друг к другу, или же только одна очень выразительная небольшая деталь, тогда начинаю с нее. Вы видите, что не совсем просто было их здесь разглядеть, всегда есть несколько вариантов. Один из принципов — приложить определенные усилия, чтобы найти; не надо думать, что каждый раз одинаково просто находить самые важные вещи.
— Я заметил, что если пролистать тетрадь с вашими рисунками, то создается ощущение, что что-то повторяется, есть какое-то развитие, иногда скачкообразное, то есть в тетради много хороших рисунков, а некоторые кажутся невзрачными, как бы подготовительными к следующим.
Рисунок в тетради. Иосиф Гинзбург, 2015 г., автоматическое письмо
— Плохих и хороших рисунков не бывает. Я — альбомный художник. Таких закономерностей от и до, их может быть неисчислимое количество. Но главное — те закономерности, которые вы замечаете, правильно истолковывать. Вообще любой прием нужно проверять до последних степеней. Только в таком случае вы в новых, в неизвестных и чужих приемах будете разбираться как никто.
— Если вы пользуетесь автоматическим письмом, вы себя относите к сюрреалистам?
— Мы живем в эру сна. Так вот, слова — это не то средство, с помощью которого можно продуктивно общаться. Слова имеют деструктивное влияние на психику человека, это НЛП. Маклюэн считал, что слух был продуктивным средством общения, а сейчас эффективно зрение, а апогей значения зрения — это сновидение. Вот и вы учитесь говорить посредством сновидения так, чтобы вам поверили, не ограничивайтесь болтовней.
Вам нужно ваше бессознательное, иррациональное начало вывести на уровень сознания. Вы интроверт или экстраверт?
— А вы как считаете?
— Я думаю, вам нужно стремиться к тому, чтобы стать интровертом: все гении — интроверты.
Любой прием нужно проверять до последних степеней.
— Психолог в детстве сказал мне, что я индиго. Но вы говорите, что они все давно вымерли. Вам в тетрадях встречаются такие персонажи, которым во сне снится сон?
— Тысячи раз. Во сне бывает все.
— Почему рисунок черно-белый? Это напоминает мне графики и таблицы из тестов по психологии, где отсутствие цвета предполагает некоторое присутствие воображения.
— А как еще? Что не воображаемо в этом мире? Наука и философия говорят, что все только в воображении. Так что эти линии вовсе не черные. Вы когда-нибудь видели черно-белые сновидения?
— Нет, не видел.
Боюсь, что цвет в ваших работах можно увидеть только в измененном состоянии сознания, хотя интуитивно я догадываюсь, о чем вы; но я опять же на фотографиях с вашими работами видел, что вы в порядке исключения используете цветную бумагу. Сколько примерно рисунков вы делаете за день?
— Около 60 рисунков, чем хуже будет бумага, тем лучше будет рисунок. Я пытался занять свою третью жену тем, чем я никогда серьезно заниматься не стал бы, например, аппликацией, но она не проявила интерес; она аутист, но поэт замечательный.
Очокочи. Тамкович—Гинзбург, 2015 г. (совместное рисование), автоматическое письмо
— Вы же только что говорили, что не бывает плохих и хороших рисунков. Меня такое рисование затягивает, время начинает идти по-другому.
— Да, рисование — это такая зараза, стоит только начать. Это как разгадывать кроссворд. Время имеет такую природу — оно развертывается или свертывается сообразно нашим потребностям.
И это не иллюзия вовсе, это природа времени, даже Кант здесь отчасти ошибается. Каждый ощущает, сколько ему предназначено времени на его работу, и рассчитывает что-то сделать сам, что-то обжить сам, что-то съесть сам. А что-то оставить своему собрату по этому вопросу, но что именно? Вот эту комнату, видите, кто-то побелил, привел в порядок, но не мне же ее собираются передать, правда? Кто-то это делал для себя, а кто? Ваш папа?
— Нет, моя подруга Полина.
— Если ваша подруга Полина делала, то уверяю вас, что она делала это для себя: сделано хорошо. Поэтому я боюсь здесь вносить корректировки, как и в ваши рисунки.
— Да Винчи говорил, что подобные стены с трещинами хороши для вдохновения.
— Ну вы же не собираетесь их расписывать.
Рисование — это такая зараза, стоит только начать. Это как разгадывать кроссворд.
— Они уже расписаны временем: смотрите, какие трещины и как удивительно стена наклонилась.
— Но какие именно трещины вдохновляли вашу подругу, вы знать не можете. Кант все, что сделал, сделал сугубо для Шопенгауэра — ну и для себя, что мог. В нетронутом виде оставил проблемы для него.
— В виде афоризмов?
— Нет, в виде хорошо отремонтированной комнаты. Полностью готовой для въезда Шопенгауэра и комфортной работы в ней. Я предлагаю вам стену увесить портретами гениев и по-настоящему красивыми женскими лицами, потому что это не женские лица, а лица мужской души, лица любви мужчины.
— Это интересно, давайте составим список гениев. А когда вы первый раз что-то нарисовали?
— Я рисовал очень плохо, просто никак, в сущности. И в художественную школу (МСХШ) я попал только со второго раза. Первый раз я отвратительно сделал композицию на экзамене. Второй раз мама заплатила Антонине Петровне Сергеевой, ученице Валентина Серова, она меня просто дожала. Я дома композицию для экзамена сделал под ее руководством, и получилась отменная дрянь опять.
Но ее все-таки приняли по той причине, что они этот стиль Антонины Петровны угадали, а разве можно ее ученика было не принять, раз она так постаралась. Меня приняли, и там я сразу сориентировался: я не мог терпеть, что кто-то лучше меня делает, и это меня сразу вывело на легкий и правильный путь. От нашей школы была Третьяковка через дорогу, и мы с товарищем по парте сразу после уроков на час-два туда шли.
Рисунок в тетради. Иосиф Гинзбург, 2015 г., автоматическое письмо
— А когда вы перешли на сторону абстракции?
— Последний реалистический портрет, который я написал, был портрет гардеробщицы в художественной школе, она была моей натурщицей. Я отдал ей в этом портрете все должное, и я старался над ним так, что, когда он оказался у нее, мне стало тошно, просто отпал интерес, за каким хером я так старался достичь бессмысленного сходства.
— Этот сюжет встречался на полях тетрадей?
— Нет, но думаю, что когда Шопенгауэр столкнул бабку с лестницы, она повторялась ему в сновидении не раз.
(Смотрим тетрадь Иосифа.)
— Тут какой-то анималистический сюжет просматривается. А что за прерывистая линия у вас здесь?
— Если бы линия была гладкая, то рисунок был бы противен больше, чем надо. Весь животный мир — это не просто большие и маленькие сосиски и колбаски. Если бы не было красоты как таковой — меха, рисунка на покровах, — волк отличался бы от зайца только тем, что эта колбаса большая, а эта маленькая.
— Да, в детских студиях, когда лепят животных, начинают как раз с таких вот колбасок…
(Смотрим следующую тетрадь.)
Сборник рисунков и стихов «Либидо». Иосиф Гинзбург, 2015 г.© Ян Тамкович
А вот эти персонажи выглядят как из другой эпохи, что-то в стиле сказки.
— Когда художник иллюстрирует Агнию Барто, что делать? Приходится такую советскую скудную моду изображать. Другое дело — иллюстрация сказок: прически, одежда.
Все это художники охотнее делают, чем какие-то там скучные современные времена. Как лучше: с бородой вот этой или чтобы так шла линия у подбородка?
— С бородой, но я бы помимо этих двух на листе отметил еще и третьего персонажа…
— Третий обязательно должен быть, а четвертого может и не быть.
Понравился материал? Помоги сайту!
Скачать весь номер журнала «Разногласия» (№8) «Что такое художник?»: Pdf, Mobi, Epub
Уличные скетчи в Гранаде – estudio esse
В конце нашего творческого отпуска этим летом SE и я (ES) решили провести 2 месяца в Гранаде, Испания. Я был в городе раньше и был совершенно очарован его архитектурой, извилистыми улочками и обилием уютных площадей. Это выглядело как идеальное место, чтобы проводить дни, гуляя, рисуя и рисуя.
Поэтому я решил, что отброшу все свои запреты и буду не только рисовать на улице, но и продавать свои рисунки туристам и прохожим. Первый день выхода в великий город для зарисовок был, наверное, самым тяжелым: у меня желудок скрутило, когда я шел по улице с холщовым мешком «компрометирующих улик» на плече.
Даже после того, как я, наконец, нашел место, подходящее для того, чтобы сесть и зарисовать, мои руки так сильно дрожали, что я с трудом мог провести прямую линию.
Но сначала немного контекста.
Как я уже писал в этом блоге, наброски для меня — один из самых важных аспектов карьеры начинающего архитектора. Тем не менее, мне нравится продвигать свои наброски вперед и отвлекать внимание от деталей, систем облицовки или структурных компонентов, которые студентам-архитекторам рекомендуется рисовать. Мне нравится рассказывать истории, описывать атмосферу, выражать гений места и экспериментировать с новыми медиа и стилями.
Больше всего я люблю рисовать на природе: на улице в ожидании автобуса или пока я потягиваю кофе в кафе, вы можете увидеть, как я рисую в своем карманном альбоме. Я всегда получаю много внимания от людей, незнакомцы спрашивают что-то вроде: «Вы зарабатываете на жизнь рисованием?» или «Вы продаете эти эскизы?» Итак, уволившись несколько месяцев назад с «правильной работы», я решил, что на 1 месяц в Гранаде ответом на эти вопросы будет ДА!
Сначала я сопротивлялся, не зная, какой будет реакция властей, прохожих или местных жителей.
Закон в Испании, касающийся этой формы искусства/перформанса, очень сбивает с толку. Есть разрешения для музыкантов или других уличных артистов, но создание эскизов находится в серой зоне закона. В то же время, однако, я знал, что мой «заведение» также будет очень минимальным: небольшая подушка, на которой можно сидеть, 2 альбома для рисования, пенал, набор акварели, небольшая пластиковая тарелка, бутылка с водой и бумага для набросков. в.
Перед выходом на улицу я также принял сознательное решение красиво одеться, сделать макияж и прическу, как будто я собирался работать в престижной компании. Я хотел, чтобы этот контраст между моей «респектабельной» внешностью и работой, которую я делал, заинтриговал людей, а также сделал меня более доступным для потенциальных клиентов.
Я думаю, что это аспект, который причинял мне наибольший дискомфорт в уличном скетчинге: его восприятие публикой и довольно общее отвращение людей к уличным попрошайкам и грубиянам, с которыми они могли бы ассоциировать мое перформанс.
Я, конечно, виновен в подобных инстинктивных реакциях на этих несчастных людей или на людей, которые предпочитают жить вне социальных норм. Наше общество склонно смотреть свысока на людей, которые по принуждению или по собственному выбору оказались в такой ситуации. Я лично знаю, как трудно измениться, поэтому я хотел заставить людей усомниться в своих заблуждениях и стереотипах.
И я должен сказать; мое собственное восприятие уличных людей сильно пошатнулось. В часы, проведенные на оживленных тротуарах и переулках Гранады, я встречал странных и замечательных людей, тех, кто отвергает устоявшиеся представления о карьере, успехе, семье и том, что нужно для полноценной жизни и счастья; современные хиппи, бродяги и путешественники; безродные художники, потерянные существа и интригующие персонажи — все они оказались в месте, которое, кажется, стремится приспособиться к другому образу жизни.
Был итальянский исполнитель мыльных пузырей, который жил в одной из самых красивых пещер в Сакрамонте со своей девушкой и был одним из самых теплых людей, с которыми я разговаривал.
Был бельгийский трубадур, выпускник университета, который решил все бросить и отправиться в Испанию с гитарой и палаткой и с самым добрым голосом. Был Драгош, босой румын в цилиндре, который жил в более новых, более грубых пещерах на другом конце Сакрамонте. Там был массивный парень с говорящим попугаем, который, казалось, ничего не делал, кроме как ходил с попугаем на плече — я никогда не разговаривал с ним, но его попугай настойчиво называл меня «гуапа» каждый раз, когда он проходил мимо. . Я также встретил Сэма, парня из Лондона, который раньше был арт-дилером, а теперь поет блюз в барах. Был Бернардо, вечно высокопоставленный испанец, который просил набросок для своей матери, но я так и не смог его дать. Было несколько татуировщиков хны, которым каким-то образом удалось схватить все свои установки, состоящие из десятков досок для плакатов с рисунками, столом, табуретами и их инструментами, и бежать по узким улочкам каждый раз, когда полиция приходила в Альбайсин (я думаю, не очень довольно часто).
Там был ханьский игрок, распространяющий свое мирное послание в стиле Нью Эйдж мягкими звуками своего инструмента на Соборной площади и рассказавший мне о доме на Земном Корабле, который он строит в Северной Испании. Я также видел бедных африканских иммигрантов, вынужденных собирать свои простыни кроссовок и ручных вееров и бежать каждый раз, когда полиция появлялась в этом районе. На самом деле разница между их способом заработка и тем, что делал я, не так уж и велика.
Но в первый день мой разум метался, и любой, кто проходил мимо меня, мог видеть мои широко распахнутые глаза, ищущие любые признаки враждебности. Приходить было некому и, потихоньку вживаясь в свою «роль», я с нетерпением ждала первого покупателя. С несколькими другими эскизами, которые я сделал ранее для демонстрации, первые клиенты в конечном итоге купили эскиз, который я делал на месте, и тот, который я закончил ранее. Постепенно моя уверенность начала расти, поскольку я получал все больше и больше позитивных взаимодействий.
Некоторые люди просто хотели посмотреть, другие спрашивали меня о моем прошлом и образовании. Местные жители приходили ко мне, заставляя по максимуму использовать мой базовый испанский.
В итоге я выходил на улицу на несколько часов почти каждый день. По мере того, как нервозность утихала, чувство рвения и любопытства по поводу того, что произойдет на следующий день, взяли верх, чего никогда не может сделать офисная работа. Я почти пристрастился к человеческому взаимодействию и был так счастлив, что мое искусство, которое улучшалось день ото дня, увидело большое количество людей. Мои коммуникативные и маркетинговые навыки значительно улучшились (как на английском, так и на испанском), и я наслаждался каждой минутой разговора с незнакомцами. Конечно, клише, но это было заявление о силе искусства объединять людей.
В то же время, лучшего способа увидеть и познакомиться с Гранадой просто не могло быть. Конечно, со временем я начал выбирать самые удачные места вокруг центра и придерживаться их, но даже так я прочувствовал город и его жителей на очень глубоком уровне и нашел все его маленькие причуды и уникальные качества.
На мощеных улочках Альбайсина я чувствовал себя продавцом времен Насридских королей. На Scorched Plaza Nueva я встретил цыганских певцов и танцоров фламенко, потеющих над трагическими историями, унаследованными от поколений. Рядом с Рио-Дарро я узнал о мавританском архитектурном наследии. В ренессансных монастырях я наслаждался тишиной и покоем. В Королевской часовне я чувствовал себя как в городской гостиной, окруженной слоями истории архитектуры, и слушая лучших уличных музыкантов, которых может предложить Гранада. Древний город как нельзя лучше подходил для творчества – вдохновение было на каждом шагу.
И я заработал больше денег, чем когда-либо мог себе представить, что, хотя и не сама мотивация, дало мне веру в то, что я смогу заниматься своей страстью в будущем, не беспокоясь о финансовом аспекте.
Последующие действия также были огромными: после всего лишь 4 недель общения со случайными людьми, которые смотрели на мои рисунки, я закончил тем, что сделал обложку для книги прозы об Альгамбре, показанную в покадровом видеоролике с рисованием.
продвигать школу испанского языка и участвовать в художественном проекте США с другими художниками со всего мира.
Наконец, в качестве совета для всех подающих надежды художников, которые задаются вопросом, как показать и продать свое искусство за пределами установленного галерейного формата, я скажу: просто идите туда, в реальный мир, на оживленные улицы, поговорите с люди и не бойтесь быть вычурным!
Нравится:
Нравится Загрузка…
Рисование : Ходьба и рисование
Я провожу много времени, гуляя и рисуя. Моя собственная практика довольно традиционна, я хожу по Лидсу и, когда вижу что-то, что перекликается с тем, что я пытаюсь сделать в студии, я рисую это. Другие художники гораздо больше сосредоточены на ходьбе и ее потенциале как способе обозначения самого ландшафта.
Ричард Лонг первым предупредил меня о возможностях рисования во время ходьбы. Я впервые увидел его черно-белую фотографию «линии, сделанной ходьбой» на выставке, когда я учился в колледже.
В то время я понял, насколько это раскрепощало, что можно было просто создавать произведения искусства где угодно и без специального оборудования. В перерывах между подъемами автостопом он остановился в поле в Уилтшире, а затем пошел по прямой взад и вперед, пока сглаженный газон не превратился в видимую линию. Затем он сфотографировал то, что он сделал.
Ричард Лонг: линия, образованная ходьбой
В то время я время от времени выполнял какую-то работу для Кита Арнатта, а он также вмешивался в мир и фотографировал их. Я помог ему нарисовать и заполнить его тень, когда был студентом. Он умер несколько лет назад, и теперь эта работа имеет для меня эмоциональный резонанс, его тень все еще стоит, застывшая, как душа, пойманная в ловушку в стенах старой пристройки со скульптурами на Болт-стрит в Ньюпорте, которой, как и Кейта, уже давно нет.
Кейт Арнатт: портрет художника как тень его прежнего «я» 1969–72
Арнат проделал очень интересную работу со снегом еще в 1960-х годах.
Он укладывал цветные неоновые лампы линиями над болотами, размещая их в неглубоких траншеях, а затем, когда шел снег, он включал электричество, и тогда снег светился цветными линиями. Я подумал, что это самый красивый рисунок, который я когда-либо видел в то время. Он показал ее нам во время семинара в 1970 году. 69.
Саймон Бек — еще один художник, который воспринял потенциал снега как чистого холста, и его сложные узоры шагов прошлись по снежным пятнам Европы.
Саймон Бек
Бек тоже будет ходить по песку, я почти уверен, что он делает и круги на полях, потому что все они имеют похожие узоры. Дело в том, что пока вы можете сделать отметку и сфотографировать ее, вы можете быть настолько амбициозны, насколько захотите.
Земное искусство зародилось в 1960-х годах, и «Спиральная пристань» Смитсона является классическим примером создания рисунка с использованием материалов самого ландшафта. Землеройное оборудование было его инструментом для рисования, а не карандашом или углем.
Конечно, в этом нет ничего нового, и линии Наска ниже были сделаны тысячи лет назад в Перу и иногда имеют длину более 600 футов. Это неглубокие линии, сделанные путем удаления поверхностных камешков и раскрытия светлой земли под ними. Некоторые из них представляют собой простые линии или геометрические фигуры; другие – животные, такие как птицы, рыбы, ламы, ягуары, обезьяны или человеческие фигуры. Если вы никогда не сталкивались с ними раньше, они заслуживают внимательного изучения.
Вид с воздуха на рисунок колибри Наски
Желтые линии
Джордж Масгрейв придумал желтую линию. (Еще один персонаж, заслуживающий изучения; у него был собственный музей). Знак желтой линии используется во всем мире, он использует идею линии как границы и добавляет еще один слой значения. Линия становится знаком запретной территории или нарушения. Если бы эти строки были обнаружены другой цивилизацией через тысячу лет, как бы они читались? Мы понимаем, что они должны поддерживать движение транспорта, но другая культура может посмотреть на наше общество и указать, что эти линии прославляют силу и статус автомобиля в нашем обществе.
Они могут ошибочно подумать, что это абстрактное искусство. Линии Наска имели бы четкое применение и понимание в их обществе, но мы настолько далеки и культурно отличаемся от них, что практически невозможно понять, как использовались рисунки и что они означали.
Рисование линий на улице по дорогам или по траве связано с определенным набором инструментов.
Некоторые профессии сосредоточены вокруг повседневной реальности ходьбы и рисования, их линии, хотя и обозначающие важные вещи, никогда не воспринимаются как искусство.
Рисовать на улице всегда культурно очень интересно. Наша собственная культура, кажется, озабочена прямыми сообщениями о том, куда вы можете и не можете идти, но если вы сравните это с рисунками колам, которые южноиндийские женщины рисуют рисом или мелом прямо на улице, которая находится за пределами их домов, эти геометрические формы , (опять же линии и точки) приносят благополучие в дома. Каждое утро в Тамил Наду женщины рисуют на земле коламы из белой рисовой муки.
Эти рисунки, конечно, гуляют и искажаются всеми делами напряженного дня, но на следующее утро создаются новые.
В узорах колам многие узоры основаны на магических мотивах и абстрактных рисунках, смешанных с философскими и религиозными мотивами. Мотивы могут включать изображения рыб, птиц и других животных, символизирующих единство человека и зверя. Также используются рисунки для солнца, луны и других зодиакальных символов. Способ использования этих рисунков, возможно, аналогичен тому, как Наска использовала рисунки. Ритуальные узоры колам, созданные для особых случаев, таких как свадьбы, часто тянутся вдоль всей улицы, аналогичным образом Наска, возможно, создавали свои огромные рисунки, чтобы отмечать особые случаи. Эти образцы передавались из поколения в поколение, от матерей к дочерям и внучкам, и их совместное производство жизненно важно для сплоченности сообщества.
Мы склонны забывать, что в детстве нам разрешали рисовать на улице, кто никогда не играл в классики?
Дети рисуют на улице города в 1950-е годы.
Мы отмечаем территорию, рисуем карты, чтобы легче было ориентироваться в городе, рисуем вещи и людей, все эти разные подходы мы будем встречать, когда мы гуляем по улицам, затем, как художники, мы начинаем рисовать, и все, что мы делаем, становится частью и в диалог со всеми другими способами, которыми люди пользуются рисованием, чтобы ориентироваться на своем жизненном пути.
Нобутака Аозаки, Здесь и там, Карты Нью-Йорка, нарисованные от руки
Нобутака Аодзаки пробирается по городу, рисуя маленькие карты на всем, что есть в наличии. Постепенно они превращаются в более крупные карты, подобно тому, как наша собственная карта памяти города растет по мере того, как мы лучше знакомимся с тем, где мы находимся. Подумайте о своей мысленной карте Лидса, когда вы только приехали. Для многих студентов это линия, проведенная между железнодорожной или автобусной станцией и университетским сектором, с ответвлением, которое связывает везде, где есть студенческие общежития. Однако к вашему второму и третьему году эта карта выросла и расширилась.
Из «ЭТОГО КОРИЧНЕВОГО ПУТИ»
В 1960-х Стэнли Браун ходил по городу, прося, чтобы его направили туда, куда он хотел пойти, когда он останавливал людей, он давал им бумагу и что-то для рисования и просил их сделать для него небольшие карты. На них он поставил штамп «ЭТИМ КОРИЧНЕВЫМ». Он очень интересный художник для исследования, как из-за его отношения к искусству, так и из-за созданных им работ. Он был редкостью в том, что не позволял разглашать биографические данные на выставках, желая, чтобы работа говорила сама за себя.
Из «THIS WAY BROUWN»
Шарин О’Мара делает « Walking Drawings». Эти рисунки исследуют природу пространств между местами. Сделанные во время ходьбы из одного места в другое, единственная структура рисунков — это движение пера слева направо по странице, отсылка к западному языку. Она заявляет: «Я рисую, не глядя на страницу, просто держу перо на бумаге и позволяю линиям документировать движение моего тела в пространстве. Линии прыгают и извиваются, точки обозначают моменты паузы или смещения». См.
Шарин О’Мара: Ходячая книга
Исследовательский проект Университета Ланкастера направлен на то, чтобы перенести рисунок в другие пространства. See Walking the Line – это исследовательский проект, который «исследует художников и творческие практики, которые переносят рисование в необычные и сложные ситуации, как концептуальные, так и реальные».
Я уже видел, как Фрэнсис Алис ходил по границе между Израилем и Палестиной с зеленой банкой краски в руке, которая при ходьбе постоянно капала. Видеть.
Зеленая линия — это военный термин, используемый для описания «временной» буферной зоны между двумя воюющими сторонами. Прогулка может быть очень политическим актом. То, куда вы идете, может нарушать чье-то представление о собственности, или вы можете нарушать границы или заходить в места, которые «не для вас». В городе Лидс теперь есть много районов, считающихся «частной собственностью», о которых я думал как о местах для бесплатного общественного доступа, когда впервые приехал в город.
