речь жестов и звуковая речь, письменная и устная, внешняя речь и речь внутренняя.
РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ РЕЧИ Существуют различные виды речи: речь жестов и звуковая речь, письменная и устная, внешняя речь и речь внутренняя. Современная речь является по преимуществу звуковой речью, но и в звуковой по преимуществу речи современного человека жест играет некоторую роль. В виде, например, указательного жеста он часто дополняет ссылкой на ситуацию то, что не досказано или однозначно не определено в контексте звуковой речи; в виде выразительного жеста он может придать особую экспрессию слову или даже внести в смысловое содержание звуковой речи новый оттенок. Таким образом, и в звуковой речи имеется некоторая взаимосвязь и взаимодополнение звука и жеста, смыслового контекста звуковой речи и более или менее наглядной и выразительной ситуации, в которую нас вводит жест; слово и ситуация в ней обычно дополняют друг друга, образуя как бы единое целое.
Однако в настоящее время язык жестов (мимика и пантомимика) является лишь как бы аккомпанементом к основному тексту звуковой речи: жест имеет в нашей речи лишь вспомогательное, второстепенное значение.
Они, таким образом, взаимосвязаны и в процессе исторического развития были взаимообусловлены.Существенно отличны друг от друга также устная речь (как разговорная речь, речь — беседа в условиях непосредственного контакта с собеседником) и письменная речь.
Письменная речь и устная находятся друг с другом в относительно сложных взаимоотношениях.
Они теснейшим образом между собой связаны.
Но их единство включает и очень существенные различия.
Современная письменная речь носит алфабетический характер; знаки письменной речи — буквы — обозначают звуки устной речи.
Тем не менее письменная речь не является просто переводом устной речи в письменные знаки.
Различия между ними не сводятся к тому, что письменная и устная речь пользуются разными техническими средствами.
Они более глубоки.
Хорошо известны большие писатели, которые были слабыми ораторами, и выдающиеся ораторы, выступления которых при чтении теряют большую часть своего обаяния.
Письменная и устная речь выполняют обычно разные функции.
В устной, разговорной речи наличие общей ситуации, объединяющей собеседников, создает общность ряда непосредственно очевидных предпосылок.
Когда говорящий воспроизводит их в речи, речь его представляется излишне длинной, скучной и педантичной: многое непосредственно ясно из ситуации и может быть в устной речи опущено.
Между двумя собеседниками, объединенными общностью ситуации и — в какой — то мере — переживаниями, понимание бывает возможно с полуслова.
Иногда, между близкими людьми, достаточно одного намека, чтобы быть понятым.
В таком случае то, что мы говорим, понимается не только или иногда даже не столько из содержания самой речи, сколько на основании той ситуации, в которой находятся собеседники.
В разговорной речи многое поэтому не договаривается.
Разговорная устная речь — ситуативная речь.
Притом в устной речи — беседе в распоряжении собеседников, помимо предметно — смыслового содержания речи, имеется целая гамма выразительных средств, при помощи которых передается то, что не досказано в самом содержании речи.
В письменной речи, обращенной к отсутствующему или вообще безличному, неизвестному читателю, не приходится рассчитывать на то, что содержание речи будет дополнено почерпнутыми из непосредственного контакта общими переживаниями, порожденными той ситуацией, в которой находился пишущий.
Поэтому в письменной речи требуется иное, чем в устной, — более развернутое построение речи, иное раскрытие содержания мысли.
В письменной речи все существенные связи мысли должны быть раскрыты и отражены.
Письменная речь требует более систематического, логически связного изложения.
В письменной речи все должно быть понятно исключительно из ее собственного смыслового содержания, из ее контекста; письменная речь — это контекстная речь.
Контекстное построение приобретает в письменной речи реальное значение еще и потому, что выразительные средства (модуляции голоса, интонация, голосовые подчеркивания и т.
д.
), которыми так богата устная речь, особенно у некоторых людей, в письменной речи очень ограничены.
Письменная речь требует, далее, особенной продуманности, плановости, сознательности.
В условиях устного общения собеседник и в какой — то мере даже молчаливый слушатель помогают регулировать речь.
Непосредственный контакт с собеседником в разговоре быстро обнаруживает непонимание; реакция слушателя непроизвольно для говорящего направляет его речь в нужное русло, заставляет подробнее остановиться на одном, пояснить другое и т.
д.
В письменной речи это непосредственное регулирование речи говорящего со стороны собеседника или слушателя отсутствует.
Пишущий должен самостоятельно определить построение своей речи так, чтобы она была понятна для читателя.
Специфические формы связной речи, т.
При всех различиях, которые существуют между письменной и устной речью, нельзя, однако, внешне противопоставлять их друг другу.
Ни устная, ни письменная речь не представляют собой однородного целого.
Существуют различные виды как устной, так и письменной речи.
Устная речь может быть, с одной стороны, разговорной речью, речью — беседой, с другой — речью, ораторским выступлением, докладом, лекцией.
Таким образом, если разговорная устная речь весьма значительно отличается от письменной речи научного трактата, то расстояние, отделяющее устную лекцию — речь, доклад от письменной речи, с одной стороны, и стиль разговорной речи от эпистолярного стиля, с другой, значительно меньше.
Это означает, во — первых, что устная и письменная речь не внешние противоположности, они воздействуют друг на друга; формы, выработавшиеся в одной из них и специфичные для нее, переходят на другую.
Это означает, во — вторых, что коренные различия между основными типами устной разговорной речи и письменной научной речи связаны не просто с техникой письма и звуковой устной речи, а и с различием функций, которые они выполняют; устная разговорная речь служит для общения с собеседником в условиях непосредственного контакта и по преимуществу для сообщения, касающегося непосредственно переживаемого.
Письменная речь служит обычно для нужд более отвлеченной мысли.
Существенно отличны между собой, и притом также по своему отношению к мышлению, внешняя, громкая устная речь и речь внутренняя, которой мы по преимуществу пользуемся, когда, мысля про себя, мы отливаем наши мысли в словесные формулировки.
Внутренняя речь отличается от внешней не только тем внешним признаком, что она не сопровождается громкими звуками, что она — «речь минус звук».
Внутренняя речь отлична от внешней и по своей функции.
Выполняя иную функцию, чем внешняя речь, она в некоторых отношениях отличается от нее также по своей структуре; протекая в иных условиях, она в целом подвергается некоторому преобразованию.
Не предназначенная для другого, внутренняя речь допускает «короткие замыкания»; она часто эллиптична, в ней пропускается то, что для пользующегося ею представляется само собой разумеющимся.
Иногда она предикативна: намечает, что утверждается, при этом опускается как само собой разумеющееся, как известное то, о чем идет речь; часто она строится по типу конспекта или даже оглавления, когда намечается как бы тематика мысли, то, о чем идет речь, и опускается как известное то, что должно быть сказано.
Выступая в качестве внутренней речи, речь как бы отказывается от выполнения первичной функции, ее породившей: она перестает непосредственно служить средством сообщения, для того чтобы стать прежде всего формой внутренней работы мысли.
Внутренняя речь социальна и по своему содержанию.
Утверждение о том, что внутренняя речь — это речь с самим собой, не совсем точно.
И внутренняя речь по большей части обращена к собеседнику.
Иногда это определенный, индивидуальный собеседник.
«Я ловлю себя на том, — читаю я в одном письме, — что я целыми часами веду нескончаемую внутреннюю беседу с вами»; внутренняя речь может быть внутренней беседой.
Случается, особенно при напряженном чувстве, что человек ведет про себя внутреннюю беседу с другим человеком, высказывая в этой воображаемой беседе все то, что по тем или иным причинам он ему не мог сказать в реальной беседе.
Но и в тех случаях, когда внутренняя речь не принимает характера воображаемой беседы с определенным собеседником, тогда она посвящена размышлению, рассуждению, аргументации, и тогда она обращена к какой — то аудитории.
Выраженная в слове мысль каждого человека имеет свою аудиторию, в атмосфере которой протекают его рассуждения; его внутренняя аргументация обычно рассчитана на аудиторию и к ней приноровлена; внутренняя речь обычно внутренне направлена на других людей, если не на реального, то на возможного слушателя.
Неправильно было бы целиком интеллектуализировать внутреннюю речь. Внутренняя речь — беседа (с воображаемым собеседником) часто бывает эмоционально насыщена. Но не подлежит сомнению, что с внутренней речью мышление связано особенно тесно. Поэтому мышление и внутренняя речь неоднократно отожествлялись. Именно в связи с внутренней речью в силу этого с особой остротой встает вопрос о взаимоотношениях речи и мышления в его общей, принципиальной форме.
С.
ктй, между пишущим и читающим создает определенные трудности в построении письменной речи. ‘Пишущий лишен возможности использовать выразительные средства (интонацию, мимику, жв сты) для лучшего изложения своих мыслей (знаки ирепияания не заменяют в полной мере этих выразительных средств), кавк это бывает в устной речи. Так что плсьменвая’ речь обычае менее выразительна, чем устная. Цроие, тга, авсьмеанай- речь должна быть особенно развернутой, связной, понятной и полной, т. е. обработанной. И недаром крупнейшие писатели уделяли этому специальное внимание.
Но письменная речь обладает другим преимуществом: она в отличие от устной речи допускает длительную и тщательную работу над словесным выражением мыслей, тогда как в устной речи недопустимы задержки, времени на шлифовку и отделку фраз нет. Если ознакомиться, например, с черновыми рукописями Л. Н. Толстого или А. С. Пушкина, то поражает их необыкновенно тщательная и требовательная работа по словесному выражению мыслей. Письменная речь как в истории общества, так и в жизни отдельного человека возникает позже устной речи и формируется на ее основе.
Значение письменной речи чрезвычайно велико. Именно в ней закреплен весь исторический опыт человеческого общества. Благодаря письменности достижения культуры, науки и искусства передаются от поколения к поколению.
Разумеется, существует много промежуточных форм речи, имеющих признаки одновременно и устной и письменной речи (например, выступление по радио, по учебной программе телевидения и т. д.).
В зависимости от различных условий общения устная речь приобретает вид либо диалогической, либо монологической речи.
Диалогическая речь — это разговор, беседа двух или нескольких лиц, которые говорят попеременно. В повседневном и обычном разговоре диалогическая речь не планируется. Это реч поддержанная. Направленность такой беседы и ее результаты в значительной степени определяются высказываниями ее участников, их репликами, замечаниями, одобрением или возражением. Но иногда беседу организуют специально, чтобы выяснить определенный вопрос, тогда она носит целенаправленный характер ^например, ответ ученика на вопросы учителя).
Диалогическая речь, как правило, предъявляет меньше требований к построению связного и развернутого высказывания, чем речь монологическая или письменная; здесь не нужна специальная подготовка. Объясняется это тем, что собеседники находятся в одинаковой ситуации, воспринимают одни и те же факты и явления и поэтому сравнительно легко, иногда с полуслова, понимают друг друга. Им не требуется излагать свои мысли в развернутой речевой форме. Важное требование к собеседникам при диалогической речи — уметь выслушивать высказывания партнера до конца, понимать его возражения и отвечать именно на них, а не на собственные мысли.
Монологическая речь предполагает, что говорит одно лицо, другие только слушают, не участвуя в разговоре. Монологическая речь в практике общения людей занимает большое место и проявляется в самых разнообразных устных и письменных выступлениях. К монологическим формам речи относятся лек
Ерш, доклады, выступления на собраниях. Общая и характерная особенность всех форм монологической речи — ярко выраженная направленность ее к слушателю.
Цель этой направленности — достигнуть необходимого воздействия на слушателей, передать им,знания, убедить в чем-либо. В связи с этим монологическая речь носит развернутый характер, требует связного изложения мыслей, а следовательно, предварительной подготовки и планирования.
Как правило, монологическая речь протекает с известным напряжением. Она требует от говорящего умения логически, последовательно излагать свои мысли, выражать их в ясной и отчетливой форме, а также умения устанавливать контакт с аудиторией. Для этого говорящий должен следить не только за содержанием своей речи и за ее внешним построением, но и за реакцией слушателей.Внутренняя речь — это внутренний беззвучный речевой процесс. Она недоступна восприятию других людей и, следовательно, не может быть средством общения. Внутренняя речь — словесная оболочка мышления. Внутренняя речь своеобразна. Она очень сокращена, свернута, почти никогда не существует в форме полных, развернутых предложений. Часто целые фразы сокращаются до одного слова (подлежащего или сказуемого).
Объясняется это тем, что предмет собственной мысли человеку вполне ясен и поэтому не требует от него развернутых словесных формулировок. К помощи развернутой внутренней речи прибегают, как правило, в тех случаях, когда испытывают затруднения в процессе мышления. Трудности, которые переживает иногда человек, пытаясь объяснить другому понятную ему самому мысль, часто объясняются трудностью перехода от сокращенной внутренней речи, понятной для себя, к развернутой внешней реЧи, понятной для других.
Эксперименты показывают, что при решении сложных мыслительных задач процесс внутреннего проговаривания увеличивается во времени. Отсюда следует вывод: когда учащиеся обдумывают новый и сложный учебный материал, учитель не должен их торопить.
Крутецкий В. А. Психология: Учебник для учащихся пед. училищ.— М.: Просвещение, 1980.—352 с, ил.
Главная страница =>библиотека=>оглавление
Последняя великая тайна разума: познакомьтесь с людьми с необычным – или несуществующим – внутренним голосом | Neuroscience
Клаудия*, моряк из Личфилда, ей далеко за 30, она не итальянка.
Она никогда не была в Италии. У нее нет итальянской семьи или друзей. И она понятия не имеет, почему воинственная итальянская парочка завладела ее внутренним голосом, выбивая его из головы Клаудии, пока она сидит и слушает.
«Понятия не имею, откуда это взялось», — извиняющимся тоном говорит Клаудия. «Вероятно, это оскорбительно для итальянцев». Пара похожа на семью из рекламы соуса для пасты Dolmio: яркая, дородная, склонная махать руками и кричать. Если Клаудии предстоит принять важное решение в своей жизни, дело берут на себя итальянцы.
«Они страстно спорят с обеих сторон, — говорит Клаудия. «Это действительно полезно, потому что я позволяю им делать работу, поэтому меня это не напрягает». Эти разногласия всегда происходят на кухне, в окружении еды. Клаудия пока не назвала имена итальянцам. Но они помогли Клаудии принять важное жизненное решение, побудив ее бросить работу ученого два года назад и осуществить мечту всей жизни — сбежать в море.
«Они болтали без умолку, прежде чем я сдала уведомление», — вздыхает Клаудия.
«Я просыпался, а они спорили. Я ехал на работу, а они спорили. Это было утомительно, если честно». Женщина была за то, чтобы Клаудия ушла, но ее муж был настороже. «Он говорил: «Это стабильная работа!» А она говорила: «Пусть наслаждается жизнью!» Женщина взяла верх, и Клаудия уехала работать на флотилию в Грецию (хотя сейчас она снова в Великобритании). временно, из-за Covid). Она намного счастливее, даже несмотря на то, что ей пришлось применить нейролингвистическое программирование, чтобы успокоить крик. «Теперь они стали тише», — с облегчением говорит Клаудия. «Меньше кричать. Они просто ссорятся».
У большинства из нас есть внутренний голос: это постоянное присутствие, которое говорит вам: «Осторожнее», или «Купи шампунь», или «Э-э, этот парень подонок» . Для многих из нас этот голос очень похож на наш собственный или, по крайней мере, на то, как мы думаем, что звучим. Но для некоторых внутренний голос — это не прямолинейный монолог упреков, советов и напоминаний.
Их внутренний голос — это ссорящаяся итальянская пара, скажем, или интервьюер со спокойным лицом, сложив руки на коленях. Или это вкус, чувство, ощущение или цвет. В некоторых случаях голоса вообще нет, просто тишина.
«Как крошечный остров, окруженный бескрайним океаном», — так описывает свой мозг Джастин Хопкинс. «Крошечный остров — это место, где, кажется, происходят все сознательные вещи, но он окружен этим бесконечным, недоступным материалом». Хопкинс, которому 59 и который работает на социальное предприятие в Лондоне, не имеет внутреннего голоса. В его мозгу нет никого, кого можно было бы винить, стыдить или критиковать. В голове пустота: только еще теплый воздух перед шелестящим ветерком.
«Там ничего нет, — говорит Хопкинс. — И я не думаю, что когда-либо был. Конечно, у Хопкинса есть мысли: мы все такие. Но внутреннего монолога, который наполняет наш мозг, пока двигатель стоит на холостом ходу, там нет. Это было отключено, навсегда. «Когда я один и расслаблен, слов вообще нет», — говорит он.
— В этом большое удовольствие. Он запросто может скоротать час, не имея ни единой мысли. Неудивительно, что Хопкинс спит как младенец.
Почему у таких людей, как Хопкинс, полностью отсутствует внутренний голос? «Это действительно хороший вопрос», — говорит нейробиолог доктор Хелен Ловенбрук из лаборатории психологии и нейропознания Университета Гренобль-Альпы. «Я не знаю.» Ловенбрук — один из немногих нейробиологов в мире, изучавших внутренний голос. Она объясняет, что он создается в сети различных областей нашего мозга, включая нижнюю теменную долю, нижнюю лобную извилину и верхнюю височную кору.
Чтобы понять, как работает внутренний голос, нужно понять, как человеческая мысль воплощается в действие. «Всякий раз, когда мы совершаем какое-либо действие, наш мозг прогнозирует сенсорные последствия этого действия», — говорит Ловенбрук. Скажем, вы хотите принести стакан воды. «Ваш мозг посылает соответствующие моторные сигналы вашей руке, но он также генерирует сенсорное предсказание команды», — говорит она.
«Еще до того, как вы взяли стакан, ваш мозг сделал прогноз того, что будет делать двигательная команда, а это значит, что вы можете исправить ошибки до того, как совершите ошибку. Эта система очень эффективна, и именно поэтому люди могут выполнять так много действий без ошибок».
Тот же принцип применим к человеческой речи. Каждый раз, когда наши губы двигаются, чтобы составить слово, наш мозг одновременно генерирует предсказательную симуляцию этой речи в нашем мозгу, чтобы исправить ошибку. «Сегодняшнее понимание внутренней речи состоит в том, что мы делаем то же самое, что и в явной речи — предсказываем в уме, что мы скажем, — но на самом деле мы не посылаем моторные команды нашим речевым мышцам», — заключает Ловенбрук. «Этот смоделированный слуховой сигнал — это тихий голос, который мы слышим в нашем мозгу».
Ловенбрюк объясняет, что по большей части мы слышим то, что она называет «внутренним языком». Но не всегда. «У вас могут быть расширенные и более сжатые формы внутренней речи», — говорит она.
«Люди могут воспринимать их как абстрактные представления языка, без звука… некоторые люди говорят, что их внутренний голос подобен радио, которое работает весь день. Другие люди вообще не имеют голоса или говорят абстрактными символами, не связанными с языком». Левенбрюк не может объяснить, почему некоторые люди по-разному воспринимают внутренний голос: мы находимся на грани нейронауки, и без того самой скользкой из всех областей человеческого знания.
Она объясняет, что глухие люди склонны ощущать внутренний голос визуально. «Они не слышат внутренний голос, но могут воспроизводить внутренний язык, визуализируя жесты руками или наблюдая движения губ», — говорит Ловенбрук. «На самом деле это просто похоже на ручную подпись», — соглашается доктор Джордон Старк, 31-летний исследователь из Санта-Крус. Старк глухой и общается на языке жестов.
Его внутренний голос — это пара рук, подписывающих слова в его мозгу. «Руки обычно ни с чем не связаны, — говорит Старк. «Время от времени я вижу лицо».
Если Старку нужно напомнить себе купить молоко, он подписывает слово «молоко» в своем мозгу. Старк не всегда видел свой внутренний голос: язык жестов он выучил только семь лет назад (до этого он использовал устные способы общения). «Раньше я слышал свой внутренний голос, — говорит он. «Это звучало как голос, который не был моим или был особенно понятен мне».
Телеведущая Дженни Мюррей живет в мозгу писательницы Ханны Бегби. Ну, не совсем Мюррей, а копия Мюррея, с таким же добрым, но насмешливым голосом, и с шарфом, свободно накинутым на плечо. «Мой внутренний голос — это диалог, как будто я постоянно беру интервью у самого себя», — говорит Бегби, которому 44 года и он живет в Лондоне. «Интервью всегда проходят в роскошной радиостудии, — говорит она. «Там красивые богатые стены из мятого бархата. В нем есть теплота и цвет». Дуолог может быть о чем угодно, обыденном или серьезном.
«Дженни могла бы сказать: «Когда ты наконец решилась на эти туфли?», — говорит Бегби. «А я говорю: «Ну, Дженни, это интересный вопрос».
Мягкий, твердый вопрос Мюррея подтолкнул ее к принятию важных жизненных решений: до того, как Бегби бросила работу литературного агента, Мюррей помог ей отрепетировать причины, по которым она сделала это, в ее голове. «Это способ упорядочить хаос в моем сознании, — говорит Бегби. Она понимает, что это странно. «Я никогда не встречался с Мюрреем, — говорит Бегби. — Я знаю, что это нелепо.
Внутренний голос бывшего библиотекаря Мэри Уорролл всегда был телеэкраном, а иногда и слайд-проектором, который постоянно играл на чердаке, в ее голове. На чердак ведет винтовая лестница за ее левым ухом, — объясняет Уорролл, которой 71 год и она живет в Бирмингеме. «Там не так много звука», — говорит она. «На самом деле это просто изображения, как будто играет фильм». Когда внутренний голос Уорролла напоминает ей купить стиральный порошок, она не слышит слов «купить стиральный порошок». Вместо этого она видит, как тянется к коробке стирального порошка на экране телевизора на чердаке.
«Это эмоция», — говорит о своем внутреннем голосе Мона*, 53-летний генеральный директор из Телфорда.
«Самый близкий способ, которым я мог бы описать это, был бы с точки зрения цвета». Ее внутренний голос не проявляет себя явно: он никогда не замолкает. Скорее, Мона должна обратить на него свое внимание, чтобы воспринять его. «Когда я занимаюсь своими делами, внутренний голос не разговаривает со мной на английском языке, — говорит Мона. «Это то, что стоит за тем, что я делаю».
Голос становится более настойчивым, когда она оказывается в ситуации, требующей от нее эмоциональной ловкости. Мона часто работает с проблемными детьми и недавно оказалась в ситуации, когда подросток был зол и откровенен. Поначалу Мона инстинктивно возражала ей. Но затем внутренний голос Моны дал о себе знать в отмывке серого цвета. «У меня было такое глубокое ощущение, что этот молодой человек попал в настоящую беду… Я почувствовал чувство грусти и уныния и увидел туманное облако». Ее внутренний голос был прав: позже Мона подтвердила, что молодой человек переживает не лучшие времена в личной жизни.
Многие люди, с которыми я разговаривал, в конце жизни узнали, что их внутренний голос не является нормой.
В течение многих лет Уорролл думал, что у других людей тоже есть чердаки в мозгу. «Я думал, что все такие же!» она смеется. Мона лишь обрисовала контуры своего внутреннего голоса мужу за 30 лет до нашего телефонного интервью. «Вы никогда не осознаете, что ваш внутренний голос другой, — говорит Мона. — Это не то, о чем ты говоришь.
Непознаваемый, непостижимый, свойственный только нам: внутренние голоса – наши наперсники и тайные друзья на всю жизнь. Жаль только, что с ними никто не знакомится, кроме нас. «Хотел бы я пригласить кого-нибудь, — говорит Уорролл. «Было бы так здорово, если бы я мог загрузить чердак на какой-нибудь жесткий диск, чтобы другие люди могли его посмотреть».
Дополнительный отчет Рэйчел Обордо. * Некоторые имена изменены
Внутренняя речь и память | Ули Зауэрланд
В редакцию :
В своем обзоре Давид Лобина убедительно доказывает, что внутреннюю речь не следует рассматривать исключительно как интериоризацию внешней речи.
Говорящие генерируют внутреннюю речь, а затем могут решить выразить ее вовне, чтобы поделиться своими мыслями с другими. Но общение — это только одна из функций языка. Лобина также указывает на использование внутреннего монолога в качестве средства запоминания.
Что за память? Лобина не говорит. Рассмотрим тривиальный пример. Когда я говорю себе: «Мне еще нужно полить цветы», я хочу запечатлеть в памяти как мысль, так и предложение целиком. Но если внутренняя речь помогает памяти в таких простых случаях — а мои цветы, и я надеюсь, что это так, — вот предсказание, которое философы должны исследовать дальше: внутренняя речь также должна помогать памяти на фрагментов мыслей и предложений. Если это так, внутренняя речь должна позволять нам манипулировать более сложными мыслями и предложениями, чем мы могли бы иначе.
Ноам Хомский ввел понятие фазы, частичной структуры, которая фиксируется в промежуточной памяти посредством внутренней речи, но при этом остается частью более крупной структуры предложения.
1 Представление о том, что фазы помогают рассуждать, насколько мне известно, является новой идеей. Но это также многообещающая идея, которая кажется естественным продолжением взглядов Лобины. В частности, на ум приходит случай, связанный с отчетами о речи и отношении. Джилл и Питер де Вилльерс показали, что дети могут легче отслеживать убеждения других людей, когда они выучили слова и понятия для описания речи и отношения. 2 Но это не случай детерминизма. При правильных условиях дети, которым не хватает этих слов и понятий, все же могут отслеживать убеждения других. 3 Кажется, что язык помогает этой способности работать более надежно.
Ули Зауэрланд
Давид Лобина ответы:
Ули Зауэрланд указывает на связь между памятью и внутренней речью, вопрос, который я лишь затронул в своем обзоре. Он задается вопросом, какую помощь памяти может обеспечить внутренняя речь. Об этой теме можно сказать довольно много, и хотя я, безусловно, благодарен Зауэрланду за то, что он нашел время написать, чтобы поднять эту тему, я могу ответить взаимностью только на несколько кратких комментариев.
Очевидный, но обыденный пример того, как речь, будь то внутренняя или внешняя, может функционировать в качестве вспомогательного средства для запоминания, включает многократное повторение номера телефона, списка покупок или имен вашего нового класса, чтобы запомнить заданную серию цифр. , предметы или студенты. В этом конкретном случае можно было бы использовать фонологическую петлю рабочей памяти, чтобы передать необходимую информацию чему-то другому, кроме кратковременной памяти. Чтобы понять, что значит хранить информацию в банке памяти, нам нужно рассмотреть, что психологи думают о человеческой памяти.
Грубо говоря, история психологического изучения памяти — это история дробления и переосмысления. К 1950-м годам психологи приняли отказ Уильяма Джеймса от памяти как единого явления и провели различие между кратковременной памятью и долговременной памятью. В последнее время долговременная память рассматривается как охватывающая специальные хранилища, такие как эпизодическая память и общие знания, в то время как кратковременная память была преобразована в рабочую память.
Последняя сама была организована в фонологическую петлю, использующую речь; центральный исполнительный орган, которого, вероятно, нет; и другие компоненты. 4
Зауэрланд имеет в виду другое семейство примеров. Он упоминает два возможных случая. Первый такой же обыденный, как мой собственный. Говоря себе: «Мне еще нужно полить цветы», Зауэрланд надеется, что он запомнит «и мысль, и предложение в совокупности [курсив мой]», тем самым увеличивая шансы на то, что его растения останутся в живых. . Второй случай, о котором упоминает Зауэрланд, — это случай, когда мысли и предложения могут быть отправлены в память в штук , а не целиком, рисуя интригующую и потенциально новую связь между некоторыми операциями грамматической системы и хранением мыслей посредством внутренней речи.
В целом я с пониманием отношусь к этим предложениям, хотя и беспокоюсь о деталях. Относительно первого примера многое будет зависеть от того, что подразумевается под хранением мыслей и предложений «в тотальности».
Если под этим подразумевается, что предложение следует запоминать эксплицитно как оно есть, то я сомневаюсь, что это необходимо для наших целей. Более того, запоминание целых предложений вряд ли будет обычным явлением. В таких случаях важно, чтобы мысль, выраженная в предложении, сохранялась в памяти и чтобы эта память оставалась латентной. Вопрос о том, остается ли воспоминание в уме и как долго, совершенно не зависит от фактической формы фразы, произнесенной самому себе в качестве напоминания. Кроме того, мне кажется, что в таких ситуациях обычно происходит то, что вам напоминают о том, что нужно сделать, более обходным путем — кто-то упоминает что-то, связанное с растениями, или вы видите сад по телевизору. Похоже, что для такого рода явлений не существует специальной системы памяти. Вы не передаете такие мысли кратковременной рабочей памяти, так как объем ее внимания слишком короток для того, что необходимо; вместо этого вы фиксируете их в долговременной памяти. Сама природа этой системы памяти заключается в том, что содержащиеся в ней мысли не всегда легкодоступны — мысли-воспоминания определенно не активируются, когда они вам нужны, например, когда вы входите в свой дом.
Вспомогательное средство памяти не должно быть своевременным остатком.
Это не отрицает того, что в некоторых случаях может потребоваться зафиксировать в памяти как мысли, так и предложения, как они есть, но я думаю, что это происходит в более специализированных случаях речи. Я часто использую внутреннюю речь, чтобы представить или отрепетировать аргументы и вещи, чтобы написать в ответ, скажем, на послание. Чаще всего моя внутренняя речь связана с моей академической работой. Во многих из этих случаев то, что я хочу подчеркнуть, важно, и то, как я хочу это выразить, не менее важно. Я подозреваю, что многие люди репетировали, что сказать на собеседовании или когда хотят положить конец неудавшимся отношениям. В таких обстоятельствах они могут попытаться запомнить определенные обороты речи. Успешны ли такие упражнения, как правило, это совсем другой вопрос — эта реакция была намного лучше, когда я представлял ее в своем воображении ранее.
Второе дело Зауэрланда более интересно и, как уже упоминалось, возможно, новаторское.
Он приводит аргумент Ноама Хомского о том, что синтаксические деривации циклически переходят к обсуждению. Под этим подразумевается, согласно генеративному и минималистскому подходу к языку, которому отдает предпочтение Хомский, что языковая способность при построении пар «звук-значение» посредством синтаксической деривации выполняет наборы самодостаточных операций, и когда каждая стадия завершается — так называемые фазы — результирующие представления или структуры отправляются на звуковую и смысловую сторону вещей для интерпретации и дальнейшего вычисления. Две такие фазы идентифицируются в статье Хомского, которую цитирует Зауэрланд. Первая демонстрирует, как строится структура аргумента предложения, при этом субъект появляется внутри глагольной фразы по причинам, внутренним для лингвистической теории. Во второй и заключительной фазе окончательная структура ближе к форме, используемой при произнесении предложения: субъект в своем обычном положении вне глагольной фразы, а некоторые другие элементы также выступают внешне по отношению к глагольной фразе, для фокализации и др.
внутренние, теоретические причины. Зауэрланд указывает, что фазы кажутся фрагментами языковых репрезентаций. Он предполагает, что такие фрагменты вполне могут выражать разные «кусочки» мыслей. Могут ли такие фрагменты помочь памяти в дополнение к вышеупомянутому сохранению мыслепредложений в целом?
На первый взгляд, в предложении Зауэрланда что-то есть. Мысли, которые обычно выражают предложения, носят пропозициональный характер, и, учитывая, что это форма, в которой мысли хранятся в памяти, язык, по-видимому, предлагает правильный формат. Первая фаза Хомского уже завершена с точки зрения лежащего в основе предложения предложения. Лингвистически сформулированное предложение требует, по крайней мере, структуры аргумента, и она уже присутствует на этой первой фазе. Это может быть недостаточно конкретная или достаточно эксплицитная мысль — например, в предложении отсутствует подходящее время на этой стадии деривации, — но в каком-то смысле это целая мысль, как аргументы сказуемого 9.
0011 имеют явно выраженные субъект и объект или объекты. Я думаю, что лингвистические структуры первой фазы Хомского следует рассматривать как выражение неявной мысли, а не как часть мысли. Предикация является центральным признаком того, что такое мысль tout court , и она уже установлена на этой стадии деривации.
Во всяком случае, первая фаза синтаксической деривации никак не экстериоризируется и не производится ни во внешней, ни во внутренней речи. Таким образом, этот фрагмент синтаксической деривации никогда не попадет в какую-либо систему памяти через использование речи. Возможно, в мыслях можно принять усеченную форму предложения, схожую с лингвистической репрезентацией, лежащей в основе первой фазы Хомского, но никто не разговаривает сам с собой или с другими, просто произнося глагол — в инфинитиве? — вместе с его аргументами. Результаты первой фазы Хомского взаимодействуют со звуковыми системами, где фонетический или фонологический компонент различными способами манипулирует полученными структурами, но на данном этапе предложение еще не готово к экстернализации.
5 То, что действительно произносится, является последней стадией деривации, второй фазой Хомского, которая иллюстрирует тип предложений, к которым привыкли говорящие. И это, конечно, обычное состояние.
Есть еще одно осложнение, которое я стремился подчеркнуть в своем обзоре и которое, безусловно, уместно здесь. Языковое производство, как во внутренней, так и во внешней речи, может не быть ipso facto актом мышления, а просто представлять собой его отражение. В конце концов, мысли часто остаются невысказанными, а сам акт речи часто является результатом предшествующего акта мышления. По крайней мере, по моему опыту, то, что выходит в речи, является довольно обедненной версией того, что я, казалось бы, придумал. Кроме того, лингвистическое производство является скорее идиосинкразическим, личным и независимым от стимулов, и это проблематично для доказательств, на которые ссылается Зауэрланд. Тот факт, что иногда специфические когнитивные навыки коррелируют с соответствующими лингвистическими представлениями, как в исследовании Джилл и Питера де Вильерс, на которое ссылается Зауэрланд, является довольно слабым доказательством того, что соответствующие мысли были выражены в лингвистической форме или даже что лингвистические формы были исходными.
ключевой фактор для наблюдаемых когнитивных навыков. Фактические утверждения, выдвигаемые такого рода исследованиями, довольно трудно различить и интерпретировать. Иногда аргумент состоит в том, что именно производство языка, внутреннего или внешнего, позволяет человеку поддерживать конкретную мысль. В других случаях кажется, что утверждение просто состоит в том, что овладение языком делает доступными определенные типы представлений, чего в противном случае не было бы. Первый тип притязаний, естественно, намного сильнее второго. Первый тип также гораздо труднее подтвердить, именно потому, что лингвистическое производство является текучим и часто не связано с реальными приступами мышления. Чрезвычайно трудно понять, каким образом язык, не говоря уже о внутренней речи, может помочь нам представить и использовать более сложные мысли и предложения, чем мы могли бы в противном случае, хотя многие ученые выдвинули различные теории, включая меня. Я могу предложить больше; все, что мне нужно, это деньги.
