Внешний мир это: Внешнее, внешний мир — Психологос

2. Внешний мир, внутренний мир, совместный мир

{…] Окружающая среда (Urnfeld), наполненная вещами, становится внешним миром, наполненным предметами, ко­торый представляет собой континуум пустоты или прост-странственно-временной протяженности. Непосредственно соотнесенные с телесными предметами пустые формы, «прост­ранство» и «время», поскольку предметы манифестируют в

[127]

их границах сущее, суть способы манифестации ничто. […] Вещи в гомогенной сфере произвольно возможных движе­ний, поскольку она означает соотносительное с направле­ниями пространственно-временное целое, определяют си­туацию, которая строго соответствует позиции эксцентри­ческого организма. Если он помещен вне естественного места, вне себя, непространственно, невременно, нигде, на ничто, в ничто своих границ, то и телесная вещь окружаю­щего мира находится «в» «пустоте» относительных мест и времен. И организм в силу своей эксцентричности есть для себя самого лишь такая телесная вещь в окружающем мире в определенное время в определенном месте, которое можно сменить на любое другое место этого континуума пустоты.

{…} Эксцентричности структуры живого существа соответ­ствует эксцентричность положения или неустранимый двой­ной аспект его существования как тела и плоти, как вещи среди вещей в любых местах Единого пространственно-вре­менного континуума и как системы в пространстве и време­ни абсолютной середины. […]

На самодистанции живое существо дано себе как внут­ренний мир. Внутреннее понимает себя в противополож­ность внешнему окружающей среды, отличной от плоти. Строго говоря, к миру телесных вещей как таковому нельзя применять термин «внешнее». Только среда, ставшая ми­ром, включенная в него, т. е. окружающий мир является внешним миром. Таким образом, окружающему миру в ка­честве противоположного ему значения соответствует внут­ренний мир, мир «в» живой плоти («im» Leib), то, что есть само живое существо. Но и этот мир не зафиксирован однозначно на одном аспекте. Закон эксцентричности опре­деляет двойной аспект его существования как

души и пере­живания.

{…] Душа как заранее данная действительность задатков, которая развивается и подчинена законам, и переживание как действительность собственной самости в здесь-и-те-перь, которую надо испытать, в чем никто не может заме­нить меня и от чего меня не может освободить никто, кроме смерти (и даже это не достоверно), не совпадают, хотя и не составляют материально отделимых друг от друга систем. […]

Внутренний мир как реальность, наличная в качестве самости и предмета (in Selbst- und Gegenstandstellung), подлежащая осуществлению и восприятию реальность от-

[128]

личается по типу бытия от внешнего мира. Ибо если здесь и можно пробежать по способу

явления всю шкалу от чи­стой наличности (Zustandlichkeit) только несущего и со­провождающего окружающего мира до чистой предметно­сти мира вещей, существующего самого по себе, то этого никогда нельзя сделать по самому бытию. Напротив, во внутреннем мире имеется шкала бытия. Тут имеется «бы-тие-мне-по-душе» («mir zu Mute Sein»), равно как и «бы-тие-нечто» («Etwas Sein»). В самом существе позицио-нальности стояния в здесь-и-теперь (и одновременной экс­центричности по отношению к этой позиции) заключено то, что бытие-самость (Selbstsein) обнаруживает шкалу бы­тия от чистой увлеченности и самозабвения вплоть до скрытого вытесненного переживания. Например, в слу­чае психической травмы, комплекса в психоаналитиче­ском смысле, или отчетливого, страстного, вожделенного образа воспоминания мы обладаем психическим словно вещью деятельной силы и с ясными границами. И опять таки в случаях сильной захваченности болью и на­слаждением, всякого рода аффективностью душевное бытие пронизывает и переполняет нас, исчезает вся­кая дистанция между субъектом акта переживания и субъектным ядром всей личности, мы «растворяем­ся» в душевном.

{…]

В положении самости, как и в положении предмета, в качестве осуществляемой, как и наблюдаемой действи­тельности, я являюсь себе, поскольку я сам есмь дейст­вительность. Правда, охотно допускают, что в положении самости, т. е. при осуществлении переживания, нельзя го­ворить о явлении внутреннего мира, и он показывается здесь непосредственно «в себе». Признав, что рефлексия, направленная на переживание, ухватывает собственную са­мость только в феномене, все же не могли усомниться в том, что переживание есть

нечто абсолютное, или сам внут­ренний мир. (Широко распространенное допущение, осно­вополагающее для любого рода субъективизма и филосо­фии переживания.) Но самость только тогда обладала бы подобным преимуществом, если бы человек был исключи­тельно центрически установленным живым существом, а не эксцентрическим, как на самом деле. По отношению к жи­вотному правильно утверждение, что в положении самости оно целиком есть оно само. Оно поставлено в позициональ-ную середину и растворяется в ней. Напротив, для челове­ка имеет силу закон эксцентричности, согласно которому

[129]

его бытие в здесь-и-теперь, т. е. его растворение в пережи­вании, больше не приходится на точку его существования. Даже в осуществлении мышления, чувства, воли человек находится вне него самого.

На чем же покоится возможность ложных чувств, непо­длинных мыслей, поглощенности чем-то, чем не являются на самом деле? На чем покоится возможность (плохого и хорошего) актера, превращение человека в другого? Как получается, что ни другие лица, за ним наблюдающие, ни сам человек никогда не могут сказать, не играет ли он только роль даже в моменты полного самозабвения и само­отдачи? Сомнение в истинности собственного бытия не устраняется свидетельством внутренней очевидности. Пос­леднее не поможет преодолеть зачаточного раздвоения, ко­торое пронизывает самобытие (Selbstsein) человека, ибо оно эксцентрично, так что никто не знает о себе самом, он ли еще это, кто плачет и смеется, думает и принимает решения, или это уже отколовшаяся от него самость, Другой-в-нем, его отражение и, возможно, его полная противоположность.

[…]

Его самобытие становится для человека миром и в том, что его конституция не связана с какими-либо актами. Он наличествует как внутренний мир, знает ли он об этом или нет. Конечно, он дан ему только в актах рефлексии.

{…]

Такого рода актами Я никоим образом не схватывает себя как Я, оно схватывает еще не себя, но прошлое, то, чем оно было. Простой рефлексией в этом смысле обладает и животная субъективность в форме памяти, как ее обеспе­чивает исторический реактивный базис11. Чтобы собствен­ное бытие встретилось с самим собой как действительностью sui generis^*, к сущность его должно принадлежать нахож­дение вне себя самого. В таком отношении к нулевому пункту собственной позиции — отношении, которое создает­ся не актами, но раз и навсегда дано вместе с эксцен­трической формой бытия,— состоит конституция самобы­тия как собственного, не связанного с актами мира.

Эксцентричность, на которой покоятся внешний мир (природа) и внутренний мир (душа), определяет, что ин­дивидуальное лицо должно в себе самом различать инди­видуальное и «всеобщее» Я (Ich).

Правда, обычно это постижимо для него, лишь когда оно существует совместно с другими лицами, и даже тогда это всеобщее Я никогда

[130]

не предстает в своей абстрактной форме, но выступает конкретно посредством первого, второго, третьего лица. Человек говорит себе и другим Ты, Он, Мы не потоку, например, что он только на основе заключений по аналогии или актов вчувствования в существа, которые кажутся ему наиболее соответственными, был вынужден допустить су­ществование лиц, но в силу структуры его собственного способа существования. В себе самом человек есть Я, т. е. обладатель своей плоти и своей души, Я, которое не относится к сфере, середину которой оно тем не менее образует. Поэтому человеку дозволено в виде опыта исполь­зовать это пребывание вне места и времени (Ort-ZeitIo-sigkeit), характерное для его положения, благодаря кото­рому он является человеком,— использовать для себя са­мого и для всякого другого существа даже там, где ему противостоят существа совершенно чуждого вида.

[…]

При допущении существования других Я речь идет не о перенесении собственного способа существования, каким живет для себя человек, на другие, лишь телесно присут­ствующие для него вещи, то есть о расширении личностно­го круга бытия, но о сужении этого изначально не локали­зованного и сопротивляющегося своей локализации круга бытия, его ограничении «людьми». Процесс ограничения, происходящий при истолковании являющихся во плоти чу­жих жизненных центров, надо строго отличать от предпо­сылки, что чуждые лица возможны, что вообще существует личностный мир. Фихте впервые подчеркнул эту необходи­мость. Каждому реальному полаганию одного Я, одного лица в одном отдельном теле задана сфера Ты, Он, Мы. То, что отдельному человеку, так сказать, приходит на ум идея и, более того. что он с самого начала проникнут тем, что он не один и его товарищи не только вещи, но чувствующие существа, такие же, как и он,— все это по­коится не на особом акте проецирования собственной жизненной формы вовне, но относится к предварительным условиям сферы человеческого существования.

Конечно, чтобы разобраться в этом мире, нужны длительные усилия и добросовестный опыт. Ибо «другой», несмотря на структурное сущностное тождество со мной как лицом, есть (как и я) совершенно индивидуальная реальность, и его внутренний мир первоначально совершенно скрыт от меня и должен расшифровываться весьма различными способами истолкования. Благодаря эксцентрической позициональной форме его

[131]

самого человеку обеспечивается реальность совместного мира (Mitwelt). Последний, следовательно,—это совсем не то, что осознается лишь на основе определенных воспри­ятий, хотя, конечно, он обретает плоть и кровь в процессе опыта в связи с определенными восприятиями. С этим свя­зано далее, что он отличается от внешнего и внутреннего мира тем, что его элементы, лица, не дают никакого специ­фического субстрата, который в материальном отношении выходил бы за пределы уже предположенного внешним и внутренним миром самим по себе. Его специфика есть жиз­ненность, и как раз в ее высшей, эксцентрической форме. Специфический субстрат совместного мира покоится, сле­довательно, на своей собственной структуре. Совместный мир есть постигнутая человеком как сфера других людей форма его собственной позиции. Поэтому нужно сказать, что благодаря эксцентрической форме образуется совмест­ный мир и одновременно обеспечивается его реальность. […]

Совместный мир не окружает личность, как это делает природа (хотя и не в строгом смысле, ибо сюда относится и собственная плоть). Но совместный мир и не заполняет личность, как это в столь же неадекватном смысле считает­ся по отношению к внутреннему миру. Совместный мир не­сет личность, которая одновременно формируется им. Меж­ду мной и мной, мной и им^*располагается сфера этого мирадуха. Если отличительным признаком естественного существования личности является то, что она занимает аб­солютную середину чувственно-наглядной сферы, которая сама по себе одновременно релятивирует эту позицию и ли­шает ее абсолютного значения; если отличительным приз­наком душевного существования личности является то, что она находится в постигающем отношении к своему внут­реннему миру и одновременно, переживая, осуществляет тот мир,— то духовный характер личности покоится в форме «Мы» собственного Я, в совершенно единой схва­ченности а охвате собственного жизненного существова­ния согласно модусу эксцентричности.

Мы, т. е. не какая-то выделенная из сферы Мы группа или общность, которая по отношению к себе может сказать Мы, но обозначаемая этим сфера как таковая есть то, что только и может строго называться духом. Ибо дух, взятый в его чистоте, отличается от души и сознания.

[132]

Душа реальна как внутреннее существование личности. Сознание есть обусловленный эксцентричностью личност­ного существования аспект, в котором представляется мир. Дух, напротив, есть сфера, созданная и существующая вместе со своеобразной позициональной формой, и потому он не составляет никакой реальности, но реализован в сов­местном мире, если только существует хотя бы одна лич­ность. […)

Совместный мир реален, даже если существует только одна личность, потому что он представляет собой создавае­мую эксцентрической позициональной формой сферу, кото­рая лежит в основе всякого обособления в первом, втором, третьем лице единственного и множественного числа. По­этому сфера как таковая может быть отделена и от ее фрагментов, и от ее специфической жизненной основы. И так она есть чистое Мы, или дух. И лишь так человек есть дух, обладает духом. Он обладает им не так, как телом и душой. Их он имеет, ибо он есть душа и тело, он живет. Дух, напротив, есть сфера, в силу которой мы живем как личности, сфера, в которой мы находимся имен­но потому, что наша позициональная форма держит ее.

Лишь в качестве личностей мы находимся в мире неза­висимого от нас и одновременно доступного нашим воз­действиям бытия. В этом правильность утверждения, что дух образует предпосылку природы и души. Это положение надо понимать в его границах. Дух не как субъективность, или сознание, или интеллект, но как сфера Мы есть пред­посылка конституции действительности, которая опять-та­ки лишь тогда представляет собой действительность, если даже независимо от принципов своей конституции неко­тором аспекте сознания остается конституированной для себя. Именно этой отвращенностью от сознания она испол­няет закон эксцентрической сферы, как это уже разъяснено выше.

При желании употребить какой-то образ для сфериче­ской структуры совместного мира нужно было бы сказать, что благодаря ему обесценивается пространственно-вре­менное различие местоположений людей. Как член сов­местного мира каждый человек находится там, где нахо­дится другой. В совместном мире есть лишь Один Чело­век, точнее говоря, совместный мир имеется лишь в качест­ве Одного Человека. Он есть абсолютная точечность, в которой остается изначально связанным все, что имеет об­лик человека, хотя витальный базис и распадается на от-

[133]

дельные существа. Он есть сфера «друг-друга» и полной раскрытости, в которой встречаются все человеческие ве­щи. И таким образом, он есть истинное безразличие по отношению к единственному числу или множественному числу, он бесконечно мал и бесконечно велик, это субъект-объект, гарантия действительного (а не только возможно­го) самопознания человека в способе своего бытия друг с другом.

{. ..] Если вспомнят о том, что дух именно и есть сфера, данная вместе с эксцентрической позициональной формой человека, но что эксцентричность его — характерная для человека форма его фронтальной поставленности по отно­шению к окружающей среде, то тогда становится понят­ным изначальный парадокс в жизненной ситуации челове­ка: он как субъект противостоит себе и миру и одновре­менно изъят из этой противоположности. В мире и против мира, в себе и против себя — ни одно из противопо­ложных определений не имеет перевеса над другим, про­пасть, пустое «Между» «здесь» и «там», которое остается «через» (Hinuber), даже если человек знает об этом и именно с этим знанием занимает сферу духа.

Возможность объективации себя самого и противостоя­щего внешнего мира основывается на духе. Т. е. объекти-вирование, или знание, не есть дух, но имеет его предпо­сылкой. Именно потому, что эксцентрически оформленное живое существо благодаря своей жизненной форме избав­лено от естественной фронтальности, данной вместе с замк­нутой организацией, от противопоставленности по отноше­нию к окружающей среде и положено в отношение совмест­ного мира к себе (и ко всему, что есть), оно способно заметить непробиваемость своей ситуации существования, которая связывает его с животным и от которой животные тоже не могут избавиться. В субъект-объектном отношении отражается «более низкая» форма существования, правда в свете сферы, в силу которой живое существо «человек» образует более высокую форму существования и обладает ею. […]

Почему внешний мир важнее внутреннего? | Психология

Следует, во-первых, понимать, что внутренний мир не возникает у человека из ниоткуда. Внутренний мир индуцируется внешним — как электроток внутри проводника индуцируется внешним магнитным полем. И человек, утрачивающий интерес к внешнему миру, отнюдь не обогащает свой внутренний, а, напротив, обедняет его.

Внутренний мир — есть следствие жизненного опыта. Сталкиваясь с различными жизненными ситуациями, человек получает различный материал для обдумывания и переживания. Но если нет материала, то и обдумывать, и переживать будет просто нечего. Человек, лишающий себя внешнего мира, неизбежно зайдет и во внутренний тупик.

Далее. Следует понимать, что быть живым — это в первую очередь взаимодействовать с внешним миром. Иными словами, если ты не взаимодействуешь с внешним миром, то ты мертв. Именно так и начинают ощущать себя люди, отказывающиеся от внешнего мира — мертвыми. Разве есть что-то хорошее в том, чтобы ощущать себя живым мертвецом?

Фактически, человек, отказывающийся от внешнего мира, добровольно становится паралитиком. У него может быть совершенно здоровое тело — но он им больше не пользуется. Он подобен парализованному Стивену Хокингу, у которого двигается один только мизинец на левой руке. Но даже Стивен Хокинг, несмотря на всю трагичность своего положения, старается не изолироваться от окружающего мира — настолько, насколько это возможно в его положении. А люди, жертвующие внешним миром ради внутреннего, становятся большими паралитиками, чем он — несмотря на то, что они физически абсолютно здоровы.

Внутренний мир — это, фактически, суррогат внешнего. Ведь всё, что там находится, есть отражение внешнего мира внутри нашего ума. Сам по себе этот суррогат не является плохим, ум — это полезный инструмент, необходимый для плодотворного исследования и преобразования внешнего мира. Но это именно инструмент для внешнего мира. А вовсе не замена ему.

Самое занятное (и печальное) заключается в убеждении адептов внутреннего мира в том, что счастье возможно добыть изнутри себя. Хотя это есть абсолютная ложь. Человек ощущает себя счастливым только тогда, когда пригодился в каком-то деле за пределами самого себя. Поэтому все эти адепты остаются стабильно несчастными. И поэтому они начинают еще стремительнее копаться в себе, надеясь рано или поздно выкопать из глубин себя это самое счастье.

Но они его никогда не выкопают. Потому что быть счастливым — значит, быть живым. А быть живым — значит, полноценно взаимодействовать с внешним миром.

И пока вы не начнете взаимодействовать с внешним миром, а не с внутренним — счастливыми вы не станете никогда.

Теги: психологические трудности, самоанализ, личностная психология, работа над собой

внешний мир | значение внешнего мира в Longman Dictionary of Contemporary English

From Longman Dictionary of Contemporary English the external worldthe external worldOUT/OUTSIDEthe rest of the world Город практически отрезан от внешнего мира. компьютеры, соединенные модемами с внешним миром → внешнийПримеры из Корпуса внешний мир• В то время страна запрещала гражданам иметь какие-либо отношения с внешним миром. • Многие из заключенных вообще не имеют контакта с внешним миром.• С тех пор во время нападения город был отрезан от внешнего мира. • Телефонные и кабельные линии связывают ваш домашний офис с внешним миром. из этой комнаты он писал свои первые и единственные сообщения с внешним миром. • Она не боится внешнего мира, но признает его красоту, и в этом кроется опасность. • Заключение заключенных и отсутствие связи с внешним миром усугубляют свои проблемы. • Такие домашние животные будут полностью анимированными роботами, постоянно общающимися с внешним миром, чтобы служить вам. • Это дает нам все, от нашей связи с внешним миром до нашего искусства. stic и интеллектуальные системы. • Что, если внешний мир не знает о том, что происходит в Хеймуте? другие люди Заключенные мало контактируют с внешним миром. Быть отрезанными/закрытыми/изолированными от внешнего мира. В течение 20 лет некоторые части страны были практически закрыты для внешнего мира. → мирПримеры из КорпусаВнешний мир• Что, если внешний мир не знал о том, что происходит в Хеймуте?• Для эссенциальной шизофрении характерным паттерном является отказ от воздействия опыта во внешнем мире. • Она не боится внешнего мира. мире, но признает его красоту, и в этом заключается опасность. • Он дает нам все, от нашей связи с внешним миром до наших художественных и интеллектуальных систем. • Такие питомцы будут полностью одушевленными роботами, находящимися в постоянной связи с внешним миром, чтобы чтобы служить вам. • Именно из этой комнаты он писал свои первые и единственные сообщения с внешним миром. • Заключение заключенных и отсутствие контакта с внешним миром усугубляют их проблемы.

Упражнения

Упражнения

• Словарные упражнения помогут вам выучить синонимы, словосочетания и идиомы.
• Практика грамматики среднего и продвинутого уровня с тестами прогресса.
• Аудирование и произношение, подготовка к экзаменам и многое другое!

Картинки дня

Что это?

Нажмите на картинки, чтобы проверить.

Слово дня банкрот без достаточного количества денег, чтобы заплатить то, что вы должны

Как мозг «конструирует» внешний мир

Будучи молодым преподавателем курса на семинарах для студентов-медиков, я добросовестно преподавал нейрофизиологию по книге, с энтузиазмом объясняя, как мозг воспринимает мир и управляет тело. Сенсорные стимулы от глаз, ушей и т. д. преобразуются в электрические сигналы и затем передаются в соответствующие части сенсорной коры, которые обрабатывают эти входы и вызывают восприятие. Чтобы инициировать движение, импульсы из моторной коры дают указание нейронам спинного мозга произвести мышечное сокращение.

Большинство студентов были довольны моими объяснениями в учебнике механизмов ввода-вывода мозга. И все же меньшинство — умные — всегда задавало ряд неудобных вопросов. «Где в мозгу происходит восприятие?» «Что инициирует движение пальца до того, как активируются клетки моторной коры?» Я всегда отвечал на их вопросы простым ответом: «Все это происходит в неокортексе». Затем я искусно менял тему или использовал несколько малопонятных латинских терминов, которые мои ученики на самом деле не понимали, но которые казались достаточно научными, так что мои авторитетные отчеты временно удовлетворяли их.

Как и другие молодые исследователи, я начал свои исследования мозга, особо не беспокоясь о том, правильна или нет эта теоретическая схема восприятия-действия. В течение многих лет я был счастлив своим собственным прогрессом и впечатляющими открытиями, которые постепенно превратились в то, что в 1960-х стало известно как область «нейробиологии». Однако с тех пор моя неспособность дать удовлетворительные ответы на законные вопросы моих самых умных учеников преследует меня. Мне пришлось бороться с трудностями, пытаясь объяснить то, чего я на самом деле не понимал.

С годами я понял, что это разочарование было не только моим собственным. Многие мои коллеги, признавали они это или нет, чувствовали то же самое. Однако была и светлая сторона, потому что эти разочарования подпитывали мою карьеру. На протяжении многих лет они подталкивали меня к разработке точки зрения, которая дает альтернативное описание того, как мозг взаимодействует с внешним миром.

Задача для меня и других нейробиологов связана с серьезным вопросом о том, что же такое разум. Еще со времен Аристотеля мыслители исходили из того, что душа или разум изначально представляют собой чистый лист, tabula rasa, на котором нарисованы переживания. Эта точка зрения повлияла на мышление в христианской и персидской философии, британском эмпиризме и марксистской доктрине. В прошлом столетии она также проникла в психологию и когнитивную науку. Этот взгляд «снаружи внутрь» изображает разум как инструмент для познания истинной природы мира. Альтернативная точка зрения — та, которая определила мое исследование — утверждает, что основная задача мозговых сетей — поддерживать собственную внутреннюю динамику и постоянно генерировать множество бессмысленных паттернов нейронной активности. Когда кажущееся случайным действие приносит пользу выживанию организма, нейронный паттерн, приводящий к этому действию, приобретает значение. Когда младенец произносит «тэ-тэ», родитель с радостью предлагает малышу «Тедди», так звук «тэ-тэ» приобретает значение мишки Тедди. Недавний прогресс в нейробиологии поддержал эту схему.

Мозг «представляет» мир?

Нейронаука унаследовала структуру чистого листа через тысячелетия после того, как ранние мыслители дали имена, такие как tabula rasa, умственным операциям. Даже сегодня мы все еще ищем нейронные механизмы, которые могли бы иметь отношение к их придуманным идеям. Доминирование схемы снаружи-внутри иллюстрируется выдающимися открытиями легендарного научного дуэта Дэвида Хьюбеля и Торстена Визеля, которые ввели запись отдельных нейронов для изучения зрительной системы и были удостоены Нобелевской премии по физиологии и медицине в 1919 году.81. В своих фирменных экспериментах они регистрировали нейронную активность у животных, показывая им изображения различной формы. Движущиеся линии, края, светлые или темные области и другие физические качества вызывали возбуждение в разных наборах нейронов. Предполагалось, что нейронные вычисления начинаются с простых паттернов, которые синтезируются в более сложные. Затем эти функции объединяются где-то в мозгу, чтобы представить объект. Активного участия не требуется. Мозг автоматически выполняет это упражнение.

Модель «снаружи-внутри» предполагает, что основной функцией мозга является восприятие «сигналов» из мира и их правильная интерпретация. Но если это предположение верно, то для реагирования на эти сигналы необходима дополнительная операция. Между перцептивными входами и выходами находится гипотетический центральный процессор, который принимает сенсорные представления из окружающей среды и принимает решения о том, что с ними делать, чтобы выполнить правильное действие.

Так что же является центральным процессором в этой парадигме снаружи-внутри? Эта малопонятная и спекулятивная сущность носит разные названия: свобода воли, гомункул, лицо, принимающее решения, исполнительная функция, промежуточные переменные или просто «черный ящик». Все зависит от философских наклонностей экспериментатора и от того, применяется ли рассматриваемая мыслительная операция к человеческому мозгу, мозгу других животных или компьютерным моделям. Однако все эти понятия относятся к одному и тому же.

Неявное практическое значение концепции снаружи-внутри заключается в том, что следующим рубежом прогресса в современной нейронауке должно стать определение того, где в мозгу находится предполагаемый центральный процессор, и систематическая разработка нейронных механизмов принятия решений. Действительно, физиология принятия решений стала одним из самых популярных направлений в современной нейронауке. Области мозга более высокого порядка, такие как префронтальная кора, постулируются как место, где «все вещи собираются вместе» и «инициируются все выходные данные». Однако, если мы присмотримся повнимательнее, то увидим, что структура снаружи-внутри не держится вместе.

Такой подход не может объяснить, как фотоны, падающие на сетчатку, трансформируются в воспоминание о летнем пикнике. Структура снаружи-внутрь требует искусственного введения человека-экспериментатора, который наблюдает за этим событием [ см. рисунок ниже ]. Экспериментатор посередине необходим, потому что даже если нейроны изменяют свои паттерны возбуждения при стимуляции рецепторов органов чувств — например, светом или звуком — эти изменения по своей сути не «представляют» ничего, что может быть поглощено и интегрировано с помощью нейронов. мозг. Нейроны в зрительной коре, которые реагируют на изображение, скажем, розы, ничего не знают. Они не «видят» появления цветка. Они просто генерируют электрические колебания в ответ на входные данные из других частей мозга, в том числе поступающие по множеству сложных путей от сетчатки.

Другими словами, нейроны в сенсорных областях коры и даже в гипотетическом центральном процессоре не могут «видеть» события, происходящие в мире. В мозгу нет интерпретатора, который мог бы придать значение этим изменениям в паттернах возбуждения нейронов. За исключением волшебного гомункула, наблюдающего за активностью всех нейронов в мозгу со всеведением экспериментатора, нейроны, которые принимают все это, не подозревают о событиях, вызвавших эти изменения в их паттернах возбуждения. Колебания активности нейронов имеют значение только для ученого, который находится в привилегированном положении, наблюдая как за событиями в мозгу, так и за событиями во внешнем мире, а затем сравнивая эти две точки зрения.

Предоставлено: Brown Bird Design

Восприятие — это то, чем мы занимаемся

Поскольку нейроны не имеют прямого доступа к внешнему миру, им нужен способ сравнивать или «приземлять» свои паттерны возбуждения к чему-то другому. Термин «заземление» относится к способности цепей мозга придавать значение изменениям в паттернах возбуждения нейронов, возникающим в результате сенсорных входов. Они выполняют эту задачу, связывая эту деятельность с чем-то другим. Образец азбуки Морзе «тире-тире-точка» становится значимым только тогда, когда он ранее был связан с буквой «G». В мозгу единственный доступный источник второго мнения появляется, когда мы инициируем какое-то действие.

Мы узнали, что палки, которые кажутся согнутыми в воде, не ломаются при движении. Точно так же расстояние между двумя деревьями и двумя горными вершинами может показаться одинаковым, но, перемещаясь и меняя угол обзора, мы познаем разницу.

Структура снаружи-внутри следует цепочке событий от восприятия до решения и действия. В этой модели нейроны в выделенных сенсорных областях «управляются» сигналами окружающей среды и, таким образом, не могут связать свою активность с чем-то другим. Но мозг — это не последовательная единица обработки; он не проходит один за другим через каждый из этих шагов. Вместо этого любое действие, которое предпринимает человек, включает в себя двигательные области мозга, информирующие остальную часть коры головного мозга о начатом действии — сообщение, известное как последующая разрядка.

Нейронные цепи, инициирующие действие, посвящают себя двум задачам. Первый — послать команду мышцам, которые контролируют глаза и другие телесные сенсоры (среди прочего, пальцы и язык). Эти схемы ориентируют телесные датчики в оптимальном направлении для углубленного исследования источника входных данных и повышают способность мозга идентифицировать природу и местоположение изначально неоднозначных входящих сигналов от органов чувств.

Вторая задача тех же контуров действия включает в себя отправку уведомлений — последовательных разрядов — в сенсорные области и области мозга более высокого порядка. Думайте о них как о заказных почтовых квитанциях. Нейроны, которые инициируют движение глаз, также уведомляют зрительные сенсорные области коры о том, что происходит, и устраняют неоднозначность, например, движется ли цветок на ветру или его держит в руках человек, наблюдающий за ним.

Это последующее сообщение обеспечивает сенсорным цепям второго мнения потребность в заземлении — подтверждение того, что «мои собственные действия являются агентом изменений». Подобные последующие сообщения отправляются в остальную часть мозга, когда человек предпринимает действия для исследования цветка и его отношения к себе и другим объектам. Без такого исследования стимулы только от цветка — фотоны, поступающие на сетчатку, связанную с неопытным мозгом, — никогда не стали бы сигналами, дающими осмысленное описание размера и формы цветка. Тогда восприятие можно определить как то, что мы do — не то, что мы пассивно воспринимаем через наши чувства.

Вы можете продемонстрировать простую версию механизма последовательного разряда. Закройте один глаз одной рукой и кончиком пальца осторожно двигайте другой глаз сбоку примерно три раза в секунду, читая этот текст. Вы сразу увидите, что страница перемещается вперед и назад. Для сравнения, когда вы читаете или осматриваете комнату, кажется, что ничего не движется. Это постоянство происходит потому, что нейроны, которые инициируют движения глаз для просмотра предложений, также посылают в зрительную систему соответствующий сигнал, чтобы указать, движется ли мир или глазное яблоко, тем самым стабилизируя восприятие вашего окружения.

Обучение путем сопоставления

Контраст между подходами «снаружи внутрь» и «изнутри наружу» становится наиболее разительным, когда они используются для объяснения механизмов обучения. Негласное предположение модели «чистого листа» состоит в том, что сложность мозга растет с увеличением количества опыта. По мере того, как мы узнаем, взаимодействия мозговых цепей должны становиться все более сложными. Однако в рамках концепции «изнутри наружу» опыт не является основным источником сложности мозга.

Вместо этого мозг самоорганизуется в обширный репертуар предварительно сформированных паттернов возбуждения, известных как нейронные траектории. Эту самоорганизующуюся модель мозга можно сравнить со словарем, первоначально заполненным бессмысленными словами. Новый опыт не меняет того, как функционируют эти сети — например, их общий уровень активности. Обучение происходит, скорее, в процессе сопоставления ранее существовавших нейронных траекторий с событиями в мире.

Чтобы понять процесс сопоставления, нам нужно изучить преимущества и ограничения, которые динамика мозга накладывает на опыт. В своей базовой версии модели нейронных сетей с чистого листа предполагают набор во многом похожих, случайно связанных нейронов. Предполагается, что мозговые цепи очень пластичны и любой произвольный ввод может изменить активность нейронных цепей. Ошибочность такого подхода мы можем увидеть, рассмотрев пример из области искусственного интеллекта. Классические исследования искусственного интеллекта, особенно направление, известное как коннекционизм, основа искусственных нейронных сетей, придерживаются модели снаружи-внутри, tabula rasa. Эта господствующая точка зрения, пожалуй, наиболее явно пропагандировалась в 20-м веке Аланом Тьюрингом, великим пионером моделирования сознания: «По-видимому, детский мозг — это что-то вроде блокнота, который можно купить в канцелярском магазине», — писал он.

Искусственные нейронные сети, созданные для «записи» входных данных в нейронную цепь, часто дают сбой, потому что каждый новый ввод неизбежно изменяет соединения и динамику цепи. Говорят, что схема обладает пластичностью. Но есть подводный камень. Постоянно настраивая соединения в своих сетях во время обучения, система ИИ в непредсказуемый момент может стереть все сохраненные воспоминания — ошибка, известная как катастрофическая интерференция, событие, которое настоящий мозг никогда не испытывает.

Модель «изнутри наружу», напротив, предполагает, что самоорганизующиеся мозговые сети должны сопротивляться таким возмущениям. Тем не менее, они также должны проявлять пластичность выборочно, когда это необходимо. То, как мозг достигает этого баланса, связано с огромными различиями в силе связи различных групп нейронов. Связи между нейронами существуют в континууме. Большинство нейронов слабо связаны с другими, тогда как меньшее подмножество сохраняет прочные связи. Меньшинство с сильными связями всегда начеку. Он быстро срабатывает, с готовностью делится информацией внутри своей группы и упрямо сопротивляется любым модификациям схемы нейронов. Из-за множества соединений и высокой скорости передачи данных эти элитные подсети, иногда называемые «клубом богатых», остаются хорошо информированными о нейронных событиях по всему мозгу.

Клуб трудолюбивых богачей составляет примерно 20 процентов от общей популяции нейронов, но он отвечает почти за половину активности мозга. В отличие от клуба богатых, большинство нейронов мозга — нейронный «клуб бедняков» — обычно возбуждаются медленно и слабо связаны с другими нейронами. Но они также очень пластичны и способны физически изменять точки соединения между нейронами, известные как синапсы.

Клубы как богатых, так и бедных важны для поддержания динамики мозга. Члены клуба всегда готовых к действию богачей сходным образом реагируют на различные события. Они предлагают быстрые, достаточно хорошие решения для большинства условий. Мы можем делать хорошие предположения о неизвестном не потому, что помним его, а потому, что наш мозг всегда делает предположение о новом, незнакомом событии. Ничто не является совершенно новым для мозга, потому что он всегда связывает новое со старым. Это обобщает. Даже неопытный мозг имеет наготове огромный запас нейронных траекторий, что дает возможность сопоставлять события в мире с ранее существовавшими мозговыми паттернами, не требуя существенной перенастройки связей. Мозг, который постоянно переделывает себя, не сможет быстро адаптироваться к быстро меняющимся событиям во внешнем мире.

Но также важную роль играют пластичные, медленные нейроны. Эти нейроны вступают в игру, когда обнаруживается что-то важное для организма, и это необходимо записать для дальнейшего использования. Затем они мобилизуют свои обширные резервы, чтобы улавливать тонкие различия между одним и другим, изменяя силу некоторых связей с другими нейронами. Дети узнают значение слова «собака», увидев различные виды клыков. Когда ребенок впервые видит овцу, он может сказать «собака». Только когда различие имеет значение — понимание разницы между домашним животным и домашним скотом — они научатся различать.

Авторы и права: Brown Bird Design

Познание как интернализованное действие

Как экспериментатор я не собирался строить теорию, противостоящую схеме «внешнее-внутри». Только спустя десятилетия после того, как я начал свою работу по изучению самоорганизации мозговых цепей и ритмической активации популяций нейронов в гиппокампе, я понял, что мозг больше занят собой, чем тем, что происходит вокруг него. Это осознание привело к совершенно новой программе исследований для моей лаборатории. Наши эксперименты, наряду с результатами других групп, показали, что нейроны посвящают большую часть своей активности поддержанию постоянно меняющихся внутренних состояний мозга, а не контролируются стимулами, воздействующими на наши органы чувств.

В ходе естественного отбора организмы приспосабливаются к экологическим нишам, в которых они живут, и учатся предсказывать вероятные результаты своих действий в этих нишах. По мере того, как сложность мозга возрастает, все более сложные связи и нейронные вычисления вставляются между моторными выводами и сенсорными входами. Эти инвестиции позволяют прогнозировать запланированные действия в более сложных и изменяющихся условиях и в долгосрочных масштабах в далеком будущем. Более сложные мозги также самоорганизуются, позволяя продолжать вычисления, когда сенсорные входные данные временно исчезают и действия животного прекращаются. Когда вы закрываете глаза, вы все равно знаете, где находитесь, потому что многое из того, что определяет «видение», коренится в самой мозговой деятельности. Этот невовлеченный режим нейронной активности обеспечивает доступ к интернализованному виртуальному миру замещающего или воображаемого опыта и служит воротами для множества когнитивных процессов.

Позвольте мне привести пример такого автономного режима работы мозга из нашей работы с височной долей мозга, областью, которая включает гиппокамп, близлежащую энторинальную кору и связанные с ней структуры, связанные с несколькими аспектами навигации (отслеживание направления, скорость, пройденное расстояние, границы окружающей среды и т. д.).

Наше исследование основано на передовых теориях функций гиппокампальной системы, таких как впечатляющее открытие Джона О’Кифа из Университетского колледжа Лондона, получившее Нобелевскую премию. О’Киф обнаружил, что возбуждение нейронов гиппокампа во время навигации совпадает с пространственным положением животного. По этой причине эти нейроны известны как клетки места.

Когда крыса идет по лабиринту, различные наборы клеток места становятся активными в последовательной цепочке, соответствующей тому, где крыса находится в своем путешествии. Из этого наблюдения можно сделать предварительный вывод, что постоянно меняющиеся сенсорные входы из окружающей среды осуществляют контроль над возбуждением нейронов в соответствии с моделью снаружи-внутри.

Другие эксперименты, в том числе на людях, показывают, что те же самые сети используются для нашего внутреннего мира, который отслеживает личные воспоминания, участвует в планировании и воображении будущих действий. Если подойти к познанию изнутри наружу, становится ясно, что навигация в физическом пространстве или ландшафте, существующем только в воображении, обрабатывается идентичными нейронными механизмами.

Пятнадцать лет назад моя лаборатория приступила к изучению механизмов пространственной навигации и памяти в гиппокампе, чтобы противопоставить структуры «снаружи внутрь» и «изнутри наружу». В 2008 году Ева Пасталкова, аспирант, и я научили крыс чередовать левый и правый рукава лабиринта в поисках воды. В начале каждого обхода лабиринта крыса должна была бегать в колесе в течение 15 секунд, что помогало гарантировать, что только память о маршрутах лабиринта, а не сигналы окружающей среды и тела, позволяла ей выбирать конкретный путь. рука лабиринта. Мы пришли к выводу, что если нейроны гиппокампа «представляют» места в коридорах лабиринта и в колесе, как предсказывает теория пространственной навигации О’Кифа, несколько нейронов должны непрерывно возбуждаться в каждом месте, независимо от того, находится ли крыса в коридорах или в колесе. Напротив, если возбуждение нейронов генерируется внутренними мозговыми механизмами, которые могут поддерживать как навигацию, так и память, продолжительность возбуждения нейронов должна быть одинаковой во всех местах, в том числе внутри колеса.

Результаты этих экспериментов не поддаются внешнему объяснению. Ни один из сотен зарегистрированных нейронов не активировался непрерывно во время вращения колеса. Вместо этого многие нейроны кратковременно срабатывали один за другим в непрерывной последовательности.

Очевидно, эти нейроны нельзя было назвать клетками места, потому что тело животного не смещалось в одном месте бегового колеса. Более того, паттерны возбуждения отдельных нейронов на этой нейронной траектории нельзя было отличить от нейронов, активных, когда крыса пересекала ответвления лабиринта.

Когда мы отсортировали отдельные испытания в соответствии с будущим выбором крысы левой или правой руки, нейронные траектории были однозначно разными. Отличительные траектории исключали возможность того, что эти нейронные последовательности возникли в результате подсчета шагов, оценки мышечного усилия или каких-либо других необнаруженных стимулов обратной связи от тела. Кроме того, уникальные нейронные траектории позволили нам предсказать выбор животного лабиринтной руки с момента, когда оно входит в колесо, и на протяжении всего движения колеса, периода, в течение которого крыса должна была помнить ранее посещенную руку. Животным нужно было каждый раз правильно выбирать альтернативный рукав лабиринта, чтобы получить свою награду [ см. рисунок выше ].

Эти эксперименты приводят нас к мысли, что нейронные алгоритмы, которые мы можем использовать, чтобы дойти до супермаркета, управляют интернализованными мысленными путешествиями. Беспристрастная навигация проводит нас через ряд событий, составляющих личные воспоминания, известные как эпизодические воспоминания.

По правде говоря, эпизодические воспоминания — это больше, чем воспоминания о прошлых событиях. Они также позволяют нам смотреть вперед, чтобы планировать будущее. Они функционируют как своего рода «поисковик», который позволяет нам исследовать как прошлое, так и будущее. Это осознание также предвещает расширение номенклатуры. Эти эксперименты показывают, что процессы активности клеток места генерируются внутри в виде предварительно сконфигурированных последовательностей, выбранных для каждого коридора лабиринта. Один и тот же механизм, несколько обозначений — поэтому их можно назвать ячейками места, ячейками памяти или ячейками планирования, в зависимости от обстоятельств.

Дальнейшее подтверждение важности операций разъединенных цепей исходит из «автономной» активности мозга, когда животное слоняется без дела, потребляет вознаграждение или просто спит. Когда крыса отдыхает в домашней клетке после исследования лабиринта, ее гиппокамп генерирует короткие самоорганизующиеся нейронные траектории. Эти острые волны, как их называют, возникают в 100-миллисекундных окнах времени и повторно активируют те же самые нейроны, которые возбуждались в течение нескольких секунд бега по лабиринту, повторяя последовательности нейронов, которые возникали во время обхода лабиринта. Острые последовательности волн-рябей помогают формировать наши долговременные воспоминания и необходимы для нормального функционирования мозга. На самом деле, изменение острых волновых событий экспериментальными манипуляциями или болезнью приводит к серьезным нарушениям памяти [9].0047 см. рисунок ниже ].

Умные эксперименты, проведенные на людях и животных за последнее десятилетие, показывают, что сжатые во времени волновые события представляют собой интернализированный процесс проб и ошибок, который подсознательно создает реальные или вымышленные альтернативы для принятия решений об оптимальной стратегии, построения новых выводов и заранее планировать будущие действия без необходимости немедленно проверять их, предпринимая реальные действия. В этом смысле наши мысли и планы — это отложенные действия, а свободная деятельность мозга — это активная, необходимая работа мозга. Напротив, теория снаружи-внутри не делает никаких попыток приписать роль отключенному мозгу, когда он находится в состоянии покоя или даже в разгар сна.

Авторы и права: Brown Bird Design

Значение принципа «изнутри наружу»

В дополнение к своим теоретическим последствиям подход «изнутри наружу» имеет ряд практических применений. Это может помочь в поиске лучших диагностических инструментов для заболеваний головного мозга. Современная терминология часто не может точно описать лежащие в основе биологические механизмы психических и неврологических заболеваний. Психиатры знают об этой проблеме, но им мешает ограниченное понимание патологических механизмов и их связь с симптомами и реакцией на лекарства.

Теорию «наизнанку» также следует рассматривать как альтернативу некоторым наиболее распространенным коннекционистским моделям проведения исследований ИИ. Их замена может создавать модели, поддерживающие свою самоорганизованную деятельность и обучающиеся путем «сопоставления», а не путем постоянной корректировки своих схем. Машины, построенные таким образом, могут отделить свои операции от входных данных электронных датчиков и создавать новые формы вычислений, которые напоминают внутренние когнитивные процессы.

В реальном мозгу нейронные процессы, которые осуществляются за счет отключения от органов чувств, идут рука об руку с механизмами, обеспечивающими взаимодействие с окружающим миром. Все мозги, простые или сложные, используют одни и те же основные принципы. Отключенная нейронная активность, одновременно калибруемая внешним опытом, является сущностью познания. Жаль, что у меня не было этих знаний, когда мои умные студенты-медики задавали законные вопросы, от которых я слишком быстро отмахивался.

Первоначально эта статья была опубликована под названием «Построение мира изнутри наружу» в журнале Scientific American 326, 6, 36–43 (июнь 2022 г.