Счастье человека заключается в освобождении от страданий: Счастье — призрак? Почему мы гонимся за ним впустую?

Счастье — призрак? Почему мы гонимся за ним впустую?

• Нат Рутерфорд
• BBC Future

7 февраля 2021

Автор фото, Getty Images

Чего я хочу от жизни? Наверняка каждый то и дело находит возможность и повод задаться этим вопросом. Проводить больше времени с семьей, или найти более интересную работу, или укрепить здоровье. Но почему мы этого хотим?

Скорее всего, ваш ответ самому себе сведется к одному слову: счастье.

Вся наша культура вертится вокруг стремления к счастью. Счастья надо искать, потому что быть счастливым хорошо. Но можно ли построить жизнь на этом рассуждении?

С учетом важности вопроса, у нас удивительно немного объективных данных о том, чего люди действительно хотят от жизни.

В 2016 году социологи опросили американцев о том, что бы они предпочли: совершить великие дела или быть счастливыми? 81% выбрал счастье, 13% — выдающиеся достижения, а 6% сочли альтернативу странной и затруднились с ответом.

Итак, большинство считает достижение счастья главной целью в жизни. Но что такое счастье, и как его достигнуть?

Число составляющих этого призрака может расти до бесконечности. Делают ли вас счастливее ваши отношения с другими людьми, ваша работа, ваш дом, ваше тело, и то, как вы питаетесь? Если нет, то что вы делаете неправильно?

В современном мире понятие счастья практически совпадает с summum bonum древних философов, Абсолютным Добром, из которого проистекает все хорошее. Следуя этой логике, отсутствие счастья есть Абсолютное Зло, которого следует всеми силами избегать.

Имеется масса свидетельств тому, что наша зацикленность на погоне за счастьем нередко приводит к депрессии.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Существует много пособий на тему, как обрести счастье

В недавно вышедшей книге: «Эпоха Просвещения: Погоня за Счастьем» историк Ричи Робертсон утверждает, что главной идеей века, во многом сформировавшего наш мир, было не столько торжество Разума, сколько поиск Счастья при помощи Разума, и что сегодня мы продолжаем жить в рамках этого проекта.

Неудивительно, что счастье всегда рассматривалось как наивысшее благо, но составляющие его ценности и чувства не есть нечто раз и навсегда данное. Некогда превалировавшие достоинства, например, честь или смирение, частично утратили свое значение. Слова, которыми мы передаем свои ощущения, также меняются.

Современные концепции счастья в основном практические, а не философские, и сфокусированы на том, что можно назвать технологиями счастья. Главное внимание уделяется не тому, что есть счастье, а тому, как его достигнуть. Мы рассуждаем о счастье в терминах медицины, как о противоположности состоянию печали и депрессии, полагаем, что счастье и несчастье возникают в результате каких-то химических реакций в мозгу.

В современном обществе счастье «является синонимом удовлетворения и удовольствия. Мнение, что счастье есть высшее благо, фактически означает, что самая важная вещь на свете — состояние психики», — пишет выдающийся специалист по этике Марта Нуссбаум.

Создано огромное количество книг по так называемой «позитивной психологии», обещающих каждому ключ к вечно хорошему настроению.

Многие философы относятся к такому подходу скептически, указывая, что настроение — вещь переменчивая и причины его колебаний неопределенны, и пытаются выработать объективную концепцию хорошей жизни.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Любовь — источник счастья, но также может приносить боль и страдания

Одно из определений гласит, что мы счастливы, когда делаем то, что нам нравится и доставляет удовольствие.

Но жизнь не может состоять из одних удовольствий. Даже самая удачно сложившаяся, она полна боли. Утраты, разочарования и неудачи, физические страдания от травм и болезней и душевные — от скуки, одиночества и грусти. Боль — неотъемлемая часть нашего существования, пока мы живы.

Древнегреческий философ Эпикур, живший в 341-270 годах до нашей эры, учил, что смысл жизни — стремиться к наслаждению и избегать страдания. Продолжительное отсутствие боли приносит спокойствие ума, которое Эпикур называл «атараксией» — термин, почти соответствующий современному пониманию счастья.

Действительно, одним из самых распространенных синонимов счастья является фраза «быть в мире с собой», и никто не станет утверждать, что жизнь, полная боли — хорошая жизнь. Но сводится ли все к минимизации страданий?

А что, если счастье приносит боль? Любовь — самый известный и наглядный пример.

Что, если страдание необходимо, а иногда мы даже подсознательно стремимся к нему? Боль утраты от тяжело больного родителя или окончательного разрыва с партнером может одновременно быть облегчением.

Жизнь без любви и привязанностей глубоко ущербна, хотя освобождает нас от значительной части боли.

Практически все хорошее в жизни связано с болью. Написание книги, марафонский бег, рождение ребенка — все причиняет боль в процессе, зато дарит радость, когда цель достигнута.

Эпикур возразил бы на это, что страдания существуют, дабы сделать его атараксию привлекательнее. Старайся их уменьшить, терпи то, чего нельзя избежать — вот что значит жить мудро.

Главное руководство в поступках — сокращение страдания. Если муки творчества при написании книги перевешивают удовлетворение от завершенной работы — не пиши ее. Если малая боль сегодня позволяет избежать худшей боли в будущем — как, например, усилие над собой при отвыкании от курения может спасти от рака — тогда дело того стоит. По Эпикуру, для счастья необходимо быть хорошим бухгалтером.

Но бухгалтерский подход к счастью также упрощает реальность. Фридрих Ницше в «Происхождении морали» утверждал, что человек терпит страдание не только для получения перевешивающего его наслаждения, но и потому, что «не отвергает страдание как таковое, порой желает и даже ищет его, если видит в нем смысл и цель».

С позиции Ницше, страдание в жизни уравновешивается не удовольствием, а смыслом. При этом он сомневался в том, что человек способен найти в своих страданиях достаточно смысла, чтобы считать их оправданными.

Жизнь, полная осмысленного страдания, ценнее жизни, полной бессмысленных удовольствий. Таким образом, как будто вопроса о природе счастья недостаточно, мы упираемся в следующий: а в чем смысл жизни?

Если искать в жизни смысл, то сделается очевидной ошибочность современного взгляда на счастье как сумму ощущений.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Можно ли считать счастье высшей ценностью?

Американский философ Робер Нозик провел мысленный эксперимент. Предположим, в нашем распоряжении имеется машина, способная исполнить любое ваше желание, но виртуально.

Вы можете самым достоверным для себя образом покорять Вселенную на корабле собственного изготовления, быть величайшим поэтом либо изобретателем в истории, или популярным у клиентов поваром в местном ресторане. В реальности вы будете спать в капсуле.

Воткнете ли вы вилку в розетку?

По мнению Нозика, нет, потому что нормальный человек хочет что-то совершать и кем-то быть на самом деле, а не только в ощущениях.

Гипотетическая ситуация может показаться надуманной. Однако, если мы готовы пожертвовать безграничным удовольствием ради реального смысла, значит, концепция ощущения счастья как высшей ценности неверна. И если Нозик прав, значит, заблуждаются те 81% американцев, которые в ходе опроса предпочли счастье великим достижениям.

Кстати, большинство участников эксперимента Нозика заявили, что не воспользовались бы машиной.

Дилемма Нозика опровергает известный постулат утилитаризма о том, что «счастье есть желанная и, в конечном итоге, единственная желанная цель».

Сказавший это философ, Джон Стюарт Милль, сам ее не достиг, а был жертвой депрессии. «Я был в том состоянии тоски, которому время от времени подвержен каждый; невосприимчивый к радости и любому приятному возбуждению, когда то, что в другое время приносит удовольствие, кажется пустым», — писал он в своей автобиографии в 1826 году.

Иными словами, жизнь не радовала Милля. Для большинства людей это просто плохо, но Милля с его философским складом ума наводило на еще более тревожные мысли.

С рождения его учили, что умножение наслаждения и сокращение страданий человечества есть высшая и конечная цель жизни. Отец Милля был последователем основоположника классического утилитаризма Джереми Бентама, автора знаменитого принципа «истина — наибольшее счастье для наибольшего количества людей». Бентам сводил к нему все моральные, политические и личные проблемы, заходя в эпикурействе дальше самого Эпикура.

Если следовать этой логике, Джон Милль должен был признать собственную жизнь неудачной и лишенной смысла.

Разочаровавшись в философии Бентама, Милль назвал ее «пригодной только для свиней» и пришел к выводу, что человек рожден не для счастья. Неудовлетворенность, разочарование и боль — не отклонение от нормы, а естественное состояние, и «лучше быть неудовлетворенным человеком, чем всем довольной свиньей», писал он. Счастье — это, конечно, хорошо и важно, но постоянная погоня за ним редко к нему приводит.

По мнению Милля, стремиться надо к другим вещам, а уж состояние счастья может прийти как побочный продукт, бонус, как сказали бы в наши дни. Если человек не испытывает счастья, это не значит, что он живет неправильно.

Если Бентам был последователем Эпикура, то и у Милля имелся предтеча в античном мире — Аристотель. Две тысячи лет назад тот учил, что преходящее ощущение счастья менее важно, чем «правильная жизнь», по Аристотелю, эвдемония, эвдемонизм (eudaimonia).

Перевести это слово на современные языки сложно. Философ Джулия Эннас передает его как «счастье», другие авторы как «расцвет личности» или «добродетель». Во всяком случае, это нечто сильно отличающееся от большинства современных концепций счастья.

Согласно им, счастье — это состояние души, а аристотелевская эвдемония — поведение и поступки. Это не то, что вы чувствуете, а то, что делаете.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

А может быть счастье в том, чтобы хорошо выполнять свои обязанности и быть довольным собой?

В отличие от эпикурейской калькуляции страданий и наслаждений и бентамовского культа удовольствия, представления Аристотеля о правильной жизни были комплексными, включая удовлетворенность собой, моральные достоинства, совершенство в выполнении обязанностей, успех и активную гражданскую позицию.

«Как одна ласточка и один погожий день не делают весны, так и короткий миг счастья не делает человека благословенным богами», — писал Аристотель в «Никомидийской этике». Эвдемония воздвигается каждодневными поступками в течение всей жизни, а счастье неотделимо от добродетели, учил он.

По Аристотелю, добродетель всегда лежит посередине между крайностями, как храбрость между трусостью и безрассудством, а щедрость — между скупостью и мотовством. Можно сказать, добродетель есть выдерживание правильного баланса.

Там, где утилитаристы сводят мораль к человеческому счастью, там Аристотель считает добродетель важной, но не единственной частью эвдемонии. Нельзя достичь расцвета личности без добродетели, но добродетель сама по себе еще не ведет к эвдемонии, она ее часть.

Аристотель настаивал, что вопросы о том, что приносит счастье, и что делает человека хорошим, нельзя разделять. Идея неразрывной связи между этичностью и хорошей жизнью — ключевая в античной философии, указывает Эннас. Она актуальна и сегодня.

По Аристотелю, мы достигаем совершенства, используя уникальную способность человека думать и рассуждать. Но мысль в такой же мере социальное действие, как индивидуальное: «отшельник не может проявить лучшие человеческие качества». Таким образом, для счастья необходимо общество. Счастье не только личное эмоциональное состояние, но совершенные отношения с другими.

Но и это еще не гарантирует процветания. Аристотель признавал, что счастье во многом зависит от везения. События, которые мы не в силах контролировать, — война, нежелательная влюбленность, бедность или эпидемия — способны разрушить счастье.

Но человек должен продолжать стремиться к эвдемонии, даже терпя временное поражение. Счастье, по Аристотелю, не есть состояние, которого можно достичь раз и навсегда, а практика, которой мы следуем на протяжении всей жизни, с большим или меньшим успехом, даже в неблагоприятных условиях.

Осознание этого не гарантирует нам хорошей жизни, но развеивает иллюзорную надежду на вечную удовлетворенность. Подобное понимание счастья, на самом деле, повышает риск вечной разочарованности.

Ни одна реальная жизнь не соответствует эпикурейским или утилитаристским стандартам счастья, и их сегодняшние последователи обречены на неудовлетворенность при неизбежном столкновении с темными сторонами бытия.

Не лучше ли, вслед за Аристотелем, смириться с их существованием и стараться сделать свою жизнь лучше вопреки им?

Прочитать оригинал этой статьи на английском языке можно на сайте BBC Future.

Vipassana Meditation

Випассана, что означает «видеть вещи такими, какие они есть на самом деле», – одна из древнейших техник медитации, зародившихся в Индии. Она была заново открыта Готамой Буддой более 2500 лет назад и преподавалась им как универсальное средство от всех несчастий – как Искусство жить. Эта несектантская техника имеет целью полное искоренение загрязнений ума и, как результат, высшее счастье – полное освобождение.

Випассана – это способ трансформации личности через самонаблюдение. Она фокусируется на глубокой взаимосвязи ума и тела, переживаемой на личном опыте путем сосредоточения внимания на физических ощущениях, из которых состоит жизнь тела, постоянно взаимодействующих с умом и обуславливающих его состояние. Именно это основанное на наблюдении самоисследование, путешествие к общим истокам ума и тела, устраняет ментальные загрязнения. Результат – уравновешенный ум, полный любви и сострадания.

Человеку становятся понятными научные законы, управляющие его мыслями, чувствами, суждениями и ощущениями.

Благодаря непосредственному опыту приходит понимание природы развития и деградации человека, механизмов умножения страданий и освобождения от них. Человек становится более осознанным, избавляется от заблуждений, обретает покой и умение владеть собой.

Традиция

Со времен Будды випассана через непрерывную линию учителей передавалась до сегодняшнего дня. Индус по происхождению, настоящий учитель этой линии, господин С.Н. Гоенка, родился и вырос в Бирме (Мьянме). В то время как он жил там, ему посчастливилось обучиться випассане у его учителя, Саяджи У Ба Кхина, который в то время был большим государственным чиновником. После того как он обучался у своего учителя на протяжении четырнадцати лет, господин Гоенка в 1969 году поселился в Индии и начал преподавать випассану. С того времени он обучил десятки тысяч людей всех рас и религий как на Востоке, так и на Западе. С 1982 года он начал назначать Учителей-ассистентов, которые помогают ему с все возрастающим интересом к курсам випассаны.

Курсы

Техника преподается на 10-дневных курсах, во время которых участники соблюдают Кодекс Дисциплины, изучают основы метода, и практикуют в объеме, достаточном для получения полезных результатов.

Курсы требуют тяжелой, серьезной работы. Существуют три этапа тренировки. Первый заключается в том, что на все время курса, необходимо воздерживаться от убийства, воровства, сексуальной активности, лжи и принятия опьяняющих веществ. Эти простые правила морального поведения служат для успокоения ума, который в противном случае будет слишком возбужденным для выполнения задания самонаблюдения. Следующий этап — развитие владения умом путем фиксации внимания на естественной реальности постоянно изменяющегося потока дыхания, как оно входит и выходит через ноздри. На четвертый день ум становится достаточно спокойным и достаточно сосредоточенным для самой практики випассаны: наблюдения ощущений по всему телу, понимая их природу и развивая уравновешенность, учась не реагировать на них.

Наконец, в последний полный день курса участники учатся медитации любящей доброты, доброжелательности по отношению ко всем, где чистота, наработанная в процессе курса, разделяется со всеми существами.

Вся практика представляет собой тренировку ума. Точно также как мы используем физические упражнения для улучшения здоровья тела, випассана может быть использована для развития здорового ума.

Так как было выяснено, что техника действительно помогает, особое значение уделяется сохранению техники в ее оригинальной, подлинной форме. Она не преподается в коммерческих целях, напротив, она преподается совершенно бесплатно. Никто, кто помогает обучению, не получает никакого материального вознаграждения. Не существует никакой платы за курсы — даже для покрытия расходов на еду и проживание. Все расходы покрываются пожертвованиями людей, которые закончили хотя бы один курс и получили полезные результаты от випассаны, и которые желают предоставить другим возможность получить от нее полезные результаты.

Разумеется, результаты приходят постепенно, вместе с практикой. Это не реально ожидать, что все проблемы исчезнут за десять дней. Однако за это время можно научиться основам випассаны, которые затем можно применять в жизни. Чем дольше практиковать технику, тем больше свобода от несчастий, и ближе достижение окончательной цели полного освобождения. Даже десять дней могут дать совершенно определенные и полезные результаты в повседневной жизни.

Все искренние люди приглашаются присоединиться к курсу випассаны, чтобы они сами увидели, как работает техника и ощутили ее полезные результаты. Курсы медитации випассана были успешно проведены даже в тюрьмах, с потрясающими результатами для всех заключенных, участвовавших в них. Всякий кто попробует — поймет, что випассана это бесценное средство, с помощью которого достигается настоящее счастье, которым можно поделиться с остальными.

Vipassana Meditation: Искусство жизни

---

Этот текст основан на беседе господина С.Н. Гоенки в Берне, Швейцария.

Каждый из нас стремится к миру и гармонии, это именно то, чего нам недостает в жизни. Время от времени все мы испытываем беспокойство, раздражение, *дисгармонию*. И когда мы страдаем от всего этого, свои страдания мы не держим при себе, а распространяем на других. Атмосфера вокруг несчастного человека наполняется беспокойством. Любой, кто входит с ним в контакт, тоже становится раздраженным, взволнованным. Конечно, это не является правильным образом жизни.

Нужно жить в мире с собой и в мире со всеми людьми. В конце концов, человек — существо социальное, он должен жить в обществе и взаимодействовать с другими людьми. Но как жить мирно? Как сохранить гармонию в себе и поддерживать мир и гармонию вокруг себя, так чтобы другие также могли жить мирно и гармонично?

Чтобы избавиться от страданий, нужно знать их причины. Если исследовать эту проблему, скоро станет ясно, что мы становимся несчастными всякий раз, когда начинаем создавать негативность или загрязнение в уме. Негативности в уме, умственные загрязнения или нечистоты не могут существовать вместе с миром и гармонией.

Как мы начинаем создавать негативности? Снова исследуем это, и нам станет ясно. Я становлюсь очень несчастным, когда замечаю, что кто-то ведет себя не так, как мне нравится, когда происходит что-то такое, что мне не нравится. Происходит что-то нежелательное, и я создаю в себе напряжение. Не происходит чего-то желаемого, возникают какие-то препятствия на пути, и снова я создаю в себе напряжение; начинаю завязывать в себе узлы. В жизни постоянно случаются нежелательные вещи, а нужные могут случаться, а могут и не случаться, и этот процесс реакции, завязывания узлов — гордиевых узлов — делает всю умственную и физическую структуру такой напряженной, такой полной всем негативным, что жизнь становится несчастной.

Итак, один способ решения проблемы состоит в том, чтобы договориться, чтобы ничего нежелательного не случалось в моей жизни, и чтобы все случалось точно так, как я хочу. Я должен развить в себе такую силу, или кто-то еще должен иметь силу, и помочь мне, когда я его попрошу, чтобы ничего нежелательного не случалось в моей жизни, а все, что я хочу, продолжало происходить. Но это невозможно. Нет никого в мире, чьи желания всегда исполняются, в чьей жизни все случается согласно его желаниям, без чего-нибудь нежелательного. Время от времени происходят вещи, которые противоречат нашим желаниям и стремлениям. Тогда возникает вопрос: как прекратить слепо реагировать на вещи, которые мне не нравятся? Как не создавать напряженных отношений и оставаться мирными и гармоничными?

В Индии, как и в других странах, святые мудрецы прошлого изучали эту проблему — проблему человеческого страдания — и нашли решение: если случается что-то нежелательное, и человек начинает реагировать, порождая гнев, страх или любую негативную эмоцию, тогда нужно как можно скорее переключить внимание на что-то другое. Например, встаньте, возьмите стакан воды, начните пить — ваш гнев не будет умножаться, он начнет затихать. Или начинайте считать: один, два, три, четыре. Или начните повторять слово или фразу, возможно, какую-нибудь мантру, или имя бога, святого; ум отвлечется и до некоторой степени вы будете вне негативности, вне гнева.

Такое решение было полезно; это работало. Это все еще работает. При подобной практике ум освобождается от возбуждения. Однако такое решение работает только на уровне сознания. Действительно, отвлекая внимание, мы толкаем негативность глубоко в область бессознательного, где продолжаем создавать и умножать то же самое загрязнение. На поверхности будет слой мира и гармонии, но в глубинах ума — спящий вулкан подавленных негативностей, который рано или поздно взорвется с огромной силой.

Другие искатели внутренней истины пошли дальше: переживая внутри себя реальность ума и материи, они поняли, что отвлекать внимание — значит убегать от проблемы. Уход не есть решение; нужно встречать проблему лицом к лицу. Всякий раз, когда негативность возникает в уме, лишь наблюдайте ее, повернитесь к ней. Как только мы начинаем наблюдать любое загрязнение ума, оно начинает терять свою силу и постепенно ослабевает, искореняется.

Это хорошее решение, оно избегает двух крайностей — подавления и проявления. Скрыть негативность в бессознательном — не значит избавиться от нее; если позволить ей проявляться в виде нездоровых физических или речевых действий, это создаст еще больше проблем. Но если мы только наблюдаем, тогда загрязнение уходит, и мы освобождаемся от него.

Звучит это замечательно, но как же на практике? Когда возникает гнев, он захватывает нас так быстро, что мы даже этого не замечаем. Тогда, охваченные гневом, мы совершаем физические или речевые действия, которые вредят нам и другим людям. Позже, когда гнев проходит, мы начинаем плакать и раскаиваться, моля о прощении того или иного человека или Бога: “О, я совершил ошибку, пожалуйста, простите меня!”. А в следующий раз снова в подобной ситуации реагируем точно так же. Все это раскаяние вовсе не помогает.

Трудность состоит в том, что мы не знаем, когда загрязнение начнет проявляться. Оно зарождается глубоко в бессознательном уме, и к тому времени, когда выходит на уровень сознательный, так быстро нас сокрушает, что мы не можем его наблюдать.

Предположим, я заведу личного секретаря, чтобы всякий раз, когда начинается гнев, он говорил мне: “Смотрите, гнев начинается!” Так как я не знаю, когда начнется этот гнев, мне нужно иметь трех частных секретарей, работающих в три смены круглосуточно! Допустим, я могу это организовать, и вот гнев начинается проявляться. Сразу же секретарь сообщает мне: “О, смотрите — гнев начался!” Тогда первое, что я делаю, это кричу на него: “Дурак! Думаешь, тебе платят, чтобы учить меня?”. Я так охвачен гневом, что никакой совет не поможет.

Допустим, мудрость все-таки возобладала, и я не закричал на него. Вместо этого я говорю: “Большое спасибо. Теперь я должен сесть и наблюдать гнев”. Возможно ли это? Как только я закрываю глаза и пробую наблюдать гнев, тут же приходит на ум объект гнева — лицо или происшествие, из-за которого я разозлился. Я уже не наблюдаю гнев. Вместо этого я наблюдаю внешний стимул данной эмоции. Это только умножит гнев, это не решение. Очень трудно наблюдать любую абстрактную негативность, абстрактную эмоцию в отрыве от внешнего объекта, который ее вызвал.

Однако тот, кто постиг окончательную истину, нашел истинное решение. Он обнаружил, что всякий раз, когда в уме возникает загрязнение, одновременно на физическом уровне начинают случаться две вещи. Первое — дыхание теряет нормальный ритм. Я начинаю тяжело дышать всякий раз, когда негативность входит в ум. Это легко наблюдать. На более тонком уровне в теле начинается биохимическая реакция, вызывая определенное ощущение. Каждое загрязнение будет производить внутри то или иное ощущение.

В этом кроется ключ к практическому решению проблемы. Обычный человек не может наблюдать абстрактные загрязнения ума — абстрактный страх, гнев или страсть. Но с помощью правильной тренировки и практики очень легко наблюдать дыхание и ощущения в теле, которые напрямую связаны с умственными загрязнениями.

Дыхание и ощущения помогут вдвойне. Во-первых, они будут выполнять роль ваших личных секретарей. Как только в уме появится негативность, дыхание утратит свой нормальный ритм, и начнет кричать: «Посмотрите, что-то происходит не так!» Мы не сможем побранить дыхание, сделать ему выговор, нам придется принять это предупреждение. Подобным образом и ощущения скажут нам, что что-то не так. После такого предупреждения мы начинаем наблюдать за дыханием, следить за ощущениями, и очень быстро обнаружим, что негативность исчезла.

Такой ментально-физический феномен напоминает две стороны одной монеты. С одной стороны есть мысли и эмоции, появляющиеся в уме, а с обратной стороны — дыхание и ощущения в теле. Как только появляется какая-то мысль или эмоция, какое-то умственное загрязнение, оно сразу же проявляется через дыхание и ощущения. Таким образом, наблюдая за дыханием или ощущениями, мы на самом деле наблюдаем за умственными загрязнениями. Вместо того чтобы бежать от проблемы, мы поворачиваемся к ней лицом, воспринимая реальность такой, какая она есть в данный момент. В результате мы обнаружим, что эти загрязнения теряют свою силу, они больше не могут овладевать нами, управлять нами, как это было в прошлом. Если мы упорно продолжаем, они, в конце концов исчезают, и мы начинаем жить мирной и счастливой жизнью, жизнью, которая становится все более свободной от загрязнений.

Так техника самонаблюдения показывает нам реальность с двух сторон — внутренней и внешней. Раньше мы смотрели вовне, упуская внутреннюю истину. Мы всегда искали снаружи причины наших бед, всегда обвиняли и пытались изменить внешний мир. Игнорируя внутреннюю реальность, мы не понимали, что причина страданий кроется внутри, в наших собственных слепых реакциях на приятные и неприятные ощущения.

Теперь с практикой, мы можем увидеть другую сторону медали. Мы можем осознавать дыхание, а также то, что происходит внутри. Неважно что это, дыхание или ощущение, мы учимся просто наблюдать это, не теряя при этом равновесие ума. Мы прекращаем реагировать и умножать наши страдания. Вместо этого мы позволяем загрязнениям проявляться и уходить.

Чем больше человек практикует эту технику, тем быстрее исчезают негативности. Постепенно ум освобождается от загрязнений, становится чистым. Чистый ум всегда полон любви — неэгоистичной, бескорыстной любви ко всем людям, полон сострадания к бедам и страданиям других людей, полон радости за их успехи и счастье, полон спокойствия в любой ситуации.

Когда достигаешь такой стадии, вся жизнь меняется. Человек своими словами и действиями больше не может нарушать мир и счастье других людей. Наоборот, уравновешенный ум становится умиротворенным, а окружающая атмосфера насыщается миром и гармонией, влияя на людей вокруг и помогая им.

Обучаясь тому, как оставаться уравновешенным при любых внутренних процессах, человек также развивает отрешенность, беспристрастность по отношению ко всему, что происходит вокруг. Однако эта беспристрастность не является бегством от жизни или равнодушием к проблемам мира. Те, кто регулярно практикуют випассану, становятся более чувствительными к страданиям других, и делают все, что в их силах, чтобы облегчить страдания — не агитациями, а с помощью ума, преисполненного любви, сострадания и спокойствия. Они обучаются святой отрешенности — как быть полностью преданным, полностью вовлеченным в помощь людям, одновременно сохраняя равновесие ума. Так они остаются умиротворенными и счастливыми, работая ради мира и счастья людей.

Именно этому учил Будда — искусству жизни. Он никогда не создавал религий, не учил никакой религии, никаким «измам». Он никогда не учил своих последователей обрядам и ритуалам, слепым и пустым формальностям. Напротив, он учил наблюдать природу как есть, наблюдая реальность изнутри. Из-за неведенья мы продолжаем реагировать, что вредно для нас и для других. Когда же возникает мудрость — мудрость наблюдения реальности как она есть — мы уходим от привычки реагировать. Когда мы перестаем слепо реагировать, мы становимся способными к реальным действиям — действиям, проистекающим из уравновешенного, невозмутимого ума, ума, который видит и понимает истину. Такое действие может быть только позитивным, творческим, полезным для себя и других.

Что необходимо, так это познать себя — совет, который давали все мудрецы. Познать себя нужно не только на интеллектуальном уровне, на уровне идей и теорий, веры или эмоций, слепо принимая то, что мы слышали или читали. Такого знания недостаточно. Нам необходимо познать реальность на собственном опыте. Мы должны напрямую пережить реальность умственно-физического феномена. Только это поможет нам избавиться от страданий.

Это прямое переживание нашей собственной внутренней реальности, эта техника самонаблюдения и есть то, что называется медитацией випассаны. На языке Индии времен Будды, пассана означает смотреть с открытыми глазами, обычным образом; а випассана значит наблюдать вещи, как они есть в действительности, а не какими они кажутся. Следует постигать наблюдаемую истину, пока мы не достигнем окончательного истинного понимания всей психофизической структуры. Познав эту истину, мы научимся тому, как перестать слепо реагировать, перестать создавать негативности — и, естественно, старые загрязнения также постепенно будут искореняться. Мы становимся свободными от страданий и испытываем истинное счастье.

Есть три шага обучения, которые даются в курсе медитации. Во-первых, нужно воздерживаться от любых действий, физических или речевых, которые нарушают мир и гармонию других. Невозможно работать над освобождением себя от умственных загрязнений и в то же время продолжать совершать на уровне тела или речи действия, которые только умножают эти загрязнения. Поэтому этический кодекс необходим как первый шаг практики. Мы берем на себя обязательства не убивать, не красть, воздерживаться от неправильного сексуального поведения, не лгать, не использовать интоксиканты. Воздерживаясь от таких действий, мы даем возможность уму достаточно успокоиться, чтобы он мог приступить к решаемой задаче.

Следующий шаг — развить мастерство в управлении этим диким умом, обучая его концентрироваться на одном объекте — дыхании. Мы пытаемся как можно дольше удерживать внимание на дыхании. Это не дыхательное упражнение; мы не управляем дыханием. Наоборот, мы наблюдаем естественное дыхание, как есть: как оно входит, как оно выходит. Таким образом, мы все больше успокаиваем ум, так, чтобы он больше не был подавлен сильными негативностями. В то же самое время, мы концентрируем ум, делая его острым и проникающим, способным быть проницательным.

Первые два шага — жить нравственной жизнью и управлять умом — очень существенны и полезны сами по себе, но они приведут лишь к подавлению негативностей, если не сделать третий шаг: очистить ум от загрязнений, путем развития интуитивного понимания собственной природы. Это и есть випассана: переживать реальность в себе, регулярно и беспристрастно наблюдая каждое изменение в области ума-материи, проявляющееся в виде ощущений. В этом — кульминация учения Будды: самоочищение путем самонаблюдения.

Практиковать это могут все и каждый. Все люди страдают. Это универсальная болезнь, всеобщая проблема, поэтому и лекарство должно быть универсальным. Болезнь не принадлежит никакой секте, поэтому и лекарство не может быть сектантским. Когда мы страдаем от гнева, это не буддийский, индусский или христианский гнев. Гнев — это гнев. Если гнев вызывает в нас беспокойство, это не христианское, иудейское или мусульманское беспокойство. Болезнь универсальна. Лекарство тоже должно быть универсально.

Випассана и есть такое лекарство. Никто не будет возражать против нравственного кодекса жизни, который способствует миру и гармонии. Никто не будет возражать против развития способности управлять умом. Никто не будет возражать против развития интуитивного понимания собственной природы, с помощью которого можно освободить ум от негативностей. Випассана — это универсальный путь.

Наблюдать реальность как она есть, наблюдать истину внутри себя — значит познавать себя напрямую, путем непосредственного опыта. Поддерживая практику, мы освобождаемся от страданий и умственных загрязнений. От грубой, внешней, кажущейся истины мы движемся в глубину окончательной истины ума и материи. Затем мы превосходим и это, переживая истину, которая за пределами ума и материи, вне времени и пространства, вне обусловленной сферы относительного; истину полного освобождения от всех загрязнений, всех нечистот, всех страданий. Неважно, как мы называем эту окончательную истину, но она — конечная цель каждого.

Пусть все вы познаете эту окончательную истину. Пусть все люди освободятся от страданий. Да обретут они истинный мир, истинную гармонию, истинное счастье.

ПУСТЬ ВСЕ СУЩЕСТВА БУДУТ СЧАСТЛИВЫ

Концепции страдания. Жить, чтобы страдать или страдать, чтобы жить?

Едва ли можно найти более противоречивое понятие, чем «страдание»: большинство психологов трактуют его как нечто угрожающее здоровью, а религия и философия твердят, что весь сознательный опыт на нём стоит. Интерпретаций феномена бесчисленное множество, хотя на своём опыте его переживал каждый. Человеку порой необходимо осмыслить собственное существование и смело преодолеть тяготы судьбы, однако единую и наиболее оптимальную концепцию жизненной стратегии найти вряд ли удастся. Concepture познакомит с основными концептуальными моделями страдания, дабы раскрыть содержание этого феномена.

Что это и как спастись?

Начать стоит с осмысления того, что можно понимать под словом «страдание». Самая близкая к житейскому опыту позиция — это психологическая трактовка, которую я освещу лишь кратко.

Страдания — это чувства или эмоциональное состояние человека в виде отрицательных переживаний, возникающих под воздействием травмирующих его психику и здоровье событий, глубоко затрагивающих личностные структуры, настроение, самочувствие и другие ценности.

Таким образом, это сугубо негативная характеристика внутреннего состояния личности в данный момент времени — состояния разрушительного, хоть и не критичного. Зигмунд Фрейд выделяет три категории возникновения страдания: со стороны собственного тела, внешнего мира и отношений с другими людьми. В любом случае это лишь ощущение, которое зависит от определённого устройства нашего организма. Можно интерпретировать страдание как доминирующее состояние человека, что охватывает жизнь целиком, а не ограничивается единичным случаем. Как неотъемлемый атрибут реальности. В таком случае есть две стратегии спасения: терпеть и надеяться, что когда-то всё кончится, или быстро переключаться на удовольствия, заглушая тем самым боль.

В рамках обеих концепций есть свой оптимизм.

В первом случае он заключается в надежде на лучшую жизнь после земной… Хотя, может, отсутствие жизни как таковой и есть самая верная стратегия защиты от страдания? Как говорится, одному Богу известно (в нашем случае Будде). Основная проблема данной концепции налицо: что будет после земной жизни, конечно, безумно интересно, но отказываться от настоящей не все горят желанием. Человек страдает «в режиме реального времени», тем более, кто даст гарантию, что страдания не станут ещё острее?

Во втором же случае мы встречаемся с иной крайностью — зависимостью от бесконечной смены удовольствий и страданий. Причем сразу становится понятно, что это не комплексное решение проблемы, а лишь «работа с симптомами». Мало того, что от тягот душевных не избавляешься, ещё и получаешь потребность постоянно искать, как увеличить уровень наслаждения, потому что механизм цепной: чем больше удовольствие, тем больше последующее страдание.

Множество философских и религиозных взглядов имеют диаметрально противоположные воззрения на саму природу возникновения этого феномена: страдание не есть атрибут, а есть порождение жизни неправедной и греховной. Здесь стоит вспомнить закон сохранения, знакомый всем естественникам: Ничто не появляется из ничего и, соответственно, ничего не исчезает бесследно. Раз страдание появилось в нашей судьбе, то и освободиться от него мы в силах — через искупление и путь к спасению. Так или иначе необходимо преодолеть внутренние противоречия, чтобы обрести подлинность жизни, а не мириться в ожидании кончины и искать себе способы достижения блаженства.

 

Лучшее средство от головы — топор!

Предположим, мы придерживаемся концепции «нет жизни — нет страдания». В таком случае единственным разумным вариантом развития событий является уход из жизни, ведь каждый из нас в глубине своего существа и есть источник своего мучения. Такое мироощущение свойственно дхармическим религиям, а именно индуизму, джайнизму, буддизму и сикхизму. Первыми на ум приходят ассоциации с буддистскими текстами. Ныне существующие школы сохраняют свою приверженность Четырём благородным истинам, суть которых предельно ясна:

1. Страдание существует.

2. Причина страдания тоже существует.

3. От страдания можно избавиться.

4. Существует путь, ведущий к прекращению страдания.

В буддистском понимании «увидеть жизнь такой, какая она есть» и прекратить страдания можно лишь радикальным способом, а именно полностью избавиться от субъективности восприятия и в конечном итоге уйти от сознания как такового. Элементарно: нет его, значит, и бытия нет, а откуда в таком случае страданию взяться?

Не будем ограничиваться только религиозным прочтением данной концепции. В подобном ключе пишет о страдании и философ Артур Шопенгауэр в работе «Мир как воля и представление»: в его понимании ощущение страдания увеличивается у человека быстрее, нежели ощущение удовольствия.

Итак, чем больше мы имеем, тем больше нам нужно; — и с этим усиливается способность чувствовать страдания. — Часы идут тем быстрее, чем они приятнее; — тем медленнее, чем больше они дали нам страданий; ибо положительно не наслаждение, а страдание, наличность которого мы сознаем вполне.

Шопенгауэр приводит множество примеров страдания: тщетность желаний, без конца появляющихся вновь и вновь, скука как основное человеческое чувство. По мнению философа, на уровне индивида утверждение воли к жизни выражается прежде всего в эгоизме и несправедливости. Довольно интересно, ведь у него цена страдания настолько велика, что и тысячи наслаждений его не стоят. И дело вовсе не в мере и количестве, сам факт его присутствия даёт основание скорбеть. Шопенгауэр считает, что нашу жизнь можно рассматривать как эпизод, бесполезным образом нарушающий душевный покой Ничто, так как в конечном итоге мы всё равно убедимся в том, что жизнь не более чем разочарование. Собственно, поэтому и небытие гораздо предпочтительнее жизни: «Однако кто бы стал терпеть жизнь, если бы смерть не была так страшна?».

Едва ли стоит комментировать слова автора, веди они говорят сами за себя:

А при данных обстоятельствах смерть хороша тем, что она — конец жизни, и мы утешаемся в страданиях жизни мыслью о смерти, а при мысли о смерти — страданиями жизни.

Эссеист Эмиль Чоран также придерживался пессимистического взгляда на мир и представлял несчастье как основу всего живого. Даже такое светлое чувство, как любовь, предназначено, чтобы помогать нам коротать по воскресеньям жестокие в своей нескончаемости часы от обеда до ужина, травмирующие нас на всю оставшуюся неделю, травмирующие навеки. Для того чтобы чувствовать жизнь, нам буквально необходимо уходить в подобные состояния. Человек движется вперёд через пытки дней, так как ничего, кроме боли, его самого не останавливает. Благо, наши сердце и разум не способны ощутить всю вселенскую боль, потому-то мы и чувствуем, что наше страдание бесконечно, пределы восприятия таковы. Чоран предлагает вовсе отказаться от идеи спасения, дабы предпочесть оттенки незавершенного и эмоциональную диалектику однообразию возвышенного тупика.

Привыкший к страданиям, он страшится их окончания.

 

Так сладок мед, что, наконец, он горек

Другая модель страдания признаёт его атрибутом действительности, но тесно связывает с удовольствием. Существует несколько подходов к пониманию правильного соотношения наслаждения и его отсутствия, в том числе этическая концепция, называемая гедонизмом.

В этом учении получение максимального количества удовольствия, причем физического, есть основная и единственная цель, а все остальные ценности есть лишь средства, инструменты для её достижения. Страдание и боль выступают в роли второго нежелательного состояния души, которое надо усиленно подавлять и старательно избегать, хотя думали об этом мало, так как мысли их целиком и полностью были заняты погоней за сиюминутным наслаждением. Философ Лосев А.Ф. описал эти мотивы чуть иначе:

Таким образом, принцип киренаиков заключался не просто в наслаждении, но в свободе духа, который всегда наполнен наслаждениями, что бы на него ни действовало, независимо от внутреннего самонаслаждения духа от каких бы то ни было внешних влияний.

Нельзя не упомянуть о родственном философском течении – эпикурействе. Согласно ему, высшим благом считается наслаждение жизнью, которое подразумевает сохранение атараксии, то есть свободы от физической боли и тревог, отказ от лишних желаний.

Таким образом, всякое удовольствие, по естественному родству с нами, есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и страдание всякое есть зло, но не всякого страдания следует избегать. (Эпикур)

Подробнее об этих философских школах можно прочесть в статье, которая ранее выходила в Concepture. Добавлю два слова о древнем философском течении в Индии – Локаята. Человеческая жизнь в представлении локаятиков состоит одновременно и из наслаждения, и из страдания, причем полное избавление от последнего невозможно. Хотя, мы в праве минимизировать наши муки, и посвятить себя поиску удовольствий, смысл жизни должен быть в счастье, а счастье в наслаждении.

Света нет без тени

Допустим, страдание появляется эпизодически, лишь в некоторых ситуациях, когда сам человек или нечто иное стало тому виной. В таком случае в сердцах появляется надежда на существование жизни праведной, к коей необходимо стремиться. Психотерапия редко стоит особняком от философии, посему предлагаю познакомиться с идеями Виктора Франкла. Уже будучи психиатром, он волею судеб оказался в концентрационном лагере. Его пациенты учились находить смысл в любом, пусть даже мучительном существовании, и, поверьте, такое феноменальное отношение к смерти и болезни исцелило миллионы душ по всему миру. В своём произведении «Человек в поисках смысла» он рассматривает, какую ценность мы придаём, порой, бессмысленным переживаниям с прагматической точки зрения. Скорбь и раскаяние имеют глубокий смысл, пусть вернуть назад содеянное нереально, но помогают расти во внутреннем плане и оставаться живыми. Более того, только в таком состоянии человек способен осознать, насколько велика разница между действительностью и неким «идеалом».

Таким образом, страдание вызывает плодотворное, можно даже сказать-кардинально преобразующее, духовное напряжение, ведь оно на эмоциональном уровне помогает человеку осознать то, чему не следует быть.

Нетривиальную интерпретацию общеизвестному мифу о Сизифе показывает нам Альбер Камю, пытаясь оправдать существование для себя самого. Весь мир для него – это лишь абсурд, и человек не может в нём существовать, не посвящая чему-то жизнь. Пусть страдания будут максимально бесцельны, но так судьба приобретает форму, становится во власти личности, мы ясно видим результат или его отсутствие. Сизифу приносит удовольствие сам бунт против реальности, понимание её ничтожности в отсутствие мысли и действия. Искание смысла есть борьба против тьмы бессилия, посему и бесконечным трудом можно и нужно наслаждаться. Основная мысль труда: Как бы тяжела и бесцельна ни была бы жизнь – ее надо прожить достойно и искать ответ в себе.

 

 

Тебе позволено страдать, дабы очиститься!

Поговорим о Господе нашем, Иисусе Христе.

Понятие скорби в православном учении о спасении является фундаментальным; дабы очистить душу и тело от грехов своих верующим необходимо преодолеть тяготы. Большинство христиан верят, что актом спасения Бог не уничтожает свободу человека (дарованную Им же), но напротив, расширяет и укрепляет её. Требуется доказать свою веру и терпеливо превозмогать страдания, выпавшие на нашу долю, чтобы быть поистине способным принять даруемую Богом праведность. Однако, так называемое «всеобщее спасение», апокатастасис, наоборот, отрицается, как противоречащее свободе человеческой воли. Приверженцы таких учений, ссылаясь на 1-е послание к коринфянам «будет Бог все во всем», считали возможным даже покаяние Сатаны: раз Бог есть всё, а при Боге зла существовать не может, то и нет различий между добром и злом. Согласно этому учению, грешные люди и демоны будут мучиться в аду только до определенного времени, а затем будут восстановлены в своем первобытном состоянии, а это противоречит Священному писанию.

Все горести и болезни есть последствия греха, причем избежать их не удастся. Если свыше послано недомогание (телесное или духовное), не стоит чувствовать себя обречённым, скорее наоборот, призванным Господом. Состояние горя не так болезненно, как ощущение его присутствия и страх перед ним. Необходимо также помнить о том, что всё и все вокруг так или иначе тоже мучаются, пусть и в тишине, а главной задачей перед каждым стоит вынести это трудности достойно и одухотворённо на радость Всевышнему. Страдание как таковое способствует достижению глубокого понимания жизни, открывает волю к смыслу, пробуждает дух. Словно судьба построена на приёме антитезы: лишь увидев угрозу праведному, можем выйти к истине, свету и всеобщей любви.

По «Точному изложению Православной Веры» преподобного Иоанна Дамаскина:

Прежде всего страдание противопоставляется действию: Страдание есть движение в одном предмете, производимое другим предметом. Действие есть самодеятельное движение. Действие есть движение, согласное с природою, страдание же — движение, противное природе

Мысль о великом значении веры в Бога красной нитью проходит сквозь все сочинения Фёдора Михайловича Достоевского. Немудрено, ведь Евангелие писатель пронёс с каторги до смерти, прожил его как судьбу, не выпуская из рук. Согласно заветам, спасение человека заключается в познании глубокой поврежденности своей природы и в признании Христа как единственного спасителя в искоренении этого зла. Сама вера возникает через постоянную борьбу с грехом и собственным бессилием. Величайшая заслуга писателя состоит не только в том, что он не познал свое падение и пришел через труднейшую борьбу к истинной вере во Христа, но и в том, что он всему художественному миру смог раскрыть этот путь, как, по-видимому, никто из светских писателей еще ни до, ни после него не сделал.

В знаменитом утверждении «Красота спасёт мир» Достоевский говорил о красоте спасающей, которая, как правило, предстаёт духовно очищенному взору человека лишь после страданий, несения креста своего. Душа, подобно золоту, расстаётся с греховными примесями. Поскольку грешны все, боль необходима каждому, как питье и еда, и жалок тот человек, что не жаждет раскаяния и искупления.

«Если хотите, – пишет он в «Записной книжке», – человек должен быть глубоко несчастен, ибо тогда он будет счастлив. Если же он будет постоянно счастлив, то он тотчас же сделается глубоко несчастлив».

«Горе узришь великое, – говорит старец Зосима Алеше, – и в горе сам счастлив будешь. Вот тебе завет: в горе счастье ищи».

Итог

Суммируя всё вышесказанное, при выборе своей жизненной стратегии человек может либо воспринимать страдание как атрибут жизни, либо как временное явление. В первом случае преодолеть горе ты сможешь полноценно только в случае ухода из жизни, а главным ориентиром для тебя остаётся мифическое пробуждение, коего можно достигнуть всего лишь разрушив любые привязанности с мирским, дело за малым. Есть и более приятный вариант развития событий: будет ли у тебя время думать о боли, ежели ты увидишь высшие блага прямо перед собой? Женщины и вино, вино и женщины… Во втором варианте не всё так прозаично, ведь убегать не получиться, придётся терпеть, причём терпеть с наслаждением. Тут тоже два пути, либо ты всеми силами своей сущности выясняешь, что есть подлинность среди вездесущего абсурда, либо ты осознаёшь, что сам со своими грехами справиться не в силах, а всё, что остаётся – это вера, надежда и любовь.

Не знавший боли счастья не увидит. Но усердствовать в этом явно не стоит.

Негативное счастье. Шопенгауэр

Негативное счастье

Счастье и представление о нем значительно старше любой философии. Люди всегда стремились к полноте бытия, к лучшей жизни, к самореализации — силе, власти, чести, богатству, здоровью, долгой жизни. Веками сохранялось представление о счастливом «золотом веке» человечества, которое было когда-то, а теперь (и это «теперь» длится с мифологических времен до наших дней) жизнь такова, что человеку больше выпадает страданий, чем счастья: о счастье мечтают, к нему стремятся. Счастье видится в руках судьбы либо богов, но также и в руках человека. В течение веков вырабатывалось понятие о высшем благе как идеале, в котором воплощено высшее человеческое счастье, к нему стремится человечество, несмотря на беды и страдания.

Шопенгауэр полагал, что в мире существуют три могущественные мировые силы — мудрость, мощь и счастье. Последняя из них самая важная. Но наш жизненный путь подобен бегу корабля. Судьба играет роль ветров, либо быстро продвигая нас вперед, либо отбрасывая назад, а наши собственные усилия имеют мало значения. Наше житейское поприще является производным двух факторов — ряда событий и ряда наших решений, осуществляющихся в ограниченном горизонте, который проясняется только тогда, когда они переходят в наличную действительность. Перед нами открывается в этом случае столько упущенного счастья, столько навлеченных на себя бед! «Судьба тасует карты, мы играем» (71. С. 396).

Шопенгауэр сравнивает жизнь с игрой — древней метафорой, использованной еще Омаром Хайямом:

Я жизнь сравнил бы с шахматной игрой,

То ночь, то день, а пешки — мы с тобой.

Подвигали, побили и забыли,

И в темный ящик сунут на покой.

(Пер. Тхоржевского)

В переводе В. Державина это рубаи выглядит иначе, но смысл его тот же:

Кто мы? — Куклы на нитках, а кукольник наш — небосвод,

Он в большом балагане своем представленье ведет.

Нас теперь на ковре бытия поиграть он заставит,

А потом в свой сундук одного за другим уберет.

Оптимизму, вере в счастье противостоит здесь глубокий пессимизм, неверие в возможность благой жизни, ибо она кончается смертью, да и сама жизнь такова, что подчас лучше умереть, поскольку за пределами жизни «беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах. Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков надсмотрщика; малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего» (Иов. 3, 17-19).

Положив в фундамент своего учения безосновную и могучую волю, проявляющуюся во всей Вселенной, которая стремит и движет весь мир без цели и без конца в бесконечном времени и пространстве и объективацию которой представляют собой предметы, процессы и человеческая жизнь, Шопенгауэр объясняет этим обстоятельством недостижимость человеком, подвластным волевым импульсам, продолжительной удовлетворенности и тем самым — недоступность счастья.

Шопенгауэр пишет: «Существует одно врожденное заблуждение, и оно состоит в том, что мы рождены для счастья. И врождено оно потому, что совпадает с самим нашим существованием, наше существо — его парафраза, а наше тело — его монограмма: ведь мы не что иное, как воля к жизни, а последовательное удовлетворение всего нашего воления и есть то, что мыслится в понятии счастья» (74. С. 616).

Но воля, которая хозяйничает в мире и в человеческой жизни, весьма мало способствует этой цели. Вину за это возлагают на неблагоприятные обстоятельства, на судьбу, других людей или собственные промахи. И когда жизнь прожита, в старости человек угнетен тем, что она не состоялась. К тому же любой из радостных дней проходит как нечто мимолетное, наслаждение оставляет осадок неудовлетворенности, а то и иллюзорности. Получается, что счастье как цель существования недостижимо.

«Удовлетворение, или то, что называют счастьем, в действительности по своему существу всегда негативно и никогда не бывает позитивным. Это всегда не изначальное счастье, но удовлетворенное желание. Ибо желание, то есть недостаток чего-либо, — условие, предшествующее всякому наслаждению. Но вместе с удовлетворением исчезает желание, а следовательно, и наслаждение. Поэтому удовлетворение или счастье — всего лишь освобождение от горя, от нужды; ибо к этому относится не только действительное очевидное страдание, но и любое желание, нарушающее наш покой… Непосредственно нам дан лишь недостаток чего-либо, то есть страдание. Удовлетворение же и наслаждение мы можем испытывать только опосредованно, в воспоминании о предшествовавших страданиях и лишениях, прекратившихся вместе с удовлетворением» (73. С. 420).

Как только удовлетворено стремление или желание, удовольствие уходит в воспоминание, а на первый план выдвигаются новые беспредметные стремления или скука. Все это находит отражение в искусстве — «верном зеркале сущности мира», которое способно изображать лишь борьбу за счастье, стремление к нему, но ни в коем случае не длящееся и полное счастье. Даже в идиллии, цель которой описывать счастье, оно не выдерживается.

Человеческая же жизнь в своих крайних выражениях дает нам мало примеров счастья. Люди с могучим волением, с сильными страстями, способные добиваться поставленных целей, либо продолжают подчиняться волевой мотивации, а потому сохраняют неудовлетворенность, либо пресыщаются, жизнь их становится пустой, а потому и несчастной. Шопенгауэр продолжает утверждать, что большинство индивидов, отнюдь не сильные натуры, являют собой жалкое воление ничтожных субъектов, которое постоянно возвращается к одному и тому же и только потому избегает тоски и скуки.

«Люди подобны механизму часов, которые, будучи заведены, идут, сами не зная зачем; и каждый раз, когда зачат и рожден человек, часы человеческой жизни заводятся вновь, чтобы, ноту за нотой, такт за тактом, вновь повторить с незначительными вариациями бесчисленное множество раз сыгранную на шарманке старую песнь. Каждый индивид, каждое лицо и жизненный путь человека — лишь одно короткое сновидение бесконечного духа природы, вечной воли к жизни, лишь еще один мимолетный образ, который она [воля], играя, рисует на своем бесконечном листе — пространстве и времени, сохраняя его нетронутым в течение ничтожного по сравнению с ними срока, а затем стирает, чтобы освободить место для других… В этом таится загадочная сторона жизни, за каждый из этих мимолетных образов, за каждую из этих пустых затей вся воля к жизни со всей ее порывистостью должна платить многими глубокими страданиями и в завершение — долго устрашавшей, наконец наступившей горькой смертью» (73. С. 422).

Получается, что человек самим бытием предназначен жить в бесчеловечных условиях, что именно земной ад хорош для человека. Более того, счастье непрерывных побед, счастье триумфального исполнения желаний, счастье полного насыщения — тоже есть страдание. Это душевная гибель, это некая непрерывная моральная изжога. Поэтому жизнь трагична, хотя в своих единичных проявлениях способна принимать характер комедии.

Потребность в помощи и поддержке человек стремится утолить созданием воображаемого мира в виде тысячи суеверий, расточая на них силы и время вместо того, чтобы устранять реальные опасности и несчастья. Тщетно взывает мученик к своим богам, моля их о помощи: он безжалостно предоставлен своей судьбе. Вот почему все лучшее, благородное и мудрое с трудом пролагает себе путь. Вот почему история жизни отдельного человека — история страданий, непрерывный ряд крупных и мелких несчастий, так что в конце этой жизни умный и честный человек не захочет еще раз прожить ее и скорее предпочтет полное небытие. Не случайно Данте не смог описать небо и небесное блаженство; он столкнулся с непреодолимыми трудностями, так как «этот лучший из миров» не дает материала. Оптимизм представляется Шопенгауэру «не только абсурдным, но и поистине гнусным воззрением, горьким издевательством над неизреченными страданиями человечества» (73. С. 426). Таково радикальное отрицание счастья, представленное в первом томе главного труда Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Как видим, Шопенгауэр не расходился с библейским представлением о мире как юдоли страстей и печалей — следствии первородного греха. В одной из ранних дневниковых записей мы встречаем горькое сомнение в том, что человечество живет в лучшем из миров; если мир прекрасен, писал он, и все страдания оправданы, кто может принять такой мир? Противостоять злу можно лишь доброй волей, но где она? Противостоять злой воле можно лишь случайно. Каков выход? Отказ от воли (см.: 134. Bd. 1. S. 96). В главном его труде тема отказа от воли, призыв к покою, аскетизму, в идеале — к нирване, доступной немногим, — звучали во весь голос.

В преклонные годы, когда Шопенгауэр готовил второй том своего труда, в его взглядах ничего не изменилось; он по-прежнему призывал видеть смысл жизни не в благе и счастье, но в скорби; глубокий смысл жизни он видел в признании тщеты человеческих стремлений и ничтожности существования. Страдание открывает путь к очищению, поэтому наше спасение и освобождение больше зависит от того, что мы выстрадали, чем от того, что сделали.

В старости отмирание жизни выражается в отмирании воли: самое страстное воление, причиняющее столько страданий, — половой импульс, с возрастом угасает, что приводит человека в состояние, сходное с невинностью; самые желанные блага представляются иллюзорными; себялюбие вытесняется любовью к детям; это процесс эвтаназии воли. Так естественным образом осуществляется обращение воли к очищению, искуплению жизненных страстей и страданий. Шопенгауэру видится и иной путь к спасению, реализуемый путем одного только познания и приобщения к страданиям мира. Это — узкая тропа избранных, святых и гениев. В финале процесса очищения предшествовавшие ему безнравственность и зло остаются в виде шлака и наступает успокоение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Будда

Будда Шакьямуни

Рождение мальчика сопровождалось чудесными знаками. Вскоре после того, как Сиддхартха появился на свет, в королевские покои призвали трех мудрецов, чтобы те предсказали его будущее. Новорожденный произвел на них очень большое впечатление. Все трое единодушно заявили, что это необычный ребенок. Предсказание же звучало так: если принца оградить от боли и страданий этого мира, он станет сильным королем и в сражениях разгромит соседние королевства; но стоит ему обнаружить неприятные стороны жизни, и он оставит царские привилегии, чтобы стать великим духовным лидером и создать новое просветляющее мировоззрение для блага всего человечества.

Поскольку родители Будды принадлежали к касте кшатриев, они не были заинтересованы в духовном становлении сына. Им нужен был сильный наследник, способный прославить род и отстоять независимость королевства. Поэтому они решили скрывать от Сиддхартхи все страдания этого мира, воспитывая его в защищенной роскоши.

Юноша рос в прекрасных условиях, не зная ничего о том мире, что лежал за пределами королевских владений.

Только в возрасте 29 лет он обнаружил, что существует страдание. Однажды, в сопровождении слуги, он выехал из дворца. То, что он увидел за воротами, потрясло его. Сначала он встретил старика, затем больного – ничего подобного он раньше не встречал. Наконец, Сиддхартха увидел покойника, и слуга сказал ему: «Это смерть, и она ожидает каждого».

Это полностью перевернуло его представления о жизни: Сиддхартаха осознал, что в мире все непостоянно.

Будучи счастливым и отважным человеком, он не очень боялся собственной смерти. Но он думал обо всех своих друзьях: сейчас они молоды, здоровы и сильны, но будут страдать потом, когда подступят старость, болезнь и смерть. Он беспокоился также о стране и людях, которых ему предстояло защищать. Царевич понял: все, что он может дать другим, они рано или поздно потеряют. Даже любимую жену он не способен осчастливить навсегда, потому что однажды им придется расстаться, самое позднее – в момент смерти. Все, что появляется в пространстве, обязательно исчезает или распадается на части. Cлава и богатство, отношения и родственные связи – все мимолетно.

Он всем сердцем пожелал найти такое счастье, которое никогда не исчезнет; он хотел поделиться этим счастьем с другими людьми. Пусть его будет испытывать каждый. В таком настроении он проходил мимо человека, который сидел в глубокой медитации. И, как только их глаза встретились, а умы соприкоснулись, Сиддхартха понял, что нашел то, к чему стремился. Он уже знал, что все переживания в уме появляются и исчезают. Но сейчас он подумал: «А может быть, сам ум не подвержен появлению и исчезновению? Пусть все вещи в пространстве приходят и уходят – но, возможно, само пространство вне прихода и ухода?» Так он осознал, что целью является ум, а не то, что происходит в уме. Сознание, а не объекты сознания. Это единственное, что действительно остается и не исчезает.

В ту же ночь царевич покинул дворец. Он решил, что сам узнает природу ума и укажет другим путь к этому постижению. В лесу он снял свои царские одеяния и облачился в простые лохмотья пастуха. Приняв имя Гаутама, он шесть лет странствовал по родному краю. В те времена в Индии, как и в Греции, были распространены многие духовные школы. Принц учился у нескольких знаменитых мастеров, постигая премудрости философии и медитации. Он быстро все схватывал и даже превосходил своих учителей, но всякий раз понимал, что цель еще не достигнута. Он испытывал вдохновение от познания, но познавал только все новые явления, а не сам ум. Его радовала и медитация, но по ее окончании радость исчезала.

Некоторое время он практиковал даже крайний аскетизм, но скоро понял, что умрет от истощения, так и не придя к своей цели. Тогда Гаутама прекратил самоистязание: начал есть и пить молоко. Тогда друзья по аскезе решили, что он их предал, обиделись и покинули его. Через некоторое время, спустившись к реке Наранджане, он сел под большим деревом и дал себе твердое обещание – оставаться здесь и медитировать, пока не будет постигнута природа ума.

Он сидел там шесть дней и ночей в состоянии глубокого погружения. И, когда ему исполнилось 35 лет – это было утро полнолуния в мае, – он удалил все завесы из своего ума. Исчезло чувство разделенности на прошлое, настоящее и будущее. Он стал тем осознаванием, тем пространством, которое содержит в себе и знает все вещи. Его ум был безграничным.

Принц увидел, насколько неверна идея о том, что человек отделен от всех остальных. Все в мире взаимосвязано, все вещи состоят из множества других вещей, зависят от различных условий.

Он понял, что до сих пор жил как во сне – не сознавал истину, воспринимал мир ошибочно, считая реальностью свои собственные идеи и впечатления. Пробудившись от этого сна, он испытывал мир таким, каким он является на самом деле, без каких-либо ограничений или искажений.

Гаутама больше не страдал ни от какой привязанности или неприязни к вещам и людям вокруг, больше не воспринимал что-либо личностно. Он видел, что ум всех существ тоже безграничен от природы – значит, у них есть способность достичь такого же просветления, но они сами этого не осознают.  Осознав это, он ощутил сильное сочувствие ко всем живым существам, радостное желание помогать им всеми возможными средствами.

Гаутама увидел, что ум – это не вещь; его невозможно объяснить так, как обычно объясняют другие явления. У ума отсутствуют параметры, которые можно было бы измерить; его нельзя взвесить или вычислить.

Он осознал также, что переживание ума только частично можно выразить словами. Любые слова слишком ограничены и узки для того, чтобы передать этот опыт. Словами можно лишь показать путь к нему, а опыт каждый человек должен получить самостоятельно. Слова подобны пальцу, указывающему на луну. Палец – это не луна, но, если посмотрим, на что он направлен, мы увидим луну.

Так Гаутама стал Буддой – тем, кто обрел полное постижение. С тех пор его называли Будда Шакьямуни – просветленный мудрец из рода Шакьев.

Несколько недель Будда оставался на берегу Наранджаны, чтобы дать телу привыкнуть к этому новому состоянию. Затем он отправился учить.

В середине лета Будда пришел в Сарнатх, или Оленью Рощу, что недалеко от древнего города Варанаси. Там и появились у него первые ученики – те пятеро аскетов, которые еще недавно обиделись на Гаутаму за отказ от аскетического образа жизни. Они все еще негодовали, но, едва взглянув на Будду, заметили, что он светится. Ищущие люди, при виде такого счастья они не могли высокомерно пройти мимо. Аскеты приблизились и желали узнать, отчего он так счастлив и как этого достиг. Обращаясь к ним, Будда совершил «первый поворот колеса Дхармы» – дал учение, называемое «Хинаяна», или Малая колесница.

В первом поучении Будда объяснял, что всякий, кто хочет освободиться от страданий, в своем образе жизни должен избегать двух крайностей – аскетизма и излишеств. Если намеренно причинять боль или вред своему телу, осложнять себе жизнь, невозможно достичь Освобождения. Также невозможно прийти к нему, живя в роскоши. Поэтому Будда ввел понятие Срединного пути, сказав:

«Это путь вне крайностей, ведущий к умственному покою и возвышенной мудрости».

Чтобы полностью отсечь любую возможность совершать ошибки, практикующие Хинаяну становятся монахами или монахинями. Они принимают большой набор внешних обетов, регулирующих поведение. Всякий, кто следует Восьмеричным путем, может  навсегда освободиться от страданий.

Будда учил Хинаяне много лет, после чего у него появились другие ученики – более зрелые, обладающие бóльшим сочувствием. Их тревожило не собственное страдание, а боль других. Эти люди хотели знать, как правильно помогать существам в освобождении от страданий. В ответ они получили то, что позднее было названо Махаяной, Великой колесницей. Здесь Будда объяснял, что настоящее счастье заключается в том, чтобы заботиться о счастье других.

Махаяна – это учение о сострадании и любви, которая, подобно солнцу, одинаково светит всем существам, не исключая никого. Это также учение о мудрости, которая знает истинную природу всех вещей. Тот, кто обладает такой интуитивной мудростью, знает все, потому что ни от чего не отделен.

Принцип Хинаяны – успокоить ум и отказаться от причинения вреда и неприятностей другим. Принцип Махаяны – желать всем счастья и мудро действовать на благо других.

Легенда говорит, что у Будды были и иные ученики, которым он давал Учение третьего поворота, составившее основу Ваджраяны, или Алмазной колесницы. Эти очень способные люди уже умели не причинять никому вреда, обладали состраданием и мудростью. Их отличало еще одно важное качество – доверие к тому, что в уме каждого человека, каждого существа есть семя Просветления – природа Будды. Благодаря этому они могли отождествляться с Буддой, видеть в нем свое просветленное отражение. Их путь – во всем стараться вести себя и действовать как Будда. Так можно быстро раскрыть все качества ума.

С момента Просветления, которое наступило в его 35-й день рождения, и до самой смерти в возрасте 80 лет Будда неустанно передавал свое постижение другим. Его учениками стали десятки тысяч людей в северной Индии.

Среди них были цари и простолюдины, домохозяйки и воины, крестьяне и философы, представители разных сословий и народностей. Никому не навязывая свои взгляды, он давал поучения лишь тогда, когда его об этом просили. Людей притягивали его радость и умиротворенность, и они приходили сами.

Будда умер, или ушел в паринирвану, в местечке Кушинагар, окруженный множеством последователей и друзей. Перед смертью, прощаясь с учениками, он сказал: «Не верьте никому на слово, даже Будде. Проверяйте все учения на опыте. Будьте сами себе путеводным светом».

Паскаль Брюкнер. Вечная эйфория. Эссе о принудительном счастье

Фрагменты из книги: Паскаль Брюкнер. Вечная эйфория. Эссе о принудительном счастье // Издательство Ивана Лимбаха, С-Пб, 2007. (Оригинальное название: L’euphorie perpetuelle: Essai sur le devoir de Bonheur.)

Негласная повинность

В 1738 году молодой Мирабо написал своему другу Вовенаргу письмо, в котором упрекает его за то, что тот живет как придется, одним днем и не строит планов, как достичь счастья: «Как же так, дорогой мой, вы все время думаете, работаете, нет таких высот, которые были бы недоступны вашей мысли, но вам не приходит в голову составить точный план, который приведет вас к тому, что должно составлять единственную цель нашей жизни, – к счастью». И Мирабо излагает своему скептически настроенному адресату принципы, которыми руководствуется сам: избавиться от предрассудков, быть веселым и не поддаваться дурному настроению, следовать своим склонностям, заботясь об их чистоте [1]. Можно посмеяться над таким ребячеством. Мирабо, сын своего века, вознамерившегося сотворить человека заново и уничтожить язвы старого режима, стремится к счастью так же, как другие до него стремились к спасению души.

Сильно ли мы изменились? Представим себе нынешних мирабо – молодых мужчин и женщин из всех слоев общества с самыми разными убеждениями, которые захотели бы открыть новую эру и забыть о руинах чудовищного XX века. Они жадно ринулись бы отстаивать свои права и, прежде всего, право строить жизнь по собственному усмотрению, уверенные, что каждому из них причитается полная мера всех благ. «Будьте счастливы!» – слышали они с раннего детства, ибо в наши дни детей растят не ради того, чтобы передать им некие нравственные или духовные ценности, а ради того, чтобы приумножить число процветающих обитателей нашей планеты.

Будьте счастливы! Есть ли предписание более парадоксальное, более ужасное, при всей кажущейся доброжелательности? Трудно выполнить столь беспредметный наказ. Ибо как узнать, счастлив ты или нет? Кто определяет нормы? Почему непременно, обязательно надо быть счастливым? И как быть с теми, кто сокрушенно признается: у меня не получается?

Словом, такое удовольствие очень скоро стало бы для наших молодых людей тяжкой обузой: ведя бухгалтерию своих удач и неудач, они убедились бы, что, чем настойчивее они преследуют счастье, тем упорнее оно от них ускользает. Вполне естественно, они пожелали бы обладать совокупностью всяческих успехов: в делах, в любви, в обществе, в семейной жизни, да еще и получать полное моральное удовлетворение в придачу. Как будто прославляемый современной цивилизацией процесс освобождения личности должен, как алмазной диадемой, увенчаться счастьем. Но старания собрать все в охапку идут прахом. Так что грядущее блаженство начнет казаться не благой вестью, а долгом перед каким-то безликим божеством, перед которым надо все время оправдываться. Обещанные чудеса поступают бессистемно и скупо, как из капельницы, и от этого горше становится ожидание, сильнее – разочарование. Наши молодые люди будут корить себя за то, что не вписываются в установленные нормы, отклоняются от правил. Мирабо, тот еще мог мечтать, строить фантастические планы. Через триста лет восторженные грезы просвещенного аристократа превратились в повинность. Ныне у нас есть все права, кроме права не быть счастливым.

Нет ничего более расплывчатого, чем понятие счастья; само это старое, потасканное, фальшивое слово впору изгнать из языка. С глубокой древности люди только и делают, что спорят и ссорятся между собой, выясняя, что же такое счастье. Уже Блаженный Августин приводит 289 различных его толкований, в век Просвещения о нем написано около полусотни трактатов, мы же постоянно проецируем на прошедшие времена и другие культуры ту идею о счастье и ту озабоченность им, которые свойственны исключительно нам самим. В самой природе этого понятия есть нечто загадочное, нечто питающее бесконечные, противоречивые суждения, оно подобно воде, способной заполнить любую емкость, но нет такой емкости, которая полностью исчерпала бы его. Счастье можно извлечь из деяния и созерцания, из душевного и физического комфорта, из богатства и бедности, из добродетели и порока. Разговоры о счастье, говорил Дидро, дают представление лишь о самом говорящем. Но нас будет интересовать другое – то страстное стремление к счастью, которым одержима западная цивилизация начиная с французской и американской революций.

Планы счастливой жизни наталкиваются по меньшей мере на три парадокса. Во-первых, как уже было сказано, понятие счастья слишком неопределенно. Во-вторых, едва счастье достигнуто, как оно сменяется скукой и апатией (с этой точки зрения идеалом была бы утоленная, но постоянно возобновляющаяся жажда счастья, только тогда можно избежать как отчаяния, так и пресыщения). И, наконец, непрерывное счастье настолько исключает всякое страдание, что делает человека безоружным перед ним, если оно все же возникает.

Первое обстоятельство, то есть абстрактность понятия, объясняет притягательность счастья и тревожность, которой оно сопровождается. Мало того, что мы не очень доверяем повсеместно предлагаемому счастью из готового комплекта деталей, но мы вообще никогда не можем быть уверены, что действительно счастливы. Если задаешься вопросом, значит, что-то не так. Культ счастья порождает также конформизм и зависть, два недуга демократического общества, иначе говоря, погоню за модными удовольствиями и повышенное внимание к избранным, баловням судьбы.

Второе, то есть забота о поддержании благополучия, утвердилось в современной, светской Европе вместе с торжеством посредственности – явлением, возникшим на заре Нового времени и означающим, что место Бога заняла сведенная к обыденности мирская жизнь. Посредственность – это победа буржуазных ценностей: заурядности, пресности, пошлости.

Наконец, установка на исключение страдания приводит к противоположным результатам: оно оказывается стержнем всей системы. Современный человек страдает оттого, что не желает страдать, подобно тому, как может стать болезнью стремление к абсолютному здоровью. Наше время являет миру странное зрелище: все общество поголовно исповедует гедонизм, и при этом любая малость терзает людей и портит им жизнь. Несчастье – это не просто беда, а гораздо хуже – неудавшееся счастье.

Итак, под принудительным счастьем я понимаю свойственную второй половине ХХ века идеологию, которая понуждает рассматривать все с позиции приятности/неприятности, навязываемую нам эйфорию, которая с позором изгоняет или брезгливо отстраняет всех, кто почему-либо ее не испытывает. Предусмотрено двойное обязательство: с одной стороны, превратить свою жизнь в рай, с другой – корить себя, если не можешь этого достичь. Таким образом, извращается едва ли не лучшее завоевание человечества – предоставленная каждому возможность устраивать свою судьбу и улучшать условия своего существования. Как случилось, что право на счастье, центральная и самая смелая идея Просвещения, превратилось в догму, в жесткий кодекс? Именно это мы и попытаемся проследить.

Толкований высшего блага бесконечно много, коллективное сознание связывает его то со здоровьем, то с богатством, то с красотой, то с комфортом, то с успехом – тьма талисманов, которые должны завлечь его, как птичку приманка. Постепенно средства возводятся в ранг цели и одно за другим признаются несостоятельными, поскольку не обеспечивают искомого блага. Жертвы плачевного недоразумения, мы, употребляя средства, которые должны бы привести нас к счастью, часто лишь удаляемся от него. И потому сплошь и рядом заблуждаемся, считая, что его можно требовать как нечто причитающееся нам, ему можно научиться как какому-нибудь школьному предмету, что оно покупается, имеет выразимую в деньгах цену, что другие знают верный рецепт счастья и достаточно им подражать, чтобы урвать порцию и себе.

Вопреки ходульному выражению, на все лады повторяемому со времен Аристотеля – хотя он имел в виду нечто иное, – далеко не всем людям и не всегда было свойственно стремиться к счастью; это черта западной цивилизации, имеющая определенные исторические координаты. Кроме счастья в той же культуре существуют и другие ценности: свобода, справедливость, любовь, дружба, – которые могут выдвигаться на первое место. Что, кроме самых общих, а потому пустых слов, можно сказать о том, каковы устремления всех людей на земле от начала времен? Мы ничего не имеем против счастья, речь идет не о самом этом хрупком чувстве, а о его превращении в какой-то коллективный наркотик, который все обязаны принимать в том или ином виде – химическом, духовном, психологическом, информационном, религиозном. Меж тем как самые глубокие и изощренные науки и философские школы признают, что бессильны гарантировать счастье целым народам или отдельным лицам. Каждый раз, когда оно касается нас, мы ощущаем его как некую благодать, особую милость, а не как следствие точного расчета или продуманного поведения. И, быть может, именно оттого, что мечта обрести совершенное Счастье с большой буквы неосуществима, мы особенно ценим хорошие стороны бытия: удовольствия, удачу, везение.

Оноре Габриель Рикети Мирабо, 1749-1791

А молодому Мирабо я бы ответил так: «Я слишком люблю жизнь, чтобы желать одного лишь счастья».

Составляющие счастья

В 1929 году Фрейд опубликовал работу «Неудовлетворенность культурой», в которой утверждал, что счастье невозможно. С одной стороны, чтобы жить в обществе, человек вынужден отказываться от части своих желаний (ведь любая культура строится на подавлении инстинктов), и эта часть все время увеличивается. С другой стороны, его постоянно подстерегают несчастья, источником которых могут быть и природа, и здоровье, и отношения с другими людьми. «В план „Творения”, – заключает Фрейд, – не входило, чтобы человек был счастлив. То, что мы называем счастьем, есть, в соответствии с самым точным смыслом этого слова, удовлетворение, обычно внезапное, какого-нибудь достигшего большой степени напряженности желания и, в силу самой своей природы, может быть лишь эпизодическим феноменом» [2].

Итак, то, что представлялось химерическим отцу психоанализа, стало всего полвека спустя чуть ли не долгом. Дело в том, что за это время произошли две революции. Во-первых, капитализм из системы производства, основанной на труде и накоплении, превратился в систему потребления, которое предполагает расходы и, более того, расточительство. Этот новый принцип не отторгает удовольствие, а, напротив, органично включает его, стирая антагонизм между экономической машиной и нашими аппетитами, и даже делая их двигателем развития. Главное же, западное общество, миновав первоначальный, авторитарный период демократии, утратило жесткий сословный каркас, и человек получил полную автономию. Став «свободным», он лишился выбора: поскольку на дороге в Эдем не осталось препятствий, он, так сказать, «обречен» на счастье, иначе говоря, если он несчастлив, то ему остается пенять на себя.

В XX веке идея счастья получила двоякое толкование, – в демократических странах она выражается в ненасытной жажде всяческих наслаждений (всего пятнадцать лет отделяют освобождение Освенцима от начала потребительского бума в Европе и Америке), тогда как в коммунистическом мире растворяется в официально предписанном всем благоденствии.

Сколько людей загублено с намерением облагодетельствовать человечество и насильно привести его к совершенству! Став частью политической доктрины, счастье превратилось в страшное оружие массового уничтожения. Никакие жертвы, никакие чистки человеческого стада не кажутся чрезмерными, если их цель – светлое будущее. Грядущая идиллия обернулась кошмаром.

Однако предметом наших теперешних размышлений будет не известный всем разгул тоталитаризма и не торжество принуждения, описанное Оруэллом или Хаксли (хотя многие черты нашего общества напоминают их романы «О дивный новый мир» и «1984»). Мы займемся другим явлением, свойственным индустриальной эре и связанным с постоянным стремлением жить лучше. Если прежде долг заявлял о себе в категориях закона и необходимых усилий, то теперь он словно бы кокетливо заигрывает с нами, неотступно, как ангел-хранитель, следует за каждым и нашептывает: «Смотри, не забудь быть счастливым!». Антиутопии нападали на слишком безупречный строй, в котором все расписано по часам; мы же носим неумолимые часы внутри себя.

Механизм самовнушения

В силу какого порочного механизма право, за которое дорого заплачено, превратилось в обязанность, и то, что вчера было под запретом, сегодня стало нормой? Дело в том, что наш культ благополучия зиждется на идее, что все в наших силах: мы хозяева своей судьбы, мы сами распоряжаемся удовольствиями, сами себе их устраиваем, как и когда хотим. И вот уже счастье входит, наряду с наукой и техникой, в число прометеевых подвигов человечества; мы должны производить счастье, как товар, и производить впечатление счастливых. Об этом на все лады твердит премудрость истекшего века – чтобы достичь хорошей жизни, достаточно ее пожелать. Например, французский философ Ален в своих «Разговорах», которые он писал с 1911-го по 1925-й год, и которые, едва выйдя в свет, приобрели необыкновенную популярность, отождествляет радость с физическим упражнением, а печаль объясняет меланхолическим темпераментом. Чтобы избавиться от мрачности и уныния, надо просто «решить быть счастливым»; этому искусству следует обучать детей. Если человек принимает решение никогда не жаловаться и сохранять бодрость, он непременно будет вознагражден.

Что бы вас ни угнетало: колики в животе, дождливая погода, пустой кошелек, «быть счастливым – ваш долг по отношению к окружающим» [3]. Ален рассматривает это усилие оставаться счастливым, скорее, как проявление учтивости, хороших манер: «бодрость – долг вежливости» (Мария Кюри), не следует досаждать окружающим своими неприятностями и отравлять радость общения кислым видом. Долг жизнерадостности в данном случае не система, а просто правило приличия, требование общежития.

«Яства земные» (1897) Андре Жида – настоящий манифест плотских и чувственных радостей, автор проповедует ненасытность, предпочитает желание удовлетворению, жажду – утолению, стремление – обладанию. А в «Новых яствах» (1935) он находит для этой воинствующей чувственности выражения, которые составят кредо нынешнего времени – эпохи «счастья для всех» (таков лозунг поколения, «приступающего к жизни во всеоружии радости»). «Каждому живому существу причитается столько счастья, сколько способны вместить его душа и его чувства. Если меня лишают хоть малой его толики, значит, меня обкрадывают».

Наконец происходит взрыв мая 1968-го года и провозглашается свобода человека удовлетворять все свои желания. Годом раньше появился «Трактат об умении жить для молодых поколений», автору которого, Раулю Ванейгему, удалось точно выразить дух времени. Со страстью и гневом обличает он жалкое прозябание, в которое превратилась человеческая жизнь по вине меркантильной дряхлой буржуазии. Восставая против этого рабства, он ратует за свободный союз индивидов, который обеспечит каждому право на «пир всех возможностей, букет всех удовольствий». Помимо призывов к насилию и кровавой бане для эксплуататоров и «блюстителей скуки», у Ванейгема можно найти несколько броских фраз, которые потом, в мае, стали излюбленными революционными лозунгами. Например, «Мы не хотим жить в мире, где, чтобы не умереть от голода, надо умирать от скуки!». Или такой патетический вопль: «Мы рождены не для того, чтобы стареть и умирать!». Ванейгем не просто отстаивает волюнтаристский подход к жизни, выступая наследником де Сада, Фурье, Рембо и сюрреалистов; согласно его теории, яркость существования завоевывается в беспощадной борьбе освободительных сил с духом покорности. Никаких полумер: необходимо открыть войну на двух фронтах – с рабом внутри себя и с армией хозяев, стремящихся подчинить нас. Либо победа, полноценная жизнь, либо жестокое поражение: «Горе тому, кто на пути к цели откажется от радикальных требований и бурных действий. <…> Каждое такое отречение на руку реакции, которая ведет человечество к гибели».

Рауль Венейгем, род. 1934

Деятели 1968-го года и сам Ванейгем с отвращением отбрасывали слово «счастье», поскольку оно отдает мелкобуржуазной пошлостью, глянцевыми идиллиями потребительства и шарлатанской психологией. Как прежде битники и хиппи, они протестовали против идеалов спокойной обеспеченной жизни, воплощением которых в пятидесятые годы была американская мечта: благополучное семейство с машиной и загородным домиком, сияющие рекламной улыбкой супруги в обнимку с холодильником. То есть против всего того, что Генри Миллер в одном невероятно едком антиамериканском тексте назвал в 1954-м году «кошмаром с кондиционером». Но в силу иронии, на которую так щедра история, бунт во имя свободы желаний, в свою очередь, окостенел, превратившись в новую догму счастья; как выяснилось, нападкам подвергалось не само понятие, а слишком узкое его толкование. Толкование расширили, понятие оставили, и, как часто бывает, самые ярые враги системы превратились в ее самых ревностных адептов.

В шестидесятые годы оживает и другая иллюзия, прямо восходящая к Просвещению: о том, что добродетель и наслаждение, нравственность и инстинкт могут отлично уживаться и вести человека к долгу легким путем. Счастье и закон совместимы, полагал рационалистический оптимизм XVIII века. Грех есть следствие запретов, в желании как таковом нет ничего преступного – таков постулат шестидесятых и семидесятых, когда была широко распространена иллюзия о том, что все человеческие наклонности одинаково достойны уважения и все они могут гармонично уживаться. Никому тогда не приходила в голову мысль, которую высказывал еще де Сад, более прозорливый, чем современные вольнодумцы: преклонение перед капризом, невинной прихотью, которым предоставлено решать, что такое добро и зло, может оправдать любое насилие. Ко всему этому надо прибавить грандиозную и нелепую доктрину (ее так или иначе проповедовали и Гроддек, и Райх, и Маркузе), согласно которой удовольствие и оргазм способны не только преобразить общество, но и избавить от старости и смерти, которые Ванейгем объявлял не естественными явлениями, а «гигантским коллективным самовнушением».

С Алена начинается, постепенно набирает силу и к концу века окончательно утверждается представление о том, что счастье – не столько право, сколько обязанность человека. И даже если мы не могли бы точно процитировать ни одной из этих идей, мы все равно их унаследовали, потому что они растворены в общественной атмосфере, которой все мы сегодня дышим. Мало того, что удовольствие, здоровье и блаженство стали синонимами, поскольку мерилом всего объявлено тело, но каждый, кто не лучится счастьем, становится подозрительным – он преступает табу, предписывающее всем тянуться к совершенству.

Мне возразят, что в XX веке существовали более мрачные, даже трагические взгляды на жизнь: экзистенциализм, другие пессимистические философские школы, не говоря уж о литературе. Однако все они в той или иной мере служили орудием освобождения, ратовали за раскрепощенную личность, которая сама себе, без всяких богов, устанавливает законы. А наш конец века, следуя тенденции, уже заметной на рубеже XIX и XX столетий, поставил свободу на службу счастью, а не наоборот, и именно счастье полагал конечной точкой процесса эмансипации. Еще Бенжамен Констан определял свободу «новых людей» как «право на частные удовольствия» и ревностную заботу о личной независимости. Идеал счастья очень долго противопоставляли буржуазному культу успеха, но вот оно само становится одним из его компонентов. В пятидесятые годы Альбер Камю еще мог отстаивать безудержную страсть к наслаждению и стремление объять весь мир в противовес догмам сталинизма и казенному французскому ханжеству. Спустя двадцать лет эта страсть превратилась в рекламный слоган. Отныне я не только требую счастья от среды, в которой живу, но и должен поставлять себе его сам, а это не так уж весело! Став главным гарантом своего неотъемлемого права, я облечен огромной властью над собой, которая может и окрылять, и обременять меня: если счастье зависит только от моей воли, то я же единственный виновник своих неудач. Выходит, чтобы у меня все было хорошо, я должен только захотеть, сам себе предписать и запрограммировать побольше благ?

От удовольствий не отказываются

Концерт в Golden Gate Park, 1967 г. Фотограф неизвестен

Как получилось, что критика общества потребления, развернутая в шестидесятые годы, так быстро обернулась триумфом вещизма? Дело в том, что выдвинутые тогда лозунги: «Всё сейчас и сразу», «Смерть скуке», «Не теряй времени и наслаждайся без оглядки» – были применены не столько к жизни и любви, сколько к товарам. Те, кто желал свергнуть установленный порядок, ненароком помог утвердиться тотальному меркантилизму. Голоду и жажде свойственно требовать немедленного доступа ко всему, что же касается души и страсти, у них существует свой ритм, свои фазы. Целью была свобода, результатом стала реклама: раскрепостилось не столько либидо, сколько неутолимый аппетит к приобретению и накоплению. Прекрасная роль для революционера – прокладывать дорогу капиталу. Такая судьба постигла и рабочее движение, и марксизм, и левых радикалов: подвергнув критике слабое звено в системе, они позволили ей перестроиться с наименьшими затратами. Нечто похожее произошло с хиппи: в поисках диких, уединенных мест они открыли райские уголки в Азии, Африке и Океании, которые через тридцать лет наводнили туристы.

Глупо порицать безудержное потребление, эту игрушку балованных детишек. Оно привлекательно тем, что предлагает простой, неисчерпаемый и доступный всем имеющим деньги в кармане идеал. Захотеть и заплатить – вот и все, что нужно для его осуществления. Мы объедаемся, как младенцы, которых кормят с ложечки. И, что бы ни говорили, это доставляет нам удовольствие, точно так же мы обожаем все, что предлагает нам мода, как будто выбрали это сами. Со времен Шарля Фурье известно: от удовольствий, которые разругали и прокляли, не отказываются, их прячут до времени и заменяют на другие, еще большие. Вам претит вещизм, вам противны толпы, наполняющие супермаркеты и фирменные магазины? Придумайте другие радости, другие соблазны! Но только не стенайте и не обличайте!

Навязчивая щедрость

История освобождения нравов – причудливая штука; мы знаем наизусть все ее перипетии, но повторяем их снова и снова, упиваясь горечью очередного обратного витка. На протяжении многих веков тело всячески принижалось и попиралось религией, так что стало в западной цивилизации символом испорченности. Теперь же, когда плоть реабилитирована, происходит нечто странное: вместо того чтобы безнаказанно предаваться удовольствию, люди испортили его пересаженными извне внутрь запретами. Удовольствие, отравленное тревогой, само себя судит и само себя карает, причем не за то, что нарушает заповеди или оскорбляет целомудрие, а за ущербность, ибо оно никогда не достигает полноты и совершенства. Счастье и нравственность, прежде непримиримо враждовавшие, ныне слились воедино: безнравственно не быть счастливым. Суперэго проникло в крепость Удовольствия и подчинило его своей жесткой власти. Чувство вины заменили бесконечные терзания. Сладострастию теперь никто не мешает, но оно обросло проблемами. Вместо обуздания желаний эталоном стало их полное насыщение, но необходимость соответствовать эталону сама по себе служит уздой [4]. Каждый из нас отвечает за свой тонус и хорошее настроение, от нас требуется ни в чем себе не отказывать и активно, без устали, улучшать свою жизнь. Общепринятая норма ничего не запрещает и не отнимает, а с материнской заботливостью щедро поощряет наши аппетиты.

Но такая щедрость не имеет ничего общего со свободой. Она настолько навязчива, что доводит нас до изнеможения, а потом сама же старается нас от него избавить. Цифры и образцы, которыми она нас засыпает, порождают новый тип предосудительного дезертирства, которое выражается не в лени и сибаритстве, а в меланхолии, унынии, депрессии. Счастье перестало быть внезапно выпадающей на нашу долю удачей, яркой вспышкой на фоне серых будней, и превратилось в нечто постоянное и насущное. Как только желанное становится возможным, оно тут же причисляется к разряду необходимого. То, что вчера казалось редкой роскошью, сегодня с невероятной быстротой превращается в обыденность. Повседневная жизнь похожа на безостановочно вращающийся турникет, выбраковывающий тех, кто не успел или кого зашибло. Не только состоянием и властью определяется сегодня положение в обществе, но и внешним видом; мало быть богатым, надо еще оставаться в форме, это новый критерий отбора, ничуть не менее суровый, чем деньги. «Хорошо выглядеть» стало новым этическим принципом, на который работают бодрая реклама и глянцевый рынок.

«Стань лучшим другом самому себе, будь достоин себя, думай о лучшем, живи в гармонии с собой» и т.д. Множество книг на эту тему заставляет думать, что осуществить подобные призывы не так-то просто. Счастье стало не только объектом колоссальной индустрии, наряду с духовной пищей, но и новейшим, причем основополагающим, нравственным принципом; вот он – источник депрессии, вот почему любое несогласие с этим назойливым гедонизмом приводит к краху. Мы виновны в том, что у нас не все благополучно, и отвечаем за это перед окружающими и перед собственным внутренним судом. Взгляните на фантастическую статистику – прямо как в бывших странах коммунистического блока, когда 90 % опрошенных корреспондентом журнала заявляют, что они счастливы! Никто не осмелится признаться, что иной раз ему бывает плохо, из страха потерять приличное положение в обществе [5]. Странным образом доктрина удовольствий, становясь воинствующей, возвращает прежнюю силу запретам, только кардинально меняет их направленность. Смутное ожидание чудного времени сменилось присягой, данным самим себе обетом превратить трудность бытия в постоянную сладость. Забыв, что счастье обретается косвенным путем, что оно наступает или не наступает, когда мы преследуем иные задачи, нам внушают, что оно само есть прямая цель, которая достигается с помощью определенных рецептов. Какие бы средства вы ни выбрали: психологические, соматические, химические, духовные или электронные (есть люди, видящие в Интернете не просто прекрасный инструмент, а некий новый Грааль, воплощение всемирной демократии [6]), исходная точка одна, – успех обеспечен, если соблюдать определенные правила «позитивного поведения» и «этические установки» [7]. Поразительный пример того, как извращается само понятие воли: ее пытаются распространить в сферы психики и эмоций, традиционно считавшиеся ей неподвластными. Воля тщится изменить то, что от нее не зависит (подчас не глядя на то, что могла бы изменить). Счастье стало частью всеобщей программы тотального потребления и государственного попечения и одновременно системой взаимного запугивания, в которой участвуем мы все. Каждый в ней и жертва, и террорист, ибо не имеет другого способа отражать нападки, кроме как, в свою очередь, нападать на других за их слабости и промахи.

Здоровье, секс и постоянная тревога

Две области, в которых благополучие вменяется нам в обязанность особенно настоятельно, это половая жизнь и здоровье; то и другое тщательно оценивается и находится под пристальным вниманием.

Эротика вносит в любовь количественный, математический критерий; любовники проходят экзамен в постели, проверяют сами себя: «На должной ли мы высоте?» И ищут материальных доказательств своей страсти, прибегая к новейшему оракулу – сексологии. Порядок действий как в школе или в кулинарии: сделаешь все по рецепту – получишь хорошую отметку. Тестами удачного брака или союза служат позы и ласки, влечения и содрогания, партнеры составляют перечень наслаждений, соперничают с другими парами в шумных излияниях, эксгибиционистских сценах, присуждают друг другу высшие награды или оценки «сносно» и стараются таким образом убедиться в качестве своих чувств. Любовь, которую всегда подстерегают сомнения, как будто бы приобретает большую ясность и наглядность. Сексуальное удовольствие, когда-то требовавшее известной дерзости, превратилось после раскрепощения нравов в нечто банальное, но если чувства непостоянны и стираются со временем, то только на него и можно опереться, только оно сгущает мимолетные порывы в весомую массу. Цифрами исчисляется гармония, проверяется любовная состоятельность.

Точно так же постоянная забота о здоровье, вместо того чтобы облегчать жизнь, отяжеляет каждый наш шаг медицинскими веригами. Медицина захватывает территории, где прежде распоряжались привычки и обычаи: усложнился подход к коллективным увеселениям и занятиям, их теперь рассматривают с точки зрения полезности или вредности. Пища, например, делится теперь не на хорошую и плохую, а на здоровую и нездоровую. Усвояемость важнее вкуса, сбалансированность важнее разнообразия. Застолье – это уже не просто обильное угощение и дружеское общение, но еще и аптека, где тщательно взвешиваются жиры и калории и пережевываются продукты, необходимые для функционирования организма. Надо пить вино не ради удовольствия, а для эластичности сосудов, есть зерновой хлеб для ускорения пищеварения и т. д. (Но вот, однако, парадокс: именно в Соединенных Штатах, где эта одержимость гигиеной максимально развита, сильно, как нигде, пристрастие к «тяжелой пище» и неудержимо растет количество тучных людей.) Потому что важнее всего не прожить сполна отпущенный нам срок, а продержаться как можно дольше; естественную возрастную череду потеснило долголетие.

Продолжительность жизни стала непререкаемой ценностью, даже если она достигается ценой жестоких ограничений. Взять хоть того американского студента, который ест раз в день, чтобы дожить до ста сорока лет: он тощ, как скелет, и признается, до чего ему тошно. Или фанатиков долгожительства, которые съедают не больше каких-нибудь 80 молекул в сутки, желая перешагнуть заветный столетний рубеж. До недавних пор «выиграть время» означало освободить какое-то его количество и употребить не на тяжелый, изнурительный труд, а в личных целях. Теперь же это значит развивать бешеную деятельность и с маниакальным упорством отвоевывать год за годом у нормального хода вещей. Не приходится отрицать огромного прогресса, достигнутого в этой области, но ведь продлевается не столько жизнь, сколько ее последняя часть, и это бесконечное растягивание приводит к тому, что чуть не весь континент заселен стариками и западные страны напоминают геронтологические клиники (вот почему идеологией стареющих наций становится культ молодости). Наши жалкие вылазки в обетованную землю абсолютного здоровья [8] немногим отличаются от умерщвления плоти, которому предавались когда-то в благочестивых целях. Озабоченные тем, чтобы устранить любую аномалию, любой изъян, люди забывают, что главное преимущество здоровья заключается в безразличии к себе или, как говорил Лериш, в «молчании организма» (даже если оно обманчиво). Ныне власяницу надевают не для того, чтобы усмирить мятежную плоть, а для того, чтобы наказать несовершенное тело за несоответствие идеальным образцам. Словно вновь зазвучали старые христианские пророчества (отголосками которых полна фантастическая литература) о бессмертии и воскресении «тел во славе», неувядаемых и нетленных. Наши псевдонаучные бредни восходят непосредственно к религии и представляются осуществлением ее упований.

Только больной человек может полагать, что «здоровье – это счастье» [9]. Для здорового оно просто данность, ни больше, ни меньше. Видеть в нем какую-то особую благодать – значит подразумевать, что все люди страдают смертельными недугами, но не знают этого, и надо им открыть глаза. Мы постоянно должны от чего-то спасаться: от высокого давления, вялого пищеварения, склонности к ожирению – и никогда не бываем достаточно худощавыми, достаточно мускулистыми, достаточно загорелыми. Идеальное здоровье – навязчивая идея, она никогда нас не покидает, о ней все время напоминают окружающие и средства массовой информации. Глядя на этот эталон, который по мере совершенствования прогностической медицины и генетической диагностики становится все недоступнее, мы превращаемся в потенциальных инвалидов, тревожно следящих за колебаниями веса, сердечным ритмом и упругостью кожи. Мы ревностно осматриваем себя и предаемся самобичеванию, и вот уже возвращается когда-то свойственное христианству отношению к телу как к источнику скрытой угрозы (Бодрийяр). Но боимся мы не адского пламени, а того, что потеряем форму, будем плохо выглядеть. Подтянутость в наши дни считается, как считалось богатство у кальвинистов, знаком избранных, если же человек не следит за собой, это говорит о его падении, он списан, неугоден. Не зря наши тренажеры нередко сравнивают со средневековыми орудиями пытки, только мы истязаем себя по доброй воле. Бодибилдинг – воплощение мечты о том, чтобы перекроить свое тело наилучшим образом, но не странно ли, что гипертрофированная мускулатура придает ему такой вид, будто с него содрана или вывернута наизнанку, как перчатка, кожа: все жилы и связки выступают наружу и словно кричат о надругательстве человека над самим собой.

Прощай, беззаботность!

Итак, здоровье захватило все области жизни: еще в 1978 г. ВОЗ определила его как «полное физическое, психическое и социальное благополучие». Для достижения его не следует пренебрегать ничем, даже духовными практиками. Различные шкалы ценностей сочетаются, как по волшебству: доброта [10], сострадание повышают уровень иммуноглобулина А – антитела, которое помогает преодолеть респираторную инфекцию, продлевает молодость, снимает депрессию [11]; душевный покой привлекает друзей и приносит деньги [12]; вера в Бога полезна для здоровья, и верующие дольше живут – всё это научно доказано! Вот почему с такой силой растет спрос на медицинские, лекарственные, эстетические, религиозные услуги; лекарства превращаются в панацею, способную улучшить наше самочувствие, предотвратить угасание чувств, унять тревогу. В своего рода легальный наркотик, вроде «сомы» из романа Хаксли, призванный, как прозак или мелатонин, поднимать настроение, оберегать от неприятностей и сохранять молодость до последнего дня [13]. Чудо-лекарства делают предосудительными всякие неудобства и недомогания, объявляют уродством все неурядицы (так, виагра, которую придумали ради удобства, «лечит» перебои желания и требует неизменно блестящих успехов, отрицая преходящий характер как лучших, так и худших состояний плоти). Давно забыты добрые старые советы на разные случаи жизни, которые расточал еще Ален: как избавиться от кашля, икоты, от мушек в глазах и как развлечься в дороге. Все эти премудрости касались какой-то узкой области и не претендовали на универсальность. Химия же (тем более соблазнительная, что достижения ее действительно велики и неоспоримы) предлагает нам «карманные услады» (как говорил Де Куинси об опиуме), высшее благо в виде маленькой таблетки.

У здоровья есть свои мученики, пионеры, герои, святые, но и каждому человеку оно обходится дорого в обоих смыслах слова: материальном и моральном, поскольку требует постоянных забот и проверок. Теперь мы никогда о нем не забываем, и, таким образом, болезнь и норма все меньше отличаются друг от друга, а мы сами поголовно превращаемся в ипохондриков, страдающих постоянными расстройствами чего угодно. Единственная провинность, которую мы еще можем себе позволить, это не думать о здоровье круглосуточно. С самого детства нам велят исправлять свои недостатки, переделывать себя с ног до головы. И этот бесконечный самоконтроль, эта безостановочная работа над собой, пусть даже ради каких-то пустяков, вроде ровного загара или избавления от лишнего веса перед отпуском, равносильны искупительным моральным жертвам. Наши наставники в благополучии, пастыри от религии, психологии, философии или медицины, похожи на медоточивых инквизиторов, которые отнимают у нас главный источник радости: беззаботность, непринужденность, пренебрежение житейскими мелочами. (Это то, что называется благодатью: блаженная отрешенность, когда тебя перестает преследовать злобная свора хлопот и дел, когда сходятся удача и случай, и осыпают тебя своими щедротами.) Если в Средние века каждый живой человек рассматривался как потенциальный мертвец, сегодня, благодаря науке, каждый теоретически может достичь бессмертия, но сколько жертв надо принести, сколько усилий приложить, чтобы отвоевать несколько лет и попасть в «рай» для избранных, для тех, кому за сто. Возможно, настанет время, когда нам придется отстаивать право на то, чтобы спокойно умирать, как умирали наши предки.

Тревога питается постоянным страхом оказаться не на высоте, не в тонусе, не в форме и проиграть в жесткой вселенской конкурентной борьбе. Мы, как придирчивые духовники, постоянно пытаем и наказываем себя. Всеобщее счастье давным-давно перестало быть сладенькой кашицей, которая сочилась со страниц дамских романов и прочей литературной дребедени; оно стало неумолимой, требовательной, жестокой реальностью [14]. Под доброжелательным, участливым обличьем скрывается умерщвление плоти, запрет быть довольными собой. Суровые физиономии проповедников былых времен сменились дежурными улыбками нынешних. Врачевание с улыбкой – это, говоря коммерческим языком, неоспоримое преимущество буддистов перед христианами. Не из-за этого ли первые так популярны среди богатых в странах умеренного климата, тогда как католики и протестанты обращают, в основном, бедных в тропических странах?

Любопытно подумать, почему далай-лама, можно сказать, потерпел на Западе неудачу как политик, но имеет огромный успех в СМИ. Возможно, промах его заключался в том, что он избрал пропаганду буддизма оружием борьбы за Тибет, а в результате вошедший благодаря ему в моду, несколько перекроенный и подслащенный буддизм вытеснил политическую сторону вопроса. Представ перед нами изгнанником, неким азиатским Моисеем, спустившимся с Гималаев, чтобы открыть нам вечные истины, героем удивительной истории, носителем экзотической культуры и традиции, он скоро превратился в светского гуру (как перед ним Раджниш [15], Махеш Йоги [16], как сегодня Дипак Чопра [17], властитель дум голливудских звезд), во что-то среднее между семейным психологом, диетологом и духовником; он расточает советы, у него есть ответы на все вопросы, он полон терпимости и доброжелательности. Быть может, помимо своей воли он стал похож на идеальный рыночный продукт, на торговца вразнос спокойствием и мудростью, каждое слово которого поддержано закадровым взрывом смеха. Далай-лама – что-то вроде патентованной пищевой добавки для души насквозь материалистического Запада (для сердца больше подходят аббат Пьер [18] и покойная мать Тереза) – его приятные пошлости точно подобраны на вкус европейской и американской публики. Его личная заслуга заключается в том, что он, подобно Паоло Коэльо, изобрел некое универсальное духовное эсперанто, язык, легко и безболезненно доступный всем, способный, как хамелеон, подстроиться под любую аудиторию. Воплощение монашеской добродетели, он стал предметом культа, чуть ли не идолопоклонства, особенно для своих западных учеников; рьяно обличая иудео-христианский обскурантизм, они теряют перед ним всякую способность критического суждения и в экстазе простираются ниц. Удивительно не то, что далай-лама покоряет многих людей, – для этого немало оснований, и тибетские мудрецы гораздо благороднее тупых китайских захватчиков, – а то, что он сам почти по-детски упивается своим успехом и с готовностью идет на новые и новые рекламные акции, публичные выступления, интервью. В этом пророке-паяце осталось так мало нравственной и политической непреклонности, которой сильны великие поборники ненасильственного сопротивления: Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг… Он пришел явить нам лицо Востока, а мы сделали из него скомороха себе на потребу. В рейтинге религиозного супермаркета он занял первое место, обогнав устаревших жрецов: Римского папу, пасторов, раввинов, патриархов и имамов. Не берусь судить, что будет дальше, но вряд ли буддизм и тибетские подданные сильно выиграли от этого триумфа.

Вечные неудачники

Есть и такие… Из двух возможностей они неизменно выбирают худшую и обладают невероятным талантом влипать в неприятности. Стоит такому человеку куда-нибудь поехать, как его непременно ограбят или он подхватит какой-нибудь редчайший тропический вирус. У всех праздник, выходной, а он ходит с кислым видом, как будто общее веселье наносит ему личное оскорбление. Неудачники ухитряются испортить все, за что берутся, и с достойным восхищения постоянством «собственными руками куют свое несчастье» (Пауль Вацлавик [19]). Их жизнь превращается в груду руин, и это укрепляет их в мысли о том, что такая уж у них судьба. Они машинально, смеша окружающих, сгребают неудачи, подобно несчастным, к которым липнут все болезни, вплоть до самых страшных, так что они становятся ходячими медицинскими справочниками. Это настоящие мастера, виртуозы невезенья, с ювелирной сноровкой оттачивающие каждую деталь своих злоключений. И смерть их будет такой же нелепой, как жизнь, несомненно, ужасной, но лишенной всякого величия.

Может, это невроз: одна неудача рождает другую? Не совсем так. Хронический неудачник, как и все мы, стремится к славе, и постоянное несчастье – единственная подпись, которую он может оставить в этом мире. В напряженной борьбе завоевал он право ругать жизнь и за это получать от нее сполна. Только в бедственном состоянии несчастный чувствует себя комфортно, приятная новость привела бы его в смятение. У обычных людей бывают хорошие и тяжелые времена, у него же сплошной кошмар, но это странным образом заставляет его гордиться, верить в некое тайное избранничество. Пусть он повержен, но там, на самом дне, он восседает на троне – он король отщепенцев!

Крестный путь эйфории

У нового, тиранического счастья есть два способа держать своих получателей в вечном страхе: это, во- первых, карающий критерий нормы, а во-вторых, непредсказуемая манна благодати. Милость, опасная своим непостоянством: те, кого она сегодня коснулась – красавцы, счастливцы, везунчники, завтра могут ее лишиться. К тому же на ничтожно малое число фаворитов приходится огромная масса изгоев, носящих клеймо еретиков. Такое установление тем более жестоко, что оно весьма неопределенно, и чем безропотнее мы перед ним склоняемся, тем менее внятным оно становится. Нелегко дается сияющая, хищная улыбка победителя, ему пришлось немало выдержать на пути к пьедесталу, и он уже боится, как бы его не сбросили другие. Об этом нам изо дня в день твердят так называемые глянцевые журналы для мужчин и женщин. Пресса, развлекательная, познавательная и назидательная, или, выражаясь ее собственным языком, «практичная, занятная и приятная», внушает нам две противоречащие друг другу вещи. С одной стороны, красота, стройность и удовольствие доступны всем, кто не поленится приложить усилия; с другой же, кто о них не заботится, тот сам виноват в том, что стар, уродлив и невесел. В этом есть демократический аспект: физические недостатки преодолимы, природные данные можно подправить. А есть принудительный: не довольствуйтесь тем, что имеете, вы способны на большее, не расслабляйтесь, не то скатитесь в трясину вместе с нытиками, слабаками и импотентами [20]. Такую прессу называют легкой, на деле же она неимоверно тяжела, каждая страница, пусть не всегда явно, но настойчиво, вколачивает в нас гвозди категорических императивов; ей мало предлагать нам образцы мужчин и женщин всегда моложе и красивее нас, она еще толкает нас на молчаливый договор: делай, как я говорю, и ты, возможно, приблизишься к этим божественным существам, что населяют ее номера. Она играет на естественных страхах людей: постареть, подурнеть, потолстеть, – и не столько унимает, сколько подогревает их [21].

До тех пор, пока счастье оставалось «прекрасным упованием» (Цицерон), о нем мечтали, к нему устремляли неуемные желания. Когда же оно стало единственной целью демократических обществ, достижимой с помощью труда, усилий и воли, то, вполне понятно, превратилось в источник беспокойства. Неважно, что искупление касается ныне не только души, но и тела, от этого ничего не меняется: чтобы стать достойным своей сущности, нужно искупить грехи; организм в любом возрасте нуждается в усовершенствовании и починке. Счастье никогда не оставляет меня в покое, отравляет мне жизнь неисполнимыми требованиями. Вспоминается тайландский обычай: королевские чиновники не имеют права умереть, пока не получат соизволения монарха, к которому прилагаются цветы и палочка ладана; мы же полагаемся на суждение торговцев блаженством, чтобы узнать, на правильном ли мы пути. Наш гедонизм не имеет ничего общего с доброкачественным эпикурейством или стихийным дионисийством, он пронизан страхом неудачи и порицания. Какими бы прилежными учениками мы ни были, все равно, тело подводит нас, возраст накладывает отпечаток, болезни осаждают со всех сторон, а удовольствия идут косяком или обходят нас стороной независимо от всех наших стараний и решений. Стать хозяевами, господами удачи и счастья не получается, они упрямо не желают приходить по заказу и заявляются, когда мы их не ждем. А намерение произвести полную очистку и дезинфекцию души и тела, ликвидировать все слабое и хрупкое, изгнать тоску, печаль, хандру натыкается на естественные преграды, на инерцию человеческого существа, которое не так просто поддается обработке. Иначе говоря, в нашей власти избегать и исправлять какие-то недостатки. Но как мир – это не просто отсутствие войны, а некое позитивное состояние (определение Спинозы), так счастье – не просто отсутствие несчастья, а некое самостоятельное чувство, не зависящее от нашей воли и поведения. Мы можем быть вполне довольны жизнью, не испытывая эйфории, и даже переживать счастливейшие минуты в тяжелейшие времена.

Достигнутое счастье подобно проклятию, такова, как свидетельствуют многие авторы, оборотная сторона американской мечты. Люди трудятся не покладая рук, строят рай на земле, вдали от всех творящихся на планете ужасов, и в конце концов видят, что этот рай заражен злом, что «земля обетованная уже навек осквернена» (Янкелевич [22]). Однако рухнувшая мечта вновь и вновь восстает из пепла, и возрождают ее, пусть невольно, ее самые лютые критики. А все потому, что наша культура объявляет недолжным то, что в других считается нормой, то есть обилие страдания, нормальным же и даже необходимым она полагает то, что в других почитается за исключение, то есть счастье. Никто не пытается понять, счастливее ли мы своих предков: наши представления о том, что считать благом, а что бедствием, сильно изменились. Но мы, вероятно, первое в истории общество, в котором люди несчастны лишь потому, что не счастливы.

Прекрасный пример того, с какой «потрясающей легкостью стремление к идеалу оборачивается своей противоположностью» (Исайя Берлин). Мы, каторжники Радости, рабы Удовольствия, употребляя райские орудия, построили чертоги ада. Каждый из нас обязан быть жизнерадостным под страхом гражданской смерти, а потому гедонизм превращается в шантаж, в повинность и мы томимся под игом деспотического благополучия. Несчастье при такой системе приобретает невероятные размеры, оно включает в себя все, что отрицается, но не исчезает, оно становится жутким призраком, тем более устрашающим, что его нельзя назвать. Оставим, однако, фанатикам Эдема их догмы и уставы. Нам хотелось бы всего лишь облегчить участь наших собратьев, избавить их от чувства вины: пусть каждый получит свободу быть счастливым на свой манер, время от времени, или не быть им вовсе, не мучась при этом стыдом. Долой предписания, принуждения и указания. Если мы не хотим, чтобы законная потребность выродилась во всеобщую кару, нужно без всякого трепета относиться к жестокому идолу счастья.

______________________________________________________________

Паскаль Брюкнер (фр. Pascal Bruckner, 15 декабря 1948, Париж) — французский писатель. Преподавал в университетах Франции и США. В 1970-е годы был близок к новым философам (А. Глюксманн и др.). Преподает в парижском Институте политических исследований — одном из двух основных высших учебных заведений, готовящих интеллектуальную элиту для органов государственного управления Франции. Сотрудничает с журналом французских либеральных интеллектуалов Le Nouvel Observateur, газетой Le Monde. Лауреат премии Медичи (1995).

_______________________________________________________________

[1] Цит. по: Robert Mauzy. L’idè de bonheur dans la littérature et la pensee francaise au XVIII siècle, Albin Michel, 1979, pp. 261-262. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, – прим. автора.)

[2] Цит. по: Sigmund Freud. Malaise dans la civilisation. Paris: PUF. P.20.

[3] Выражение «долг быть счастливым» восходит к Мальбраншу, который употребляет его в контексте духовного самосовершенствования, считая, что путь к спасению пролегает через любовь к самому себе. К нему прибегает также Кант, говоря о неком промежуточном императиве, который предваряет главенство нравственного закона: «Обеспечить собственное счастье – долг (пусть хотя бы косвенный) каждого человека, ибо недовольство своим положением, обремененность множеством забот и неудовлетворенных нужд вполне могут заставить пренебречь обязанностями» («Основы нравственной метафизики»). И, наконец, оно в ходу у прагматиков, призывающих человека мобилизовать все свои возможности, чтобы получить максимум удовольствия.

[4] Эта логика уже была исследована в книге: Pascal Bruckner et Alain Finkielkraut. Le Nouveau Desordre amoureux. Paris: Seuil 1977; ту же тему развивает Жан-Клод Гийбо (см.: Jean-Claude Gillebaud. La Tyrannie du Plaisir. Paris: Seuil 1998), где ставится вопрос о месте запрета в современном обществе.

[5]  Анкета журнала “Фигаро”, 1998, 10 ноября.

[6] См. на эту тему основательный труд: Bernard Leclair. L`Industrie de la consolation. Verticales. 1998.

[7] Le Dalaï Lama et Howard Cutler. L`Art du Bonheur. Paris: Robert Laffont. 1999. P.35 «Надо строить мир так, чтобы дети были постоянно погружены в позитивную атмосферу», – сказал он же в беседе с Фабиеном Уаки (см.: Le Dalaï Lama et Fabien Ouaki. La vie est à nous. Presses-Pocket.1998.P.145)

[8] Люсьен Сфец прекрасно показал эту био-экологическую утопию безупречного здоровья, нацеленную на то, чтобы очистить человека и планету и превратить Землю в новый технократический рай. См.: Lucien Sfez. La Santé parfaite. Paris.Seuil.1995

[9] Реклама журнала «Санте». 2000, январь.

[10] «Сочувствие ближнему приносит мне ответное благо. Это лучшая защита, и я первый воспользуюсь ею. Она обеспечит мне душевное спокойствие, физическое здоровье, счастливые дни, долгую жизнь. Не говоря о будущих жизнях» (Le Dalaï Lama et Claude Carriere. La Force du bouddhisme. Press-Pocket. 1998.P.129. Редкий случай книги, составленной из бесед с Его Святейшеством, в которой интервьюер значительно превосходил своего собеседника).

[11] «Когда гарвардский психолог Дэвид Мак-Клеланд показал группе студентов фильм о работе матери Терезы с больными и неимущими в Калькутте, эти студенты признали, что он вызвал в них чувство сострадания. Сделанный сразу после этого анализ слюны показал, что в ней повысилось содержание иммуноглобулина А, антитела, которое помогает преодолеть респираторную инфекцию. Согласно результатам другого исследования, проведенного Джеймсом Хаузом из Мичиганского университета, те, кто регулярно участвует в благотворительной деятельности, сердечно и сочувственно относится к людям, существенно дольше живут и отличаются крепким здоровьем. И вообще, помощь другим людям дает нам чувство счастья, вносит успокоение в душу, снимает депрессию» (Le Dalaï Lama et Howard Culter. Op.cit. Р. 122-123).

[12] «Душевный покой я ставлю на первое место, здоровье придет: уравновешенные люди привлекают хороших друзей, жизнерадостное настроение приносит деньги. И уж, во всяком случае, тот, у кого спокойно на душе, сумеет разумно распорядиться деньгами» (Le Dalaï Lama et Fabien Ouaki. Op.cit. Р. 22).

[13]  Уильям Регельсон, профессор медицины из Вирджинии и пропагандист мелатонина, видит такой сценарий будущего счастья: «У вас день рождения. Чтобы отпраздновать его, вы отменили в этот вечер все деловые встречи, хотя обожаете свою работу. Вы сыграете в сквош с другом, потом пойдете с женой в джаз-клуб. На ночь вы заказали номер с джакузи в «Медовом месяце». На следующий день вы пойдете с правнуками в парк кататься на роликах. И это не картина будущей жизни ваших внуков, а ваша собственная жизнь» (цит. по: Sarab Daniel. Le Nouvel Observateur, 1995).

[14]  Неудивительно, что болезни века, как отметил Жан Казнёв (см.: Jean Cazeneuve. Bonheur et civilization. Paris. Gallimard. 1962 Р. 202), связаны с приспособлением к готовому счастью. Это не меланхолия или сплин, а язва и инфаркт. А Ален Эренберг убедительно показал, как депрессия, тревожность, заторможенность возникают из «усталости от себя» (см.: Alain Ebrenberg. Fatige d`être soi. Odile Jacob. 1998).

[15] Бхагван Шри Раджниш (род. 1931) – одна из наиболее ярких и неоднозначных личностей в религиозной истории XX века, одни считали его святым, великим гуру, другие – авантюристом и шарлатаном.

[16] Махариши Махеш Йоги (род. 1917) – индусский вероучитель, создатель техники «трансцендентальной медитации» (1955), основатель «Движения духовного возрождения» (1957).

[17] Дипак Чопра (род. 1946) – американский врач индийского происхождения, автор около полусотни модных книг (многие из них переведены на русский язык), в которых американский прагматизм и стремление к здоровому образу жизни сочетаются с традициями древнеиндийской медицины и философии. Он развивает идею о том, что дряхлость, немощь и смерть принадлежат прошлому и наступает новая реальность, в которой торжествуют радость, созидание, успех и неиссякающая бодрость.

[18] Аббат Пьер (настоящее имя Анри Груэз, 1912-2007) много лет возглавлял список «самых популярных французов». Участвовал в Сопротивлении, был членом Национальной ассамблеи, основал христианский приют «Эммаус», посвятил всю жизнь помощи обездоленным.

[19] Вацлавик Пауль (род. 1921) – австрийский психолог, психиатр, психоантрополог, с 1960 г. живет и работает в США.

[20] Вот, к примеру, заголовки из июльского журнала «Биба»: «Удовольствие прежде всего!», «Да-да, вы можете лучше!».

[21]  Вот лишь один пример. Журнал «Меn`s Health» за май-июнь 1999 г. содержит следующие статьи: пять легких способов похудеть, как растянуть половой акт на три минуты и больше, как сохранить либидо, как уцелеть при авиакатастрофе, как пережить сердечный приступ и ссору с супругой, как самому оценить состояние своей предстательной железы, как заниматься любовью каждый день до самого последнего. Юмористический налет заголовков чуть скрашивает скуку и жуть заезженной шарманки. Думаешь, что листаешь просто журнальчик с картинками, а на самом деле окунаешься в перечень подстерегающих на каждом шагу грехов и пороков, мысль о которых отравляет любое удовольствие. Развлечение незаметно переходит в муштру.

[22] Янкелевич Владимир (1903-1985) – французский философ.

Этика Шопенгауэра

Получите БЕСПЛАТНОЕ членское видео ! Подписывайтесь на нашу новостную рассылку.

Ниже приводится стенограмма этого видео.

В этой лекции мы исследуем этическую сторону философии Шопенгауэра. Как он выразился, это:

.

«та часть нашего обсуждения, которая провозглашает себя наиболее серьезной, поскольку касается действий людей, предмета прямого интереса для всех и такого, который никому не может быть чуждым или равнодушным.»
Мир как воля и представление

В первой лекции этого цикла из двух частей мы увидели, как Шопенгауэр понимал роль философии:

«Раскрыть истинную природу мира. «

Основываясь на идеях Иммануила Канта, он пришел к выводу, что эта вселенная является проявлением единственной лежащей в основе слепой силы, которая характеризуется неугомонным устремлением. Он назвал это внутреннее ядро ​​всех вещей волей или волей к жизни , поскольку его проявления в этом мире в первую очередь стремятся к выживанию и размножению.Поскольку человеческие существа, как и все остальное, являются проявлениями воли, , отсюда следует, что люди также, как и воля , характеризуются неугомонным стремлением. Согласно Шопенгауэру, это означает, что в нашей природе — проводить дни, лихорадочно преследуя свои желания и цели. Даже когда основные потребности выживания удовлетворены, мы не можем расслабиться в состоянии покоя и счастья, но вместо этого должны найти новые потребности и желания, чтобы держать нас в состоянии безумного стремления.

Согласно Шопенгауэру, то, что побуждает нас поддерживать наше постоянное стремление к желанию и целям, — это вера в то, что, удовлетворив свои желания и достигнув наших целей, мы избавимся от своих страданий и обретем счастье и длительное удовлетворение.

… счастье всегда в будущем или в прошлом, а настоящее можно сравнить с маленьким темным облаком, гонимым ветром над солнечной равниной; впереди и за облаком все ярко, только само оно всегда отбрасывает тень.

Хотя мы думаем, что счастье ждет нас в будущем, согласно Шопенгауэру, такое будущее никогда не наступит, и как бы мы ни старались, темное облако всегда нависает над нами.

«Все в жизни провозглашает, что земное счастье обречено быть разочарованным или признанным иллюзией.Основания для этого лежат глубоко в самой природе вещей ».

Когда мы чего-то желаем или ставим цель, мы делаем это из состояния недостатка, желая чего-то, чего у нас нет. Отсутствие чего-то, чего мы хотим, означает, что мы недовольны своим текущим состоянием. Что, в свою очередь, означает, что мы страдаем от боли тоски по чему-то, что еще не является нашим.

«Все желающие происходят от недостатка, от недостатка и, следовательно, от страдания»

Мотивированы обманутым условием, что, достигнув того, чего мы желаем, мы будем удовлетворены своей жизнью, мы упорно трудимся, упорно работаем и стремимся преодолеть препятствия, стоящие между нами и нашими целями.Однако, когда мы получаем то, чего жаждем, Шопенгауэр думал, что мы не испытываем той радости, которую ожидали, скорее, согласно Шопенгауэру, мы испытываем просто неприятное чувство освобождения от нашего предыдущего состояния страдания. Другими словами, удовлетворение, испытываемое при достижении цели или удовлетворении желания, не является положительным, а отрицательным, что означает, что это не что иное, как устранение предшествующей боли.

«Всякое удовлетворение, или то, что обычно называют счастьем, на самом деле и по существу всегда только отрицательное и никогда не положительное.Это не удовлетворение, которое приходит к нам изначально и само по себе, но всегда должно быть удовлетворением желания … Следовательно, удовлетворение или удовлетворение никогда не могут быть больше, чем освобождение от боли, от невзгод »

Не сумев достичь прочного счастья и радости, которые, как мы думали, постигнут нас по достижении наших целей, Шопенгауэр заявил, что новизна свободы от страданий, связанных со стремлением к достижению целей, исчезнет, ​​и когда это произойдет, ужасное бремя скуки исчезнет. берет на себя.Не имея желаний или целей, которые удерживали бы нас в состоянии стремления, мы лишены бредовой или все же утешительной веры в то, что счастье ждет, и мы поддаемся тревоге и отчаянию.

«Соответственно, мы видим, что почти все люди, избавленные от нужды и забот, теперь являются бременем для себя после того, как, наконец, сбросили все другие бремена. Они считают выигрышем каждый пройденный час и, следовательно, каждый вычет из той самой жизни, поддержание которой как можно дольше было до тех пор целью всех усилий.Скука — это что угодно, только не зло, о котором нужно думать легкомысленно; в конечном итоге это выражает на лице настоящее отчаяние ».

Единственный способ избежать обремененного отчаянием бремени скуки — это выбрать новые цели и снова принять бредовое убеждение, что их достижение принесет нам прочное счастье, и такова жизнь всех людей, рабов воли внутри, что ненасытная и ненасытная сила в основе всего. Говоря о будет Шопенгауэр писал:

«… его желания безграничны, его требования неисчерпаемы, и каждое удовлетворенное желание рождает новое.Никакого возможного удовлетворения в мире не может хватить, чтобы утолить его жажду, поставить конечную цель его требованиям и заполнить бездонную бездну его сердца ».

Если этот взгляд на человеческое существование не был достаточно пессимистичным, Шопенгауэр думал, что существует один последний факт, который неизгладимо оставляет на человеческом существовании печать трагедии. В отличие от всех других животных, которые являются рабами настоящего момента, мы осознаем, что после этой жалкой жизни, полной стремлений, страданий и скуки, нас ждет полное уничтожение нашего индивидуального существа.

«Сама жизнь — это море, полное камней и водоворотов, которых человек избегает с величайшей осторожностью и осторожностью, хотя он знает, что даже когда ему удается всеми своими усилиями и изобретательностью бороться, он на каждом шагу приближается к величайшее, полное, неизбежное и непоправимое кораблекрушение, действительно, даже ведет прямо к нему, а именно к смерти. Это конечная цель утомительного путешествия, и она для него хуже, чем все скалы, которых он избегал ».

Хотя Шопенгауэр думал, что жизнь в целом сделана бесполезной из-за того факта, что она наполнена скукой, страданием и заканчивается смертью, он действительно верил, что определенные экстатические и очень значимые моменты могут вывести нас из нашего нормального состояния страдания в одно из блаженство и душевный покой.Такой эйфорический опыт возникает, когда мы созерцаем красивое произведение искусства, потрясающий природный пейзаж или отличное музыкальное произведение. В такие моменты наша воля на мгновение прекращает свое желаемое стремление, и мы становимся, как называл Шопенгауэр, «бескорыстными зрителями». У нас нет желаний, потребностей или желаний, дергающих наше существо, мы полностью свободны поглощать свое сознание чистой красотой. Как выразился Шопенгауэр:

«То, что иначе можно было бы назвать прекрасной частью жизни, ее чистейшей радостью, просто потому, что она выводит нас из реального существования и превращает нас в незаинтересованных зрителей, это чистое знание, которое остается чуждым для всех желающих, удовольствие от прекрасного. , неподдельный восторг от искусства.”

Эти моменты даже для тех, кто наиболее чувствителен к красоте, длится недолго, после чего нужно вернуться в нормальное состояние стремления и страдания или, другими словами, порабощения внутренней воли.

В этом нормальном состоянии порабощения воли Шопенгауэр утверждал, что все мы «эгоисты», то есть мы озабочены исключительно своими корыстными интересами. Шопенгауэр считал эгоизм естественным состоянием всех людей,

«Единственный мир, с которым каждый действительно знаком и знает, носит он в своей голове как свое представление, и, таким образом, он является центром мира.Соответственно, каждый сам по себе; он обнаруживает, что является держателем и обладателем всей реальности, и нет ничего важнее для него, чем его собственное «я» ».

Признавая, что для него нет ничего важнее, чем он сам, Эгоист,

«готов уничтожить мир, чтобы хоть немного поддержать себя, эту каплю в океане».

Эгоизм для Шопенгауэра, хотя и был естественным состоянием, не был завидным состоянием, потому что Эгоист полностью порабощен своей волей и, таким образом, обречен жить в жалкой жизни, либо страдая в погоне за целями, либо страдая от состояния отчаяния, скуки.Шопенгауэр считал, что подавляющее большинство людей будет жить и умереть как эгоисты и никогда не достигнет какого-либо подобия покоя. При этом он действительно думал, что небольшое меньшинство способно выйти из этого жалкого состояния, приняв то, что он называл

.

«Путь к спасению»

Наиболее способными вырваться из мучительных условий человеческого существования являются те люди, которых особенно тянет к экстатическому опыту погружения в чистую красоту.

«… удовольствие от прекрасного в значительной степени состоит в том, что, когда мы входим в состояние чистого созерцания, мы на мгновение поднимаемся над всеми желаниями, над всеми желаниями и заботами; мы, так сказать, избавились от самих себя … И мы знаем, что эти моменты, когда, освобожденные от яростного давления воли, мы как бы выходим из тяжелой атмосферы земли, являются самыми счастливыми из тех, что мы опыт. Из этого мы можем сделать вывод, насколько блаженной должна быть жизнь человека, чья воля заглушается не на несколько мгновений, как в наслаждении прекрасным, а навсегда, действительно полностью угасает.”

Человек, который стремится заставить замолчать свою волю не на несколько мгновений, а навсегда, должен прийти к знанию истинной природы воли и, следовательно, мира в целом. Чтобы достичь таких знаний, нужно использовать свой интеллект — способность, которая делает людей способными к абстрактному мышлению. Однако, согласно Шопенгауэру, интеллект развился не для постижения истины, а, скорее, для разработки средств удовлетворения основных желаний воли, а именно питания и размножения.Следовательно, у среднего человека интеллект является рабом воли и не может разорвать ее цепи и прийти к знанию истинной природы мира.

«С самого начала интеллект — это наемный работник, которому поручена жалкая задача, которой его чрезмерно требовательный хозяин, воля, держит его с утра до ночи».

Это означает, что задача познания истинной природы мира, чтобы заставить замолчать волю, — это задача, подходящая только для гения.Тот, чей интеллект настолько силен, что может избежать рабства и искать знания, оторванные от желаний и потребностей воли. Гений — это интеллект, который изменил своей судьбе, писал Шопенгауэр или, другими словами,

«В то время как для обычного человека его способность познания — это светильник, освещающий его путь, для гениального человека это солнце открывает мир».

Стремясь познать истинную природу мира, Шопенгауэр думал, что гений придет к мудрости, что все люди по своей сути «едины», поскольку все являются проявлениями воли.Понимая это не просто абстрактно, но всем своим существом, Шопенгауэр думал, что такой человек достигнет состояния сострадания, понимая, что он един со всеми живыми существами, он отождествляет себя со страданием и болью мира.

«Такой человек, который признает свое собственное внутреннее и истинное« я »в каждом существе, должен также рассматривать бесконечные страдания всех живых существ как свои собственные, и поэтому должен принять на себя боль всего мира».

С болью всего мира, терзающей его сердце, сострадательный человек стремится облегчить страдания других, насколько это возможно, однако вскоре он понимает, что как бы сильно он ни старался, его действия тщетны.Все живые существа являются проявлениями воли, этой демонической и ненасытной силы, лежащей в основе всего, и поэтому, пока существует жизнь, страдание тоже будет.

«Страдание необходимо для жизни, и поэтому оно не вливается в нас извне, но каждый несет в себе его неиссякаемый источник»

Понимая, что непрекращающиеся усилия по изгнанию страдания не достигают ничего, кроме изменения его формы, сострадательный человек понимает тщетность попыток облегчить страдания других.Это ведет к растущей ненависти к воле, которая является источником криков тоски и агонии, исходящих из мира.

«Недостаточно больше любить других как себя и делать для них столько, сколько он сделал бы для себя; скорее, в нем возникает отвращение… к воле к жизни, к сердцевине и сущности того мира, признанного наполненным страданиями ».

Его ненависть обращается к наиболее близкому ему проявлению воли, к его собственному существу, и он продолжает связывать себя аскетизмом и, таким образом, отказывает в удовлетворении своих желаний и перестает гнаться за соблазнами мира.Поскольку одним из фундаментальных желаний воли является желание воспроизводства и, следовательно, сексуального удовлетворения, он, прежде всего, отказывает себе в каком-либо сексуальном удовлетворении вообще.

«Добровольное и полное целомудрие — первый шаг в аскетизме или отрицании воли к жизни»

После того, как он посвятил себя целомудрию, он отрицает все те желания, которые прежде держали его в состоянии стремления и боли, и он занимает позицию полного безразличия ко всему.

«Ничто больше не может его тревожить или беспокоить, ничто не может его сдвинуть; ибо он перерезал все тысячи нитей воли, которые удерживают нас связанными с миром и которые, как аппетит, страх, зависть и ярость, тянут нас… в постоянной боли. Теперь он смотрит назад, спокойный и улыбающийся, на иллюзии этого мира, которые когда-то были способны двигаться и мучиться даже в его сознании, но которые теперь предстают перед ним так же равнодушно, как шахматные фигуры, когда игра окончена … Жизнь в том виде, в каком она сейчас формируется. просто висеть перед ним как мимолетное явление, как легкий утренний сон для полусонного.”

Согласно Шопенгауэру, это описание отрицания воли не является рассказом об идеальном несбыточном состоянии, поскольку, как он отмечал, многие люди на протяжении всей истории посвятили свою жизнь аскетизму.

«То, что я здесь описал бессмысленным языком и только в терминах, — это не философская басня, придуманная мной и только сегодняшняя; нет, это была завидная жизнь стольких святых и прекрасных душ среди христиан, а еще больше среди индуистов и буддистов, а также среди верующих других религий.”

Для тех из нас, кто не является святым или отрицателем воли, мы будем смотреть на аскета как на странного и любопытного человека и чувствовать, что он отрекся от этого мира в пользу небытия. У Шопенгауэра был ответ для наших скептиков.

«… то, что остается после полной отмены воли, для всех тех, кто еще полон воли, конечно же, ничего. Но, наоборот, для тех, в ком воля обратилась и отвергла себя, этот очень реальный наш мир со всеми его солнцами и галактиками — ничто.”

Для тех из нас, кто еще полон воли, мы будем рассматривать аскета, того, кто разрушил внутреннюю волю, как пустое существо, плотскую оболочку небытия. Однако, осознавая бесполезность воли и всех ее проявлений, аскет считает эту вселенную ничем или бесполезной, и на самом деле состояние ума, достигнутое аскетом, с нашей точки зрения является лишь ничем из-за того, что оно превосходит концептуализацию. Чтобы понять это состояние ума, нужно покинуть ограниченную область философии и перейти к мистицизму.

«Ибо, если что-то не является ни одним из всего, что мы знаем, то, безусловно, для нас это вообще ничто. Тем не менее, из этого еще не следует, что это ничто абсолютно, а именно, что это должно быть ничем со всех возможных точек зрения и во всех возможных смыслах, а только то, что мы ограничены полностью отрицательным знанием этого; и это вполне может заключаться в ограниченности нашей точки зрения. Именно здесь мистик действует в позитивном направлении, и, следовательно, с этого момента не остается ничего, кроме мистицизма.”

Дополнительная литература

Связанные

Откройте путь к счастью с диагнозом страдания Будды | Дайват Анджария | Age of Awareness

Применение диагноза — это правда? Это так, и вот почему анализ диагноза

профессором Райтом коррелирует с тем, как получение удовольствия встроено в проводку нашего мозга. Это помогает связать диагноз Будды с современной психологией и наукой, а также связь с естественным процессом выживания, мотивации и эволюции.

Анализ концептуализирует естественный отбор, который представляет собой универсальную тенденцию к поиску удовольствия, возобновлению его погони, когда оно ослабевает, и избеганию боли — все это направления к выживанию и непрерывности генов. Однако пристальный взгляд на это измерение показывает, что естественный отбор не предполагает, что мы сможем воспринять мимолетную природу удовольствия , которая является причиной страдания.

Будь то чувственные переживания, такие как вкус, или такие отношения, как любовь, мы обычно с нетерпением ждем их удовольствий, но не принимаем во внимание проблемы, которые они сопровождают.Кроме того, удовольствие не длится долго. В результате мы склонны следовать примеру естественного отбора, чтобы преследовать удовольствие, мимолетно испытывать его, а затем искать следующий источник удовольствия.

Оказавшись в постоянном цикле преследования, мы не можем признать страдания, которые приносит нам, когда мы не достигаем ожидаемого удовольствия или теряем его ценность после мимолетного опыта. Будда классифицирует нашу способность ценить этот нюанс как реальность, что является шагом к освобождению от страдания.

Мой жизненный опыт дает мне основания для верного диагноза.

Несмотря на то, что я был благословлен хорошей жизнью благодаря профессиональному успеху и красивой семье, я все же не испытывал чувства удовлетворения и постоянного счастья. В процессе самоанализа я понял, что гедонистическое определение успеха, к которому я стремился, приводило только к мимолетным проявлениям удовольствия и действительно причиняло мне страдания.

Когда я прочитал учение Будды, диагноз сразу задел за живое и посеял семена, чтобы найти верный путь.Поэтому меня осенило, что истинное определение успеха и счастья должно включать в себя действия, основанные на сострадании, доброте и щедрости. Также важно то, что они должны сопровождаться осознанием себя.

Благородный восьмеричный путь: смысл и практика

В четвертой благородной истине находится проводник к концу страдания: благородный восьмеричный путь. Восемь частей пути к освобождению сгруппированы в три основных элемента буддийской практики: нравственное поведение, умственная дисциплина и мудрость.Практически во всех своих проповедях Будда учил восьмиступенчатому пути, и его наставления так же ясны и практичны для его последователей сегодня, как и тогда, когда он впервые дал их.

Благородный восьмеричный путь

1. Правильное понимание ( Samma ditthi)
2. Правильная мысль ( Samma sankappa )
3. Правая речь ( Samma vaca )
4. Правое действие ( Samma kammanta )
5. Правильный образ жизни ( Samma ajiva )
6. Правое усилие ( Samma vayama )
7. Правильная внимательность ( Samma sati )
8. Правильное сосредоточение ( Самма самадхи )

Практически все учение Будды, которому он посвятил себя 45 лет, так или иначе связано с этим путем.Он объяснил это по-разному и разными словами разным людям, в зависимости от стадии их развития и их способности понимать его и следовать за ним. Но суть тех многих тысяч бесед, разбросанных по буддийским писаниям, заключается в благородном восьмеричном пути.

Не следует думать, что нужно следовать и практиковать восемь категорий или разделов пути одну за другой в порядке номеров, как указано в обычном списке выше. Но они должны развиваться более или менее одновременно, насколько это возможно, в зависимости от способностей каждого человека.Все они связаны друг с другом, и каждый помогает развитию других.

Эти восемь факторов направлены на продвижение и совершенствование трех основ буддийского обучения и дисциплины, а именно: (а) этическое поведение (s ila ), (b) умственная дисциплина (s amadhi ) и (c) мудрость (). panna ). Поэтому для последовательного и лучшего понимания восьми частей пути будет более полезным, если мы сгруппируем их и объясним согласно этим трем главам.

Этическое поведение

Этическое поведение (шила) построено на обширной концепции всеобщей любви и сострадания ко всем живым существам, на которой основано учение Будды. Прискорбно, что многие ученые забывают этот великий идеал учения Будды и предаются только сухим философским и метафизическим сплетням, когда говорят и пишут о буддизме. Будда дал свое учение «для блага многих, для счастья многих из сострадания к миру».”

Связано: Рекомендации Будды по упрощению жизни

Согласно буддизму, для того, чтобы человек был совершенным, необходимо в равной степени развивать два качества: сострадание ( каруна, ) с одной стороны и мудрость (панна) с другой. Здесь сострадание представляет любовь, милосердие, доброту, терпимость и такие благородные качества на эмоциональной стороне или качествах сердца, в то время как мудрость обозначает интеллектуальную сторону или качества ума. Если человек развивает только эмоциональное, пренебрегая интеллектуальным, он может стать добросердечным дураком; в то время как развитие только интеллектуальной стороны [и] пренебрежение эмоциональным может превратить человека в жестокосердный интеллект без чувства к другим.Следовательно, чтобы быть совершенным, нужно развивать и то, и другое одинаково. Это цель буддийского образа жизни: в нем мудрость и сострадание неразрывно связаны, как мы увидим позже.

Итак, в этическое поведение (шила), основанное на любви и сострадании, включены три фактора благородного восьмеричного пути: а именно, правильная речь, правильные действия и правильные средства к существованию.

Правая речь

Правильная речь означает воздержание (1) от лжи, (2) от злословия, клеветы и разговоров, которые могут вызвать ненависть, вражду, разобщенность и дисгармонию между отдельными лицами или группами людей, (3) от резких, грубых, невежливых, злобный и бранный язык и (4) праздный, бесполезный и глупый лепет и сплетни.Когда человек воздерживается от этих форм неправильной и вредной речи, он, естественно, должен говорить правду, должен использовать слова дружелюбные и доброжелательные, приятные и мягкие, значимые и полезные. Не следует говорить небрежно: речь должна быть в нужное время и в нужном месте. Если нельзя сказать что-то полезное, следует хранить «благородное молчание».

Правое действие

Правильные действия направлены на поощрение нравственного, честного и мирного поведения. Он призывает нас воздерживаться от разрушения жизни, воровства, нечестных действий, незаконных половых сношений и что мы также должны помогать другим вести мирную и достойную жизнь правильным образом.

Правильные средства к существованию

Правильный образ жизни означает, что человек должен воздерживаться от зарабатывания на жизнь профессией, которая причиняет вред другим, такой как торговля оружием и смертоносным оружием, опьяняющие напитки или яды, убийство животных, обман и т. Д., И должен жить профессией, которая благороден, безупречен и не причиняет вреда другим. Здесь ясно видно, что буддизм категорически против любого вида войны, когда он заявляет, что торговля оружием и смертоносным оружием является злом и несправедливым средством к существованию.

Эти три фактора (правильная речь, правильные действия и правильные средства к существованию) восьмеричного пути составляют этическое поведение. Следует понимать, что буддийское этическое и моральное поведение направлено на содействие счастливой и гармоничной жизни как для человека, так и для общества. Такое нравственное поведение считается незаменимым основанием для всех высших духовных достижений. Без этой моральной основы невозможно духовное развитие.

Психологическая дисциплина

Далее идет ментальная дисциплина, в которую включены три других фактора восьмеричного пути: а именно, правильное усилие, правильная внимательность и правильная концентрация.(№№ 6, 7 и 8 в списке).

Правое усилие

Правильное усилие — это энергетическая воля (1) предотвратить возникновение злых и нездоровых состояний ума, и (2) избавиться от таких злых и нездоровых состояний, которые уже возникли в человеке, а также (3) вызвать, вызывать возникновение хороших и здоровых состояний ума, еще не возникших, и (4) развивать и доводить до совершенства хорошие и полезные состояния ума, уже присутствующие в человеке.

Правильная внимательность

Правильная внимательность заключается в том, чтобы прилежно осознавать, осознавать и внимательно относиться к (1) деятельности тела ( kaya ), (2) ощущениям или чувствам ( vedana ), (3) деятельности ума. ( читта ) и (4) идеи, мысли, концепции и вещи ( дхамма ).

Практика концентрации на дыхании ( анапанасати ) — одно из хорошо известных упражнений, связанных с телом, для умственного развития. Есть несколько других способов развития внимательности по отношению к телу в виде способов медитации.

Что касается ощущений и чувств, человек должен ясно осознавать все формы чувств и ощущений, приятных, неприятных и нейтральных, как они появляются и исчезают внутри него. Что касается деятельности ума, человек должен осознавать, является ли его ум похотливым или нет, склонным к ненависти или нет, заблуждающимся или нет, рассеянным или сосредоточенным и т. Д.Таким образом следует осознавать все движения ума, как они возникают и исчезают.

Что касается идей, мыслей, концепций и вещей, нужно знать их природу, как они появляются и исчезают, как они развиваются, как они подавляются, уничтожаются и так далее.

Эти четыре формы ментальной культуры или медитации подробно рассматриваются в Сатипаттхана сутте (Установка внимательности).

Правильная концентрация

Третий и последний фактор умственной дисциплины — это правильное сосредоточение, ведущее к четырем стадиям дхьяны , обычно называемой трансом или повторным восхождением .На первой стадии дхьяны отбрасываются страстные желания и некоторые нездоровые мысли, такие как чувственное вожделение, недоброжелательность, слабость, беспокойство, беспокойство и скептические сомнения, и поддерживаются чувства радости и счастья наряду с определенной умственной деятельностью. Затем, на втором этапе, вся интеллектуальная деятельность подавляется, развивается спокойствие и «однонаправленность» ума, а чувства радости и счастья все еще сохраняются. На третьей стадии чувство радости, которое является активным ощущением, также исчезает, в то время как расположение к счастью все еще остается в дополнение к внимательному беспристрастию.Наконец, на четвертой стадии дхьяны все ощущения, даже счастья и несчастья, радости и печали, исчезают, остается только чистое невозмутимость и осознанность.

Таким образом, ум тренируется, дисциплинируется и развивается посредством правильного усилия, правильной внимательности и правильной концентрации.

Мудрость

Остальные два фактора, а именно правильное мышление и правильное понимание, составляют мудрость на благородном восьмеричном пути.

Правильная мысль

Правильная мысль означает мысли бескорыстного отречения или непривязанности, мысли любви и мысли ненасилия, которые распространяются на всех существ.Здесь очень интересно и важно отметить, что мысли о бескорыстной непривязанности, любви и ненасилии группируются на стороне мудрости. Это ясно показывает, что истинная мудрость наделена этими благородными качествами и что все мысли эгоистичного желания, недоброжелательности, ненависти и насилия являются результатом недостатка мудрости во всех сферах жизни, будь то индивидуальная, социальная или политическая.

Правильное понимание

Правильное понимание — это понимание вещей такими, какие они есть, и четыре благородные истины объясняют вещи такими, какие они есть на самом деле.Следовательно, правильное понимание в конечном итоге сводится к пониманию четырех благородных истин. Это понимание — высшая мудрость, которая видит Предельную Реальность. Согласно буддизму, есть два типа понимания. То, что мы обычно называем «пониманием», — это знание, накопленная память, интеллектуальное схватывание предмета в соответствии с определенными данными. Это называется «знание соответственно» ( анубодха ). Это не очень глубоко. Настоящее глубокое понимание или «проникновение» ( pativedha ) — это видеть вещь в ее истинной природе, без имени и ярлыка.Это проникновение возможно только тогда, когда ум свободен от всех нечистот и полностью развит посредством медитации.

По теме: что такое четыре благородные истины?

Из этого краткого описания благородного восьмеричного пути можно увидеть, что это образ жизни, которому нужно следовать, практиковать и развивать каждый человек. Это самодисциплина тела, слова и ума, саморазвитие и самоочищение. Это не имеет ничего общего с верой, молитвой, поклонением или церемонией.В этом смысле в нем нет ничего, что в народе можно было бы назвать «религиозным». Это Путь, ведущий к осознанию Высшей Реальности, к полной свободе, счастью и миру через нравственное, духовное и интеллектуальное совершенство.

человек разумного: могут ли люди преодолеть страдания и обрести истинное счастье?

Время сбивает нас с толку. Хотя мы можем жить только настоящим моментом, наш мозг постоянно размышляет и устремляется вперед. Эволюция закодировала в нас важные бессознательные причины для этого.Тем не менее, когда мы привносим время в сознание, присутствие этого момента сейчас может показаться бесполезным и невозможным.

---

Наша способность представлять будущее была важнейшим компонентом человеческого, ну, господства. Индийские писатели тысячелетней давности называли эту силу майа : Мы представляем, а затем создаем эту реальность. Этот навык заставляет нас поверить в прогресс; все, что стоит за примитивной версией, ждет своего полного раскрытия.

Юваль Ной Харари не согласен с этой оценкой.В своем красноречивом историческом обзоре « Sapiens: Краткая история человечества » израильский профессор истории пишет:

«В нашем распоряжении, современные люди, есть арсенал транквилизаторов и обезболивающих, но мы надеемся на легкость и удовольствие, а также на нашу нетерпимость. неудобств и дискомфорта возросли до такой степени, что мы вполне можем страдать от боли больше, чем когда-либо испытывали наши предки «.

Харари не луддит; технологии нам не враг.Скорее он берет этически мыслящий взгляд на последние несколько десятков тысяч лет, чтобы выяснить, как мы получили здесь . Он утверждает, что три основные силы — капитализм, религия и промышленность — создали то, чем мы являемся сегодня. Но в отличие от многих книг по истории, в которых представлены факты и ничего более, Харари задает ключевой вопрос: счастливы ли мы?

Такой, казалось бы, безобидный запрос. Конечно, мы счастливы! Или: Конечно, нет! Скорее всего, смесь этих двух, в зависимости от дня. Тем не менее, как он указывает, существует огромная разница между индивидуальным счастьем и групповым счастьем, и в этом заключается одна из величайших проблем современности: потеря племени.

Высокий процент американцев сегодня живут одни, что является новостью для нашего вида. Активисты не зря называют одиночное заключение бесчеловечным. Если цель — реабилитация, не умаляйте самой основы их человечности. Мы нужны друг другу.

До промышленной революции Харари обнаружил, что повседневная жизнь состоит из «трех древних структур»: нуклеарной семьи, расширенной семьи и местного интимного сообщества. Группа позаботилась о человеке; благополучие группы зависело от совместной работы каждого члена.

В эпоху индивидуализма многое из этого утеряно. Пожилых людей запирают в домах с ограничениями по возрасту, они больше не вносят вклад в жизнь общества; молодое поколение тратит больше времени на зрительный контакт со своими телефонами, чем с другими глазами. Выживание наиболее приспособленных — это удовольствие моих генов. Сейчас у нас может быть гораздо больше, но какой ценой?

Потребность друг в друге, потребность быть вместе — неотъемлемая часть нашего вида. Младенцы, разлученные со своей матерью, будут страдать от серьезных страданий, что является обычным явлением среди всех млекопитающих и многих других видов.Сегодня высокий процент американцев живут в одиночестве, что является чем-то новым для нашего вида. Активисты не зря называют одиночное заключение бесчеловечным. Если цель — реабилитация, не умаляйте самой основы их человечности. Мы нужны друг другу.

Одно из величайших открытий в Sapiens — это то, что Харари проводит различие между основным счастьем — способностью чувствовать удовлетворение независимо от внешних обстоятельств — и поиском удовольствия. В своей главе, посвященной религии, он использует буддизм в качестве основного средства для исследования этой загадки.

Хотя буддизм иногда называют религией, его лучше понимать как психологическое исследование. Хотя сложные уровни были добавлены после времен основателя Готамы, сама дисциплина довольно проста: мы страдаем, потому что не знаем истинной природы реальности. Мы хотим, чтобы все было в одну сторону; когда реальность доказывает, что мы неправы, мы сбиты с толку. Есть способ не страдать, который требует избавления от ментальных и эмоциональных цепляний.

Харари отмечает, что Будда, как утверждают современные практикующие, утверждал, что счастье не зависит от внешних условий.Однако одно это не может победить страдание, поскольку «счастье также не зависит от наших внутренних чувств».

В буддийской и индуистской терминологии слова нирвана и мокша — освобождение — подразумевают чувство экстаза. Однако этот экстаз не является чувственным удовольствием; это глубокое осознавание своих ощущений при переходе от момента к моменту, и в этом заключается сантоша , удовлетворение. Харари прекрасно об этом говорит:

«Если вы испытываете печаль, не желая, чтобы печаль ушла, вы продолжаете испытывать печаль, но не страдаете от нее.На самом деле грусть может быть богатой. Если вы испытываете радость, не желая, чтобы радость задерживалась и усиливалась, вы продолжаете испытывать радость, не теряя душевного покоя ».

Наши повседневные дела часто доказывают обратное: когда мы испытываем удовольствие, мы хотим, чтобы оно было более интенсивно и длится вечно; когда нам грустно, мы чувствуем, что мир должен бесконечно гладить свою скрипку для нас. И поэтому с импортом таких дисциплин, как буддизм и йога — Готама практиковал йогу в течение многих лет, так что есть много кроссовера — мы начали заглядывать внутрь как средство преодоления страдания.

Харари отмечает, что Будда, как утверждают современные практикующие, утверждал, что счастье не зависит от внешних условий. Однако одно это не может победить страдание, поскольку «счастье также не зависит от наших внутренних чувств». Чем выше мы ставим наши чувства на пьедестал, тем больше мы жаждем тех, кого хотим чувствовать. Порочный круг ( сансара ) продолжается.

Можем ли мы отделиться, пока мы занимаемся? Хотя у Харари есть определенные мнения по определенным темам (благополучие животных является желанным включением в эту книгу), он не винит эти три силы в каких-либо злых умыслах.Они всего лишь часть постоянно развивающегося повествования, создавшего современные общества.

Независимо от того, приносят ли они счастье — не удовольствие, а чувство причастности к нашей, временами, раздробленной культуре — это сюжетная линия, которую каждый из нас должен написать. Хотя нет однозначных ответов, Харари предлагает множество мудрых советов, которые кажутся такими простыми, но часто забытыми: стремитесь, но не цепляйтесь; цените всех, кто вас окружает, всех видов; найти удовлетворение, избавившись от постоянной потребности в больше .

—

Дерек Берес, писатель из Лос-Анджелеса, музыкальный продюсер и инструктор по йоге, рассматривает ряд вопросов, влияющих на различные духовные сообщества мира, в попытке отсеять гиперболы и найти действительно универсальные решения для распространенных проблемы, стоящие перед человечеством в 21 веке.

Живое послание Дхаммапады

«Дхаммапада» — труд, знакомый каждому набожному буддисту и каждому серьезному изучающему буддизм. Этот небольшой сборник из 423 стихов по доктрине Будды настолько богат инсайтами, что может считаться совершенным сборником Дхаммы в ее практических аспектах.В странах буддизма Тхеравады Дхаммапада рассматривается как неиссякаемый источник руководства и духовного вдохновения, как мудрый советчик, к которому можно обратиться за помощью в решении сложных моральных и личных проблем, неизбежных в повседневной жизни. Подобно тому, как Будда рассматривается как человеческий кальянамитта или духовный друг по преимуществу, так Дхаммапада рассматривается как библейский кальянамитта по преимуществу, маленькое воплощение в стихах безграничной мудрости и великого сострадания Учителя.

Чтобы извлечь живое послание из любого великого духовного классика, нам недостаточно просто исследовать его с точки зрения вопросов, которые могут быть поставлены научными исследованиями. Мы должны сделать шаг за пределы научных исследований и попытаться применить эти учения к себе в нашем нынешнем состоянии. Для этого требуется, чтобы мы использовали наш интеллект, воображение и интуицию, чтобы увидеть с по ограничивающие культурные контексты, из которых родилась работа, и увидеть в тех универсальных чертах человеческого состояния, которые изучает духовный классик. специально адресован.Помня об этих условиях, мы исследуем Дхаммападу, чтобы обнаружить, что эта древняя книга мудрости считает фундаментальными и извечными духовными проблемами человеческой жизни, и узнать, какие решения она может предложить для них, которые могут иметь отношение к нам сегодня. Таким образом мы откроем живое послание Дхаммапады: послание, которое звучит на протяжении веков и обращается к нам в нашем нынешнем состоянии в полноте нашей человечности.

Когда мы намереваемся провести такое исследование, одна из трудностей, с которыми мы сталкиваемся в самом начале, — это большое разнообразие учений, содержащихся в Дхаммападе.Хорошо известно, что в течение своей педагогической карьеры Будда всегда корректировал свои речи, чтобы они соответствовали потребностям и способностям своих учеников. Таким образом, прозаические дискурсы, содержащиеся в четырех основных Никаях, демонстрируют богато разнообразное изложение учения, и это разнообразие становится еще более явным в Дхаммападе, собрании высказываний, произнесенных интуитивным и сильно заряженным стихотворным языком. Мы даже находим в работе явные несоответствия, которые могут озадачить поверхностного читателя и привести к предположению, что учение Будды изобилует внутренними противоречиями.Таким образом, во многих стихах Будда рекомендует своим ученикам определенные практики на том основании, что они ведут на небеса, в то время как в других он отговаривает учеников от стремления к небесам и хвалит того, кто не испытывает радости в небесных радостях. Часто Будда предписывает дела заслуг, но в другом месте работы он приказывает своим ученикам выходить за пределы как заслуг, так и недостатков.

Чтобы разобраться в таких противоположных утверждениях, чтобы найти последовательное послание, проходящее через разнообразные заявления Дхаммапады, давайте начнем с утверждения Будды в другой небольшой, но красивой книге палийского канона, Удане: «Так же, как великий У океана есть только один вкус — вкус соли, поэтому у этой доктрины и дисциплины есть только один вкус — вкус свободы.«Несмотря на разнообразие значений и формулировок, все учения Будды вписываются в совершенно последовательную систему, единство которой достигается благодаря своей конечной цели. Эта цель — свобода (вимутти), , что здесь означает духовную свободу: освобождение разума. от всех оков и оков, освобождение нашего существа от страданий, неотделимых от блуждания в сансаре, цикла перерождений. Но хотя учения Будды гармонично сочетаются друг с другом благодаря единству их конечной цели, они адресованы людям, стоящим на разных уровнях духовного развития и, следовательно, должны выражаться по-разному, в зависимости от потребностей обучаемых.И здесь вода является подходящей аналогией. У воды одна сущность — химически она представляет собой соединение двух атомов водорода с одним атомом кислорода, но она принимает разные формы сосудов, в которые она наливается; Точно так же Дхамма имеет единственную сущность — избавление от страданий, — но она принимает различные выражения в соответствии с предрасположенностью тех, кого нужно обучать и обучать. Именно потому, что разные выражения приводят к единой цели, и поскольку одна и та же цель может быть достигнута с помощью учений, выраженных по-разному, Дхамма считается sattha sabyañjana, «хороша по смыслу и хороша по формулировке».«

Чтобы разобраться в различных учениях, содержащихся в Дхаммападе, чтобы понять видение человеческой духовности, выраженное в работе в целом, я хотел бы предложить схему четырех уровней наставлений, изложенных в Дхаммападе. Этот четырехчастный схематизм развивается из трех основных и постоянных духовных потребностей человека: во-первых, потребности достичь благополучия и счастья в настоящей жизни, в непосредственно видимой сфере человеческих отношений; во-вторых, потребность достичь благоприятной будущей жизни в соответствии с принципом, подтверждающим нашу высшую моральную интуицию; и, в-третьих, потребность в трансцендентности, чтобы преодолеть все ограничения, налагаемые на нас нашей конечностью и временностью, и достичь свободы безграничной, вневременной и необратимой.Эти три потребности дают начало четырем уровням обучения, различая два уровня, относящихся к третьей потребности: уровень пути, когда мы находимся на пути к трансценденции, и уровень плода, когда мы достигли трансценденции.

Теперь давайте исследуем каждый из этих уровней по очереди, проиллюстрировав их цитатами из соответствующих стихов из Дхаммапады.

1.Человеческое добро здесь и сейчас

Первый уровень наставлений в Дхаммападе направлен на необходимость установления человеческого благополучия и счастья в непосредственно видимой области личных отношений.Цель на этом уровне — показать нам, как жить в мире с самими собой и другими людьми, выполнять свои семейные и социальные обязанности и устранять конфликты, которые заражают человеческие отношения и приносят такие огромные страдания отдельному человеку, обществу. и мир в целом.

Руководящие принципы, соответствующие этому уровню обучения, во многом идентичны основным этическим предписаниям, предлагаемым большинством великих мировых религий. Однако в учении Будды эти этические предписания не рассматриваются как фиаты, навязанные всемогущим Богом.Скорее, они представлены как предписания или правила обучения, основанные на двух непосредственно проверяемых основах: забота о своей личной неприкосновенности и соображения о благополучии тех, на кого могут повлиять ваши действия.

Самый общий совет, который дает Дхаммапада, — избегать всякого зла, взращивать добро и очищать свой ум; сказано, что это совет всех Просветленных (ст. 183). Однако даются и более конкретные директивы. Чтобы воздерживаться от зла, нам рекомендуется избегать раздражения в делах, словах и мыслях и проявлять самоконтроль над телом, речью и умом (ст.231-234). Следует неукоснительно придерживаться пяти нравственных заповедей: воздержание от разрушения жизни, от воровства, от сексуальных проступков, от лжи и от интоксикантов (ст. 246-247). Ученик должен относиться ко всем существам с добротой и состраданием, жить честно, контролировать свои желания, говорить правду и вести трезвую праведную жизнь. Он должен выполнять все свои обязанности перед родителями, ближайшими родственниками, друзьями, отшельниками и брахманами (ст. 331-333).

Большое количество стихов, относящихся к этому первому уровню, посвящено разрешению конфликтов и враждебности.Из других частей Сутта Питаки мы узнаем, что Будда был проницательным и чутким наблюдателем за социальными и политическими событиями, которые быстро трансформировали индийские штаты, которые он посещал во время своих проповеднических туров. Насилие, ненависть, жестокость и непрекращающаяся вражда, свидетелями которых он был, сохраняются вплоть до настоящего времени, и ответ Будды на эту проблему по-прежнему является единственным ответом, который может сработать. Будда говорит нам, что ключом к решению проблемы насилия и жестокости является древняя максима использования себя в качестве стандарта для принятия решения о том, как обращаться с другими.Я сам трепещу перед насилием, хочу жить в мире и не хочу умирать. Таким образом, ставя себя на место других, я должен признать, что все другие существа трепещут перед насилием, что все хотят жить и не хотят умирать. Осознавая это, я не должен запугивать других, причинять им вред или причинять им вред каким-либо образом (ст. 129-130).

Будда видел, что ненависть и вражда продолжаются и распространяются в саморасширяющемся цикле: ответ на ненависть ненавистью только порождает больше ненависти, больше вражды, больше насилия и подпитывает весь порочный водоворот мести и возмездия.Дхаммапада учит нас, что истинная победа над ненавистью достигается отсутствием ненависти, терпением, любовью (ст. 5). Когда нас обижают, мы должны быть терпеливыми и снисходительными. Мы должны контролировать свой гнев, как возница управляет колесницей; мы должны нести гневные слова, как слон в бою несет стрелы, выпущенные в его шкуру; когда к нам обращаются резко, мы должны молчать, как сломанный колокол (ст. 222, 320, 134).

Согласно Дхаммападе, качества, отличающие высшее человеческое существо (сапуриса) , — это щедрость, правдивость, терпение и сострадание.Следуя этим идеалам, мы можем жить в мире со своей совестью и в гармонии с нашими собратьями. Будда заявляет, что запах добродетели слаще запаха цветов и духов; хороший мужчина или женщина сияют издалека, как Гималаи; Подобно тому, как цветок лотоса во всей своей красе поднимается над грязью и болотом придорожной кучи мусора, так и ученик Будды в великолепии мудрости возвышается над массами невежественных мирских людей (ст. 54, 304, 59). .

2.Благо в будущих жизнях

Основной упор на первом уровне обучения в Дхаммападе — этика, проблема, которая возникает из желания способствовать человеческому благополучию здесь и сейчас. Однако учения, относящиеся к этому уровню, порождают глубокую религиозную проблему, дилемму, которая бросает вызов зрелому мыслителю. Проблема заключается в следующем: наша моральная интуиция, наше врожденное чувство моральной справедливости подсказывает нам, что в мире должен действовать некий принцип компенсации, согласно которому добро встречает счастье, а зло — страдание.Но повседневный опыт показывает нам прямо противоположное. Все мы знаем очень добродетельных людей, сталкивающихся со всевозможными трудностями, и совершенно плохих людей, которые преуспевают во всем, что они делают. Мы чувствуем, что должно быть какое-то исправление этого дисбаланса, некоторая сила, которая склонит чашу весов справедливости к равновесию, которое кажется правильным, но наш повседневный опыт, кажется, полностью противоречит этой интуиции.

Однако в своих учениях Будда показывает, что есть действующая сила, которая может удовлетворить наше требование моральной справедливости.Эту силу нельзя увидеть глазом плоти, и ее нельзя зарегистрировать никакими измерительными приборами, но ее действие становится видимым сверхъестественным зрением мудрецов и святых, в то время как все ее принципы во всей их сложности постигаются Совершенно Просветленным. Будда. Эта сила называется каммой . Закон каммы гарантирует, что наши морально определенные действия не исчезнут в ничто, а продолжатся как следы в глубоких скрытых слоях ума, где они действуют таким образом, что наши добрые дела в конечном итоге приводят к счастью и успеху. наши злые дела в страданиях и несчастьях.

Слово камма в учении Будды означает волевое действие. Такое действие может быть телесным или словесным, когда воля выражается в поступке или речи, или может быть чисто умственным, когда воля остается невыраженной в виде мыслей, эмоций, желаний и желаний. Действия могут быть как полезными, так и вредными: полезными, если они основаны на щедрости, дружелюбии и понимании; нездоровые, когда они возникают из жадности, ненависти и заблуждений. Согласно принципу каммы, волевые действия, которые мы совершаем в течение жизни, имеют долгосрочные последствия, соответствующие моральным качествам исходного действия.Действия могут полностью исчезнуть из нашей памяти, но однажды совершенные, они оставляют в уме тонкие отпечатки, силы, способные созреть в будущем для нашего благополучия или нашего горя.

Согласно буддизму, сознательная жизнь — это не случайный побочный продукт молекулярных конфигураций или дар божественного Создателя, а безначальный процесс, который неоднократно возникает при рождении и прекращается при смерти, за которым следует новое рождение. Помимо человека, существует множество сфер, в которых может произойти перерождение: райские миры великого блаженства, красоты и силы, адские миры, где преобладают страдания и несчастья.Дхаммапада не дает нам никаких систематических учений о камме и перерождении. Как книга духовных советов, она предполагает теоретические принципы, объясненные в других местах буддийских писаний, и касается их практического отношения к образу жизни. Суть закона каммы, однако, совершенно ясна: наши волевые действия определяют сферу существования, в которой мы переродимся после смерти, обстоятельства и дары нашей жизни в любой данной форме перерождения, а также наши возможности для перерождения. духовный прогресс или упадок.

На втором уровне обучения, содержащемся в Дхаммападе, содержание сообщения в основном такое же, как и на первом уровне: это тот же набор моральных предписаний для воздержания от зла ​​и совершения добрых дел. Разница заключается в точке зрения , , с которой издаются эти заповеди, и цели , , ради которой они принимаются. На этом уровне предписания предписаны, чтобы показать нам путь к достижению долгосрочного счастья и свободы от печали не только в видимой сфере настоящей жизни, но и далеко за ее пределами, в далекое будущее при нашем последующем переселении в сансару.Несмотря на очевидное несоответствие между действием и результатом, всеобъемлющий закон гарантирует, что в конечном итоге восторжествует моральная справедливость. В краткосрочной перспективе добро может пострадать, а зло — процветать. Но все волевые действия приносят свои соответствующие результаты: если кто-то действует или говорит со злым умом, страдание следует за ним, как колесо следует за ногой тяглового быка; если человек действует или говорит с чистым умом, счастье следует, как тень, которая никогда не уходит (ст. 1-2). Злодей скорбит здесь и в дальнейшем; его мучает совесть, и он обречен на страдания.Делающий добро радуется здесь и в дальнейшем, он пользуется чистой совестью и предназначен для царства блаженства (ст. 15-18). Следование закону добродетели ведет вверх, к счастью и радости, и к более высоким возрождениям; нарушение закона ведет к падению, страданиям и низшим перерождениям. Закон негибкий. Нигде в мире злодей не может избежать последствий своей злой каммы, «ни в небе, ни в середине океана, ни через горные расселины» (ст. 127). Хороший человек пожнет плоды своей хорошей каммы в будущих жизнях с той же уверенностью, с которой путешественник, вернувшись домой после долгого путешествия, может ожидать, что его встретят его семья и друзья (ст.220).

3. Путь к окончательному благу

Учение о камме и перерождении с его практическим выводом о том, что мы должны совершать добродетельные дела с целью обретения более высокого способа перерождения, никоим образом не является заключительным посланием Будды или решающим советом Дхаммапады. В своей собственной сфере применения это учение прекрасно подходит в качестве подготовительной меры для тех, кто все еще нуждается в дальнейшем созревании в своем путешествии через сансару. Однако более тщательное исследование показывает, что все состояния существования в сансаре, даже на высших небесах, лишены подлинной ценности; поскольку все они непостоянны, лишены какой-либо прочной субстанции, неспособны дать полное и окончательное удовлетворение.Таким образом, ученик, обладающий зрелыми способностями, который достаточно подготовлен предыдущим опытом в мире, не желает даже перерождения среди богов (ст. 186-187).

Поняв, что все обусловленные вещи по своей сути неудовлетворительны и чреваты опасностями, зрелый ученик вместо этого стремится к избавлению от постоянно повторяющегося круга перерождений. Это конечная цель, на которую указывает Будда, как непосредственная цель для тех, кто обладает развитыми духовными способностями, а также как долгосрочный идеал для тех, кто все еще нуждается в дальнейшем созревании: Ниббана, Бессмертное, безусловное состояние, в котором больше нет рождение, старение и смерть, а значит, больше никаких страданий.

Третий уровень наставлений, содержащихся в Дхаммападе, очерчивает теоретические основы стремления к окончательному освобождению и устанавливает руководящие принципы, относящиеся к практической дисциплине, которая может привести это стремление к осуществлению. Теоретическая основа обеспечивается учением Четырех Благородных Истин, которые Дхаммапада называет лучшей из всех истин (ст. 273): страдание, происхождение страдания, прекращение страдания и Благородный восьмеричный путь, ведущий к прекращению. страданий.Все четыре истины сосредоточены вокруг проблемы дуккха , или страдания, и Дхаммапада учит нас, что дуккха следует понимать не только как пережитую боль и печаль, но в более широком смысле как всепроникающую неадекватность и убогость всего обусловленного: «Там не является злом, подобным совокупности сущего; все обусловленные вещи являются страданием; обусловленные вещи — наихудшее страдание (ст. 202, 278, 203). Вторая истина указывает на то, что причина страдания — это жажда, стремление к удовольствиям, обладанию. и существо, которое ведет нас через круг перерождений, принося с собой печаль, беспокойство и отчаяние.Дхаммапада посвящает целую главу (гл.24) теме страстного желания, и смысл этой главы ясен: до тех пор, пока в уме остается даже тончайшая нить страстного желания, мы можем быть унесены ужасный поток существования. Третья благородная истина излагает цель учения Будды: чтобы избавиться от страдания, избежать наводнения существования, страстное желание должно быть уничтожено до его тончайших глубин. И четвертая благородная истина предписывает средства обретения освобождения, Благородный Восьмеричный Путь, который снова находится в центре внимания всей главы (гл.20).

На третьем уровне обучения происходит сдвиг в практическом учении Дхаммапады, соответствующий сдвигу в доктрине от принципов каммы и перерождения к Четырем благородным истинам. Теперь стресс больше не падает на основную мораль и очищенные состояния ума как путь к более благоприятным планам перерождения. Вместо этого он попадает на культивирование Благородного Восьмеричного Пути как средства уничтожения страстного желания и, таким образом, освобождения от всего процесса самого перерождения.Дхаммапада заявляет, что восьмеричный путь — единственный путь к избавлению от страданий (ст. 274). Он говорит это не как устоявшаяся догма, а потому, что полное избавление от страдания приходит из очищения мудрости, и только этот путь, с его упором на правильное воззрение и культивирование прозрения, ведет к полностью очищенной мудрости, к полному пониманию освобождающая правда. Дхаммапада утверждает, что те, кто встанет на путь, познают Четыре благородные истины и, обретя эту мудрость, положат конец всем страданиям.Будда уверяет нас, что, идя по пути, мы введем в заблуждение Мару, вырвем шип похоти и избавимся от страданий. Но он также предупреждает нас о нашей ответственности: мы сами должны прилагать усилия, потому что будды только указывают путь (ст. 275, 276).

В принципе, практика Благородного Восьмеричного Пути открыта для людей в любой сфере жизни, домовладельцев, а также монахов и монахинь. Однако применение к развитию пути наиболее возможно для тех, кто отказался от всех мирских забот, чтобы полностью посвятить себя святой жизни.Чтобы поведение было полностью очищенным, чтобы ум был обучен концентрации и проницательности, становится целесообразным принятие другого образа жизни, который сводит к минимуму отвлекающие факторы и стимуляторы влечения и упорядочивает все действия, направленные на достижение цели освобождения. Таким образом, Будда учредил Сангху, Орден монахов и монахов, как поле обучения для тех, кто готов полностью посвятить себя практике пути.

В Дхаммападе мы находим призыв к монашеской жизни, который звучит повсюду.Вход в монашескую жизнь — это акт радикального отречения, вызванный нашей конфронтацией со страданием, особенно нашим признанием нашей неизбежной смертности. Дхаммапада учит, что как пастух гонит скот на пастбище, так старость и смерть толкают живые существа от жизни к жизни (ст. 135). Нет места в мире, где можно избежать смерти, потому что смерть запечатлена в самой сущности нашего существа (ст. 128). Тело — нарисованный мираж, в котором нет ничего прочного и стабильного; это масса язв, гнездо болезней, которые разламываются и кончаются смертью; это город, построенный из костей, содержащий в себе разложение и смерть; глупые привязаны к нему, но мудрые, увидев, что тело кончается трупом, теряют всякую радость в мирских радостях (ст.146-150).

Осознав скоротечность и скрытые страдания мирской жизни, задумчивые разрывают семейные и социальные отношения, оставляют свои дома и чувственные удовольствия и входят в состояние бездомности: «Подобно лебедям, покидающим озеро, они покидают дом после дом позади … Пройдя из дома в бездомность, они наслаждаются отрешенностью, которой так трудно наслаждаться »(ст. 91, 87). Уведенные в тихие и уединенные места, отреченные ищут компанию мудрых наставников, которые указывают на их недостатки, увещевают и наставляют их и защищают от зла, которые указывают им правильный путь (ст.76-78, 208). Под их руководством они живут по правилам монашеского ордена, довольствуясь простейшими материальными потребностями, умеренными в еде, проявляя терпение и терпение, посвящая себя медитации (ст. 184-185). Научившись успокаивать беспокойные волны мысли и обретать однонаправленную концентрацию, они продолжают созерцать возникновение и исчезновение всех образований: «Монах, который удалился в уединенную обитель и успокоил ум, постигает Дхамму с помощью понимание, и в нем возникает восторг, превосходящий все человеческие удовольствия.Когда он проницательно видит взлеты и падения совокупностей, он полон радости и счастья (ст. 373, 374).

Жизнь медитации достигает своего пика в развитии постижения, и Дхаммапада кратко излагает принципы, которые следует увидеть с мудростью постижения: «Все обусловленные вещи непостоянны … Все обусловленные вещи страдают … не «я». Когда человек видит это с мудростью, он отворачивается от страдания. Это путь очищения »(ст.277-279). Когда эти истины пронизаны прямым видением, оковы привязанности разрываются, и ученик поднимается через последовательные стадии реализации к достижению полного освобождения.

4. Самая высокая цель

Четвертый уровень обучения в Дхаммападе не раскрывает никаких новых принципов доктрины или подхода к практике. Этот уровень показывает нам, скорее, плод третьего уровня. Третий уровень открывает путь к высшей цели, путь к освобождению от всех оков и страданий и к достижению высшего покоя Ниббаны.Четвертый уровень — это празднование и приветствие тех, кто получил плоды пути и добился конечной цели.

Этапы определенного достижения на пути к Ниббане перечислены в палийском каноне как четыре: вхождение в поток, когда человек необратимо вступает на путь к освобождению; однажды возвращающийся, когда человек уверен, что вернется в чувственную сферу существования только еще раз; невозвращение, когда человек вообще никогда не вернется в чувственную сферу, но примет спонтанное рождение на небесном плане и там достигнет конца страданий; и арахантство, стадия полного освобождения здесь и сейчас.Хотя Дхаммапада содержит несколько стихов, относящихся к тем, кто находится на более низких стадиях достижения, ее основной акцент делается на индивидууме, который достиг четвертого и последнего плода освобождения, араханта, и картина, которую она дает нам об араханте, волнует и вдохновляет. .

Арахант изображен в двух полных главах: в главе 7 под своим именем и в главе 26, последней главе, под именем «Брахман», святой человек. Нам говорят, что араханта больше не беспокоит лихорадка страстей; он без печали и полностью освобожден; он порвал все связи.Его загрязнения уничтожены: он не привязан к пище; его поле — пустота и безусловная свобода. Для обычных мирян арахант непонятен: его путь не прослеживается, как у птиц в небе. Он преодолел все препятствия, преодолел печали и скорбь, стал умиротворенным и бесстрашным. Он свободен от гнева, набожен, добродетелен, без пристрастий, самодостаточен. Он обладает глубокими знаниями и мудростью; он умеет отличать правильный путь от неправильного; он достиг высшей цели.Он дружелюбен среди враждебного, миролюбив среди жестокого и непривязан среди привязанных.

В этой самой жизни арахант осознал конец страдания, возложив на себя бремя пяти совокупностей. Он превзошел узы заслуг и недостатков; он без печали, безупречен и чист; он свободен от привязанностей и погрузился в Бессмертное. Как луна, он безупречный и чистый, безмятежный и ясный. Он сбросил все человеческие узы и превзошел все небесные узы; он избавился от субстратов существования и покорил все миры.Он знает смерть и возрождение существ; он полностью отрешен, благословен и просветлен. Ни боги, ни ангелы, ни люди не могут найти его следы, потому что он ни к чему не цепляется, не имеет привязанностей, ни к чему не привязан. Он достиг конца рождений, достиг совершенства проницательности и достиг вершины духовного совершенства. Несущий свое последнее тело, совершенно умиротворенный, арахант является живым проявлением истины Дхаммы. На собственном примере он показывает, что можно освободиться от пятен жадности, ненависти и заблуждений, подняться над страданием и победить Ниббану в этой самой жизни.

Идеал араханта достигает своего оптимального воплощения в первом и высшем из арахантов, Будде, и Дхаммапада делает ряд важных заявлений об Учителе. Будда — высший учитель, который не зависит ни от кого другого в руководстве, который достиг совершенного просветления благодаря своей собственной саморазвитой мудрости (ст. 353). Он дает убежище и сам является первым из трех убежищ; те, кто принимает прибежище в Будде, его учении и его ордене, освобождаются от всех страданий, увидев с должной мудростью Четыре благородные истины (ст.190-192). Достижение Будды совершенного просветления поднимает его на уровень, намного превышающий уровень обычного человечества: Просветленный не имеет путей, безграничный диапазон, свободный от мирского, победитель всего, познающий все, во всем незапятнанном (ст. 179). , 180, 353). Солнце светит днем, луна светит ночью, воин сияет в своих доспехах, брахман сияет в медитации, но Будда, как нам говорят, сияет великолепно весь день и всю ночь (ст. 387).

На этом мы завершим обсуждение четырех основных уровней обучения Дхаммапады.В Дхаммападе переплетаются стихи, относящиеся к этим четырем основным уровням, и большое количество стихов, которые не могут быть привязаны исключительно к какому-либо одному уровню, но имеют более широкое применение. Эти стихи представляют для нас мировоззрение раннего буддизма и его особые взгляды на человеческое существование. В основе этого мировоззрения, вытекающего из текста, лежит неизбежная двойственность человеческой жизни. Человек находится в тонком балансе между добром и злом, чистотой и скверной, прогрессом и упадком; он ищет счастья, он боится страданий, потерь и смерти.Мы свободны выбирать между добром и злом и должны нести полную ответственность за свои решения. Снова и снова Дхаммапада бросает вызов человеческой свободе: мы сами творимы и хозяева, защитники или разрушители самих себя, мы сами себе спасители, и никто другой не может нас спасти (ст. 160, 165, ст. 380). Даже Будда может только указать путь к освобождению; работа по его следованию лежит на ученике (ст. 275-276). В конце концов, мы должны выбрать между путем, ведущим обратно в мир, к кругу становления, и путем, ведущим из этого мира, к Ниббане.И хотя этот последний путь чрезвычайно труден, голос Будды произносит слова уверенности, подтверждающие, что это возможно, что в наших силах преодолеть все препятствия и одержать победу даже над самой смертью.

Дхаммапада утверждает, что главную роль в достижении прогресса во всех сферах играет ум. Дхаммапада начинается с ясного утверждения, что ум является предшественником всего, чем мы являемся, создателем нашего характера, создателем нашей судьбы. Вся буддийская дисциплина, от элементарной морали до достижения арахантства, зависит от тренировки ума.Ошибочно направленный ум приносит больший вред, чем любой враг; Правильно направленный ум приносит больше пользы, чем любой родственник или друг (ст. 42-43). Ум неуправляем, непостоянен, и его трудно подчинить, но усилием, внимательностью и самодисциплиной можно овладеть умом, избежать наводнения страстей и найти «остров, который не сокрушит никакой потоп» (ст. 25). Человек, побеждающий самого себя, победитель своего собственного разума, достигает завоевания, которое никогда не может быть отменено, победы большей, чем у самых могущественных воинов (ст.103-105).

Согласно Дхаммападе, для тренировки и подчинения ума больше всего необходимо качество, называемое внимательностью (аппамада). Внимательность сочетает в себе критическое самосознание и непрекращающуюся энергию в процессе постоянного самонаблюдения, чтобы обнаруживать и изгонять загрязнения всякий раз, когда они ищут возможности выйти на поверхность. В мире, где у нас нет спасителя, кроме нас самих, и где средство к избавлению лежит в очищении ума, внимательность становится решающим фактором для обеспечения того, чтобы мы не отклонялись от соблазнительного соблазна чувственных удовольствий или застойные влияния лени и самодовольства.Будда заявляет, что внимательность — это путь к Бессмертному, а невнимательность — путь к смерти. Мудрые, понимающие это различие, пребывают в внимании и достигают Ниббаны, «несравненной свободы от рабства» (ст. 21-23).

Будда | Философия в гуманитарных науках

Будда

Сиддхартха Гаутама (также известный как Будда «пробужденный») был лидером и основателем секты скитальцев-аскетов (шраманов), одной из многих сект, существовавших в то время по всей Индии.Эта секта стала известна как Сангха, чтобы отличать ее от других подобных сообществ. Учение Сиддхартхи Гаутамы считается стержнем буддизма. ²¹

Судя по всей доступной информации, не представляется возможным датировать жизнь Будды точным и надежным способом. Что кажется определенным, так это то, что Будда умер примерно в возрасте восьмидесяти лет где-то между 410 и 370 годами до нашей эры. Любая дата между этими двумя означает, что Будда скончался примерно за 140-100 лет до правления императора Ашоки. ²²

После его смерти основанная им община постепенно превратилась в религиозное движение, которое окончательно утвердилось в качестве государственной религии в Индии ко времени императора Ашоки в III веке до нашей эры.

Сиддхартха — это личное имя на санскрите, которое означает «Тот, кто достигает своей цели». Санскритское имя семьи Гаутама означает «потомки Готамы». Готама — это имя нескольких фигур в древней Индии, в том числе поэта Ригведы, а также Аксапада Гаутама (или Готама), известного индийского логика.В палийской литературе Сиддхартха Гаутама обычно упоминается как Готама Будда.

Традиционно значение термина Будда понимается как человек, пробудившийся от глубокого сна невежества. В индийской традиции это выражение уже использовалось до, во время и после жизни Сиддхартхи многими религиозными общинами, но в наибольшей степени оно стало связано с буддийской традицией. ⁽²¹⁾

Исторический контекст

В то время, когда жил Сиддхартха Гаутама, Северная Индия состояла из множества небольших независимых государств, конкурировавших за ресурсы.Это было время, когда традиционному религиозному порядку в Индии бросал вызов ряд новых философских и религиозных школ, которые не соответствовали ортодоксальным индийским религиозным взглядам. Ставились под сомнение ведическая философия, теология и метафизика, а также ее постоянно растущая сложность ритуалов и жертвоприношений. Материалистические школы процветали, подрывая репутацию и авторитет класса священников, что привело к временной религиозной анархии, которая способствовала развитию новых религий.К тому времени, когда родился Сиддхартха Гаутама, интеллектуальный упадок старой брахманической ортодоксии породил сильный скептицизм и моральный вакуум, который был заполнен новыми религиозными и философскими взглядами.

Осознание того, что он, как и любой другой, может подвергаться различным формам человеческих страданий, привело Сиддхартху к личному кризису. К 29 годам он покинул дом и начал жить бездомным аскетом.

Покинув Капилавасту, Сиддхартха практиковал йогу под руководством двух ведущих мастеров того времени: Арада Каламы и Удрака Рамапутры.

Сиддхартха не получил ожидаемых результатов, поэтому он оставил мастеров, занимаясь крайним аскетизмом, и к нему присоединились пять последователей. В течение шести лет Сиддхартха пытался достичь своей цели, но безуспешно. Поняв, что аскетизм — не путь к достижению желаемых результатов, он отказался от этого образа жизни.

Затем, пообедав и приняв ванну, Сиддхартха сел под деревом вида фикус религиозного, где он наконец достиг нирваны (совершенного просветления) и стал известен как Будда.Вскоре после этого Будда произнес свою первую проповедь в месте под названием Сарнатх, также известном как парк оленей, недалеко от города Варанаси. Это был ключевой момент в буддийской традиции, традиционно известный как момент, когда Будда «привел в движение колесо закона».

Будда объяснил средний путь между аскетизмом и роскошной жизнью, четыре благородные истины (страдание, его происхождение, как положить конец и восьмеричный путь, или путь, ведущий к исчезновению страдания) и безличность всего. существа. ⁽²¹⁾

Ключевые буддийские концепции

Будду не интересовало удовлетворение человеческого любопытства, связанного с метафизическими спекуляциями. Он игнорировал такие темы, как существование бога, загробная жизнь или истории творения. На протяжении веков буддизм развивался в разные ветви, и многие из них включали в себя множество различных метафизических систем, божеств, астрологии и других элементов, которые Будда не рассматривал. Однако, несмотря на это разнообразие, буддизм обладает относительным единством и стабильностью в своем моральном кодексе.

Наиболее важное учение Будды известно как « Четыре благородные истины », которое разделяется с различными поправками во всех буддийских школах. ⁽²³⁾ Все начинается с осознания человеческих страданий. ⁽¹⁾

Но буддизм отличается своим пониманием страдания от других философских и духовных традиций. Например, в некоторых религиях грех является источником человеческих страданий. В буддизме нет греха; коренная причина человеческих страданий — авидья «невежество».”

В общем, четыре благородные истины объясняются следующим образом:

1. Первая Благородная Истина обычно переводится как « Есть страдание ». Это легко понять, когда речь идет о болезненных ситуациях, таких как смерть, болезнь, жестокое обращение, бедность и т. Д. Но страдание также может возникнуть из-за хорошего, потому что ничто не вечно, все меняется, и все, что приносит нам счастье, рано или поздно придет к концу. Кажется, что все удовольствия временны, и чем больше мы наслаждаемся ими, тем больше нам их будет не хватать, когда они закончатся.«Ничто не длится вечно» — это одно из прозрений Будды.
2. Источник страданий — вторая благородная истина. ⁽¹⁾ Источником страдания является желание. Страдание возникает из-за желания, также называемого «жаждой» или жадностью. Наши желания всегда превышают наши возможности и оставляют нас несчастными и неудовлетворенными. Все страдания происходят из желания, но не все желания порождают страдания. Только эгоистичное желание порождает страдания; он направлен на пользу части, а не на благо целого.
3. Прекращение страданий — третья благородная истина. ⁽¹⁾ Прекращая желание, прекращается и страдание. Идея в том, чтобы не слишком привязываться к материальным благам, местам, идеям или даже людям. Непривязанность к чему-либо — вот основная идея третьей благородной истины. Это означает, что, поскольку все изменения в нашей привязанности слишком сильны, мы неизбежно пострадаем в какой-то момент. В конце концов, мы все состаримся, разложимся и умрем; это естественный цикл, и в этом нет ничего плохого.Проблема возникает, когда, прикрепляя слишком много, мы не принимаем изменения.
4. Путь к прекращению страдания — четвертая Благородная Истина. Путь, «Восьмеричный путь» к прекращению страдания, состоит из: правильных взглядов, правильных намерений, правильной речи, правильных действий, правильных средств к существованию, правильных усилий, правильной осознанности и правильной концентрации. ⁽²³⁾

Нирвана

Нирвана — это существительное на санскрите, которое часто переводится как «угасание», что означает действие и эффект удара по чему-либо, чтобы погасить это: задуть или погасить.Сам процесс, наряду с его результатом, также являются частью значения нирваны: угасание, истощение и успокоение. Религиозное использование слова нирвана, по-видимому, возникло раньше, чем сам буддизм, и, возможно, было введено в буддизм вместе со многими другими религиозными элементами, связанными с движениями шраманов. Концепция нирваны также присутствует в джайнизме и в различных индуистских сектах; его точное значение варьируется, но оно вращается вокруг идеи состояния блаженства и освобождения от индивидуальности и страданий цикла рождений и смертей.

Поворотным моментом в жизни Сиддхартхи стало достижение нирваны. Что здесь означает нирвана? Что означает, что Сиддхартха Гаутама достиг просветления, став, таким образом, Буддой (пробужденным)? Точная природа состояния будды обсуждается в различных школах. Несмотря на то, что «нирвана» является очень популярным выражением в буддизме, буддисты так и не пришли к полному согласию относительно его значения.

В буддизме концепция нирваны принималась в разных направлениях в соответствии с разными школами.Основная причина этих различий связана с тем фактом, что ранние буддийские тексты не дают четкого систематического научного определения нирваны, а скорее выражают ее значение с помощью метафор и других двусмысленных средств. Знаменитый пример можно найти в Палийском каноне, где нирвана интерпретируется как «когда ветер задувает пламя». Здесь метафора относится к исчезновению «трех ядов» (или основных недугов): жадности / чувственности, ненависти / отвращения и заблуждения / невежества.После этого человек больше не подвержен циклу смерти и возрождения.

Более натуралистический взгляд предполагает, что нирвана является кульминацией длительного процесса личной дисциплины и самосовершенствования. Проживание «просветленной» жизни в контакте с истинным положением вещей, свободное от заблуждений, жадности и ненависти, в конечном итоге приводит к нирване, состоянию человеческого совершенства. ⁽²¹⁾

Срединный путь: ни подтверждение, ни отрицание теистических моделей на философских основаниях

Идея о том, что богов нет и что материальный мир — это все, что есть, уже поддерживалась некоторыми материалистическими школами в Индии, в частности школой чарвака, так что в этом смысле это может не показаться оригинальной идеей.Но подход этих школ был в значительной степени атеистическим, поскольку все они отрицали существование сверхъестественных существ. И теистический подход ведической религии, и атеистический подход материалистических школ в конечном итоге основываются на одном и том же убеждении: оба придерживаются того же мнения, что мы можем знать, существуют ли боги на самом деле; один уверен в их существовании, другой уверен, что их не существует. Будда утверждал, что человеческое знание не может прийти к определенным ответам по этому вопросу, поэтому его взгляд был агностическим, приостанавливая суждение и говоря, что не существует достаточных оснований ни для утверждения, ни для отрицания.Эта идея настолько сильна в буддизме, что даже сегодня в некоторых буддийских ветвях, которые включили сверхъестественные сущности в свои традиции, роль человеческого выбора и ответственности остается высшей, намного выше дел сверхъестественного. ⁽²¹⁾

Наследие Будды

Было бы исторически неверно утверждать, что Сиддхартха Гаутама считал себя религиозным лидером или что он сознательно намеревался основать новое религиозное движение. Он считал себя учителем, который отверг пути традиционной индуистской религиозной ортодоксии и предложил своим последователям другой путь.Он считал многие ведические обряды и церемонии бессмысленными и оскорбительными, а также был против кастовой системы, подчеркивая равенство всех людей.

Идеи Сиддхартхи имеют некоторое сходство с работами Капилы, индийского мудреца, жившего, вероятно, примерно двумя веками ранее. Оба были озабочены тем, чтобы избавить человечество от страданий. Они отказались от средств, предлагаемых ведическими обрядами, особенно от жертвоприношений; они считали эти обряды жестокими из-за их сильной связи с убийством живых существ.Оба они верили, что знание и медитация были истинными средствами спасения. Кроме того, они оба стремились достичь состояния человеческого совершенства, и их подход был чисто агностическим. Однако дальше параллелей нет. Капила организовал свои взгляды в систему философии, в которой нет ни намека на симпатию к человечеству в целом. С другой стороны, Будда передал свое послание с живым, всеобъемлющим сочувствием и глубокой заботой о бедных и угнетенных. Он проповедовал в пользу равенства мужчин (о котором в индийском обществе в его время в значительной степени забыли) и выступал против неравенства и злоупотреблений кастовой системы.

Значение этих учений и посланий Будды также является спорной темой. Некоторые буддийские школы говорят, что его суть — ненасилие, другие говорят, что сострадание, а третьи говорят, что это свобода от перерождения. Есть также ученые, которые утверждают, что Будда стремился восстановить доведическую индийскую религию, которая была похоронена за столетия искажений и мертвых церемоний. Некоторые из этих идей, независимо от того, являются ли они истинной сутью послания Будды или нет, не являются оригинальными для буддизма.Ненасилие и сострадание были одними из столпов джайнизма задолго до времен Будды, тогда как свобода от перерождения представлена ​​в Упанишадах, также до времен Будды.

Один из аспектов послания Будды, который кажется оригинальным, — это гуманизм: понимание того, что люди несут полную ответственность за свою судьбу и что никакие сверхъестественные силы, никакие магические ритуалы и никакие боги не могут нести ответственность за наши действия.

Будда, первоначально считавшийся человеком (мудрым и необычным, но только человеком), постепенно вошел в пантеон индуистских богов и стал рассматриваться как одно из многих проявлений бога Вишну.Человек терпимости, ума, сострадания, мира; какой вред может причинить поклонение ему как божеству? Его последователи, возможно, думали, что, сделав его богом, Будда станет более особенным, а его образ — более мощным и уникальным. Однако в традиции Индии, полной бесконечных богов и богинь повсюду, сделать его богом означало сделать его обычным, всего лишь еще одним богом среди тысяч. Более того, его образ стал сосуществовать с мифами, ритуалами и суевериями, которые исказили его исходное послание.В конце концов, Будда был поглощен царством индуистских богов, его значение уменьшилось, и буддизм окончательно умер на земле, где он родился.

Разрушение буддизма в Индии в древние времена было настолько полным, что, когда западные ученые заново открыли буддизм, записи, на которые они опирались, пришли из стран, расположенных рядом с Индией и вокруг нее: никаких ценных записей не хранилось в доме буддизма. Послание Будды исчезло с его родины, но осталось живым почти во всех других частях Азии, а из Азии распространилось на весь остальной мир. ⁽²¹⁾

буддийских верований • Центр медитации Кадампа, Нью-Йорк

Что такое буддийские верования? Все живые существа имеют одно и то же основное желание быть счастливыми и избегать страданий, но очень немногие люди понимают настоящие причины счастья и страданий.

Мы обычно считаем, что внешние условия, такие как еда, друзья, машины и деньги, являются настоящими причинами счастья, и поэтому мы посвящаем почти все свое время и энергию их обретению. На первый взгляд кажется, что эти вещи могут сделать нас счастливыми, но если мы посмотрим глубже, мы увидим, что они также приносят нам много страданий и проблем.

Счастье и страдание противоположны, поэтому, если что-то является реальной причиной счастья, оно не может вызвать страдание. Если еда, деньги и т. Д. Действительно являются причинами счастья, они никогда не могут быть причинами страданий; однако мы знаем из собственного опыта, что они часто действительно причиняют страдания. Например, один из наших основных интересов — еда, но еда, которую мы едим, также является основной причиной большинства наших болезней и недомоганий.

В процессе создания вещей, которые, как мы чувствуем, сделают нас счастливыми, мы загрязнили окружающую среду до такой степени, что сам воздух, которым мы дышим, и вода, которую мы пьем, теперь угрожают нашему здоровью и благополучию.Мы любим свободу и независимость, которые может дать нам автомобиль, но цена несчастных случаев и разрушения окружающей среды огромна.

Мы считаем, что деньги необходимы для нас, чтобы наслаждаться жизнью, но погоня за деньгами также вызывает огромные проблемы и беспокойство. Даже наша семья и друзья, с которыми мы наслаждаемся многими счастливыми моментами, также могут доставить нам много беспокойства и душевной боли.

В последние годы наше понимание внешнего мира и контроль над ним значительно расширились, и в результате мы стали свидетелями значительного материального прогресса; но не произошло соответствующего увеличения человеческого счастья.

Сегодня в мире не меньше страданий и не меньше проблем. Действительно, можно сказать, что сейчас больше проблем и больше несчастий, чем когда-либо прежде. Это показывает, что решение наших проблем и проблем общества в целом не заключается в знании или контроле над внешним миром.

Почему это? Счастье и страдание — это состояния ума, поэтому их основные причины нельзя найти вне ума. Настоящий источник счастья — это внутренний покой.Если наш ум спокоен, мы будем счастливы все время, независимо от внешних условий, но если он каким-либо образом обеспокоен или обеспокоен, мы никогда не будем счастливы, какими бы хорошими ни были наши внешние условия.

Внешние условия могут сделать нас счастливыми, только если наш ум спокоен. Мы можем понять это на собственном опыте. Например, даже если мы находимся в самой красивой среде и у нас есть все, что нам нужно, в тот момент, когда мы рассердимся, любое счастье, которое мы можем иметь, исчезает.Это потому, что гнев разрушил наш внутренний покой.