Интеграция собственного Я — Pro-Psixology.ru
Как уже упоминалось, интеграция может обозначать как слияние двух внешних восприятий людей в виде разных частей объекта вне себя самого, так и внутреннюю интеграцию отдельных частей самого себя. Так же, как ребенок воспринимает свою мать в виде двух отдельных объектов (добрую и злую), он воспринимает и себя самого как две отдельные личности. Если родитель проявляет любовь, внимание и поощряет ребенка, тот воспринимает себя как «хорошего», то есть любимого, ценного и достойного заботы и ласки. И наоборот, если мать не оправдывает ожидания ребенка, он ощущает себя «плохим», то есть ненужным, ненавистным и неважным для нее. Внутренняя интеграция становится возможной, когда ребенок начинает ощущать себя единой личностью, независимо от реакции родителя. Эта важная веха в развитии называется «константность самости», и она не может быть достигнута, пока не установилась константность объекта. Ребенок, достигший константной самости, будет чувствовать себя спокойно, даже если в данный момент мама злится на него.
Интеграция собственного Я представляет собой нечто большее, чем простое слияние хорошего и плохого Я в одно целое. Существуют более тонкие нюансы самосознания, которые требуют признания себя частью цельной личности — те части, каких родители, возможно, не одобрят. Приведенный выше пример Александра Портного из романа Филиппа Рота является хорошей иллюстрацией сложности интегрирования собственной сексуальности, когда довлеющая властная мать постоянно отвергает этот аспект своего ребенка как несуществующий. Успешно интегрированное Я способно видеть и принимать все части себя связанными и функционирующими как единое целое. Слишком жесткие родители вынуждают детей скрывать некоторые части своей личности, которые неприятны родителям. Одним из обычно отвергаемых аспектов детской личности является гнев, и родители часто отказываются признавать, что для проявления гнева у ребенка есть причины, в то время как повод сердиться у него на самом деле существует. В некоторых особо запущенных случаях, когда ребенка жестоко наказывают за проявления гнева, он полностью подавляет собственное осознание этого состояния.
Вопиющий пример недостаточной интеграции собственного Я встретился мне в истории болезни пациента, страдавшего практически полным распадом структуры Эго. Этот случай, подобно истории Фреды и Греты, недифференцированных сестер-близнецов, особенно убедительно доказывает значение этих Эго-процессов в формировании экстремальных случаев психопатологий. Следующий пример не показателен с точки зрения роли недостаточной интеграции в расстройствах характера, поскольку имеет гораздо более тяжелые последствия, но в качестве иллюстрации переживания такого чрезвычайного состояния представляет определенный интерес: Он больше не мог сказать наверняка, из каких частей своих родителей он состоял, и каждая часть принадлежала к разной национальности: его отец был англичанином, мать — наполовину немкой, наполовину полькой, в настоящее время проживающей в Англии. Каждая «часть» имела особые, свойственные только ей одной, характеристики. Его отец — профессор, кроме того, он был и потомственным военным, но в то же время был пацифистом; он принадлежал к высшему и низшему социальному классу, был консерватором и социалистом и т.
п. Он стал считать свою мать еврейкой. Каждой «части» он присвоил национальность: одна «часть» его была прусской, очень суровой, другая «часть» была английской, еще одна -польской и т.д. Одно время он хотел стать евреем, но позже расхотел. Восхищаясь ими поначалу, потом их критиковал (Rey, 1979: 458).
Этот пример иллюстрирует внутренний опыт личности, неспособной интегрировать все свои части и достичь осознания собственного Я. Недостаточная согласованность внутри Эго-структуры приводит к неспособности связать воедино несопоставимые части личности. Слабо интегрированное Эго оставляет своего несчастного хозяина на пороге хаоса. Это еще одна из «основных» причин (как оказывается, таких «основных» причин, вносящих свой вклад в возникновение расстройств личности во взрослом возрасте, можно насчитать больше десятка), приводящих к тому, что ребенок, воспитанию которого не уделялось должного внимания, превращается в запутавшегося, блуждающего в хаосе собственной психики взрослого, легко поддающегося влиянию других людей.
Слабо интегрированная личность имеет до того противоречивые представления о себе самой и о других людях, что теряет уверенность в собственном восприятии, своих чувствах и мнениях. Она легко становится жертвой людей, которые — как ей кажется, очень убедительно — навязывают ей другую версию реальности, потому что она совершенно не уверена в своих собственных переменчивых и хаотических воззрениях. Недостаток интеграции играет большую роль при любом столкновении мнений. Особенно это касается сценария насилия, где доминирующая личность принуждает подчиненного партнера принять его искаженное представление о реальности.
9.2. Проблема интеграции психологического знания Интеграция и методология
В
самом начале статьи «Методы интеграции
психологического знания», на которую
нам неоднократно придется ссылаться в
настоящем тексте, А.В. Юревич (Юревич,
2005) пишет о призраке интегративной
психологии, бродящем по психологической
науке. Действительно, появился и
соответствующий манифест, а, как хорошо
известно, в добром манифесте всегда
найдется место призраку – и не только
в эпиграфе.
Хочется надеяться, что
призрак интеграции по меньшей мере
такой же добрый как и его мультяшный
собрат Каспер. И намерения у него благие
(и ничего разрушать он, кстати, не
собирается не только «до основания»,
но и в принципе). Впрочем, нам кажется,
что этот призрак не что иное как
материализация всегдашней психологической
мечты о целостности или, если угодно,
«тоски по целостности». Об этом писал
в своей «Автобиографии» Джером Брунер:
«Я надеялся, что психология сохранит
целостность и не превратится в набор
несообщающихся поддисциплин. Но она
превратилась. Я надеялся, что она найдет
способ навести мосты между науками и
искусствами. Но она не нашла» (Цит. по
Впрочем,
достаточно шуток, обратимся к собственно
интеграции20.Интеграция, как сообщает словарь иностранных слов, происходит от латинского integratio (восстановление, восполнение) и означает «объединение в целое каких-либо частей, элементов». Представляется, что для психологии это глубоко символично, т. к. в конечном счете интеграция имеет своей целью восстановление изначальной целостности психического 21. В целостности психики никто и никогда серьезно не сомневался, просто она – эта целостность – и ее устройство представлялись разным психологам существенно по-разному.
Как
хорошо известно, научная психология
была конституирована во второй половине
XIX столетия Вильгельмом Вундтом. В. Вундт
обосновал физиологическую психологию
как эмпирическую дисциплину, использующую
метод эксперимента, что отвечало
формальным требованиям «двойной
программы» Канта (см. об этом Мазилов,
1998). Элементаризм научной психологии
определялся именно кантовской критикой
– Вундт создавал свою систему
физиологической психологии, пытаясь
устранить недостатки психологии,
зафиксированные в основных положениях
кантовской критики.
е. являются соединениями —
какое бы психическое явление вообще мы
не взяли, всюду и всегда мы натолкнемся
на следующую яркую, характерную черту:
продукт, возникший из определенного
числа элементов, представляет собою
нечто большее, чем простую сумму этих
элементов; нечто большее, чем продукт,
однородный с этими элементами и лишь
так или иначе, качественно или
количественно, отличающийся от них по
своим свойствам: нет, такой продукт
представляет собой новое образование,
совершенно несравнимое по своим наиболее
существенным качествам с факторами,
создавшими его. Это основное качество
психических процессов мы называем
принципом творческого синтеза» (Вундт,
б/г, с. 118). И далее: «С этим принципом в
его простейшем виде мы встречаемся при
образовании чувственных представлений.
Звук есть нечто большее, чем сумма его
частичных тонов. При слиянии их в
единство, обертоны, вследствие своей
малой интенсивности, обычно исчезают
как самостоятельные элементы, зато
основной тон получает, благодаря им,
звуковую окраску, делающую его гораздо
более богатым звуковым образованием,
чем простой тон.
Идти в их
исследовании нужно от
целого.Этапом в развитии целостного подхода явилась известная работа Вильгельма Дильтея, известная у нас под именем «Описательная психология» (1894). Значительная часть этой книги посвящена критике конструктивного подхода в психологии, образцом которого является вундтовская психология. Решение Дильтея также широко известно – психология должна развиваться как описательная, расчленяющая наука. За основу берется целое, оно расчленяется по особым правилам, не нарушающим важнейших связей.
Если
говорить о развитии идеи целостности
в психологии, нельзя не упомянуть
исследования школы «качества формы»
и, конечно же, гештальтпсихологии, для
которой проблема целостности стала
центральной. Впрочем, объем настоящей
публикации не позволяет останавливаться
на анализе работ этого любопытнейшего
направления в психологической науке.
Тем не менее, отметим, что вклад в
разработку проблемы целостности,
внесенный гештальтпсихологией,
переоценить невозможно.
Заметим, что важнейший методологический вопрос состоит в том, как трактовать причины этой целостности. Вундт полагал, что объяснением является сформулированный им «закон творческого синтеза»: существует особая сила – апперцепция, которая может объединять элементы опыта в произвольном порядке. Австрийская школа полагала, что «качества формы» создаются за счет факторов «более высокого порядка». Заслуга гештальтпсихологии состояла в первую очередь в том, что они не удовлетворились фиксацией целостных феноменов, не ограничились каким-либо «псевдообъяснением» (указанием на какие-либо субъективные факторы), но попытались выяснить их природу. Они пытались обнаружить универсальные законы гештальта, для чего Келер проводил свои известные исследования по коллоидной химии. Нацеленность на обнаружение общих законов (и нежелание удовлетвориться «квазиобъяснениями») и делала эту школу, по нашему убеждению, образцом научности в глазах современников.
Начальные
этапы развития научной психологии, как
хорошо известно, были связаны с разработкой
«простых» подходов: как уже отмечалось,
Вундт полагал, что эмпирическое
исследование само по себе обеспечит
результативность психологического
исследования (Вундт пересмотрел свои
взгляды и в 1913 году утверждал, что
психология не может существовать без
философии, отделение от которой он сам
четырьмя десятилетиями ранее и обосновал).
Другая линия размежевания состояла в том, что возникли различные предметы: некоторые школы продолжали изучать сознание, другие стали исследовать поведение, третьи предметом сделали глубинные пласты психического, обычно не осознаваемые самим человеком. Как справедливо отмечал М.Г. Ярошевский, различные направления в психологии сосредоточились на разработке отдельных категорий: образа, действия, мотива ( Ярошевский, 1974).
Возникло множество различных подходов, что привело к возникновению так называемого «открытого» кризиса в психологии, фундаментальный смысл которого состоял в том, что психологи отчетливо осознали: «простых» подходов для адекватного понимания психического недостаточно.
Напомним,
что особенно интенсивно интегративные
процессы происходили в начале ХХ
столетия, когда «простые», «одномерные»
подходы не оправдали возлагавшихся на
них ожиданий.
Затем эти процессы
интеграции то усиливались, то ослабевали.
Мощная волна интеграционного движения
произошла в связи с возникновением
системного подхода, получившего широкое
распространение в психологии22.
Но в целом реализация системного подхода
не дала ожидаемых результатов (во многом
это было связано с «модой» на системный
подход, что привело к тому, что во многих
исследованиях он использовался или
некорректно или вообще лишь провозглашался,
т.е. оставался декларацией). Отметим,
кстати, что история системного движения
в психологии в полном объеме еще не
написана, что представляется серьезным
упущением историков новейшей психологии.
Новая
волна интеграционного движения началась
совсем недавно. Остановимся на ней
несколько подробнее. В 2003 году в Ярославле
начал издаваться журнал «Вестник
интегративной психологии» (гл. ред.
проф. В.В. Козлов). Ежегодно в Ярославле
проводятся конференции, посвященные
обсуждению проблем интегративной
психологии.
Идеи интеграции широко
обсуждались на последнем съезде РПО и
на Международном психологическом
конгрессе в Пекине. Как справедливо
отмечает А.В. Юревич, интегративные
настроения «явно отражают не личные
ощущения и намерения тех или иных
психологов, а внутреннюю потребность
современной психологической науки и
неудовлетворительность ее многолетнего
развития по «конфронтационному» пути)
(Юревич,
2005, с. 377).
А.В. Юревич отмечает, что в системе интегративных установок современной психологии можно различить несколько различающихся между собой позиций. По мнению С.Д. Смирнова (Смирнов, 2004, с. 280–281), могут быть выделены четыре позиции:
Методологический нигилизм.
«Методологический ригоризм» или «методологический монизм».
«Методологический либерализм».
«Методологический плюрализм».
А.В.
Юревич, сформулировавший позицию
методологического либерализма,
интерпретирует различия между
методологическим либерализмом и
методологическим плюрализмом следующим
образом: «Четвертую
позицию С.
Д. Смирнов называет
«методологическим плюрализмом», отмечая,
что сам он разделяет именно ее. Она
состоит в том, что психологическим
теориям следует признать друг друга
(подобно «методологическому либерализму»),
но (в отличие от него) не следует стремиться
к «наведению мостов» между ними, оставив
психологию в ее нынешнем раздробленном
состоянии и признав ее «полипарадигмальность»
в качестве неизбежной» (Юревич,
2005, с. 380).
Позиция методологического либерализма представляется более конструктивной, т. к., по нашему мнению, интеграция психологического знания представляет собой одну из важнейших стратегических задач, стоящих перед психологической наукой в начале XXI столетия.
Действительно,
решение вопросов интеграции тесно
связано с методологией психологии. В
самое последнее время опубликовано
весьма значительное число работ,
посвященных методологии психологии,
высказано много продуктивных идей. Наши
взгляды по вопросу реформирования
методологии психологической науки были
изложены в первой главе.
Характеризуя
перспективы интеграции в современной
психологии, А.В. Юревич отмечает, что
«современные психологи осознают
потребность в интеграции психологической
науки в качестве одной из ее главных
задач, однако ищут более «мягкие»,
«либеральные» варианты интеграции,
нежели их монистически настроенные
предшественники, игнорировавшие или
«поедавшие» концептуальные построения
друг друга. В этих условиях первостепенной
задачей становится не только сама по
себе интеграция, но и выработка ее
модели, которая, во-первых, была бы
действительно «либеральной», позволяющей
избежать издержек «насильственной»
или искусственно форсированной
интеграции, характерной для прежних
времен, во-вторых, – была бы все-таки
моделью именно интеграции, а не легализации
анархии и раздробленности, весьма
характерной для постмодернистских
программ, в-третьих, – не выглядела бы
как набор объединительных призывов,
построенных по принципу «психологи
всех стран и направлений объединяйтесь»
(Юревич,
2005, с.
381). А.В. Юревич отмечает, что для
того чтобы выработать или хотя бы
представить себе модель интеграции,
необходимо задаться естественным
вопросом о том, что вообще могла бы
представлять собой интеграция современной
психологии. Отвечать на него логически
целесообразно от противного, т. е.
отталкиваясь от основных видов
разобщенности или «разрывов»
психологического знания, которые
препятствуют его интеграции. «В структуре
психологического знания (точнее, в
довольно аморфном массиве, который лишь
условно или как дань традиции может
быть назван «структурой») можно усмотреть
три фундаментальных «разрыва». Во‑первых,
разрыв «горизонтальный» – между
основными психологическими теориями
и соответствующими психологическими
«империями» – бихевиоризмом, когнитивизмом,
психоанализом и др., каждая из которых
предлагает свой образ психологической
реальности, свои правила ее изучения и
т. п. Во‑вторых, разрыв «вертикальный»:
между различными уровнями объяснения
психического – внутрипсихическим
(феноменологическим), физиологическим
(физическим), социальным и др.
, порождающий
соответствующие «параллелизмы» –
психофизический, психофизиологический
и психосоциальный. В‑третьих,
«диагональный» – «разрыв» или, говоря
словами Ф. Е. Василюка, «схизис» между
исследовательской (академической) и
практической психологией» (Юревич,
2005, с. 381–382). Согласно А.В. Юревичу, именно
три обозначенных «разрыва» представляются
основными, порождающими общую
дезинтегрированность психологии, и
соответственно, их преодоление или хотя
бы сокращение, выглядят как основные
направления ее интеграции.
Интеграция
в современных условиях представляется
вполне реальной: «существующие в
психологии теории не так уж непримиримы
и «несоизмеримы» (в терминах Т. Куна)
друг с другом, нынешнее психологическое
сообщество не поделено на фанатичных
адептов этих теорий, большая часть
исследований строится на кросс-теоретической
основе и воздает должное различным
аспектам психического. Все это –
проявления естественной «горизонтальной» интеграции
психологического знания, которая, в
отличие от его искусственной интеграции
путем декларирования объединительных
программ и попыток создания соответствующих
теорий, выглядит не броско, происходит
незаметно, но обусловлена внутренней
логикой развития психологического
знания и дает зримые плоды» (Юревич,
2005, с.
387).
По нашему мнению, важно различать стихийную (естественную, по А.В. Юревичу) интеграцию, которая происходит «самопроизвольно» в ходе развития психологического знания и целенаправленную, являющуюся результатом специальной деятельности психологического сообщества. Рассмотрению этих разновидностей психологической интеграции будут посвящены соответственно второй и третий разделы настоящей главы.
Добродетель, этика и интеграция в доказательной практике в психологии
Введение
Доказательная практика в психологии является наиболее важным регулирующим политическим заявлением в современной психотерапии. Его исторический фон включает работу Арчи Кокрана (Howick, 2011). Кокрейн хотел устранить предвзятость выводов, связанную с медициной, основанной на экспертах, потому что они приводили к неэффективной медицинской практике. Согласно Cochrane, рандомизированные контролируемые испытания не подвержены систематической ошибке. В рандомизированных контролируемых исследованиях исследователи проверяют эффективность лечения.
Сравниваются две (или более) эквивалентные группы. Одна из групп получает лечение, другая нет. Наблюдаемые различия после лечения являются показателями эффективности лечения. Рандомизированные контролируемые испытания были строительными блоками Кокрановского видения системы общественного здравоохранения (Cochrane, 19).99).
Самые ранние определения доказательной медицины подражали идеалам Кокрейн. Однако в течение нескольких десятилетий исследователи доказательной медицины несколько раз пересматривали свои модели. Существенным изменением стало расширение модели Кокрана до трехсторонней модели. В трехсторонней модели доказательная медицина определяется как объединение лучших научных данных (предпочтительно рандомизированных контролируемых испытаний), клинического опыта и ценностей пациентов. В последующем пересмотре Haynes et al. (2002) восстановил клинического эксперта в центре медицинской практики. В своей модели клинический эксперт объединяет три части доказательной медицины.
Аналогичный генезис имеет место и в регулировании психотерапевтической практики. Американская психологическая ассоциация ввела критерии для эмпирически подтвержденных методов лечения (теперь называемых психологическими методами лечения, основанными на исследованиях) (Chambless et al., 1993). В эмпирически подтвержденных методах лечения используются рандомизированные контролируемые испытания и дизайны с одним субъектом для оценки эффективности лечения различных психических расстройств в психотерапевтических школах. Доказательная практика в психологии была представлена как более комплексная альтернатива эмпирически подтвержденным методам лечения. Доказательная практика в психологии определяется как «объединение наилучших доступных исследований с клиническим опытом в контексте характеристик, культуры и предпочтений пациента» (Левант, 2005).
Однако Берг показал, что часть «наилучшие доступные исследования» определяет и узаконивает две оставшиеся части: «клиническую экспертизу» и «характеристики пациента, культуру и предпочтения».
не из трех частей. Тем не менее, есть веские причины для переопределения доказательной практики в психологии как трехсторонней модели, состоящей из наилучших имеющихся доказательств, клинического опыта и характеристик пациента, культуры и предпочтений (Berg, 2019).а).
Хейнс и др. (2002) утверждали, что трехсторонняя модель нуждается в клиническом эксперте для интеграции трех частей. Исследователи психотерапии считают клинического эксперта наименее развитым аспектом доказательной практики в психологии (Norcross et al., 2008). Это требует более концептуальной работы над природой клинической экспертизы в научно обоснованной психологической практике. В этой статье интегрирующая способность клинического эксперта описывается с использованием теории добродетели. Понятие, обозначающее всеобъемлющую и объединяющую добродетель, phronesis или практическая мудрость. Кроме того, существует три класса добродетелей, соответствующих трем частям: наилучшее доступное исследование, клинический опыт и предпочтения пациента.
Этими классами добродетелей являются эпистемические добродетели, реляционные добродетели, саморефлексивные добродетели. В каждом классе даны неисчерпывающие примеры конкретных добродетелей.
Этика добродетели и психотерапия
Теория добродетели зародилась в Древней Греции благодаря трудам Платона (2012) и Аристотеля (2009)). Само определение добродетелей показывает, почему они важны для нашего понимания клинической экспертизы. В теории добродетели добро определяется в соответствии с источником действия. Источником человеческого действия является характер или черты агента (Waring, 2016). Zagzebski (1996) предлагает относительно полное определение добродетели как: «[a] многогранная черта характера или склонность […], включающая в себя сложное мышление тонких внутренних состояний, которые формируют множество эмоциональных реакций, желаний, мотивации, причины и ценности» (Waring, 2016).
Во-первых, добродетель — это глубоко укоренившееся превосходство, превосходящее простое мастерство.
Как и навыки, они развиваются путем повторения, но в отличие от навыков становятся привычными установками, формирующими характер и мировоззрение человека (Radden and Sadler, 2010). Более того, добродетели вызывают сеть характерных эмоциональных, когнитивных и мотивационных реакций (Waring, 2016). Таким образом, иметь добродетель сострадания — значит автоматически чувствовать эмоциональную боль, когда вы видите страдание, желая понять, как помочь, активируя набор обоснований того, почему важно помогать, и иметь ценности, соответствующие помощи страдающим ближним. Варинг, 2016). Во-вторых, добродетели позволяют человеку, обладающему ими, достигать определенных целей (Пеллегрино и Томасма, 19).93). Добродетельный психотерапевт способен добиться цели облегчения психологических страданий и повышения удовлетворенности жизнью. В-третьих, добродетели противодействуют терапевтическим порокам (Пеллегрино и Томасма, 1993). Быть сострадательным противостоит холодности или отчужденности, с одной стороны, и чрезмерной вовлеченности или вторжению, с другой.
Специалисты по этике добродетели занимаются вопросами, относящимися к современному здравоохранению. Аристотель описал тип знания и навыка, наиболее подходящие для психотерапевтической практики. Это называется phronesis , что можно перевести как практическую мудрость (Аристотель, 2009). Phronesis можно противопоставить двум другим видам знания; sophia или чистое знание (например, чистая математика) и techne или простой практический навык (например, замена велосипедной шины). Phronesis — это вид знаний и навыков, которые позволяют людям понимать и поступать правильно в практических вопросах. Это «связь между интеллектуальной и нравственной жизнью […], которая обычно [располагает нас] к постижению истины ради действия, а не истины ради самой себя» (Пеллегрино и Томасма, 19).93).
Phronesis приобретается путем накопления достаточного практического опыта в различных ситуациях (включая как профессиональный, так и непрофессиональный опыт) (Selinger and Crease, 2006).
Этот опыт формирует наше мировоззрение. То, как приобретается phronesis , кое-что говорит о качестве этого вида знания. В отличие от математики или логики, phronesis не является точным знанием. Это приблизительное знание, влекущее за собой признание:
«[…] тревога выбора в сложных обстоятельствах […] позволяет нам как можно точнее оценивать сложности и приближаться, насколько позволяют обстоятельства, к тому, что было бы правильным и хорошим» (Пеллегрино и Томасма, 1993) .
В клинической практике phronesis является незаменимой (Pellegrino and Thomasma, 1993) мета-добродетелью (Radden and Sadler, 2010). Phronesis «является руководством к правильному поведению в отношении всех добродетелей» (Пеллегрино и Томасма, 1993). Другими словами, это ключевая характеристика для интегрирующего клинического эксперта, как это предусмотрено доказательной практикой в психологии. В этом контексте phronesis влечет за собой навыки и мудрость, необходимые для последовательной хорошей практической интеграции наилучших доступных исследований, клинического опыта и характеристик пациентов, культуры и предпочтений.
Радден и Сэдлер (2010) представили уточненное определение:
[ Phronesis ] позволяет нам рассуждать о вещах, имея в виду цели или цели, а также различать и совершать правильные действия. Понимание деталей требуется для phronesis , таким образом, он включает в себя сообразительность (в способности находить то, что необходимо для достижения цели), восприятие (чтобы замечать факты в ситуации) и, наконец, понимание ( noûs ), обычное и практическое здравый смысл (12, курсив мой) .
В рамках доказательной практики в психологии это означает способность интегрировать всю соответствующую сложность в клиническое действие. Доказательная практика в психологии (имплицитно) определяет наиболее актуальную сложность через свои три части. Эти три части имеют три соответствующих класса добродетелей:
(i) Лучшее доступное исследование: Эпистемические добродетели
(ii) Культурные характеристики и предпочтения пациентов: Относительные добродетели.
(iii) Клиническая экспертиза: саморефлексивные добродетели.
Эпистемические добродетели
Добродетельный клинический эксперт знает, что такое правильные средства для достижения правильных целей. Сюда входят вопросы как о фактах (средствах), так и о ценности (целях). Более того, это указывает на то, что теория познания этически актуальна. Эпистемология добродетели соединяет вопросы познания с вопросами этического характера. Главный акцент делается на том, чтобы быть правдивым или знать правду (Загзебски, 19).96).
В эпистемологии добродетели существуют две выдающиеся традиции. Они называются reliabilism и responsibilism (Zagzebski, 1996). Надежность утверждает, что «[э]пистемические добродетели являются надежными когнитивными инструментами, которые позволяют исследователю чаще достигать истины, чем нет» (Waring, 2016). Ответственные специалисты связывают эпистемические добродетели с «интеллектуальными привычками и склонностями [и] с активной деятельностью тех, кто ищет истину посредством исследования» (стр.
36). Надежность подчеркивает результат, а ответственные подчеркивают исследовательскую деятельность знающего агента. В качестве всеобъемлющего идеала эти две позиции уравновешивают потребность в научном знании (релайабилизм) с необходимостью подвергать сомнению и критике базу знаний и ее предпосылки (ответственность). В дисциплинах со сложными объектами исследования, таких как психология, мало четких «истин» (Загзебски, 19).96; Варинг, 2016). В психотерапии типичной конечной целью является клиническое действие, которое помогает пациенту. Это предполагает реалистичную и проницательную оценку достоинств и ограничений знания. Таким образом, целостность и интеллектуальная честность являются хорошими примерами ключевых эпистемологических добродетелей (Пеллегрино и Томасма, 1993).
Из-за сложности психотерапии клинический эксперт должен обладать эпистемологическими добродетелями, чтобы понять достоинства различных видов знания. Это влечет за собой оценку эпистемического качества различных видов знания (Губа и Линкольн, 19).
94; Вулфолк, 2015; Аппельбаум и др., 2018; Левитт и др., 2018). Риск интерпретативной подгонки под силу (т. е. негибкого использования моделей) делает любопытство и объективность двумя важными эпистемологическими добродетелями. Кроме того, клинический эксперт нуждается в эпистемологических добродетелях, чтобы понять, а иногда и противостоять фундаментальным дисциплинарным неопределенностям в психотерапевтических исследованиях (например, нозологии, эмпирическому статусу, исследовательской практике и т. д.) (Bohart et al., 1998; Westen et al., 2004; Gupta). , 2014; Melchert, 2016; Jackson, 2017) и переплетение вопросов фактов и ценностей в психотерапии (Woolfolk, 2015; Berg and Slaattelid, 2017). Это делает актуальным более целостное концептуальное понимание, в отличие от обладания простыми фактическими знаниями (Woolfolk, 2015).
Реляционные добродетели
Классическая этическая доктрина добродетели утверждает, что только подобные случаи следует рассматривать как одинаковые.
В психотерапии каждый пациент отличается в клинически значимых вопросах, и, по-видимому, разные пациенты имеют разные представления о хорошей жизни. Как отмечает Waring (2016), переплетение фактов и ценностей в психотерапии означает, что «[пациенты] хотят нормативного понимания того, как факты и ценности их жизни «соединяются»» (стр. 48). Это имеет терапевтическое значение, поскольку «[это] может помочь организовать и перенастроить то, что пациенты уже знают о себе […] [в] «более крупной сети ценностей»» (Waring, 2016).
Вопрос о том, что значит для данной пациентки жить хорошо, требует автономии пациентов в принятии решений относительно своей жизни. Радден и Сэдлер (2010) утверждают, что: «автономия пациента стала […] наиболее широко почитаемым принципом биомедицинской этики (стр. 114). В нормативной этике автономия часто связана с традицией этики долга, подчеркивающей необходимость универсальных принципов и формальных правил. По-видимому, формальные и универсальные принципы противоречат приблизительному и «здравомысленному» характеру фронезис .
Однако на практике эти две традиции могут быть менее противоречивыми. Пеллегрино и Томасма (1993) утверждают, что «добродетели являются условиями возможности для реализации [таких] принципов и моральных правил» (стр. 28). Дисбаланс власти между терапевтом и пациентом часто является препятствием для автономии пациента в психотерапии. . Пеллегрино и Томасма (1993) утверждают, что «он [психотерапевт] и пациент не являются свободными агентами Локка, равными в своей переговорной силе. Пациент уязвим […] [и] не в силах исцелить себя» (стр. 56). Регулирующие принципы должны охватывать терапевтические отношения и способность терапевта выявлять и преодолевать препятствия, мешающие автономии пациента.
Чтобы получить автономию пациентов, пациенты должны быть готовы исследовать и делиться своими (характеристиками, культурой и) предпочтениями. Это делает надежность одной из основных добродетелей в отношениях (Pellegrino and Thomasma, 1993; Radden and Sadler, 2010). Еще одна важная реляционная добродетель — сочувствие или сострадание.
Это влечет за собой способность понимать и до некоторой степени чувствовать то, что чувствует пациент. Требовательная эмоциональная природа психотерапии делает силу духа еще одной значимой добродетелью в отношениях (Пеллегрино и Томасма, 19).93). Терапевт должен быть проницательным и уметь идентифицировать, прояснить, уточнить нюансы, бросить вызов, принять и похвалить данного пациента. Пациенты могут иметь более или менее ясное представление о своей собственной культуре (или, по крайней мере, о значении этой культуры), характеристиках и предпочтениях, необходимых для автономии. Таким образом, проницательность и проницательность часто должны сочетаться с терпением и настойчивостью (Radden and Sadler, 2010).
Саморефлексивные добродетели
Люди обладают потенциалом для сложного саморефлексивного мышления и рассуждений о нашей «собственной субъективности, психических состояниях и чертах, включая характер» (Radden and Sadler, 2010). В психотерапии вмешательства терапевта отражают различные более или менее явные или преднамеренные моральные или этические установки (Hamilton, 2013; Berg, 2019).
б). В какой-то мере это означает, что оценка пациента отражает психологическое состояние, моральные оценки личности, базу знаний и социокультурный фон терапевта. Таким образом, герменевтическое отражение того, как понимает терапевт, часто столь же информативно, как того, что терапевт знает о пациенте (Woolfolk, 2015).
Еще один важный аргумент в пользу самопознания заключается в том, что оно создает самоединство. В психотерапии самоединство связано с другими терапевтическими добродетелями, такими как искренность и искренность. Психотерапия состоит из множества тонких микропроцессов (Stern et al., 19).98). Самоединство, искренность и искренность, возможно, снижают вероятность пагубных психических слепых зон, влияющих на психотерапевтическую работу (Radden and Sadler, 2010). Это важно учитывать, поскольку автоматическое и бессознательное содержание может играть ключевую роль в психотерапии (Maroda, 1991).
Еще одна ключевая саморефлексивная добродетель — умеренность.
Пеллегрино и Томасма (1993) утверждают, что умеренность «представляет собой своего рода победу над желанием, науку о себе, [и] самообладание человека приравнивается […] к мудрости (стр. 118). Есть много видов потребностей терапевта, которые неуместны в психотерапии. Эти пороки уводят терапевтов в сторону от конечной цели терапии, которая заключается в облегчении страданий пациента. Одним из примеров является идеализация терапевта. Это делает «бескорыстие» и самоуничижение важными саморефлексивными добродетелями (Пеллегрино и Томасма, 19).93; Радден и Сэдлер, 2010).
Заключение
Подчеркивание роли phronesis в психотерапевтической практике противоречит современной наукоцентрической концептуализации наилучшей психотерапевтической практики. Главный спор заключается в том, имеют ли научные исследования достоинства для непосредственного руководства клиническими действиями. В этой статье утверждается, что хорошее применение научных результатов в психотерапевтической практике зависит от phronesis.
Phronesis — это практическая чувствительность, начинающаяся с частностей и размышлений о том, что было бы хорошей целью в каждом отдельном случае. Кроме того, психотерапевтическая практика подразумевает набор фактов и ценностей (включая предпочтения пациента), требующих вненаучных обсуждений (Пеллегрино и Томасма, 19).93; Берг и Слааттелид, 2017). Добродетельные клинические эксперты способны интегрировать сложности психотерапии на благо своих пациентов. Эта критика не делает научные открытия и предпочтения пациентов неважными. Наоборот, он показывает, как эти элементы следует критически оценивать и интегрировать в клиническую практику.
Вклад авторов
Автор подтверждает, что является единственным автором этой работы и одобрил ее публикацию.
Конфликт интересов
Авторы заявляют, что исследование проводилось при отсутствии каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могли бы быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.
Ссылки
Appelbaum, M.
, Cooper, H., Kline, R.B., Mayo-Wilson, E., Nezu, A.M., and Rao, S.M. (2018). Стандарты отчетности журнальных статей для количественных исследований в психологии: отчет рабочей группы Совета по публикациям и коммуникациям APA. утра. Психол. 73, 3–25. дои: 10.1037/amp0000191
Реферат PubMed | Полный текст перекрестной ссылки | Google Scholar
Аристотель. (2009). Никомахова этика. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Берг, Х. (2019a). Доказательная практика в психологии не может быть трехсторонней: концептуальная критика сциентизма в доказательной практике в психологии. Перед. Психол. 10:2253. doi: 10.3389/fpsyg.2019.02253
PubMed Abstract | Полный текст перекрестной ссылки | Академия Google
Берг, Х. (2019b). Как работает доказательная практика в психологии? – как этическое разграничение. Филос. Психол. 32, 855–875.
Google Scholar
Берг Х. и Слааттелид Р. (2017).
Факты и ценности в психотерапии: критика эмпирического сокращения психотерапии в рамках доказательной практики. Дж. Эвал. клин. Пра. 23, 1075–1080. doi: 10.1111/jep.12739
PubMed Abstract | Полный текст перекрестной ссылки | Академия Google
Бохарт А.С., О’Хара М. и Лейтнер Л.М. (1998). Эмпирически нарушенные методы лечения: лишение права на гуманистическую и другие виды психотерапии. Психотерм. Рез. 8, 141–157. doi: 10.1080/10503309812331332277
CrossRef Full Text | Google Scholar
Чамблесс Д. Л., Бабич К., Криц-Кристоф П., Франк Э., Гилсон М., Монтгомери Р. и др. (1993). Целевая группа по продвижению и распространению психологических процедур. Вашингтон, округ Колумбия: Американская психологическая ассоциация.
Google Scholar
Cochrane, AL (1999). Эффективность и действенность: случайные размышления о службах здравоохранения. Лондон: Издательство Королевского медицинского общества.
Google Scholar
Губа Э.
Г. и Линкольн Ю. С. (1994). «Конкурирующие парадигмы в качественных исследованиях», в Handbook of Quality Research. London , eds NK Denzin and YS Lincoln, (Thousand Oaks, CA: Sage), 105–117.
Google Scholar
Гупта, М. (2014). Этична ли доказательная психиатрия?. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Гамильтон, Р. (2013). Фрустрации добродетели: миф о моральной нейтральности в психотерапии. Дж. Эвал. клин. Практика. 19, 485–492. doi: 10.1111/jep.12044
PubMed Abstract | Полный текст перекрестной ссылки | Google Scholar
Хейнс, Р. Б., Деверо, П. Дж., и Гайятт, Г. Х. (2002). Клиническая экспертиза в эпоху доказательной медицины и выбора пациента. ACP J. Club 7, 36–38. doi: 10.1136/ebm.7.2.36
Полный текст CrossRef | Google Scholar
Ховик, Дж. (2011). Философия доказательной медицины. Чичестер: Уайли-Блэквелл.
Google Scholar
Джексон, М. Р.
(2017). Единая клиническая наука или разнообразие парадигм? комментарий к Мельхерту. утра. Психол. 72, 395–396. doi: 10.1037/amp0000125
PubMed Abstract | Полный текст перекрестной ссылки | Google Scholar
Левант, РФ (2005). Доклад президентской целевой группы 2005 г. по доказательной практике. Доступно по адресу: https://www.apa.org/practice/resources/evidence/evidence-based-report.pdf (по состоянию на 25 мая 2019 г.).
Google Scholar
Левитт, Х. М., Бамберг, М., Кресуэлл, Дж. В., Фрост, Д. М., Джоссельсон, Р., и Суарес-Ороско, К. (2018). Стандарты отчетности в журнальных статьях для качественных первичных, качественных метааналитических и смешанных методов исследования в психологии: отчет рабочей группы Совета по публикациям и коммуникациям APA. 900:13 утра. Психол. 73, 26–46. doi: 10.1037/amp0000151
PubMed Abstract | Полный текст перекрестной ссылки | Google Scholar
Марода, К. Дж. (1991). Сила контрпереноса: инновации в аналитической технике.
Чичестер: Уайли-Блэквелл.
Google Scholar
Мелхерт, Т. П. (2016). Оставив позади допарадигматическое прошлое: профессиональная психология как единая клиническая наука. утра. Психол. 71, 486–496. doi: 10.1037/a0040227
Реферат PubMed | Полный текст перекрестной ссылки | Google Scholar
Норкросс, Дж. К., Хоган, Т. П., и Кучер, Г. П. (2008). Руководство для врачей по доказательной практике: психическое здоровье и зависимости. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Пеллегрино, Э. Д., и Томасма, округ Колумбия (1993). Добродетели в медицинской практике. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Платон. (2012). Республика: США. Хобокен, Нью-Джерси: John Wiley & Sons Inc.
Google Scholar
Радден Дж. и Сэдлер Дж. З. (2010). Добродетельный психиатр: этика характера в психиатрической практике.
Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Селинджер Э. и Криз Р. П. (2006). Философия мастерства. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета.
Google Scholar
Стерн Д. Н., Брушвайлер-Штерн Н., Харрисон А. М., Лайонс-Рут К., Морган А. С., Нахум Дж. П. и др. (1998). Процесс терапевтических изменений, включающий имплицитное знание: некоторые последствия наблюдений за развитием для взрослой психотерапии. Infant Ment Health J. 19, 300–308. doi: 10.1002/(sici)1097-0355(199823)19:3<300::aid-imhj5>3.0.co;2-p
CrossRef Полный текст | Google Scholar
Waring, DR (2016). Исцеляющие добродетели. Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google Scholar
Вестен Д., Новотны К.М. и Томпсон-Бреннер Х. (2004). Эмпирический статус эмпирически подтвержденных психотерапевтических методов: предположения, результаты и отчеты в контролируемых клинических испытаниях.
Психолог. Бык. 130, 631–663. doi: 10.1037/0033-2909.130.4.631
PubMed Abstract | Полный текст перекрестной ссылки | Google Scholar
Woolfolk, RL (2015). Ценность психотерапии: лечение разговором в эпоху клинической науки. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: The Guilford Press.
Google Scholar
Zagzebski, LT (1996). Добродетели разума: исследование природы добродетели и этических основ знания. Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Google Scholar
Призыв к интеграции в психологию
Несмотря на некоторые благородные попытки интеграции (Tolman & Diamond, 2001), психология остается фрагментированной. Мой вклад призван стать одним маленьким шагом к интеграции, предлагая, как биология может дать понимание, но как она также недоиспользуется и неправильно интерпретируется.
Ограничения на интегративное использование биологии возникают из-за:
- (а) пренебрежения или даже враждебности со стороны некоторых психологов (например, социальных конструкционистов и «критических психологов») по отношению к биологическим объяснениям и (б) из-за подозрительности в «жесткой» психологии, например неврологии, что предоставление «мягкой» информации ослабляет науку.
- Некоторые распространенные недоразумения (например, дистальные и проксимальные объяснения), политически мотивированные неверные толкования и небрежное использование биологии (например, неявное сохранение дуализма там, где это уместно).
- Неспособность психологов, в том числе биологических, писать так, чтобы это было понятно неспециалистам в их дисциплине. При изучении новой отрасли психологии необходимо иметь при себе специальный словарь.
- Если это вообще происходит, то через учебники из одной дисциплины в другую просачиваются озарения на годы вперед.
Иллюстрируя проблему, Гоф и Лайонс (2016) утверждают, что «субъективность остается стигматизированной, это проблема, которую нужно контролировать, чтобы она не просочилась и не испортила исследование».
За пределами биологического детерминизма
На протяжении десятилетий одни и те же неверные толкования эволюционной психологии (ЭП) множатся. Казалось бы, никакие опровержения этому не помешают.
Например, Роуз (Rose, 2000, стр. 305) критикует эволюционных психологов за то, что они «настаивают на дистальных (на их несколько архаичном языке «конечных») объяснениях, тогда как ближайшие объясняют гораздо больше». Это немного похоже на жалобу на то, что социальные психологи настаивают на изучении социальной психологии. Отношения между дистальными и проксимальными объяснениями представляют собой не конкуренцию, а взаимодополняемость, ярко иллюстрируемую адаптивным объяснением болезни беременных.
Эволюционные психологи, т.е. (Kurzban & Haselton, 2006; Workman & Reader, 2021) неоднократно указывали, что ВП не является синонимом биологического детерминизма. Любое поведение, возникающее в результате, является продуктом генов и окружающей среды. Тем не менее, некоторые спрашивают, «например, как эволюционная психология подтверждает различия между мужчинами и женщинами и делает их биологически неизменными…» (Паркер, 2007, стр. 1).
Объединяющая теория мотивации
Маслоу (1943, стр.
381) заявил: «Секс можно изучать как чисто физиологическую потребность». Следуя этому примеру, буквально тысячи авторов поместили секс, пищу, воду и тепло/холод в основание пирамиды потребности, которые должны быть удовлетворены до того, как будут рассмотрены другие. Это, кажется, смешивает эволюционные/дистальные и причинно-проксимальные объяснения. Каждая из этих «потребностей» необходима для генетического сохранения, и все, кроме пола, необходимы для гомеостаза/выживания. Однако счастливые целибаты демонстрируют, что секс не является необходимым для физического выживания. Напротив, принадлежность находится на два уровня выше в иерархии Маслоу, но, безусловно, очень немногие процветают при ее отсутствии.
Каждый нижний слой традиционно ассоциируется с диском. Однако, согласно биологическим данным, влечения больше не пользуются популярностью, поскольку их в значительной степени заменила побудительная мотивация (Berridge, 2001; Bindra, 1974; Toates, 1986). Это дает объединяющую теорию мотивации.
Понятие драйва имеет некоторые важные социальные последствия. Агрессивный драйв Лоренца, который некоторые называют моделью «крови и кишок» (Billig, 2007), подразумевает определенную неизбежность появления агрессии, как в периодической войне. Напротив, модель побуждения интерпретирует агрессию как точную настройку на угрожающие внешние обстоятельства, предполагающую обучение, в котором нет ничего неизбежного.
Точно так же понятие сексуального влечения подразумевает внутренний источник энергии и почти неизбежность его проявления. Часто утверждается, что он сильнее у мужчин, чем у женщин. Поиск в Google по слову «секс-драйв» дает более 17 миллионов результатов, некоторые из которых описывают ужасные последствия, такие как неизбежность изнасилования. Модель стимулов (Toates, 2014) допускает более детальный набор прогнозов, при этом важную роль в формировании желания играет опыт, поэтому ее отдают предпочтение сексологи-феминистки, такие как Леонор Тифер (Basson et al., 2015).
Взаимодействие между сексуальными стимулами и доминированием/агрессией в процессе развития дает надежду на раннее вмешательство и культурные изменения.
Обнаружив нормальные триггеры мотивации вне животного, мы не должны ошибаться, игнорируя такие внутренние факторы, как гормоны (секс, агрессия), питательные вещества (голод) и абстиненция (наркотики). Кажется, удивительно легко игнорировать тот факт, что любое поведение вызвано внутренними причинами, поскольку, если только кто-то не верит в телекинез, двигательные нейроны являются единственным путем к выполнению действия. Недооценка, если не игнорирование, внутреннего фактора приведет к обратной фундаментальной ошибке атрибуции (Sabini et al., 2001), придавая большое значение ситуационным, а не диспозиционным факторам. Рассмотрим следующее (Johnson, 2009, стр. 184):
«Лечение психологического аспекта аддикции требует, чтобы аналитик интерпретировал проявления сил, провоцирующих аддиктивные решения — решения, которые могут приносить удовлетворение и не иметь ничего общего с биологией».
Ничего? Даже побудительные мотивационные процессы, связанные с тягой? Хаммерсли и Рид (2002) пишут:
‘За мифом о зависимости лежит пример фундаментальной ошибки атрибуции; предположить, что вещи, оказывающие мощное воздействие на людей, должны быть вызваны явными изменениями в их мозгу». , даже если это последствие внешних событий, таких как поиск новой группы сверстников. Джонсон (2011) пишет:
«….. физическая зависимость включает в себя совершенно другую патофизиологию, чем психологическая зависимость; захват вентральной тегментальной дофаминергической системы SEEKING химическими веществами, вызывающими привыкание». Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что любая зависимость опосредована этими дофаминергическими путями. Рассмотрим следующее (Johnson, 2003):
«Один тип зависимости — это тип характера; второе — биологическое расстройство. Аддиктивный характер – это повторяющаяся стереотипная реакция на беспомощность посредством компульсивного поведения.
Физическая зависимость возникает из-за активизации вентрального сегментарного дофаминергического пути с пожизненной тягой к наркотикам и мечтами о наркотиках».
Точно так же относительно агрессии Тедески и Фелсон (1994) пишут:
«Фокус традиционных теорий на внутриличностных факторах, таких как гормоны, мозговые центры, фрустрация, возбуждение, стресс, инстинкты и обучение, как ближайших причинах агрессии». агрессия считается в лучшем случае вводящей в заблуждение, а в худшем — просто неправильной. (стр. 159)
Вместо того, чтобы искать в человеке влечения, мозговые центры, гормоны, модели возбуждения или другие внутренние источники поведения, человек обращается к социальному контексту». (стр. 172)
Диски запускают бесплодный поиск, а остальные нет. Теория поощрения предлагает искать триггеры вне кожи, но для поведения требуется мозговой механизм агрессивной мотивации.
Критикуя понятие сексуальной зависимости, Лей (2012) утверждает, что дофамин «объясняет только одну часть головоломки» (стр.
101). Это верно, но с точки зрения побудительной мотивации роль дофамина и его чувствительность к событиям окружающей среды, а также внутренним событиям являются фундаментальными. Лей приводит распространенный аргумент о том, что существование измененных состояний мозга, сопровождающих «так называемую» сексуальную зависимость, едва ли можно определить по определению, поскольку мозг меняется при любой новой деятельности, такой как обучение езде на велосипеде. Это правда, но место и характер этого изменения, а также его сходство с изменениями, вызванными сильными наркотиками – это по определению.
Лей также предлагает (стр. 29):
«Но существуют серьезные проблемы, которые возникают, когда мы пытаемся применить наше понимание зависимости, основанное на исследованиях наркотиков и алкоголя, к сексуальности, когда не вводятся никакие посторонние вещества или химические вещества. в тело. Сексуальность — это естественный процесс, который наши тела, мозг и поведение на самом деле были созданы для того, чтобы преследовать и получать удовольствие… Нейрохимические и биологические процессы работают так, как они должны работать во время сексуальной активности».
Здесь проницательны аргументы эволюционной психологии: система полового влечения была адаптирована к более ранней среде, в которой отсутствовали такие вещи, как публичные дома, порнографические видео и сайты знакомств. Точно так же не было фаст-фуда и, предположительно, пищевой зависимости.
Необходимость интеграции биологического и субъективного
Несколько явлений иллюстрируют необходимость интеграции субъективных и биологических данных. Например, синдром Кушинга — это гормональное нарушение, обычно связанное с опухолью. Однако его первые проявления могут быть психиатрическими, т.е. психоз или депрессия (Wu et al., 2016).
Стеннер (2015, стр. 47) противопоставляет богатство описания эмоций Марселем Прустом с точки зрения социального значения теории эмоций Кэннона, написав последнюю:
«В этой весьма влиятельной теории эмоции процессы в таламусе, символически связанные с воинствующим рабочим классом. Пародируя марксистский язык, эти потенциально насильственные силы представлены так, как будто они готовы захватить контроль над средствами производства (в данном случае, над средствами, вызывающими двигательные реакции) у правящего класса, связанного с рациональной схемой управления корой головного мозга».
0336
От Платона через Леду до Канемана мыслители описывали контроль над поведением с точки зрения уровней и торможения между ними. Мне непонятно, пародирует ли это Кэннон или Стеннер, но я сомневаюсь, что Кэннон находился под влиянием Маркса. На него оказал влияние Бехтерев (которого он цитирует) и, вероятно, Павлов. С точки зрения эмоций современный синтез описывает низкоуровневые автоматические реакции на стимулы (Кеннон) и высокоуровневые процессы (Пруст) в динамическом взаимодействии.
В традициях теории побудительной мотивации Капур (2003) утверждал, что положительные черты шизофрении (например, галлюцинации) возникают из-за аномалий подкоркового дофамина. Капур предполагает, что аномалия дофамина вызывает приписывание необычно высокой значимости стимулов определенным событиям, которые контрольная группа проигнорировала бы. Происходит разрушение «автобиографического я» (Mishara & Fusar-Poli, 2013). Люди пытаются осмыслить феноменологический опыт сверху вниз в терминах нарратива, как это открывается их терапевтам.
Капур пишет (стр. 15):
‘….. та же самая нейрохимическая дисрегуляция приводит к различным феноменологическим проявлениям: пациент в Африке, изо всех сил пытающийся понять аберрантную значимость, с гораздо большей вероятностью припишет их злым действиям шамана, в то время как человек, живущий в Торонто, более скорее всего, увидят в них происки Королевской канадской конной полиции». фрагменты психики психотического человека»9.0336
Когда они эффективны, препараты, блокирующие дофамин, медленно снижают интенсивность значимости («облегчение понимания»), не удаляя саму мысль. Таким образом, употребление наркотиков может быть интегрировано с психотерапевтическими вмешательствами для достижения модификации нарратива. Инсайты представляют собой улицу с двусторонним движением. Как Мишара и Фусар-Поли (2013) на стр. 285 отмечают, что «феноменологический подход приводит к нейробиологическим гипотезам, которые можно проверить».
В качестве другого примера рассмотрим школу символического интеракционизма (Андерсон, 19 лет).
94). Некоторые стремятся изменить свою идентичность (например, от стигматизированных, испытывающих «дискомфорт от эго-идентичности»). Они привязываются к потребителям наркотиков и тем самым преуспевают в изменении личности, в то же время становясь зависимыми. Некоторым говорили, что (стр. 167):
…в некоторых наркотиках есть что-то особенное, интригующее и вознаграждающее.
Но выбранная социальная группа и способ ассимиляции не произвольны. Поскольку не принимавшим наркотики удается изменить свою идентичность, это, безусловно, уникальное сочетание новой социальной группы и химических свойств наркотика, которые ответственны за это.
Lavallee (2020) делит слово на следующие строки:
‘…. аддиктивные пристрастия — это психологически сложные желания, направленные на получение эмоционально значимых переживаний. Эта точка зрения мотивирована теориями зависимости, которые считают социальные, психологические, эмоциональные и личностные факторы причинами зависимости, а не химический эффект наркотиков.
(стр. 234)
……то, что делает аддиктивную тягу уникально сильной, не зависит от того, как наркотики взаимодействуют с системой вознаграждения мозга… ‘ (стр.236)
Что делает вызывающие зависимость наркотики уникально сильными, так это сочетание о химических эффектах, социальном контексте и значениях. Иначе можно было бы безопаснее и дешевле пристраститься, скажем, к лимонаду.
Пришло время для интегрированного обучения
Слишком долго психология была расколота на части, например бихевиоризм против познания, когда обе школы могут многое предложить. Сказать, что вы не верите в эволюционную психологию (ЭП), все равно что сказать, что вы не верите в астрономию. Вы можете спорить с ветвью ВП, скажем, о модуляторности, но это не подрывает другие теоретические направления внутри школ ВП или другие процессы.
Настало время интеграции. Если, как утверждают социальные конструкционисты, вся психология социальна, то, несомненно, по тому же принципу вся психология одновременно и биологическая.
Может быть, настало время для фундаментальных изменений? У меня есть радикальный мысленный эксперимент. Следует ли на втором курсе университета преподавать эволюционную, психологию развития, биологическую, когнитивную и социальную психологию только как интегративную психологию?
– Фредерик Тоутс, Открытый университет, Милтон-Кинс
[email protected]
Ссылки
Anderson, T.L. (1994). Злоупотребление наркотиками и идентичность: связь микро- и макрофакторов. The Sociological Quarterly , 35 (1), 159-174.
Биллиг, М. (2007) «Когнитивные аспекты предрассудков» Анри Тайфеля и психология фанатизма. В ред. Д. Лэнгдриджа и С. Тейлора. Критические чтения по социальной психологии . Maidenhead: Open University Press, стр. 148-156.
Бассон Р., Коррейя С., Дрисколл М., Лаан Э., Тоутс Ф. и Тифер Л. (2015). Проблемное одобрение моделей, описывающих сексуальные реакции мужчин и женщин с сексуальным партнером.
Журнал сексуальной медицины , 12 (8), 1848-1850.
Берридж, KC (2001). Обучение с вознаграждением: подкрепление, стимулы и ожидания. В Психология обучения и мотивации (Том 40, стр. 223-278). Академическая пресса.
Биндра, Д. (1974). Мотивационный взгляд на обучение, производительность и изменение поведения. Psychological Review , 81 (3), 199-213
Кэннон, У. Б. (1927) «Теория эмоций Джеймса-Ланге: критическое исследование и альтернативная теория», Американский журнал психологии , 39, 106–24.
Гаррет, М. (2016). Психоз, травма и обычная психическая жизнь. Американский журнал психотерапии , 70 (1), 35–62.
Гоф, Б., и Лайонс, А. (2016). Будущее качественных исследований в психологии: подчеркивая позитив. Интегративная психология и наука о поведении , 50 (2), 234-243.
Джонсон, Б. (2003). Психологическая зависимость, физическая зависимость, аддиктивный характер и аддиктивное расстройство личности: нозология аддиктивного ди.
Канадский журнал психоанализа , 11 (1), 135-160.
Джонсон, Б. (2011). Психоаналитическое лечение психологической зависимости от алкоголя (злоупотребления алкоголем). Границы психологии , 2 , 362.
Капур, С. (2003). Психоз как состояние аберрантной значимости: структура, связывающая биологию, феноменологию и фармакологию шизофрении. Американский журнал психиатрии , 160 (1), 13–23.
Курцбан, Р., и Хазелтон, М. Г. (2006). Делать сено из соломы? Реальные и воображаемые противоречия в эволюционной психологии. Скучающие по революции: дарвинизм для социологов , In J.H. Баркоу (ред.) Нью-Йорк: Издательство Оксфордского университета, стр. 149-61.
Лавалье, З. (2020). Захватывающая тяга: желать большего — это нечто большее. Философия, психиатрия и психология , 27 (3), 227–238.
Лей, Д. Дж. (2012). Миф о сексуальной зависимости , Lanham: Rowman & Littlefield Publishers.
Маслоу, А. Х. (1943). Теория мотивации человека. Психологический обзор , 50 (4), 370-396.
Мишара, А.Л., и Фузар-Поли, П. (2013). Феноменология и нейробиология формирования бреда в начале психоза: симптомы Ясперса, Трумэна и аберрантные проявления. Schizophrenia Bulletin , 39 (2), 278–286.
Паркер, И. (2007). Критическая психология: что это такое и чем она не является. Компас социальной и личностной психологии , 1 (1), 1-15.
Сабини Дж., Зипманн М. и Штейн Дж. (2001) Действительно фундаментальная ошибка атрибуции в социально-психологических исследованиях. Психологический опрос 12(1) 1–15.
Стеннер, П. (2015) Эмоции: выйти за рамки мейнстрима. В книге И. Паркера (ред.) Справочник по критической психологии . Хоув: Рутледж. С. 43-51.
Тоутс, Ф. (1986) Мотивационные системы . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Тоутс, Ф.
