Национальный характер в этнопсихологии это: Ошибка 404. Запрашиваемая страница не найдена

Содержание

Понятие национального характера — Этнопсихология Библиотека русских учебников

. Национальный характер — это система отношений конкретной этнической общности к различных сторон окружающей действительности, проявляющееся в устойчивых стереотипах их мышления, эмоциональных реакциях и поведении в целом

Национальный характер собой сочетание физических и духовных черт, которые отличают одну нацию от другой (О. Бауэр)

Каждая нация имеет свою специфическую культуру, систему знаков, символов, обычаев и т др.. В обыденном сознании заметны психологические различия между народами. Так, пунктуальность является ценным качеством для немцев и голландцев, однако испанцы не придают большого значения этому качества. Стереотипные представления о психологических свойствах и культуру разных народов, которые распространены в обыденном сознании, всегда имеют ценностные й, оценочный характер и осознанно и не-осознанно соотносятся с отдельными представлениями о специфике своего народа и его культуры (по.

ИС. КономКоном).

Каждому человеку присущи два вида сознания, имеющие непосредственное отношение к ее национального характера:

— первая содержит состояния, которые свойственны индивиду;

— вторая содержит состояния, которые характерны группе индивидов

Эти состояния связывают индивида с обществом, образуя так называемое»общество внутри нас», существующее в виде однотипных для представителей одной этнической общности реакций на обычные ситуации у в форме чувств, и составляет национальный характер. Национальный характер является важной составляющей личности (Е. ДюркгеймЕ.. Дюркгейм).

Черты национального характера распределены между представителями нации неравномерно — от наличия всех этих черт до их полного отсутствия. В связи с этим, качества национального характера необходимо изучается ать, анализируя национальные традиции, обычаи, верования, историю и природные условия жизненноя.

Характер отличается от темперамента по содержанию: характер имеет общие черты среди этносов, а темперамент — это индивидуальная особенность каждого человека (ГФ.

Гегель)

Классификация народов за психическими функциями (мышление, эмоции, ощущение и интуиция) была осуществлена ??КГ. Юнгом. По этим функциями ученому удалось выделить соответствующие психологические типы: мыслительный, ем моцийний, сенсорный и интуитивный типы. Каждый из выделенных типов может быть интровертированный или экс-травертованим, что обусловлено поведением индивида относительно какого-либо объекта. Классификация психических типов соотносится с этническими общностями, поскольку психология этноса состоит из психологии его представителей. Специфику психологии этноса и его членов вызвано доминированием одной из чот ирьох перечисленных психических функций. Например, жители. Востока является интровертированный расой, которая направлена ??на свой внутренний свиій світ.

Гельвеций связал национальный характер с системой управления в стране, отмечая, что правитель, который узурпирует власть в стране, становится деспотом, а деспотизм — это страшный враг общественного блага, в итоге приводит к изменениям характера всей наци.

Определяя понятие»национальный характер, в работе»О человеке»ученый указал на то, что»любой народ имеет свой особый способ видения и ощущения, который формирует его характер. У всех народов характ тер меняется постепенно или мгновенно. Фактором этих изменений является незаметны мгновенные изменения в формах правления и в общественном воспитании»есть, характер имеет динамические свойства, или способность изменяться под в течением определенных факторов, в частности, в результате изменения формы правленияультаті зміни форм правління.

Д. Юм в работе»О национальном характере»также отметил, что характер народа может в определенной степени изменяться под влиянием системы правления и от смешения с другими народами. Философ указал на то, что люди не обязаны той или иной чертой своего характера ни воздуху, ни климата. Национальный характер образуется как собирательное понятие на базе личностных характереих характерів.

МИ. Пирен определила национальный характер как совокупность черт, исторически сложившиеся у представителей той или иной нации, определяющих привычную манеру их поведения, типичный образ действий, что проявляется по отношению к бытовой сферы, окружающего мира, труда, отношение к своей и других совместноот.

Национальный характер имеет следующие свойства:

— в нем зафиксировано типичные черты, сформированные в неодинаковой степени и присутствуют в различных сочетаниях у большинства представителей этноса, он ни в коем случае не является простой суммой качеств отдельных люд дей

— неповторимыми является не черты или их сумма, а структура характера; поэтому недопустимо рассматривать любые качества как, присущие отдельной этнической общности

отношении национального характера и их свойств,. ГМ. Андреева высказалась так:»Речь идет не столько о некоем»набор»черт, сколько о степени проявления той или иной черты в этом наборе, о спецы ифику этого проявленияіку цього прояву».

Например, трудолюбие является одной из важнейших черт как японского, так и немецкого национального характера. Однако немцы работают»экономно», у них все предусмотрено и просчитано. Японцы же отдаются п труда самоотверженно, с наслаждением, для них присуще чувство прекрасного, которое они проявляют и в процессе рабороцесі праці.

Для того, чтобы понять черты характера, необходимо их сравнить с общей системой ценностей, зависит от образа жизни, социально-экономических и географических условий жизни народа. Например, працелю юбнисть как общечеловеческая качество приобретает в каждой культуре своеобразной ценностной суті.

Важными факторами становления специфических черт характера у отдельного этноса является быт и ландшафт. Источниками становления национального характера выступают: семья, родительский дом, род, природное окружение

Национальный характер складывается медленно, на протяжении веков и поэтому может меняться быстро. Национально-психологические качества отличаются консервативностью, устойчивостью и незначительной сменяемостью

Черты национального характера передаются от поколения к поколению, образуя прочную и устойчивую структуру, которую можно сравнить с огромной и тяжелой цепной сеткой крепко держит каждую свою звено — — индивида как представителя определенного этнос.

Согласно современным теориям наследования черт национального характера, эти черты могут передаваться в следующие способы:

— генетическим — в этом случае речь идет о наследовании памяти относительно исторического опыта своего народа, то есть о коллективное бессознательное; генетическая память содержит отпечатки исторического опыта нации, чис крема, доисторического человеческого существования

— социально-психологическим — обычным или традиционным способом. Традиции — это синтезированные, подчинены национальному идеалу верования, способы мышления, чувства, стремления, страдания, нормы поведин нки предыдущих поколений. В результате изменения идеалов и ценностных ориентаций меняются и традиции время предыдущие традиции разрушаются. Функционирование традиций обеспечивается действием таких механизмов: нас лидування, внушения, убеждения и эмоциональность. Традиции является основным механизмом интеграции народа в единое целое. Например, американец — раб стандартов, англичанин — раб своих традицийадицій.

По результатам исследований. Д. Чижевского («Очерки по истории философии на Украине») основными положительными и отрицательными чертами национального характера украинской являются:

положительные черты

черты

эмоциональность;

сентиментальность;

чувственность и лиризм;

трудолюбие;

гостеприимство;

стремление к образованию;

статичность в семейных отношениях;

стремление к духовной жизни;

уважение к старшим;

мужество;

здоровый оптимизм;

стремление к независимости

взаимное непонимание; склонность к анархизму; несогласованность между словом и делом;

неопределенность; мечтательность; импульсивность; индивидуализм

Национальный характер не может ограничиваться только одной доминирующей чертой. Необходимо избегать акцентуации и абсолютизации отрицательных черт

Следовательно, национальный характер — это совокупность черт, которые сложились исторически у представителей той или иной нации, определяющих привычную манеру их поведения, типичный образ действий, которые проявляются в бытовой с сфере, окружающему миру, труда, отношении к своей и других спильносте.

2.2. Национальный характер или ментальность?. Этнопсихология

2.2. Национальный характер или ментальность?

Предположение о существовании национального характера всегда было более или менее скрытой посылкой как обыденного сознания, так и социальных наук. Очень емко это выразил Г. Д. Гачев:

«Национальный характер народа, мысли, литературы – очень «хитрая» и трудно уловимая «материя». Ощущаешь, что он есть, но как только пытаешься его определить в слова, – он часто улетучивается, и ловишь себя на том, что говоришь банальности, вещи необязательные, или усматриваешь в нем то, что присуще не только ему, а любому, всем народам. Избежать этой опасности нельзя, можно лишь постоянно помнить о ней и пытаться с ней бороться – но не победить»

(Гачев, 1988, с.55).

Первоначально описательное понятие «национальный характер» использовалось в литературе о путешествиях с целью выразить образ жизни народов (см. Кон, 1971). В дальнейшем, говоря о национальном характере, одни авторы подразумевали прежде всего темперамент, другие обращали внимание на личностные черты, третьи на ценностные ориентации, отношение к власти, ^ТРУДУ ^{и Т}-Д- и т.п. В культурантропологии для определения «целостного паттерна» особенностей индивида в культуре появлялись все новые термины (конфигурации культур, базовая личность, модальная личность), затем исследователи вновь вернулись к понятию «национальный характер». Но и сейчас имеются самые разные точки зрения не только на то, что такое национальный характер, но и существует ли он вообще, является ли он «более важным» признаком, чем те элементы личности, которые объединяют всех людей в мире, или те, которые дифференцируют даже наиболее похожих друг на друга индивидов (см.

Berry et al., 1992). Положение осложняется еще и потому, что в наши дни наблюдается «изгнание темы характера из психологии и замена интегрального понятия «характер» понятием «личностных черт» или просто понятием «личность» (Насиновская, 1998, с.180).

Но даже если рассматривать национальный характер как некое расплывчатое понятие, в которое исследователь включает – в зависимости от своих методологических и теоретических взглядов – те или иные психологические особенности, отличающие один народ от другого, необходимо четко руководствоваться некоторыми принципами.

Во-первых, представляется совершенно очевидным, что характер этноса – не сумма характеров отдельных его представителей, а фиксация типических черт, которые присутствуют в разной степени и в разных сочетаниях у значительного числа индивидов. Поэтому прав И. С. Кон, подчеркивающий: «чтобы понять характер народа, нужно изучать прежде всего его историю, общественный строй и культуру; индивидуально-психологические методы здесь недостаточны» (. Кок, 1971, с.124).

Во-вторых, недопустимо рассматривать какие-либо черты достоянием отдельных этнических общностей. Уникальны не черты и не их сумма, а структура: « . речь идет не столько о каких-то «наборах» черт, сколько о степени выраженности той или другой черты в этом наборе, о специфике ее проявления» (Андреева, 1996, с. 165-166). Например, трудолюбие рассматривается одной из важнейших черт как японского, так и немецкого национального характера. Но немцы трудятся размеренно, экономно, у них все рассчитано и предусмотрено. Японцы же отдаются труду самозабвенно, с наслаждением, присущее им чувство прекрасного они выражают и в процессе труда.

Кроме того, черты характера можно понять лишь в соотнесении с общей системой ценностей, зависящей от социально-экономических и географических условий, от образа жизни народа. То же трудолюбие является общечеловеческим качеством, однако комплекс исторических условий влияет на ценностный смысл труда в той или иной культуре. В частности, с проблемой выработки трудовой морали в свое время столкнулись освободившиеся от колониального гнета африканские государства, труд населения которых на протяжении веков был подневольным, рабским, отнюдь не способствовавшим развитию трудолюбия.

Среди подходов к интерпретации национального характера ведущим следует считать социально-исторический, отстаивающий принцип социального или культурного детерминизма. Наиболее разработанная социально-историческая интерпретация национального характера содержится в уже знакомой нам концепции «Культура и личность». Например, идея «базовой личности» Кар-динера основывается на представлении о коренных личностных различиях, возникающих под влиянием разной культурной среды.

В качестве примера можно привести исследования «загадочной русской души». По причинам, которые легко объяснить, русский национальный характер оказался в фокусе интереса западных культурантропологов в первые годы после окончания второй мировой войны, т.е. в период войны холодной.

Его особенности выводились из уже упоминавшейся гипотезы свивания британского культурантрополога Дж. Горера. В популяризации этой гипотезы большую роль сыграли М. Мид и Э. Эриксон, использовавший ее в работе «Легенда о юности Максима Горького», где он попытался ответить на вопрос, «действительно ли русская душа – спеленутая душа?» (Эриксон, 1996 а, с. 540).

Впрочем, сторонники гипотезы свивания вовсе не утверждают, что практика тугого пеленания детей является основной причиной автократических политических институтов царизма и сталинизма или что она привела к формированию маниакально-депрессивной базовой личности русского народа. Напротив, они подчеркивают, что не стоит ограничиваться единственной однонаправленной цепью причинности. Сам Горер скорее довольствуется тем, что рассматривает свивание младенцев как один из способов, которым русские «информируют своих детей о необходимости сильной внешней власти» (Bock, 1988, р. 85).

А Эриксон, осознавая, что тугое пеленание является почти универсальным в мировых культурах обычаем, утверждает, что он «получил усиление» именно в России из-за синхронизации особенностей ранней социализации детей с другими элементами русской культуры. В русской культуре он выделяет несколько паттернов, имеющих одинаковую форму – чередования полной пассивности и бурной эмоциональной разрядки. Так, на формирование личности русского человека, по его мнению, оказал влияние ритм крестьянской жизни в холодном климате – смена относительной бездеятельности и пассивности в долгие зимние месяцы и «периодическое освобождение … после весенней оттепели» (Эриксон, 1996 а, с. 543).

Следует отметить, что акцент на противоположных началах, легших в основу формирования русского национального характера, делают и представители самых разных философских и исторических концепций. Н. А. Бердяев полагал, что «в основу формации русской души» легли два противоположных начала: «природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие» (Бердяев, 1990 а, с.44). Именно в этом он видел историческую причину того, что русский народ в высшей степени поляризован и совмещает противоположности: деспотизм – анархизм; жестокость, склонность к насилию – доброту, человечность; смирение – наглость; рабство – бунт и т. п.

Немецкий философ В. Шубарт, когда противопоставляет русскую культуру конца западной культуре середины, также видит основу русской души в особенностях православия,:

«Русской душе чужда срединность. У русского нет амортизирующей средней части, соединяющего звена Между двумя крайностями. В русском человеке контрасты – один к другому впритык, и их жесткое трение растирает душу до ран. Тут грубость рядом с нежностью сердца, жестокость рядом с сентиментальностью, чувственность рядом с аскезой, греховность рядом со святостью» (Шубарт, 1997, с.84).

В психологической антропологии существуют попытки исследования не только русского, но и других национальных характеров через выявление способов воспитания детей и особенностей детского опыта. Во время и после второй мировой войны в США появилось много работ, посвященных японскому и немецкому национальным характерам.

Так, Р. Бенедикт попыталась объяснить противоречие японского характера, отраженное в самом названии ее знаменитой книги «Хризантема и меч»: присущие японцам чувство прекрасного и фанатизм в преданности властям, а особенно – императору. Причину жестокости японских «эстетов» она видела в особенностях социализации в Японии, где с самого детства ребенок осознает подчиненность своих желаний интересам группы и любыми способами стремится избежать позора для себя и своей семьи (см. Benedict, 1946).

Когда культурантропологи при исследовании национального характера использовали более «объективные» методы (глубинные интервью и психологическое тестирование), они теряли целостное представление о характере народа и, как и психологи, составляли «набор» качеств. В частности, К. Клакхоном были выделены качества, присущие, по его мнению, русским: «сердечность, человечность, зависимость от прочных социальных контактов, эмоциональная нестабильность, иррациональность, сила, недисциплинированность, потребность подчиняться власти» (Цит. по: Bock, 1988, р. 87).

В последнее время и понятие «национальный характер» вслед за понятиями базовой и модальной личности покидает страницы психологической и культурантропологической литературы. Ему на смену для обозначения психологических особенностей этнических общностей приходит понятие «ментальность». В свое время для выделения предмета своих исследовательских интересов этот термин выбрали французские историки школы «Анналов», предпочтя его «коллективным представлениям», «коллективному бессознательному» и другим более или менее близким по смыслу понятиям.

По их мнению, менталъностъ – это «система образов, …которые …лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей» (Дюби, 1991, с.52). При таком понимании ментальности трудно переводимое на иностранные языки французское слово mentahte ближе всего оказывается к русскому слову миропонимание, характеризующему общественные формации, эпохи или этнические общности.

Некоторые авторы, рассматривающие этносы как социально-экономические единицы, отрицают саму возможность выделения, их ментальностей – стабильных систем представлений (см. Российская ментальность, 1994). Однако при определении этноса как группы, ядерной характеристикой которой является осознание людьми своей к ней принадлежности, именно ментальность, на наш взгляд, должна стать основным предметом этнопсихологического изучения.

Более того, с первых шагов становления этнопсихологии крупнейшие ее представители изучали именно ментальность, хотя и под другими названиями. Немец В. Вундт рассматривал общие представления в качестве содержания души народов, американец Ф. Хсю подчеркивал, что психологическая антропология исследует социальные представления, которые совпадают у членов той или иной культуры, русский философ Г. Г. Шпет ввел понятие «типические коллективные переживания», а француз Л. Леви-Брюль, как мы помним, даже использовал термин mentahte. Как элемент ментальности – как систему представлений о своей культуре – можно рассматривать и «субъективную культуру» в трактовке Г. Триандиса.

В 1993 г. в редакции журнала «Вопросы философии» прошло заседание «круглого стола» на тему: «Российская ментальность», участники которого затрагивали вопросы ее природы и изменений, ценностных ориентации и основных характеристик. В ходе дискуссии упоминались такие компоненты российской ментальности как: «разрыв между настоящим и будущим, исключительная поглощенность будущим, отсутствие личностного сознания, а потому и ответственности за принятие решений в ситуациях риска и неопределенности, облачение национальной идеи («русской идеи») в мессианские одеяния, открытость или всеотзывчивость» (Российская ментальность, 1994, с. 50).

Но совершенно прав А. П. Огурцов, что против каждой из этих характеристик можно найти контрфакты и контраргументы.

Например, неумение жить в настоящем и обращенность в будущее можно рассматривать как характеристику «утопически-тоталитарного сознания, характерного для истории России последнего столетия, но не для всей истории России» (Российская ментальность, 1994, с. 50). И такие проблемы постоянно будут возникать, если пытаться определить ментальность этноса через набор ее характеристик.

Правда, многие современные исследователи усматривают в не-доформализованности термина «ментальность» достоинство, позволяющее использовать его в широком диапазоне и соединять психологический анализ и гуманитарные рассуждения о человеке. Именно таким эклектичным способом чаще всего исследуют ментальность этнических общностей, практически сводя ее к национальному характеру, психологи и этнологи во многих странах мира. В качестве примера можно привести книгу О. Дауна «Шведская ментальность». В этой работе дополняют друг друга данные, полученные с помощью количественных (психологических тестов и опросов на репрезентативных выборках) и качественных (глубинных интервью со шведами и иммигрантами, культурно-антропологического наблюдения) методов, а также материалы средств массовой коммуникации, путевые заметки, исследования шведского общества, проведенные иностранными учеными.

В результате анализа столь многочисленных источников Даун подробно описывает черты, характеризующие шведов. Особое внимание исследователь уделяет качествам, проявляемым ими в межличностных и общественных отношениях: боязни коммуникации, застенчивости, которая рассматривается шведами скорее как позитивная, чем как негативная черта, сдержанности и даже скрытности, четкой границе между личным и общественным, избеганию конфликтов, честности, независимости и самодостаточности, эмоциональной холодности и унынию. В качестве «центральной характеристики» шведской ментальности Даун рассматривает «местное» качество duktig, понимаемое как компетентность в самом широком смысле слова, включая моральное обязательство человека быть таковым (см. Daun, 1989).

Но историки школы «Анналов» особо подчеркивают, что ментальность есть не набор характеристик, а система взаимосвязанных представлений, регулирующих поведение членов социальной группы. К сожалению, этнопсихологи еще только подступают к выявлению подобным образом понимаемой ментальности этнических общностей. Интересна попытка

С. В. Лурье выделить центральную зону ментальности, которая, согласно ее концепции, состоит из:

• локализации источника добра, включающего Мы-образ и образ покровителя;

• локализации образа зла – образа врага;

• представления о способе действия, при котором добро побеждает зло.

В традиционной русской ментальности, по мнению исследовательницы, источником добра рассматривалась община (мир), а врагом – источником зла, находящимся в постоянном конфликте с народом, – государство (см. Лурье, 1994).

В развитие идеи, выдвинутой Лурье, вполне обоснованным представляется еще одно предположение: в системе русской ментальности важнейшим способом действия, ведущим к победе добра над злом, является не закон, устанавливаемый «врагом»-государством, а милосердие. Отражением этого является и отмеченное Ю. М. Лотманом «устойчивое стремление русской литературы увидеть в законе сухое и бесчеловечное начало в противоположность таким неформальным понятиям, как милость, жертва, любовь» (Лотман, 1992 б, с. 260). Примечательный пример противопоставления русским человеком юриспруденции и моральных принципов мы находим в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина: на предположение Екатерины II, что она жалуется на несправедливость и обиду, Маша Миронова дает неожиданный ответ: «Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия» (Пушкин, 1957, с. 536).

Эту же особенность русской ментальности обнаружили российские психологи при исследовании морального и правового развития современной молодежи. Как отмечают авторы, слова из протокола выполнения задания – «Не по закону, а по совести» – «содержат в себе основной результат исследования: противопоставление закона и совести буквально лежало на поверхности ответов» (Воловикова, Гренкова, Морскова, 1996, с. 91). Особенно наглядно это проявилось при обсуждении испытуемыми «истории» – жизненной ситуации, персонажами которой были пассажиры поезда – мама с ребенком, занявшая чужое место за взятку проводнику, и женщина с билетом на это место. Все опрошенные не учитывали «закон» – право человека, купившего билет, а ожидали от него милосердия, сострадания и жалости, в противном случае считая его непорядочным человеком.

К вопросу об операционализации структурных компонентов национальной психики Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

DOI: 10. 17689/psy-2015.2.8 УДК 159.9

К вопросу об операционализации структурных компонентов

национальной психики

Рубеновна**

*кандидат психологических наук, доцент кафедры «Общая психология» Пензенского государственного университета (г. Пенза, Россия), [email protected]

**ассистент кафедры общей психологии и педагогики психолого -социального факультета Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И. Пирогова (г. Москва, Россия)

Аннотация: Статья посвящена вопросу определения структурных компонентов национальной психики. Большинство из них (национальный характер, национальные чувства, национальные привычки, национальные стереотипы, национальные взаимоотношения) являются порождением самой этнической общности. Исключение составляет «национальный темперамент», который генетически обусловлен.

Ключевые слова: структурные компоненты, национальная психика, национальный характер, национальный темперамент, национальные чувства, национальные привычки, национальные стереотипы, национальные взаимоотношения

On the issue of operationalization of the structural components

of the national psyche

* Candidate of Psychological Sciences, assistant professor at the «General psychology» department of Penza State University (Penza, Russia), [email protected]

** assistant of the department of general psychology and pedagogy psycho -social faculty of the Russian National Research Medical University named after N. I. Pirogov (Moscow, Russia)

Annotation: This article is devoted to the determination of the structural components of the national psyche. Most of them (national character, national feelings, national habits, national stereotypes, national relations) are the product of

the ethnic community. An exception is the «national temperament» that is genetically determined.

Keywords: structural components, national mentality, national character, national temperament, national feelings, national habits, national stereotypes, national relations.

Для нас научный интерес представляет рассмотрение вопроса о национальных особенностях психики. Связано это с тем, что за последние 20 лет у народов на постсоветском пространстве пробудился заметный интерес к своему историческому прошлому и национальной культуре.

В отечественной психологии с позиции теории монизма психика рассматривается как субъективное отражение объективной реальности. Следует подчеркнуть, что психика носит двойственный характер. С одной стороны, по источнику возникновения она материальна, так как является свойством мозга. С другой стороны, по форме выражения она идеальна, примерами будут выступать мысли, фантазии, представления, сновидения и т.д.

Но психика может быть результатом отражения не только индивидуального сознания конкретного человека, но и результатом отражения общественного сознания целого этноса. На этот обращает внимание и В.Г.Крысько [3]. Учитывая тот факт, что с психикой человек рождается, а сознание (человеческая психика) формируется в ходе социализации в среде себе подобных, мы могли бы компоненты национальной психики назвать компонентами национального сознания. Тем не менее, это было бы неточно, так как специфику проявления национальной психики можно рассматривать не только через социальные феномены (национальный характер, национальные чувства, национальные привычки, национальные взаимоотношения, национальные стереотипы), но и через национальный темперамент — феномен, обусловленный на генетическом уровне.

В Этнопсихологическом словаре специфика проявления национальной психики определена как этнопсихологические особенности [12].

Итак, рассмотрим каждый из структурных компонентов национальной психики.

Одним из её важных компонентов является национальный характер.

Под национальным характером понимают исторически сложившуюся совокупность устойчивых психологических черт, определяющих привычную манеру поведения и типичный образ действий представителей той или иной нации и проявляющихся в их отношении к социально-бытовой среде, окружающему миру, труду, своей и другим этническим общностям. [3].

Представление о национальном характере, по мнению Ю.В. Бромлея, исходит из того, что не отдельные личности выступают в качестве элементов этой категории, а прежде всего специфические для данной этнической общности социально-психологические черты. Неверно, говорит он, сводить национальный (этнический) характер к простой сумме психических свойств отдельных личностей. Этническая группа усиливает или ослабляет те или иные стороны индивидуальной психики. Вместе с тем, очевидно, что черты национального характера должны быть, так или иначе интегрированы в психике индивида. Поэтому, чтобы считаться типичными для данного этноса, соответствующие черты характера должны быть присущи большинству или, по крайней мере, значительной части его членов и отличать их от представителей других этносов [1].

С ним согласна В.Ю. Хотинец, приводящая следующие примеры характерологического портрета типичных представителей различных этносов: 1.Англичанин: тактичный, спокойный, критичный, умный.

2.Немец: практичный, организованный, трудолюбивый, уверенный, твердый, жесткий.

З.Русский: откровенный, щедрый, бесшабашный, прощающий, доверчивый, миролюбивый [10].

За последнее время в этнопсихологии все реже используют понятие «национальный характер», заменяя его такими понятиями как «ментальность» и «менталитет».

Как считают В.С. Кукушин и Т.Г. Стефаненко, ментальность — это система образов, которые лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей, то есть ментальность — это своеобразное миропонимание, присущее этнической общности в ту или иную эпоху [4; 9].

Мы считаем, что понятие «ментальность» и «менталитет» можно рассматривать как идентичные, но они не подменяют собой «национальный характер». Национальный характер представляется нам более широким понятием по сравнению с ментальностью или менталитетом.

Таким образом, национальный характер — это исторически сложившиеся устойчивые этнопсихологические особенности, свойственные этнической общности, выражающиеся в определенном наборе психологических черт, типичных для представителей данной общности. В свою очередь, ментальность(менталитет)-это их специфическое миропонимание, обусловленное, в том числе, и национальным характером.

Следующим важным компонентом национальной психики является «национальный темперамент».

По мнению В.Ю. Хотинец, понятие «национальный темперамент» имеет несколько иное толкование, чем «темперамент» в общей психологии, детерминируемый типами нервной системы.

Своеобразие национального темперамента объясняется влиянием климатических условий, образа жизни, родом занятий этнических субъектов,

специфики этнической культуры. Как правило, выделяют темперамент южных народов (субтропический) и темперамент северных народов (холодный) [10]. В.Г. Крысько считает, что национальный темперамент предопределяет эмоционально экспрессивную специфику поведения и поступков людей как представителей определенной этнической общности.

Различия в реактивности и эмоциональности представителей различных этнических общностей объясняется в первую очередь не тем, что в одной из них больше холериков, а в другой — больше меланхоликов, а тем, что выработанные на протяжении веков традиционные формы поведения, реагирования усваиваются каждым новым поколением [3].

Особо подчёркиваем генетическую обусловленность темперамента.

Мы полагаем, что проявление самих типов темперамента не следует рассматривать отдельно. В конкретных проявлениях тех или иных типов темперамента раскрывается именно национальный темперамент.

А.Л. Журавлев, В.А. Соснин, М.А. Красников, рассматривая понятие «национальный темперамент», в качестве его содержания, также видят динамические особенности поведения представителей того или иного этноса, что проявляется в темпе речи и экспрессивности телодвижений, в легкости возникновения и внешней выраженности эмоций [2]. Это не случайно, так как основными компонентами темперамента являются общая психическая активность, моторика, эмоциональность.

Таким образом, национальный темперамент — это генетически обусловленная этнопсихологическая особенность этнической общности, представляющая собой ее динамическую сторону, выражением которой являются эмоциональность, моторика, активность представителей данной общности.

Очередным важным компонентом национальной психики являются национальные чувства. Ю.В. Бромлей в своей книге «Очерки теории этноса» пишет, что отношение людей к действительности обычно сопровождается определенными переживаниями — чувствами [1]. Чувства в отличие от эмоций, представляют собой социальный феномен.

По мнению В.Ю. Хотинец, национальные чувства выражают прежде всего эмоциональное отношение к самой этнической реальности. К ним относят гордость за свой народ, приверженность национальным ценностям, достояниям. Динамичность национальных чувств и настроений предполагает позитивную и негативную окраску их проявления. Подлинное чувство национальной гордости и достоинства, прогрессивное настроение нации противоположны гипертрофированному чувству превосходства и исключительности своей нации, регрессивно-агрессивному настроению, выраженному в этнофанатизме и национализме [10]. О.А. Михневич считает, что национальные чувства как высший продукт развития эмоций формируются главным образом под воздействием конкретно-чувственных контактов с национальной действительностью. Самого по себе знания национальных образов, воспринимаемых как идеалы, недостаточно для того, чтобы ими руководствоваться. Только став объектом устойчивых национальных чувств, эти знания становятся реальными побуждениями к деятельности [5].

Таким образом, национальные чувства — это устойчивые этнопсихологические особенности, свойственные этнической общности, выражающие патриотизм, гордость за свой народ, приверженность национальным ценностям и достояниям.

Последующим важным компонентом национальной психики являются «национальные привычки».

Как полагает Ю.В. Бромлей, привычки, приобретаемые, привитые воспитанием, слабо контролируются или совсем не контролируются сознанием [1].

По мнению В.Г. Крысько, национальные привычки — это сложившиеся на основе длительного опыта жизнедеятельности нации и прочно укоренившиеся в повседневной жизни, передающиеся новым членам этнической общности правила, нормы и стереотипы поведения, формы общения людей, соблюдение которых стало общественной потребностью каждого [3].

Мы бы хотели добавить, что недостаточное знание национальных традиций, обычаев, привычек, вкусов нередко ведет к серьезным осложнениям в общении с представителями других этнических общностей.

В. Ю. Хотинец считает, что человек как участник социального взаимодействия осознанно или неосознанно согласует свое поведение с определенной нормативной моделью, подчиняясь ее методам и правилам. К этой модели прежде всего относятся традиционные обряды и религиозные ритуалы.

Человек, приобщившись к ним, начинает следовать и подчиняться этой системе в различных сферах своей жизнедеятельности [10].

У Т.Г. Стефаненко мы находим понимание традиций как регуляторов человеческого поведения. Традиции социально-этнической общности, пишет она, имеют целостный характер и представляют собой сложную систему взаимосвязанных между собой элементов — обычаев, ценностей, идеалов [9].

Таким образом, национальные привычки — это устойчивые этнопсихологические особенности, свойственные этнической общности, выражающиеся в правилах и нормах поведения, формах общения, вкусах, нравах.

Одним из значимых компонентов национальной психики являются «национальные стереотипы».

Как считает В.А. Чернобай, представителям различных этносов свойственны этнические стереотипы, которые представляют собой устойчивые представления о моральных, умственных, физических характеристиках. Они, как правило, фиксируют оценочные мнения об указанных качествах. Кроме того, этнические стереотипы могут включать предписание к действию в отношении людей данной национальности [11].

Т.Г. Стефаненко отмечает, что важную роль в межгрупповых отношениях играют национальные стереотипы — упрощенные, схематизированные образы социальных объектов, характеризующихся высокой степенью согласованности индивидуальных представлений. Стереотипы усваиваются в раннем детстве -обычно из вторичных источников, а не из непосредственного опыта — и используются детьми задолго до возникновения ясных представлений о тех группах, к которым они принадлежат [9].

По мнению А.П. Садохина и Т.Г. Грушевицкой, жизнь каждого этноса проходит в относительно одинаковых условиях совместного существования всех его представителей, что вполне закономерно порождает у членов этнического сообщества единство взглядов на один и тот же предмет, общие критерии, оценки, сходные способы поведения. Процесс формирования оценочных суждений развертывается постепенно и завершается появлением этнопсихологических эталонов, которые передаются из поколения в поколение в виде обычаев, традиций, обрядов, мифов, стереотипов, оценок [7].

А.Л. Журавлев, В.А. Соснин, М.А. Красников дополняют, что национальные стереотипы могут формироваться как на основе личного опыта общения с представителями этнической общности, так и на основе книг, видео-

и кинофильмов, рассказов других лиц, общавшихся с представителями конкретного этноса [2].

А.А. Налчаджян в своём учебнике «Этнопсихология» пишет о существовании как стереотипов-мнений, так и стереотипов-убеждений. Мнение не обладает большой мотивирующей силой, тогда как убеждение — устойчивая система представлений. Она может стать мотивом социального поведения человека [6].

Следует подчеркнуть, что существуют как гетеростереотипы — упрощённые образы других народов, так и аутостереотипы — образ самих себя.

Таким образом, национальные стереотипы — это устойчивые этнопсихологические особенности, свойственные этнической общности, выраженные в обобщенных, упрощенных оценочных мнениях моральных, интеллектуальных и физических качеств.

Наконец рассмотрим такой важный компонент национальной психики как «национальные взаимоотношения».

По мнению А.Л. Журавлева, В.А. Соснина, М.А. Красникова, межэтнические отношения — это субъективно переживаемые отношения между людьми разных национальностей, этническими общностями [2]. Характер межэтнических отношений зависит от исторического прошлого, социально-политической обстановки, от экономических и культурно-бытовых условий жизни, непосредственной конкретной ситуации или заинтересованности в общении. Межэтнические отношения проявляются в установках и ориентациях на межэтнические контакты в разных сферах взаимодействия, в национальных стереотипах, в настроениях и поведении, поступках людей и конкретных этнических общностей.

А.П. Садохин считает, что этническая общность не способна существовать в абсолютной изоляции от других народов. Каждый этнос в той или иной степени

открыт для контактов и восприятия культурных достижений других этносов и одновременно готов поделиться собственными культурными достижениями и ценностями. Но не всегда межэтнические контакты приносят положительные результаты для всех взаимодействующих этносов. Для межэтнических отношений идеальна ситуация, когда контактирующие этносы обладают одинаковым статусом. Особенно важное значение имеет политика государства, проводимая по отношению к этническим «меньшинствам». В ней следует выделить два направления, которые непосредственно сказываются на форме межэтнических отношений: интегрирующая политика и политика культурного плюрализма. Последняя касается не только области культуры, языка, образования. В широком понимании это и представительство различных этнических групп в институтах власти [8].

Т.Г. Стефаненко считает, что психология межэтнических отношений -особая проблема этнопсихологии. При ее рассмотрении следует помнить, что не существует особых, свойственных исключительно межэтническим отношениям психологических явлений и процессов: все они являются универсальными для межгрупповых отношений. Межгрупповые отношения -это система связей, в рамках которой объектом и субъектом являются группы, в том числе и этнические общности [9]. По утверждению А.А. Налчаджяна, основными межэтническими процессами являются соперничество, борьба, конфликты, сотрудничество, следующие за ними вторичные процессы распределения статусов и ролей и др. [6]. Мы разделяем высказывания ученых по поводу сущности компонента «национальные взаимоотношения» и указываем различные формы межэтнического взаимодействия. Это воздействие, когда одна этническая общность оказывает влияние на другую. Как следствие, складываются субъект-объектные взаимоотношения. Другая форма-содействие или сотрудничество, характеризуется взаимоуважением

между этническими общностями при выстраивании субъект-субъектных отношений. Третья форма-противодействие между этническими общностями, отличающаяся наличием враждебных отношений.

Таким образом, национальные взаимоотношения — это устойчивые этнопсихологические особенности, свойственные этнической общности, выражающие различные системы связей — от содействия до противодействия.

Таким образом, в структуру национальной психики психику входят такие компоненты, как: «национальный характер», «национальный темперамент», «национальные чувства», «национальные привычки», «национальные стереотипы» и «национальные взаимоотношения». Большинство из них социально обусловлены и представляют собой «детище» определённой этнической общности. Исключение составляет «национальный темперамент», имеющий генетическую обусловленность. Мы не считаем эти компоненты исчерпывающими, но находим их важными для понимания сущности национальной психики.

Литература:

1. Бромлей, Ю.В. Очерки теории этноса/ Ю.В. Бромлей.-М., 1983.-412с.

2. Журавлев, А.Л. и др. Социальная психология / А.Л. Журавлев, В.А. Соснин, М.А. Красников. — М.: Форум-Инфра-М., 2006. -416 с.

4. Кукушин, В.С. и др. Этнопедагогика и этнопсихология / В.С. Кукушин, Л.Д.Столяренко.- Ростов-на- Дону, Феникс, 2000.-448с.

5.Михневич, О.А. Психолого-педагогические проблемы формирования национального самосознания будущих учителей / О.А. Михневич. — Минск: Харвест, 2007. -368 с.

6. Налчаджян, А.А. Этнопсихология / А.А. Налчаджян. — СПб.: Питер, 2004. — 381 с.

7. Садохин, А.П.и др. Этнология / А.П. Садохин, Т.Г. Грушевицкая. — М.: Академия, 2003. -320 с.

8. Садохин, А.П. Этнология: Учебник, 2-е изд. перераб. и доп. / А.П. Садохин. — М.: Гардарики, 2004. -287 с.

9. Стефаненко, Т.Г. Этнопсихология / Т.Г. Стефаненко.-М.: Аспект Пресс, 2009.-368с.

10. Хотинец, В.Ю.Этническое самосознание / В.Ю. Хотинец.- СПб.: Алетейя. 2000.-240с.

11.Чернобай, В.А. Социальная психология / В.А. Чернобай. — Ростов-на-Дону: Феникс, 2004. -256 с.

12. Этнопсихологический словарь / Под ред. В.Г. Крысько. — М.: Московский психолого-социальный институт, 1999. -343 с.

References:

1. Bromley, Yu.V. Ocherki teorii etnosa/ Yu.V. Bromley.-M., 1983.-412s.

2. Zhuravlev, A.L. i dr. Sotsialnaya psihologiya / A.L. Zhuravlev, V.A. Sosnin, M.A. Krasnikov. — M.: Forum-Infra-M., 2006. -416 s.

3. Kryisko, V.G. Etnicheskaya psihologiya/ V.G. Kryisko.- M.: Akademiya, 2002.-320c.

4. Kukushin, V.S. i dr. Etnopedagogika i etnopsihologiya / V.S. Kukushin, L.D.Stolyarenko.- Rostov-na- Donu, Feniks, 2000.-448s.

5. Mihnevich, O.A. Psihologo-pedagogicheskie problemyi formirovaniya natsionalnogo samosoznaniya buduschih uchiteley / O.A. Mihnevich. — Minsk: Harvest, 2007. -368 s.

6. Nalchadzhyan, A.A. Etnopsihologiya. — SPb.: Piter, 2004. — 381 s.

7. Sadohin, A.P.i dr. Etnologiya / A.P. Sadohin, T.G. Grushevitskaya. — M.: Akademiya, 2003. -320 s.

8. Sadohin, A.P. Etnologiya: Uchebnik, 2-e izd. pererab. i dop. / A.P. Sadohin. — M.: Gardariki, 2004. -287 s.

9. Stefanenko, T.G. Etnopsihologiya / T.G. Stefanenko.-M.: Aspekt Press, 2009.-368s.

10. Hotinets, V.Yu.Etnicheskoe samosoznanie / V.Yu. Hotinets.- SPb.: Aleteyya. 2000.-240s.

11. Chernobay, V.A. Sotsialnaya psihologiya / V.A. Chernobay. — Rostov-na-Donu: Feniks, 2004. -256 s.

12.Etnopsihologicheskiy slovar / Pod red. V.G. Kryisko. — M.: Moskovskiy psihologo-sotsialnyiy institut, 1999. -343 s.

Понятие национального характера Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 39

DOI: 10.18101/1994-0866-2018-3-3-32-37

ПОНЯТИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА

Бурятская государственная сельскохозяйственная академия им. В. Р. Филиппова Россия, 670034, г.Улан-Удэ, ул. Пушкина, 8 E-mail: [email protected]

Бурятская государственная сельскохозяйственная академия им. В. Р. Филиппова Россия, 670034, г. Улан-Удэ, ул. Пушкина, 8 E-mail: [email protected]

В статье рассматриваются способы, теории и критерии изучения понятия «национальный характер», которые использовались на рубеже XIX и XX вв. Авторы отслеживают историю изучения национального характера, способов, определяющих различия между этническими группами. Раскрывается определение понятия «национальный характер» с точки зрения политологии, психологии, философии и социологии. Описаны элементы, которые составляют комплексную систему изучения национального характера и дают возможность выявить отличительные черты определенной этнической группы в процессе взаимодействия с индивидуальными особенностями базовой личности. Показано значение понятий «душа» и «духовность народа» в изучении национального характера. Проанализирована важность отражения духовности, культурных форм и традиций народа в бытии национального характера. Отмечается актуальность исследования национального характера и возможность использования понятия «национальный характер» применительно к современному обществу. Ключевые слова: национальный характер; менталитет; нация; этнос; национальная специфика; самоидентификация; национальная самобытность; темперамент, традиции, духовность народа.

В условиях политических разногласий, образовательных и социальных реформ остро встал вопрос о пространственном развитии общества. Традиционные человеческие ориентиры и ценности старших поколений устарели, а новые еще не сформировались. Молодое поколение вынуждено создавать новые идеалы и ориентиры. В такой нестабильной и непредсказуемой ситуации развития современного общества все большее внимание стало уделяться понятию «национальный характер». Определяя «национальный характер», мы подразумеваем в основном менталитет, культурные особенности, поведенческие шаблоны, отличающие одни народы от других. Наделив народ национальной самобытностью, особым складом характера и нормами поведения, необходимо учитывать, что изучение подобной индивидуальности проблематично. Если рассматривать характер как сочетание каких-либо

черт, то перечислять их можно бесконечно. Существуют разные мнения не только о том, что такое национальный характер, но возникает сомнение о его существовании вообще. И. Л. Солоневич подчеркивал, что компоненты, «образующие нацию и ее особый национальный склад характера, нам совершенно неизвестны. Но факт существования национальных особенностей не может подлежать никакому… сомнению» [1, с. 20].

Априори каждый знает, что представители разных народов и этнических групп отличаются темпераментом, нравами, традицией и культурой. Мы можем с легкостью перечислить черты, характерные, по нашему мнению, для нашего собственного и для чужих народов, и чаще всего они совпадают и не требуют доказательств. Но практически все подобные рассуждения субъективны и произвольны.

Первые представления о различии характеров разных наций сложились еще в античности. Подобного рода описательные понятия встречаются в записках путешественников, обозначающих специфические особенности поведения и условий жизни того или иного народа в один и тот же период времени. Например, Геродот в своих работах подчеркивал, что каждый народ убежден в том, что его собственные обычаи и образ жизни некоторым образом наилучшие [2, с. 31-202]. Платон писал, что «где большинство говорит таким же образом и об одном и том же: «это — мое!» или «это — не мое!», там, значит, наилучший государственный строй» [3, с. 238].

Национальный характер есть не что иное, как некая совокупность, эмоционально-чувственных проявлений, выражаемая в ментальности, культуре и психологии определенного народа или этноса. Проявление национального характера также наблюдается в скорости и интенсивности реакции на происходящие в обществе события. С точки зрения социогуманитарных наук национальный характер представляет собой социально-психологические явления, которые отражают поведение и мышление человека, соблюдение национальных традиций и обычаев, жизненные цели группы людей, и гораздо сложнее отслеживается на уровне индивида. Более точно и полно отражение национального характера происходит через темперамент отдельных этносов.

История изучения национального характера и его проявлений, его влияния на развитие социума началась с определения термина «национальный характер». В науке устоялось представление, что национальный характер — это система проявления устойчивых особенностей, присущих членам определенного национального (этнического) сообщества, с учетом специфики их психологических и социальных качеств.

В свободной электронной энциклопедии сети Интернет определение национального характера раскрывается так: национальный характер — устойчивые особенности, характерные для членов того или иного национального (этнического) сообщества, особенности восприятия мира, мотивов поступков (идей, интересов, религии). Исследователи включают в структуру национального характера особенности темперамента, выражения эмоций, чувств; национальные предрассудки; распространенные привычки, тради-

ции, стереотипы; особенности и специфику поведения; ценностные ориентации; потребности и вкусы; ритуалы. Национальный характер проявляется, прежде всего, как система социокультурных (моральных) норм.

Чаще всего изучение национального характера связывается с менталитетом или культурой определенной этнической группы, которая является ячейкой социализации. Само изучение национального характера и становление понятия началось с изучения знаков, отпечатков и признаков, принадлежащих человеку, что обозначалось понятием «характер». Изначально греческое слово «характер» подразумевало знак или символ, выражающий специфику какого-нибудь явления; термин «характерный» значит специфический. Позже оно стало обозначать определенную черту или совокупность черт, отличающих одного человека от другого. Позднее общие отличительные черты людей одной этнической группы стали сравнивать, выявляя сходство и различия с другими этногруппами. Теоретическую базу научного изучения вопроса национального характера заложил английский философ Дэвид Юм. В статье «Национальные характеры» (опубликована в Лондоне в 1770 г.) он четко определяет, что каждый народ характеризуется специфической манерой поведения и конкретными качествами, встречающимися чаще, чем у их соседей. Однако философ предупреждал о негативных последствиях абсолютизации данной теории. Одним из первых исследовал национальный характер в XI в. Илларион, митрополит Киевский, в своей книге «Слово о законе и благодати». Он описал поведение и образ жизни киевлян.

В настоящее время изучением национального характера занимаются многие ученые, при этом трудно выявить какой-то доминирующий подход. Его анализ осуществляется с разных позиций. Одни отдают предпочтение географическим факторам, другие — социальным. В некоторых теориях внимание фокусируется на анализе социокультурной среды. Часть исследователей пытается наиболее подробно и полно раскрыть сходства и различия свойств представителей разных этногрупп. Иногда сопоставляются системы воспитания, образования и пути социализации. Порой особенности характера пытаются определить, анализируя фольклор. Ученые также обращаются к поведению народов в разные исторические периоды.

В изучении национального характера используются различные формы и методы: наблюдение, описание, сравнение, психологические тесты и т. д. Опираясь на работы Д. Мак-Клелланда и его коллег, можно сделать вывод о том, что изучение национального характера может зависеть от целого ряда составляющих, это и культурные ценности, и передача народного опыта, и почитание истории, и чувство патриотизма в определенных границах времени. Сходства или различия национальных характеров этнических групп проявляются как тренды или тенденции времени, что не исключает стерео-типизации национальных черт.

При изучении национального характера определенной группы людей следует обратить внимание на тот факт, что это массовое явление и не должно базироваться на личностных характеристиках отдельных индивидов. Поэтому можно предположить, что «национальный характер» — это

выражение национальной идентичности [4, с. 105].

Черты народа, определяющие его характер, проявляются и закрепляются в наследии материальной и духовной культуры, которое отражает условия существования, особенности истории и преемственность поколений. Эти черты как бы конденсируются в стереотипах. Наиболее плодотворно изучение национального характера в тесной связи с условиями и определяющими факторами развития этноса. При этом нация сохраняет ту базовую основу определенных свойств, качеств и признаков, которые остаются инвариантом при изменении условий жизни народа.

Однако следует учитывать тот факт, что многие существенные черты характера одной нации имеются в той или иной форме и у других. Трудно найти какую-либо особенную черту, которую можно было бы считать исключительно принадлежностью только одной нации.

На фоне процессов глобализации, в том числе унификации разных сообществ, ослабления связи между поколениями и частичной утратой наследия прошлого особую ценность приобретают характерные признаки той или иной нации. В XXI веке актуальны проблемы теоретического изучения специфики различных культур, ментальности и менталитета, самобытности и неповторимости этнических групп. В современных условиях национальный характер может рассматриваться как система определенных характерологических качеств, степень и форма проявления которых и составляют национальное своеобразие. Таким образом, можно убедиться, что национальный характер определяет особый образ жизни народа, специфику норм поведения и ценностных ориентаций [5, с. 108-111].

Особое внимание уделяется группе духовно-религиозных факторов, которые сегодня помогают идентифицировать некоторые этнические группы.

Этнические стереотипы отчетливо проявляются в бытии многих сообществ при сравнении их характеров с аналогичными феноменами других этнических групп. В обыденном сознании представление о национальном характере и ныне сводится к элементам народного творчества, которые отражаются в произведениях фольклора, сказках, пословицах и поговорках, анекдотах и т. п. [Там же].

В воззрениях ряда мыслителей Х1Х-ХХ вв. при интерпретации национального характера акцент делается на таких понятиях, как «дух народа», «душа народа» и т. д. О. Шпенглер считал, что у каждого народа существует непостижимая с помощью рассудка душа, а культура является ее телом, оболочкой. По мнению Н. А. Бердяева, душа — это духовность народа, его верования, стремления и жизненные установки, притом для каждой этнической группы или народности духовность имеет первоначальное значение в построении человеческой судьбы и судьбы страны, в которой эта группа проживает [6, с. 37]. Говоря о духовности, большинство единомышленников Н. А. Бердяева и последователей ассоциируют это понятие с силой и духом русского народа или с Россией. Душа России, по их мнению, непостижима. Так, одна из главных черт духовности русского народа — в сочетании крайностей, противоположных свойств и т. д. В размышлениях о духовности

российского народа оригинальную концепцию «космо-психо-логоса», сопряженную с изучением национальных образов мира, создал Г. Д. Гачев. По мнению Г. Д. Гачева, человек — это единство души и тела, содержащего в себе нематериальную основу соединения, которая именуется как дух или духовность человека. В то время как нация представляет собой единство природы и Космоса.

Итак, понятие «национальный характер» активно используется в современном социогуманитарном дискурсе. Комплексное исследование национального характера может быть основой процессов сохранения идентичности современных этносов как одной из форм воссоздания культурных кодов и их актуализации в современных условиях.

Литература

1. Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 1991. С. 20.

2. Геродот. История // Историки античности. Т. 1. Древняя Греция. М., 1989. С. 35.

3. Платон. Собрание сочинений. М., 1987. Т. 3. С. 238.

4. Смирнов П. И. Социология личности. СПб., 2001. С. 105.

5. Мухамед Т. В. Национальный характер как культурная универсалия // Вестник МГУКИ. 2012. № 6 (ноябрь — декабрь). С. 108-111.

6. Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // Мыслители русского зарубежья. СПб., 1992. С. 37.

7. Платонов Ю. П. Основы этнической психологии. СПб., 2003. С. 199.

8. Барг М. А., Авдеева К. Д. От Макиавелли до Юма: становление историзма. М., 1998. 306 с.

CONCEPT OF NATIONAL CHARACTER

Rada B. Munkueva Research Assistant,

Philippov Buryat State Agricultural Academy 8 Pushkina St., Ulan-Ude 670034, Russia E-mail: [email protected]

Yuliya A. Serebryakova Dr. Sci. (Philosophy), Prof., Philippov Buryat State Agricultural Academy 8 Pushkina St., Ulan-Ude 670034, Russia

The article deals with the methods, theories and criteria for studying the concept of national character, which were used at the turn of 19th and 20th centuries. We trace the history of studying the national character, the ways that determine differences between ethnic groups. The concept of national character is defined in political, psychological, philosophical and sociological terms. We describe the elements that form a complex system of studying national character and provide an opportunity to identify the distinctive features of a certain ethnic group in the process of interaction with the basic individual characteristics of the personality; reveal the significance of the concepts «soul» and «spirituality of the nation» in the study of national character. It has been emphasized the importance of reflecting spirituality, cultural forms and national traditions in the existence of national character. We highlight the relevance of studying national character and use of this category in relation to modern society. Keywords: national character; way of thinking; nation; ethnos; national specifics, self-identification, national identity; temperament; traditions; spirituality of the nation.

Ленивый, пьяный, добрый — Ведомости

На днях ВЦИОМ опубликовал результаты любопытного опроса. Социологи задумали выяснить у наших сограждан, что они думают о русском национальном характере.

Для начала решили уточнить, существует ли этот русский характер вообще. Больше половины респондентов заверили, что да, существует. В этот момент представители науки этнопсихологии облегченно вздохнули. Правда, почти треть опрошенных выразили сомнение в существовании национального характера, что тем не менее не помешало им перейти к обсуждению его свойств.

Среди положительных черт россиян чаще называли доброту, душевность и эмпатию – по сути это версии одного и того же человеческого качества. Среди отрицательных – пристрастие к алкоголю и наркотикам, надежду на авось, лень, безынициативность и вялость.

Глас народа – глас божий. Из честного зеркала соцопроса на нас смотрит неказистый русский типаж: добродушный ленивый пьяница, безоглядно верящий в собственную неизменную везучесть. Такое впечатление, что опрашивали только женщин средних лет в поселках городского типа – но это не так. У ВЦИОМа полноценная научная выборка по основным социально-демографическим группам. Невольно вспоминаешь емкое определение русских, приписываемое то Карамзину, то Салтыкову-Щедрину, – «пьют и воруют». Правда, этого они никогда не говорили, зато говорили многое другое.

Русский народ с самого начала стал едва ли не основной темой размышлений русской литературы и философии. Античные мыслители пытались разобраться в том, что такое материя и дух. Восточные – что такое благородный муж и гармония с природой. Русская же философия в качестве своего главного предмета выбрала русский народ. Действительно, русские – чем не философская категория? Они не проще, чем космос и хаос. За последние пару веков написаны сотни томов о судьбе России, о «русской идее», о таинственности русского человека. Сколько сказано о его мессианстве и соборности, о его космизме и нравственном поиске. Загадочная славянская душа не давала покоя и зарубежным авторам. «Никогда не воюйте с русскими – на каждую вашу хитрость они ответят непредсказуемой глупостью», – часто цитируют Отто фон Бисмарка. Правда, он этого тоже никогда не говорил.

Однако вернемся к трем главным, по мнению соотечественников, отрицательным чертам русского характера – пьянству, лености и фатализму (в варианте надежды на авось). Пьянство, строго говоря, нельзя назвать чертой характера, но само явление, очевидно, россиянам присуще. Хотя и несколько преувеличено: согласно последним данным ВОЗ, по потреблению алкоголя на душу населения Россия находится на почетном 25-м месте, уступая в том числе Германии, Франции и Великобритании. Кстати, с большим отрывом в этом топе лидируют Сейшелы – не иначе это наши люди на отдыхе.

Принципиально не то, что у нас много пьют, а то, что в общественном сознании это особенно акцентировано. В не самой пьющей России наблюдается несомненный культ алкоголя. Еще в «Повести временных лет» князь Владимир, выбирая новую веру для своего народа, предпочитает православие и отказывается от ислама из-за его сухого закона. Летописец Нестор замечает: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти». Пьянство – зло, с этим не согласятся разве что участники алкоиндустрии. Но само это измененное состояние сознания в русской культуре воспринималось как особо ценное. Внутреннее освобождение, прилив радости, исповедальность разговора по душам, которые вызывает алкоголь, всегда были важны для русского человека, стремящегося к свободе и искренности. Одна из самых любимых и трогательных книг русской словесности – «Москва – Петушки», а «Ирония судьбы» – главное праздничное кино, повествующее о чудесах, которые творит спиртное.

Что касается лености, то здесь тоже не все просто. Самоценность труда в русской культуре не очевидна. Подневольный, вынужденный, механистический труд не является ценностью. Совсем другое дело – творческая, плодотворная, подвижническая работа. Русский человек готов совершать трудовые подвиги, подобно сталинским стахановцам, если осознает смысл и миссию своего труда. Нужно учитывать и свойственный русским авральный характер работы, когда период лени и праздности – это отдых и накопление сил перед авралом. Этот характер трудового поведения сформировался в силу особого аграрного цикла в нашем климате, когда урожай собирался в сверхкороткие сроки – «день год кормит».

Испытание судьбы, надежда на авось, толкающая на неоправданный риск, – это наследие глубокой многовековой религиозной культуры, которая вся пронизана фаталистическим чувством Божьего промысла. Русские осознают, что от человека мало что зависит. Гораздо больше зависит от обстоятельств, которые невозможно ни понять, ни просчитать до конца. Об этом же и известное высказывание фельдмаршала Миниха, сподвижника Петра I: «Россия управляется непосредственно Господом Богом, иначе невозможно объяснить, как она до сих пор существует». Правда, и он этого никогда не говорил.

Национальный характер

2. Изучение национального характера на Западе.

(The study of the national character in the West)

Геродот в 5 в. для н. э. была сделана попытка определить типичные групповые черты азиатов и греков. различия между народами, в каждой нации свой особый характер встречается в сочинениях Платона и Аристотеля.

Культурные различия, особенности образа жизни разных народов, необычные или экзотические традиции других племен, различные способы жизни, межличностного общения, культурной практики и т. п. мыслителей, путешественников, купцов, миссионеров и т. д. думать о людях, об их особенностях и т. д., заявил и пытался осмыслить различия между этническими группами признавали наличие у каждого народа своего конкретного склада.

Выявление проблем национального характера на Западе в рамках исследований философии, антропологии, социологии, этнографии, психологии. изучение национального характера западноевропейской мысли начинается со второй половины XVIII века. однако, подробно останавливаться на этом вопросе на Западе только начало XVIII века, в эпоху Просвещения.

У истоков изучения характера народов в Западной Европе были такие мыслители Просвещения, как Шарль де Монтескье, Дэвид Юм, И. Г Гердер, Ж. де Местр, а позднее-представители немецкой классической философии.

Монтескье использовал термин «различные характеры народов» фр. divers caracteres des nations (водолазы caracteresбыл Дворца Наций), связывая эти национальные различия с разными климатическими и географическими условиями. подобную мысль выразил Вольтер. Жан-Жак Руссо считал, что у каждого народа обязательно есть или, по крайней мере, должен быть свой национальный характер.

Позже, Гердер ввел понятие «народный дух». считая таких людей, как «корпоративную личность», он считал, что основой образованного народного духа, вдохновлять культуру народа и находят свое выражение в его языке, обычаях, традициях и ценностях. по мнению Гердера, народный дух, и представлять «прирожденный или собственного производства, характер народов» — это одна из движущих сил исторического развития наций. идея «народного духа», введенная в философию истории И. на Гердера, имел существенное значение для развития системы Г. Гегель.

В XIX веке Германия становится центром изучения национального характера, духа народов. в 60-е лет XIX века формируется так называемая «школа психологии народов», представителями которого были В., Вундт, М. Лацарус X. в каждых и т. д., характеризуется «народный дух» как психическое сходство индивидов, принадлежащих к определенной нации, и одновременно как их самосознание. содержание «народного духа» должны быть выявлены путем сравнительного изучения языка, мифологии, морали и культуры. их основная идея была главной силой истории является народ или «дух целого», выражающий себя в искусстве, религии, языках, мифах, обычаях и т. д. в «целом» — в характере нации и национального характера. позже, в начале XX В. Эти идеи получили развитие и частичную реализацию в 10-Том «Психологии народов» В. Вундта. им была предпринята попытка разработать методологию культурно-исторического познания особенностей «духа» этно-культурных сообществ. Ее основополагающие позиции является тезис о существовании интерсубъективной реальности или психологической реальности.

Значительную роль в разработке вопросов, связанных с национальным характером, сыграл авторы исследования, которое было проведено в рамках социальной и культурной антропологии. он работает Ф. Боас Б. Малиновский, М. Министерство иностранных дел, Р. Ф. Бенедикта, А Inkeles., Д. Левинсон и т. д.

Так, М. Министерство иностранных дел рассматривала три основных аспекта исследования национального характера: сравнительное описание культурных конфигураций в рамках определенной культуры, сравнительный анализ младенческой уход и развитие ребенка, изучение конкретных культурам моделей межличностных отношений.

В XX века активизировалось изучение феномена национального характера в США. американские этнопсихологические школы XX В. При построении целого ряда концепций национального характера произошло из-за существования различных национально-этнических групп специфических национальных характер и проявляющееся в стойких психологических особенностей индивида и влияют «культурном поведении». это позволило сторонникам этой школы для построения моделей «1012147 той или иной национально-этнической группы, выделяя в каждой нации «средней личности», которые соединены общими для представителей национальные черты личности и черты национальной культуры. В формировании качеств национального характера приоритет отдавался влияния культурных и политических институтов и семьи в воспитании ребенка. был особо отмечен и противоположный эффект «базисную личность» в Национальном институте. многочисленные кросс-культурные исследования показали влияние национального характера на особенности политических институтов и процессов, а также позволило выявить отличительные черты национального характера у представителей масс и политической элиты. он был создан, в частности, что главной трудностью в понимании чужого национального характера является этноцентризм — склонность воспринимать и оценивать жизненные явления и черты иной культуры, а также другие национально-этнические группы сквозь призму традиций и ценностей своей группы, термин «базисной личности» было введено «этноцентризм» в 1906 году. Самнер.

В начале У лет 50-х В. этнопсихологические исследования национального характера был подвергнут критике, его авторитет упал. одно из самых серьезных обвинений, защищал слишком жестких связей и зависимостей между элементарными национальными, приобретенных в процессе индивидуального воспитания, привычками, и последующими способами социально-политическое поведение. одна из самых противоречивых находок было то, что, например, национально-культурная традиция туго пеленать младенцев ведет к усилению тоталитаризма в тех обществах, где это принято. Маргарет Мид утверждала, в частности, на примере изучения русской и Китайской национальных культур. Считается, что метод изменения формы вполне конкретными, XX национальный характер в отличие от более демократических национальных культур, в которой ребенок будет иметь больше свободы для движений руками и ногами, что создает больше свободы, «покорный» национального характера. закройте выводов и «демократический». Maccluer, изучая так называемые М и албанцев «графическую» канадской культуры «телевизионную» лет 60-х века. он думал, что это было тяжело учиться регулируется, привычно, слева направо или справа налево, письму и чтению формирует авторитарная личность. тогда как восприятие хаотичных точек на телеэкране, порождающих разнообразные образы, воспитывает демократическую личность.

Другой известный исследователь национального характера в США в XX века антрополог Клайд Kluckhon, который изучал быт и культуру индейцев.

Важную роль сыграли работы известного американского социолога, выходца из России XX. П. Сорокин «существенные характеристики русской нации в А», в которой автор настаивал на требовании для комплексного рассмотрения и комплексного подхода в исследованиях национального характера.

Проблема национального характера в зарубежной гуманитарных наук во второй половине «1012166. В. оценивалась на основе различных научных концепций и направлений, среди которых можно выделить XX XX. Фромм «социальный характер». Рисман, Э Д. Kardiner, «базисные типы личности» А. Линтон, «статусная личность», Р «модальная личность». Адорно и другие, «авторитарная личность» Т. Маркузе.

К концу «одномерный человек» американский век антропология становится заметен сдвиг в исследованиях национального характера посредством выпуска целостного анализа и интерпретации культуры. В контексте исследования национального характера темами изучения становятся невербальная коммуникация в этно-культурных сообществ кросскультурный анализ эмоционально-психических состояний и др.

Атавизмы свободы, рефлексы рабства и «русский национальный характер»: история одной этнопсихологической гипотезы

Konstantin A. Bogdanov. Atavisms of Freedom, Reflexes of Slavery and the «Russian National Character»: The History of an Ethno-psychological Hypothesis

Константин А. Богданов (ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, доктор филологических наук) [email protected].

УДК 30.303/304,4-9

Аннотация:

В статье рассматриваются обстоятельства и контексты, сопутствовавшие утверждению в социальной антропологии представлений о «национальном характере» вообще и о «русском национальном характере» в частности. Главное внимание при этом уделяется теории физиологической эволюции и рефлексологии, сыгравшей существенную роль в представлениях о психологической склонности тех или иных этносов к «рабству» и «свободе». Автор полагает, что эссенциалистские постулаты о врожденной природе этнопсихологических характеристик заслуживают того, чтобы взглянуть на них в свете языковой прагматики — риторики и моральной демагогии, как на еще один пример того, что характер — это результат характеристики, а характеристики даются не только кому-то, но и кем-то.

Ключевые слова: физическая и социальная антропология, рефлексы, национальный характер, рабство, свобода, языковая прагматика

Konstantin A. Bogdanov (senior researcher, RAS Institute of Russian Literature (Pushkin House), Ph.D.) [email protected].

UDK 30.303/304,4-9

Abstract:

Bogdanov’s article examines the circumstances and contexts that have accompanied the ideas about «national character» overall, and particularly «Russian national character», as affirmed by social anthropology. Special attention is paid to the theory of physiological evolution and reflexology that played a significant role in the formation of ideas about the psychological tendencies of this or that ethnic group to «slavery» and «freedom». Bogdanov asserts that the essentialist postulates about the inborn nature of ethno-psychological characteristics deserve to be evaluated from the point of view of linguistic pragmatics — as rhetoric and moral demagoguery, as yet another example of the fact that character is the result of characterization, and characterizations are not only given to people — they are also formulated by people.

Key words: physical and social anthropology, reflexes, national character, slavery, freedom, linguistic pragmatics

В «Несвоевременных размышлениях» Ницше одно из суждений равно относится к истории и природе человека:

Уж раз мы есть результат прежних поколений, мы также есть результат их заблуждений, страстей, ошибок и даже преступлений; невозможно выпутаться вовсе из этой цепи… [Nietzsche 1954: 229][1].

Интерпретаторы и переводчики этой фразы спорят о мере фатализма и принудительности, которую Ницше вменяет нашей зависимости от прошлого: означает ли «мы есть», что «нам суждено», или также, что «мы должны»? В чем эта зависимость себя выражает — в психологии или рефлексии, моральных предписаниях или социальных установлениях? В терминах антропологии те же вопросы могут быть поставлены как вопросы наследования и трансмиссии: что и как передается от поколения поколению. Для специалистов в облас-ти физической антропологии — это вопросы происхождения и изменения физической организации человека и рас, для социальных и культурных антропологов — вопросы эволюции общества и культуры. В середине 1870-х годов, когда Ницше высказал вышеприведенное суждение, физическая антропология, как дисциплина, выделившаяся из смежных исследований в области сравнительной анатомии и физиологии, археологии и этнографии («народоведения»), переживает нечто вроде научного бума: созданное в 1859 году Парижское антропологическое общество положило начало активной организации антропологических институтов в Лондоне (1863), Москве (1864), Мадриде (1865), Флоренции (1868), Берлине (1869), Вене (1870). В 1871 году выходят в свет «Происхождение человека и половой отбор» (1871), а на следующий год — «Выражение эмоций у человека и животных» (1872) Дарвина, давшие старт научным и общественно-политическим дискуссиям о природе человека, а также о механизмах его физической, исторической и социальной эволюции. В 1874 году соотечественник Ницше и ревностный последователь Дарвина Эрнст Геккель публикует «Антропогению, или Историю развития человека» («Anthropogenie oder Entwickelungsgeschichte des Menschen»), ставшую на десятилетия самой популярной концепцией эволюции человека как вида. Социальная и культурная антропология возникнет позже, но их проблематика опосредованно связана с тем научным и общественным дискурсом в изучении человека и общества, который складывается начиная с середины 1870-х годов. В общем виде такой дискурс может быть определен как дискурс редукции — сведения социального и культурного многообразия к неким универсальным закономерностям физиологического и психологического порядка.

Эпистемологически подобная редукция требовала считаться с иерархией разнопорядковых явлений и признаков, обнаруживающих свою прогрессирующую или регрессирующую динамику. При этом вопрос об антропологической эволюции оказывался в том же контексте также вопросом этическим: что считать «естественным» для человека и общества, а что «хорошим»? Установление сходств, роднящих, с одной стороны, человека и животного, а с другой — людей друг с другом, представало отныне не спекулятивным, но как бы «физиологически обоснованным» аргументом не только в объяснение, но и в оправдание того, что им соприродно. Дальше других в этом оправдании пошел тот же Ницше, выводящий в «Генеалогии морали» (1887) хищного, но и прекрасного в своей природной свободе «человека-зверя», склонного к насилию и добивающегося господства над более слабыми и уже поэтому менее благородными сородичами. Организация государства, где власть «по природе» принадлежит такому зверю, — это власть господина над рабом. Только такой исторический порядок, по мысли Ницше, следует считать естественным и соприродным для людей, имеющих в себе смелость признать свою изначальную — звериную — сущность. Все другие типы государства являются следствием «восстания рабов в морали», а именно — евреев, извративших истинные ценности социального порядка, формирующегося из эгоистической силы власти и трусливого раболепия. Современная мораль — это рабская мораль, потому что она превозносит аскезу и самоотречение, осуждает жестокость, эгоизм и эксплуатацию, хотя эксплуатация — и здесь Ницше характерно прибегает к естественно-научной терминологии антрополога — является не наследством испорченного общества, а органически основной функцией самой жизни.

В определенном смысле Ницше шел вслед за Руссо, желая видеть в надлежащем социальном строе возвращение к «естественному состоянию». Но если для Руссо, поставившего веком ранее знак равенства между понятиями «естественное» и «хорошее», в возвращении к природе виделось обретение гармонии и торжество справедливости, то для Ницше природное начало в человеке находится «по ту сторону добра и зла» и не нуждается в морализаторстве — уже потому, что мораль, которая призывает к справедливости, сама по себе является моралью рабов. Демонстративный аморализм Ницше вызывал негодование многих — Макс Нордау настаивал в «Вырождении» (1892), что вся философия Ницше есть плод умопомрачения, так же думал и Толстой, обозвавший в одной из своих статей идеи Ницше «бредом» «ненормального немца» [Толстой 1950: 184]. Но интересно, что в своем убеждении, что природа может служить своего рода критерием социального порядка, тот же Толстой оказывался близок не только к Руссо, но и к Ницше — в том доктринально-дидактически отношении, что переустройство общества подразумевает искоренение пороков, насаждаемых культурой и наукой, ложными столпами которой слывут Шекспир, Бетховен, Дарвин и Пастер. В протесте против современной культуры и в доверии к природе Толстой, в сущности, повторял тот ход мысли, что следовать прирожденным свойствам человека является условием не только социального, но также физиологического прогресса. Последнее обстоятельство вызвало ехидную реакцию Ильи Мечникова, заметившего, что

с точки зрения учения гр. Толстого следует развивать и движения стопы, так как они составляют прирожденное «свойство» человеческого организма и поэтому совершенно «естественны» <…> Обувь же, которая сковывает стопу, мешая движению ее частей, является, таким образом, противоестественным изобретением культуры, которое необходимо устранить [Мечников 1954: 140].

Важным аргументом Мечникова было указание на то, что в процессе эволюции «рядом с прогрессивным развитием лишь немногих органов совершается регресс в области гораздо большего количества аппаратов» и что «весь организм человека переполнен органами, которые хотя и могут еще действовать, тем не менее клонятся к явному упадку». Органические атавизмы человека — остатки хвоста, лишние ребра, ушные и затылочные мышцы, отросток слепой кишки, зубы мудрости — все это, по Мечникову (ссылавшемуся в данном случае на книгу анатома Роберта Видерсгейма «Строение человека» [Wiedersheim 1887]), позволяет утверждать, что человек примыкает «не столько ко взрослым обезьянам, сколько к неравномерно развитым их зародышам» и что с естественно-исторической точки зрения его «можно бы было признать за обезьяньего “урода” с непомерно развитым мозгом, лицом и кистями рук» [Мечников 1954: 140—141]. Позже в публичной лекции «Миросозерцание и медицина» Мечников вспомнит об афоризме Руссо, которым начинается «Эмиль»: «Все хорошо, выходя из рук творца; все испорчено руками человека» — с тем, чтобы противопоставить ему свой собственный тезис: «…природа дурно создала человека; только своими руками может он усовершенствовать себя» [Мечников 1925: 266]. Задача науки состоит при этом как раз в том, чтобы создать «правильную жизнь» («ортобиоз», как окрестил на греческий лад эту задачу сам Мечников), дать человеку возможность для преодоления природной дисгармонии, наследником которой он все еще является.

В широком общественном контексте достижения физиологии и физической антропологии последней четверти XIX и начала XX века интересны в своих этических импликациях. Человеческое прошлое, открывающееся в ретроспективе не умозрительных догадок, но естественных наук, предстает аргументом, чтобы не только судить о человеке в его настоящем и будущем, но и судить самого человека. Научно-медицинские термины, служившие ранее для того, чтобы описывать явления и процессы физиологии, вовлекаются при этом в контексты, прилагаемые к ценностным суждениям историософского, психологического и социального порядка. В ряду таких терминов одним из наиболее популярных стало, как известно, понятие рефлекса. Для русскоязычной публики это понятие было нагружено морально-этическими коннотациями, начиная с Ивана Сеченова, чьи «Рефлексы головного мозга» прочитывались не только как научный труд, но и как манифест новой морали, апеллировавшей не к Нагорной проповеди, а к процессам физиологии и зависящей от него психики.

Новый всплеск популяризации понятия «рефлекс» связан с именем Павлова — ученика и последователя Сеченова. Научная строгость, требовавшая от радикально настроенной молодежи 1860-х годов признания за человеком животных инстинктов, находит в Павлове авторитетного и последовательного пропагандиста. Учение о рефлексах, разрабатываемое Павловым и сотрудниками его лаборатории после получения им в 1904 году Нобелевской премии за работы по физиологии пищеварения, знаменовало продолжение и развитие тезиса о соматической детерминации человеческой психики. Но интересно то, что, как и Сеченов, физиологический детерминизм Павлов распространял не только на область своих научных интересов, но и на суждения, касающиеся истории, культуры, социальной жизни и политики. С наибольшей определенностью эти претензии выразились в мае 1917 года, когда Павлов вместе со своим младшим коллегой и будущим украинским академиком Максом Губергрицем выступил в Петроградском биологическом обществе с докладом «Рефлекс свободы». На следующий год статья по этому докладу была опубликована в журнале «Русский врач», а в 1923 году она вошла в качестве отдельной, XXVIII главы в капитальную и неоднократно переиздававшуюся впоследствии монографию «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных» [Павлов 1923].

«Рефлексом свободы» Павлов назвал исследованный им на собаках инстинкт преодоления препятствий, сковывающих их движения. Этот инстинкт, по Павлову, является прирожденным для всех животных — «не будь его, всякое малейшее препятствие, которое бы встречало бы животное на своем пути, совершенно прерывало течение его жизни». Но до какой степени этот рефлекс является безграничным? Лабораторные эксперименты демонстрируют, что рефлекс свободы может быть подавлен — для этого достаточно длительное время держать собаку на привязи. Но интересно не это, а то, что подавление рефлекса свободы может разнообразиться с целью выработки тех или иных условных рефлексов: например, если давать собаке еду только тогда, когда она находится на экспериментальном станке, то через какое-то время собака сама будет вскакивать на экспериментальный стол. Возможность подавления рефлекса свободы Павлов приписал другому рефлексу, который, по его мнению, также является прирожденным и который он назвал «рефлексом рабской покорности» или «рефлексом рабства». Примером проявления такого рефлекса Павлов называет поведение щенков и маленьких собачек, которые падают на спину перед большими собаками. Надо сказать, что окончательной ясности в формулировках Павлова нет: с одной стороны, подавление рефлекса свободы предстает в его изложении как выработка условного рефлекса, но то же самое может быть сказано и о рефлексе свободы, который, как показывают те же опыты, может быть также экспериментально восстановлен у собаки, у которой он, казалось бы, уже был окончательно подавлен. Можно думать поэтому, что оба этих рефлекса могут быть восстановлены, но кроме того, еще и генетически закреплены — в той же работе Павлов характерно делит собак на тех, которые поддаются подавлению рефлекса свободы с большей и меньшей охотой, при этом наиболее свободолюбивыми, по его предположению, являются потомки поколений, которые «и со стороны самцов и со стороны самок пользовались полной свободой в виде, например, беспривязных дворняжек». Самое занятное то, что физиологические наблюдения Павлова завершаются антропологической и культурно-исторической кодой: «Как часто и многообразно рефлекс рабства проявляется на русской почве и как полезно сознавать это!»

Здесь же приводится и литературная иллюстрация такого проявления, причем выясняется, что и тут есть что сказать не только историкам культуры, но и генетикам:

В маленьком рассказе Куприна «Река жизни» описывается самоубийство студента, которого заела совесть из-за предательства товарищей в охранке. Из письма самоубийцы ясно, что студент сделался жертвой рефлекса рабства, унаследованного от матери приживалки. Понимай он это хорошо, он, во-первых, справедливее бы судил себя, а во-вторых, мог бы систематическими мерами развить в себе успешное задерживание, подавление этого рефлекса [Павлов 1949: 272].

В своих публицистических высказываниях Павлов был ригористичен, настаивая на поведенческом сходстве животных и людей. Весной 1918 года в концертном зале Тенишевского училища в Петрограде Павлов прочитал три публичные лекции под общим названием «Об уме вообще и о русском уме в частности», в которых рефлексология оборачивалась своеобразной социологией российской истории[2]. Человеческое мышление, как и мышление собаки, управляется сигналами, закрепляющими в нем ассоциативные связи и рефлексы контролируемого и несамостоятельного поведения. Применительно к обществу такими сигналами, помимо прочего, служат слова, которые могут вести не только к истине, но также к обману и самообману и, в конечном счете, фальсификации действительности. В своих оценках ученый был мрачен и далек от оптимизма: политика Николая II, большевистская революция, события на фронте (в частности, «Брестская история» и реформа армии — «фортель», проделанный Троцким), идея диктатуры пролетариата и вообще «несчастье русского народа» — все это, по Павлову, идет от отсутствия навыка систематического размышления, неумения и нежелания уравновешивать свободу необходимостью самодисциплины, от нетерпимости и неуважения к ближнему, от умственной и душевной лени.

О том, что физиологически понятая психология помогает понять закономерности социальных процессов, думал и Владимир Бехтерев, разрабатывавший в те же годы свою концепцию коллективной, или общей, рефлексологии [Бехтерев 1921]. В отличие от Павлова, Бехтерев не видел оснований утверждать существование врожденных рефлексов рабства и свободы, полагая их условными или, в его собственной терминологии, сочетательными рефлексами, складывающимися из воздействия внешних, и прежде всего общественных, факторов.

…самая организация общественности основана на повелительном принципе общества над личностью. Обычаи и законы общества категоричны и требуют почти безусловного подчинения [Бехтерев 1991: 71].

Наследственность задает тип поведенческой реакции, но саму реакцию, по Бехтереву, формирует среда, выступающая по отношению к индивиду той силой, которая формирует сочетание безусловных раздражителей и соотносимых с ними стимулов. Рефлексы рабства и свободы, с этой точки зрения, обусловлены их многократным воспроизведением и повторением, но, как и любые сочетательные рефлексы, они могут слабеть или усиливаться, подвергаться, «с одной стороны, дифференциации и обобщению, с другой — возбуждению, торможению и устранению торможения» [Бехтерев 1991: 218].

Бехтерев не задавался вопросом, отчасти заявленным уже в размышлении Павлова, какую роль в этом торможении играют слова, участвующие в формировании тех или иных сочетательных рефлексов. Правда, в «Основах общей рефлексологии» (1923) есть важное указание на роль социального отбора, создающего нравственную личность, — отбора, эффективность которого обеспечивается, помимо прочего, за счет механизмов внушения и риторики убеждения. Говоря проще, личность создается благодаря социальной селективности поступков и слов.

Попыткой ответить на вопрос, каким образом коллективная рефлексология соотносится с дискурсивными приемами социального контроля, стала написанная в те же пореволюционные годы и изданная в 1925 году в США книга Питирима Сорокина «Социология революции». Сорокин прямо указывал на влияние, оказанное на него рефлексологическим учением Павлова (в сотрудничестве с которым в 1920 году он организовывал в Петрограде Общество объективных исследований человеческого поведения). «Рефлекс свободы» упоминается в книге Сорокина как понятие, хорошо приложимое — в ряду с другими физиологическими и бихевиористическими подходами — к объяснению коллективного поведения в годы революции [Сорокин 2005: 45, 48, 380—381]. Революция и Гражданская война в России стали, как и другие мировые революции, прежде всего временем голода, насилия и страха населения перед неограниченным террором власти. Однако поведенческие и социально-психологические изменения в обществе выразились при этом также в резком изменении публичного говорения — в трансформации, а точнее, деформации «речевых реакций» (speech-reactions). Осмысленные практики речевой коммуникации заменились, по Сорокину, «словесным фетишизмом»: появление и бурное распространение различного рода неологизмов, вульгаризмов, риторика «палочных» аргументов — инвектив, переход на личности — все это знаменует симптомы социального самовнушения и самоубеждения, превращающего социальную действительность в действительность слов и резолюций, поддерживающих иллюзию свободы при том, что «гражданин РСФСР с полным основанием мог завидовать свободе рабов» [Сорокин 2005: 464][3].

В 1940-е годы книга Сорокина, ставшего к этому времени крупным авторитетом американской социологии (возглавлявшего до 1942 года социологический факультет Гарвардского университета, а позднее — президента Американской социологической ассоциации), нашла своих читателей, однако не столько среди социологов, сколько среди американских антропологов, активно обратившихся в эти годы к исследованиям проблем национального характера. Сами по себе эти исследования в существенной мере диктовались текущей политикой: необходимостью изучения бывших союзников, ставших противниками, и бывших противников, ставших союзниками, — японцев, немцев и русских — и созданием своего рода пособий по дипломатии и военному страноведению. Так, например, в работе созданного в 1947 году и возглавленного антропологом Клайдом Клакхоном «Русского исследовательского центра» (Russian Research Center) в Гарварде изучение национального характера напрямую увязывалось с анализом советской экономики и структур власти [Kluckhohn, Inkeles, Bauer 1954; Kluckhohn 1955; Kluckhohn, Inkeles, Bauer 1956]. Опора на книгу Сорокина в этом контексте была неизбежна, но в определенном отношении и проблематична. Основные черты русской нации (под которой Сорокин, коми по происхождению, понимал этнически смешанное население бывшей империи и нынешнего СССР) рисовались им как исторический результат драматического противоречия прирожденного свободолюбия и внешнего по отношению к нему насилия. Вместе с тем собственно психологический подход, рассматривающий отдельных личностей в качестве представителей «национального характера», Сорокин считал принципиально ошибочным, так как общество, хотя и состоит из отдельных личностей, обладает, по его мнению, свойствами целостной структуры, которые не тождественны свойствам ее отдельных элементов. Монокаузализм в объяснении национального характера Сорокину, при всем его былом доверии к рефлексологии, был чужд, тогда как политическая прагматика обязывала к более простым решениям. И оно было найдено — им стало умозаключение, сделанное британско-американским антропологом, специалистом по Африке Джефри Горером, обратившим внимание на русскую традицию пеленания младенцев с первых дней рождения.

По рассуждению Горера, высказанному им в 1949 году в отдельной статье и на следующий год развитому в книге «Народ Великороссии», написанной совместно с психологом Джоном Рикманом, тугое пеленание с чередующимся кратковременным освобождением от пеленок делает выросших детей сильными и сдержанными и вместе с тем склонными к бурному, но также кратковременному проявлению жизненной активности [Gorer 1949; Gorer, Rickman 1950]. Сама идея о том, что общие черты национального характера формируются в детстве, была подсказана Гореру его научной наставницей Маргарет Мид и ранее была конкретизирована применительно к японцам, чей характер, контрастно сочетающий бытовую деликатность с брутальными жестокостями военного времени, объяснялся им как результат строжайшей туалетной гигиены и практик дефекации (сдерживания сфинктера), к которым приучались японские дети [Eysenck 2004][4]. Как и японцы, взрослые русские также оказывались заложниками своего детства. Ребенок, усвоивший с первых дней рождения навык длительной неподвижности и коротких периодов мускульной свободы, тем самым как бы заведомо приуготовлен к тому, чтобы вести себя в дальнейшем сообразно своему воспитанию. Но тугое пеленание означает еще и наказание за непонятную провинность: спеленутый ребенок чувствует себя связанным, однако вынужден сдерживать свое недовольство, приучается к страданию и долготерпению — так в русских воспитывается подчинение безличному авторитету и готовность к труднообъяснимому наказанию. В этом рассуждении, которое не замедлило найти для себя иллюстрации из политической и литературной истории России (Горер и Рикман строили свои выводы преимущественно на материале опросов русских эмигрантов и беженцев, а также на примерах русской классической литературы — Толстого, Достоевского, Тургенева), принуждение к неволе чередуется с проявлениями бурной независимости, чтобы затем снова смениться неволей. Автократия, крепостничество, различные формы социальной неволи, с одной стороны, и революционное бунтарство, с другой, оказываются, следуя той же логике, закономерным результатом традиционного воспитания, ответственного за формирование основных черт национальной психологии русских, которые в описании Горера предстают в целом выразителями маниакально-депрессивной личностной структуры. Смирение перед авторитетом, согласие на наказание — таковы, в частности, по его мнению, причины абсурдных признаний обвиняемых «врагов народа» на сталинских показательных судах. Так же думала и Маргарет Мид, поддержавшая «пеленочную гипотезу» Горера. В изданной в 1951 году книге Мид, специально посвященной отношению советских людей к власти, тоталитарный режим СССР описывается как результат не политического насилия, но предшествующей культурной традиции, сформированной в практиках детского воспитания [Mead 1951].

Клакхон и Ральф Линтон — ведущие антропологи США — отнеслись к «пеленочному детерминизму» Горера иронично. Сам Клакхон позднее будет писать о драме русского национального характера, обнаруживающего конфликтное наличие, с одной стороны, «атавизмов» свободолюбия и коммуникативной позитивности (радушия, отзывчивости, правдивости, личностной лояльности), а с другой — навыков поведения, которые насаждает советская власть (формальность, упорядоченность, лживость, лояльность к вышестоящим). Но заявленная Горером связь между этнографической традицией пеленания как моделью общения родителей с детьми и общепсихологической культурой поведения, балансирующего между подчинением, вынужденной самодисциплиной и порывами бесконтрольности, была достаточно эффектной для того, чтобы рассматриваться в качестве веского этнографического аргумента, объясняющего загадки «русской души», проявляющей себя то в смирении, то во вспышках насилия и разгула. Сразу после выхода книги Горера и Рикмана с «пеленочной гипотезой» солидаризовался психолог и психоисторик Эрик Эриксон в своей книге «Детство и общество» (1950). Поводом к рассуждениям о русском характере в данном случае послужил фильм Марка Донского о юности Максима Горького («Детство Горького», 1938), оказывающийся в пересказе Эриксона достаточным, чтобы судить о том, как «специфический способ ограничения свободы младенца» становится «самостоятельным феноменом» целой культуры:

Пеленание — если рассматривать его в исторической и политической плоскостях — могло, по-видимому, быть частью системы неподатливых институций, которая помогала поддерживать и продлевать русское сочетание рабства с «душой». И действительно, Горький писал в «Мещанах»: «Когда человеку лежать на одном боку неудобно — он перевертывается на другой, а когда ему жить неудобно — он только жалуется… А ты сделай усилие, — перевернись!» Человек, должным образом мотивированный, способен сделать усилие, чтобы перевернуться или, в действительности, подняться; но под давлением прикованности к определенным обстоятельствам, в душе он может действовать в соответствии с его самым ранним опытом переживания связанного состояния. А что не в состоянии сделать спелёнатый младенец, — так это перевернуться. Он способен лишь падать обратно на спину, уступать, терпеть и галлюцинировать, задерживаясь на вазомоторных ощущениях и на внезапных изменениях в функционировании кишечника, пока ему снова не подарят мгновение локомоторной свободы [Эриксон 1996: 273, 274].

В терминах психоанализа «русская душа» выражает себя и в том, что Генри Дикс, еще один авторитетный специалист по национальной характерологии русских, присоединившийся к «пеленочной гипотезе» Горера, определит как «орально-анальный конфликт», — в сердечности, отзывчивости, но и в саморазрушительных переживаниях и склонности к садомазохизму, как следствии фиксации на двух ступенях психосексуального развития [Dicks 1960: 562; Dicks 1952: 111—176].

Спустя более полувека после своего обнародования «пеленочная гипотеза» по-прежнему находит своих ревнителей и апологетов. В 1990-е годы о роли пеленок в истории русской культуры напомнил американский славист и тоже поклонник психоанализа Даниэль Ранкур-Лаферьер в книге с говорящим названием «Рабская душа России: проблемы нравственного мазохизма и культ страдания» [Rancour-Laferriere 1995; рус. перевод: Ранкур-Лаферьер 1996]. Главный тезис этого исследования исчерпывается убеждением автора в том, что русские не только способны к удивительному терпению, самоотречению и жертвенному героизму, но и получают от этого странное удовольствие, которое, собственно, и составляет главную особенность русской культуры. Реестр примеров, должных продемонстрировать постулируемую при этом тягу русских к страданиям, строится преимущественно на случаях из классической литературы, причем литература эта понимается автором не только в качестве иллюстрации некой природной или, как выражается автор, онтогенетической (ontogenetic) субстанциональности «русской души», но и как предопределяющая рефлексию и поведение ее читателей. Иными словами, в России, читая Тургенева—Толстого—Достоевского, нельзя не страдать, а страдая, нельзя снова и снова не читать Тургенева—Толстого—Достоевского. В этом круге страдания, обрекающего русских на добровольную покорность и самозабвенную жертвенность, есть место и бытовым практикам, в ряду которых Ранкур-Лаферьер как раз и вспоминает о пеленках. Но если гипотеза Горера указывала на некую воспитательную первопричину русского национального характера, то теперь перед читателем открываются горизонты страданий, сопровождающих «рабскую душу России» на протяжении всех этапов жизненного цикла. Подсознательные, а именно мазохистические желания младенца находят, как теперь можно думать, сочувственный отклик в подсознательных, а именно садистических желаниях его родителей, садизм которых направлен в этом случае, конечно же, и на них самих. Но этого мало: русская этнография обнаруживает еще один способ добровольного страдания — им оказывается русский обычай париться с веником в жаркой бане.

Рецензенты, писавшие о книге Ранкур-Лаферьера, достаточно поиронизировали над тем испугом, который, по-видимому, внушает ему сама мысль о пеленании и парилке. Однако замечу важную вещь: психоаналитические установки автора, как это и свойственно психоанализу в целом, в самой книге о «рабской душе России», если их просто не игнорировать, эпистемологически неопровержимы: пациент не знает о себе того, что знает психоаналитик, — и вовсе не удивительно, что пациент иногда противится открываемой ему истине.

В объяснении русского национального характера Ранкур-Лаферьер, как и другие авторы, настаивающие на существовании неких антропологических констант, в общем и целом медикализует русскую историю и культуру [Ярская-Смирнова 1999: 253]. Дискурс такого объяснения — это клинический дискурс, направленный на заботу о пациенте. Подобно тому как Ницше выносил свой антропологической диагноз человеку в истории и подобно тому как Павлов судил о «русском уме» с опорой на лабораторное изучение прирожденных рефлексов, сторонники гипотез о роли воспитательных процедур, сформировавших базовые особенности национального характера, имеют дело с некоторого рода сущностями — не эпифеноменами, но онтологией коллективного и коллективизирующего рода. Частотность понятий «рабство» и «свобода» в суждениях о такой онтологии занятным образом онтологизирует и сами понятия. Кажется, это именно тот случай, к которому можно отнести слова средневековых схоластов о том, что forma dat esse rei — «форма дает вещи существование». Эпоха памперсов, как выясняется, не отменяет психосоматической памяти об усвоенном с детства опыте несвободы. И эта память сродни памяти о прирожденных рефлексах в изложении Павлова.

Интересно то, что традиция антропологического эссенциализма, наделяющая коллективное сознание некоторыми якобы «соприродными» ему свойствами, хотя и предполагает строгость научной объективности, предстает, как правило, арсеналом ценностных суждений и дидактических предписаний, апеллирующих, с одной стороны, к знанию (знанию «причин происходящего»), а с другой — к эмоциям социальной и индивидуальной депривации, понятиям справедливости, чувствам протеста и вызова. Природа в этих случаях не только объясняет социальное, но и выступает прескриптивным, предписывающим понятием. Особенно активно аргументы «от природы» тиражируются сегодня в потоке литературы по этнолингвистике, или лингвокультурологии, в которой обсуждение тех или иных слов часто превращается в манифестацию свойств и качеств, «соприродно» присущих тем или иным национальным характерам. В множащемся словаре таких слов-«концептов», призванных репрезентировать собою «константы» «языковой картины мира», слово «свобода» привычно уточняется не только в противопоставлении ему «рабства» (и соответственно «работы»), но и в сопоставлении его с понятием «воля», в котором патриотические поборники гипотезы Уорфа—Сепира, вослед рассуждениям русских религиозных философов, привычно видят одну из природных черт русского национального характера.

Как уже давно замечено, крайности сходятся: в контексте свойственного лингвокультурологии лексикографического эссенциализма разгульная русская «воля» оказывается тем, что объясняет и оправдывает необходимость самоконтроля, смирения и добровольной покорности. Исторические примеры такого контроля многообразны и, в общем, предсказуемы: это и религиозное подвижничество, и крепостничество, и тоталитарная власть, и вообще режим «твердой руки» и «ежовых рукавиц». Так, к примеру, Борис Миронов, автор фундаментальной монографии «Социальная история России» (1999), полагает, что

крепостничество <…> являлось органичной и необходимой составляющей российской действительности… Оно являлось оборотной стороной широты русской натуры и народного понимания свободы. Мы имеем множество свидетельств <…> о том, что простой русский человек — крестьянин или горожанин — нуждался в надзоре, что он был склонен к спонтанности из-за недостатка самоконтроля и дисциплины, что у него недоставало индивидуализма и рациональности в поведении [Миронов 1999: 413].

Итак, «крепостничество», а попросту рабство, если называть вещи своими именами, обязано своим существованием, как полагает Миронов, «натуре русского человека» и потому было органичным для той действительности, в которой он жил. Вопрос, который в данном случае занимает меня, состоит в том, о какой «органичности» и какой «натуре» мы говорим: это физиология прирожденных и условных рефлексов или это метафора, выражающая социальное в качестве природного. Казалось бы, излишне говорить о том, что метафоры обладают силой не только эмоционального, но также эпистемологического воздействия. Но говорить об этом следует, чтобы не забывать об их условности как элементов порождаемого нами дискурса. Сам факт того, что метафоры служат созданию переносных значений, сближает их с теми высказываниями, которые в лингвистической прагматике называют «косвенными перформативами» (hedged performative), т.е. они не функционируют без того, чтобы не указывать также на тех, кто ими пользуется. В этом отношении показательна идеологическая история, казалось бы, такой вполне умозрительной схемы Гегеля, как «диалектика господства и рабства». В «Феноменологии духа» эта схема, как известно, не имеет прямого отношения к социальным явлениям, но описывает становление самосознания — его самоопределения в дихотомии возможного различия в отношении к смерти, отношении к другому и отношении к труду. Но сама диалектика этого становления, развивающегося во взаимосвязи такого различия («раб» не готов к смерти — «господин» готов к ней, «господин» признает в другом «раба», «раб» признает «рабом» себя, «раб» трудится — «господин» пользуется плодами труда «раба»), может быть понята исторически и социально. Предпосылкой к этому пониманию является признание рефлексивной условности в возможном самоопределении индивида. Так гегелевская диалектика господства и рабства предстает, как это показали Жан-Поль Сартр и Франц Фанон, социологической моделью политической власти и, в частности, программой конкретного политического действия — например, в движении за освобождение колониальных стран [Скирбекк, Гилье 2003: 508—510].

Социальная философия оборачивается в данном случае филологической антропологией и лингвистической прагматикой, в контексте которой философские категории не только релятивизируются, но, что важнее, обнаруживают свою коммуникативную целесообразность. Лингвистический поворот симптоматично стимулировал появление в 1980—1990-е годы целого ряда книг по истории, философии, антропологии, социологии, проблемно обосновавших то обстоятельство, что любые исследования, сколь бы объективными они ни виделись их авторам, являются результатом письма и речи, риторики и моральной демагогии. Применительно к описаниям национальных характеров, при таком подходе следует помнить, что характер — это результат характеристики, а характеристики даются не только кому-то, но и кем-то. Понятия «рабства» и «свободы», широко соотносимые в этнолингвистических и этнопсихологических исследованиях с такими характеристиками, могут получить новое значение, если они будут рассматриваться не в качестве конститутивных, а в качестве элементов коммуникации или нарратива, подразумевающего ответную реакцию собеседника или читателя. Интересно, что широко известное высказывание А.П. Чехова о необходимости «выдавливать из себя по каплям раба» в своем полном виде — в письме писателя к А.Ф. Суворину — подразумевает именно нарратив. Чехов писал:

Что писатели-дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости. Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям… выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая [Чехов 1964: 317].

Пусть рабство и соотносится в этом высказывании с физиологией и чем-то вроде переливания крови, оно упоминается здесь прежде всего как тема такого повествования, которое не имеет никакого отношения к «национальному характеру».

Библиография / References

[Бехтерев 1921] — Бехтерев В.М. Коллективная рефлексология. М.; Пг., 1921.

(Bekhterev V.M. Kollektivnaya refleksologiya. Moscow; Petrograd, 1921.)

[Бехтерев 1991] — Бехтерев В.М. Объективная психология. М.: Наука, 1991.

(Bekhterev V.M. Ob”ektivnaya psikhologiya. Moscow, 1991.)

[Мечников 1925] — Мечников И.И. Миросозерцание и медицина // Мечников И.И. Сорок лет искания рационального мировоззрения. М.: Госиздат, 1925.

(Mechnikov I.I. Mirosozertsanie i meditsina // Mechnikov I.I. Sorok let iskaniya ratsional’nogo mirovozzreniya. Moscow, 1925.)

[Мечников 1954] — Мечников И.И. Закон жизни. По поводу некоторых произведений гр. Л. Толстого // Мечников И.И. Академическое собрание сочинений:
В 16 т. М.: Изд-во АМН СССР, 1954. Т. 13.

(Mechnikov I.I. Zakon zhizni. Po povodu nekotorykh proizvedeniy gr. L. Tolstogo // Mechnikov I.I. Akademicheskoe sobranie sochineniy: In 16 vols. Moscow, 1954. Vol. 13.)

[Миронов 1999] — Миронов Б.Н. Социальная история России. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. Т. 1.

(Mironov B.N. Sotsial’naya istoriya Rossii. Saint Petersburg, 1999. Vol. 1.)

[Павлов 1923] — Павлов И.П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных: Сб. статей, лекций и речей. М.; Пг.: Госиздат, 1923.

(Pavlov I.P. Dvadtsatiletniy opyt ob”ektivnogo izucheniya vysshey nervnoy deyatel’nosti (povedeniya) zhivotnykh: Sb. statey, lektsiy i rechey. Moscow: Petrograd, 1923.)

[Павлов 1949] — Павлов И.П. Полное собрание трудов: В 6 т. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1949. Т. 3.

(Pavlov I.P. Polnoe sobranie trudov: In 6 vols. Moscow; Leningrad, 1949. Vol. 3.)

[Павлов 1999] — Павлов И.П. Об уме вообще. О русском уме. Основа культуры животных и человека // Российский физиологический журнал им. И.М. Сеченова. 1999. Т. 85. № 9—10.

(Pavlov I.P. Ob ume voobshche. O russkom ume. Osnova kul’tury zhivotnykh i cheloveka // Rossiyskiy fiziologicheskiy zhurnal im. I.M. Sechenova. 1999. Vol. 85. № 9—10.)

[Ранкур-Лаферьер 1996] — Ранкур-Лаферьер Д. Рабская душа России: проблемы нравственного мазохизма и культ страдания. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1996.

(Rancour-Laferriere D. The Slave Soul of Russia: Moral Masochism and the Cult of Suffering. Moscow, 1996. — In Russ.)

[Скирбекк, Гилье 2003] — Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2003.

(Skirbekk G., Gilje N. Filosofihistorie. Moscow, 2003. — In Russ.)

[Сорокин 2005] — Сорокин П. Социология революции. М.: Территория будущего; РОССПЭН, 2005.

(Sorokin P. Sotsiologiya revolyutsii. Moscow, 2005.)

[Толстой 1950] — Толстой Л.Н. Что такое религия и в чем сущность ее? // Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. М.: Гослитиздат, 1950. Т. 35.

(Tolstoy L.N. Chto takoe religiya i v chem sushchnost’ ee? // Tolstoy L.N. Polnoe sobranie sochineniy: In 90 vols. Moscow, 1950. Vol. 35.)

[Чехов 1964] — Чехов А.П. Собрание сочинений: В 12 т. М.: ГИХЛ, 1964. Т. 11.

(Chekhov A.P. Sobranie sochineniy: In 12 vols. Moscow, 1964. Vol. 11.)

[Эриксон 1996] — Эриксон Э.Г. Детство и общество. СПб.: Ленато; ACT; Фонд «Университетская книга», 1996.

(Erickson E.H. Childhood and Society. Saint Petersburg, 1996. — In Russ.)

[Ярская-Смирнова 1999] — Ярская-Смирнова Е. Взгляды снаружи, взгляды изнутри: «Мать-Россия» в постсоветской антропологии // Гендерные исследования. 1999. № 3.

(Yarskaya-Smirnova E. Vzglyady snaruzhi, vzglyady iznutri: «Mat’-Rossiya» v postsovetskoy antropologii // Gendernye issledovaniya. 1999. № 3.)

[Benedict 1946] — Benedict R. Chrysanthemum and the sword: Patterns of Japanese culture. Boston: Houghton Mifflin Co, 1946.

[Dicks 1952] — Dicks H.V. Observations on Contemporary Russian Behaviour // Human Relations. 1952. Vol. 5.

[Dicks 1960] — Dicks H. Notes on the Russian National Character // The Transformation of Russian Society: Aspects of Social Change Since 1861 / Ed. by C.E. Black. Cambridge: Harvard University Press, 1960.

[Eysenk 2004] — Eysenck H.J. Decline and Fall of the Freudian Empire. New Brunswick: Transactions Publishers, 2004.

[Gorer 1949] — Gorer G. Some Aspects of the Psychology of the People of Great Russia // The American Slavic and Eastern European Review. 1949. Vol. 8.

[Gorer, Rickman 1950] — Gorer G., Rickman J. The People of Great Russia. London: Cresset Press, 1950.

[Kluckhohn 1955] — Kluckhohn K. Recent Studies of the «National Character» of Great Russians // Human Development Bulletin (papers presented at the Sixth Annual Symposium, February 5, 1955. Chicago). P. 39—60. (Reprint: Russian Research Center. Cambridge: Harvard University, 1959).

[Kluckhohn, Inkeles, Bauer 1954] — Kluckhohn K., Inkeles A., Bauer R.A. Strategic, Psychological and Sociological Strength and Vulnerabilities of the Soviet Social System. Russian Research Center. Cambridge: Harvard University, 1954.

[Kluckhohn, Inkeles, Bauer 1956] — Kluckhohn K., Inkeles A., Bauer R.A. How the Soviet system works. Cambridge: Harvard University Press, 1956.

[Mead 1951] — Mead M. Soviet Attitudes Toward Authority. New York: McGraw-Hill, 1951.

[Nietzsche 1954] — Nietzsche F.W. Unzeitgemässe Betrachtungen. Vom Nutzen und Vorteil der Historie fur das Leben (1874) // Nietzsche F.W. Werke in Zwei Bänden. München: C. Hanser, 1954. Bd. 1.

[Rancour-Laferriere 1995] — Rancour-Laferriere D. The Slave Soul of Russia: Moral Masochism and the Cult of Suffering. New York: New York University Press, 1995.

[Wiedersheim 1887] — Wiedersheim R. Der Bau des Menschen als Zeugniss für seine Vergangenheit. Freiburg: Mohr (Siebeck), 1887.

[1] «Denn da wir nun einmal die Resultate früherer Geschlechter sind, sind wir auch die Resultate ihrer Verirrungen, Leidenschaften und Irrtümer, ja Verbrechen; es ist nicht möglich, sich ganz von dieser Kette zu lösen».

[2] Лекции сохранились в записи неустановленного слушателя, опубликованы в: [Павлов 1999].

[3] Подавление «рефлекса свободы», а точнее, всех тех рефлексов, которые могут обозначаться этим термином, ведет при этом, по Сорокину, к деградации населения, и результат этой деградации вполне может закрепляться наследственным путем.

[4] Рут Бенедикт в своей знаменитой книге «Хризантема и меч» [Benedict 1946] из той же туалетной гигиены выводила склонность японцев к опрятности и упорядоченности.

Статья об этнопсихологии от The Free Dictionary

дисциплина, изучающая психологию и поведение людей определенной этнической общности.

Основными объектами изучения этнопсихологии являются племена, народы и нации, а также определенные этнически связанные группы населения, такие как группы иммигрантов. Этнопсихологическое исследование пытается установить связь между характеристиками психики членов изучаемых сообществ, с одной стороны, и типом экономической деятельности, осуществляемой в конкретных природных условиях, и характером нематериальной культуры (например, традиции и религиозные верования), с другой.По большей части такое исследование принимает форму эмпирических исследований и сравнительных описаний.

Этнопсихология, возникновение которой было связано с развитием этнографии и антропологии, первоначально обращалась за своими данными к отчетам миссионеров и путешественников. В. Вундт в своих работах по психологии народов сделал первую попытку подлинного психологического анализа этого материала. Хотя он опирался на неверную идеалистическую предпосылку о том, что у народа есть особая, содержательная душа, он установил общую культурно-историческую направленность исследований в области этнопсихологии.

Во многих странах, особенно в США, получили распространение фрейдистский и неофрейдистский подходы к этнопсихологии ( см. ). На развитие этнопсихологии повлияли исследования в смежных областях, особенно в лингвистике и социологии. Лингвисты исследовали образ мышления людей, принадлежащих к разным языковым группам. Социология снабдила этнопсихологию различными исследовательскими техниками, в частности, методами изучения малых групп.

Этнопсихология, не установившая существования каких-либо особых характеристик или особенностей, позволяющих говорить о превосходстве одних народов над другими, вызвала критику националистических и расистских теорий.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Шпет Г.Г. Введение в этническую психологию , фас. 1. Москва, 1927.
Поршнев Б.Ф. Социальнаяпсихология и история. Москва, 1966.
Королев С.И. Вопросы этнопсихологии в работе зарубежных авторов (на материалах стран Азии). Москва, 1970.
Козлов В.И., Шелепов Г.В. «Национальный характер и проблемы его исследования». Советская этнография , 1973, вып. 2.
Грегг, Ф. М. Психология народа: путь психологии к личности. New York, 1951.
Duijker, H.C.J. и N.H. Frijda. Национальный характер и национальные стереотипы. Amsterdam, 1960.
Griéger, P. La Charactérologie éthnique: Approche et compréhension des peuples. Париж, 1961 год.
[Справочник по социальной и культурной антропологии.] Под редакцией Дж. Дж. Хонигманна. Чикаго, 1973.

В. И. К ОЗЛОВ и Н. Г. А ЛЕКСЕЕВ

Личность и национальный характер (Книга, 1971) [WorldCat.org]

Основная сущность \ nhttp: \ / \ / www.worldcat.org \ / oclc \ / 278224> # Личность и национальный характер \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: CreativeWork, схема: Book;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nбиблиотека: oclcnum \ «278224 \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nбиблиотека: placeOfPublication http: \ / \ / dbpedia.org \ / resource \ / New_York_City>; # Нью-Йорк \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nlibrary: placeOfPublication http: \ / \ / id.loc.gov \ / dictionary \ / countries \ / enk>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nlibrary: placeOfPublication http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Place \ / oxford>; # Oxford \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / эксперимент.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / личность>; # Личность \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / эксперименте.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / 73_85_cultural_psychology>; # 73.85 культурная психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / этнопсихология>; # Этнопсихология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / national_characteristics>; # Национальные особенности \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / psychosen>; # psychosen \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / id.loc.gov \ / властей \ / классификации \ / BF698>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / personlichkeit>; # Pers \ u00F6nlichkeit \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / personal_and_culture>; # Личность и культура \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / cultuurpsychologie>; # Cultuurpsychologie \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / эксперименте.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / caracteristiques_nationales>; # Caract \ u00E9ristiques nationales \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / психиатрия>; # психиатрия \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / mental_illness>; # Психическое заболевание \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / nationalcharakter>; # Nationalcharakter \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / эксперименте.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / тревожные_психологические_ аспекты>; # Тревога — Психологические аспекты \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / культурная_психология>; # Культурная психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / personnalite_et_culture>; # Personnalit \ u00E9 et culture \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / эксперименте.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / психология>; # психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / эксперимент.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / психозы>; # психозы \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / character>; # Персонаж \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / эксперимент.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / mental_disorders>; # психические расстройства \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / эксперименте.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / психиатрия>; # психиатрия \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / intercultureel_onderzoek>; # intercultureel onderzoek \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / etnische_groepen>; # etnische groepen \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / culturele_psychologie>; # Культурная психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / эксперименте.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / этнические_группы>; # этнические группы \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / races>; # расы \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / psychoologie>; # психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / dewey.info \ / class \ /155.89 \ />;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: о http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / rassen_taxonomisch>; # rassen (taxonomisch) \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / mental_health>; # Психическое здоровье \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / geestelijke_stoornissen>; # geestelijke stoornissen \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: about http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / cross_cultural_studies>; # межкультурные исследования \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: bookEdition \ «[1-е изд.]. \ «;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: bookFormat bgn: PrintBook;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: creator http: \ / \ / viaf.org \ / viaf \ / 109619997>; # Ричард Lynn \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: datePublished \ «1971 \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: exampleOfWork http: \ / \ / worldcat.org \ / entity \ / work \ / id \ / 1419203>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: inLanguage \ «en \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: isPartOf http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Series \ / international_series_of_monographs_on_experimental_psychology>; # Международная серия монографий по экспериментальной психологии; \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: isPartOf http: \ / \ / эксперимент.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Series \ / international_series_of_monographs_in_experimental_psychology>; # Международная серия монографий по экспериментальной психологии, \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: isSimilarTo http: \ / \ / www.worldcat.org \ / oclc \ / 563080764>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: isSimilarTo http: \ / \ / www.worldcat.org \ / oclc \ / 632026346>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Личность и национальный характер \» @ ru;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: productID \ «278224 \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: публикация http: \ / \ / www.worldcat.org \ / title \ / — \ / oclc \ / 278224 # PublicationEvent \ / oxford_new_york_pergamon_press1971>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: publisher http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Agent \ / pergamon_press>; # Pergamon Press \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: workExample http: \ / \ / worldcat.org \ / isbn \ / 9780080165165>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ numbel: isLike http: \ / \ / bnb.data.bl.uk \ / id \ / resource \ / GB7128956>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nwdrs: описано на http: \ / \ / www.worldcat.org \ / title \ / — \ / oclc \ / 278224>;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ n

\ n

Связанные объекты \ nhttp: \ / \ / dbpedia.org \ / resource \ / New_York_City> # New York \ n

\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Место;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: название \ «Нью-Йорк \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / dewey.info \ / class \ /155.89 \ />
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальный ;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / эксперимент.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Агент \ / pergamon_press> # Pergamon Press \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nbgn: Агент;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: название \ «Pergamon Press \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Place \ / oxford> # Oxford \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Place;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: название \ «Оксфорд \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / эксперимент.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Series \ / international_series_of_monographs_in_experimental_psychology> # Международная серия монографий по экспериментальной психологии, \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nbgn: PublicationSeries;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: hasPart http: \ / \ / www.worldcat.org \ / oclc \ / 278224>; # Личность и национальный характер \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Международная серия монографий по экспериментальной психологии \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Series \ / international_series_of_monographs_on_experimental_psychology> # Международная серия монографий по экспериментальной психологии; \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nbgn: PublicationSeries;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: hasPart http: \ / \ / www.worldcat.org \ / oclc \ / 278224>; # Личность и национальный характер \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Международная серия монографий по экспериментальной психологии; \»;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / 73_85_cultural_psychology> # 73.85 культурная психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «73.85 культурная психология \» @ ru;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / тревожность_психологические_ аспекты> # Тревога —Психологические аспекты \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Тревога — Психологические аспекты \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / caracteristiques_nationales> # Caract \ u00E9ristiques nationales \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Caract \ u00E9ristiques nationales \» @ fr;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / character> # Character \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Character \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / cross_cultural_studies> # кросс-культурные исследования \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «кросс-культурные исследования \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / culture_psychology> # Cultural Психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальный;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Психология культуры \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / culturele_psychologie> # Culturele Psychologie \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Психология культуры \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / cultuurpsychologie> # Cultuurpsychologie \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Cultuurpsychologie \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / этнические_группы> # этнические группы \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: название \ «этнические группы \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / этнопсихология> # Этнопсихология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Этнопсихология \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / etnische_groepen> # etnische groepen \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «etnische groepen \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / geestelijke_stoornissen> # geestelijke stoornissen \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «geestelijke stoornissen \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / intercultureel_onderzoek> # intercultureel onderzoek \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «intercultureel onderzoek \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / mental_disorders> # mental расстройства \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Психические расстройства \» @ ru;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / mental_health> # Психическое здоровье \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Психическое здоровье \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / mental_illness> # Mental болезнь \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Психическое заболевание \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / national_characteristics> # Национальные характеристики \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Национальные особенности \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / nationalcharakter> # Nationalcharakter \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Nationalcharakter \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / личность> # Личность \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Personality \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / личность_и_культура> # Личность и культура \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Личность и культура \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / personlichkeit> # Pers \ u00F6nlichkeit \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Pers \ u00F6nlichkeit \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / personnalite_et_culture> # Personnalit \ u00E9 et culture \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Personnalit \ u00E9 et culture \» @ fr;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / Psychiatrie> # Psychiatrie \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «psychoiatrie \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / психиатрия> # психиатрия \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «Psychiatry \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / Psyologie> # Psychoologie \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «psychoologie \» @ en;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0. \ N
\ n
\ n \ nhttp: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Тема \ / психология> # психология \ n
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0a \ nschema: Нематериальные активы;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ nschema: name \ «психология \» @ ru;
\ u00A0 \ u00A0 \ u00A0 \ u00A0.\ n
\ n
\ n \ n

http: \ / \ / Experiment.worldcat.org \ / entity \ / work \ / data \ / 1419203 # Topic \ / psychosen> # psychosen \ n

Этнопсихологические намерения осмысления украинцев в философии Богдана Цымбалистого | Гончарук (Чолач)

Быстрицкий Е. (1994) Чому национализм не може буты наукою. Политическая думка, 2, 30-35 [на укр.

Грушевский М.С. (1990) Очерк истории украинского народа. М. Грушевский.-К .: Либідь, 397 с.

Донченко Е. А. (1994) Социальная психика: [монография]. Елена Андреевна Донченко. К.: Наукова думка, 208 [на укр.

Кульчицкий О. (1956) Svitovidchuttia ukraintsi. Украинская душа. — Нет. — Йорк.-Торонто: Ключи, 13-25 [на украинском языке].

Липинский В. (1954) Лысты до братив-хлиборобив. За идею и организацию украинского монархизму: писани 1981-1926 р. Ню-Йорк: Булова, 2-хэвид, 470 [на укр.

Гончарук Т., Джугла Н. (2011) Особенности украинской ментальности як основа национальной самоидентификации. Наукови записки: серия «Философия». Острог: Представительство национального университета «Острожская академия». Выпуск 8, 28-36 [на укр.

Рыльский Ф.Р. (1991) К Изучению украинского народного мировоззрения. Українці: народні вірування, повірья, демонология. К .: Либідь, 25-51.

Старовойт И. С. (1995) Западноевропейская и украинская менталитет.Компоративный анализ Тернополя: Издавнітство СМНВН «Диалог», 184 [на укр.

Ткачук Д. (1941) Украинский национализм. Д. Ткачук.-2-он вых. Прага: Накл выд-ва «Пробойем», 15 [на украинском языке].

Тойнби А. Дж. Постижение истории. А. Дж. Тойнби. М .: Прогресс, 1996. 608 с. [на русском].

Фурман А.В. (2011) Психокультура украинской ментальности: [монография]. Анатолий Васильевич Фурман. Тернополь: НДИ МЭВО, 168 с. .

Цымбалистый Б.(1967) Параноидный стиль серед украинцев. Лысты делают пряники. Нью-Йорк, 12–26 [на украинском языке].

Цымбалистый Б. (1956) Родина и душа народа. Украинская душа. Ню-Иорк, 26-43 [на украинском языке].

Цымбалистый Б. (1978) Рух за патриархат и украинская суспильность. Нью-Йорк, 16 [на украинском языке].

Цымбалистый Б. (1981) Светла и тини руху за патриархамы. Материалы Мирянских конференций та Зиздив УПСО.Чихого, 1, 51-70 [на украинском языке].

Чижевский Д. (1993) Украинская философия. Философские студии, 1, 48-157 [на украинском языке].

Культурная антропология | Британника

Культурная антропология , основное подразделение антропологии, которое занимается изучением культуры во всех ее аспектах и которое использует методы, концепции и данные археологии, этнографии и этнологии, фольклора и лингвистики в своих описаниях и анализе различные народы мира.

Определение и сфера применения

Этимологически антропология — это наука о человеке. На самом деле, однако, это только одна из наук о человеке, объединяющая те дисциплины, общие цели которых заключаются в описании людей и объяснении их на основе биологических и культурных характеристик популяций, среди которых они распределены, и чтобы подчеркнуть с течением времени различия и вариации этих популяций. Особое внимание уделяется концепции расы, с одной стороны, и концепции культуры, с другой; и хотя их значение все еще является предметом споров, эти термины, несомненно, являются наиболее распространенными из терминов в словаре антрополога.

Антропология, занимающаяся изучением человеческих различий, родилась после того, как Эпоха Великих географических открытий открыла общества, которые остались за пределами технологической цивилизации современного Запада. Фактически, область исследования сначала ограничивалась теми обществами, которым давали один неудовлетворительный ярлык за другим: «дикарь», «примитивный», «племенной», «традиционный» или даже «дописьменный», «доисторический», и так далее. Что общего у таких обществ, прежде всего, было то, что они были наиболее «разными» или наиболее чуждыми для антропологов; и на ранних этапах антропологии антропологи всегда были европейцами или североамериканцами.Расстояние между исследователем и объектом его исследования было характерно для антропологических исследований; Об антропологе говорили, что он был «астрономом наук о человеке».

Антропологи сегодня изучают не только примитивные общества. Их исследования распространяются не только на сельские общины в современных обществах, но и на города, даже на промышленные предприятия. Тем не менее первая область исследований антропологии, которая, возможно, остается самой важной, сформировала ее конкретную точку зрения в отношении других наук о человеке и определила ее тему.Если, в частности, он связан с обобщением паттернов человеческого поведения, наблюдаемых во всех их измерениях, и с достижением полного описания социальных и культурных феноменов, то это потому, что антропология наблюдала небольшие общества, которые проще или, по крайней мере, более масштабны. однородны, чем современные общества, и которые меняются более медленными темпами. Таким образом, их легче увидеть целиком.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Сказанное относится прежде всего к той области антропологии, которая занимается культурными характеристиками человека.Фактически антропология постепенно разделилась на две основные области: изучение биологических характеристик человека и изучение его культурных характеристик. Причины этого раскола многочисленны, одна из которых — отказ от первоначальных ошибок, касающихся корреляций между расой и культурой. В более общем плане обширная область антропологии XIX века была разделена на ряд все более специализированных дисциплин, использующих свои собственные методы и техники, которым были присвоены различные названия в соответствии с национальными традициями.В таблице показана терминология, используемая в Северной Америке и континентальной Европе.

Encyclopædia Britannica, Inc.
Различие между физической антропологией и культурной антропологией
Таким образом, две большие дисциплины — физическая антропология и культурная антропология — и такие родственные дисциплины, как предыстория и лингвистика, теперь охватывают программу, которая первоначально была создана для одного исследования антропологии. Эти две области в значительной степени автономны, имея свои собственные отношения с дисциплинами за пределами антропологии; и маловероятно, что сегодня какие-либо исследователи работают одновременно в области физической и культурной антропологии.Универсал стал редкостью. С другой стороны, поля не отрезаны друг от друга. Специалисты в этих двух областях до сих пор сотрудничают по конкретным генетическим или демографическим проблемам и другим вопросам.
Доисторическая археология и лингвистика также имеют заметные связи с культурной антропологией. Индуктивно ставя проблему эволюции человечества, археология способствовала созданию первых концепций антропологии, а археология по-прежнему необходима для раскрытия прошлого наблюдаемых обществ.Во многих областях, когда речь идет об интерпретации использования элементарных инструментов или некоторых элементарных религиозных феноменов, доисторическая и культурная антропология взаимно полезны. «Первобытные» общества, которые еще не достигли века металла, все еще существуют.
Связи между лингвистикой и культурной антропологией многочисленны. На чисто практическом уровне культурный антрополог должен пройти лингвистическое ученичество. Он не может обойтись без знания языка людей, которых он изучает, и часто ему приходилось делать первый опрос.Более того, одной из его основных задач было собрать различные формы устного выражения, включая мифы, народные сказки, пословицы и т. Д. На теоретическом уровне культурная антропология часто использовала концепции, разработанные в области лингвистики: при изучении общества как системы коммуникации, при определении понятия структуры и при анализе того, как человек организует и классифицирует весь свой опыт общения с людьми. Мир.
Культурная антропология поддерживает связи с множеством других наук.Например, о социологии говорили, что она была почти сестрой-близнецом антропологии. Эти двое предположительно различаются в зависимости от области их изучения (современные общества против традиционных обществ). Но контраст вынужденный. Эти две социальные науки часто встречаются. Таким образом, изучение колониальных обществ заимствует как из социологии, так и из культурной антропологии. И уже было замечено, как культурная антропология все чаще и чаще вмешивается в городскую и промышленную области, классически являющиеся областью социологии.
Произошел также плодотворный обмен с другими дисциплинами, совершенно отличными от культурной антропологии. В политической науке обсуждение концепции государства и его происхождения подпитывается культурной антропологией. Экономисты тоже полагались на культурную антропологию, чтобы увидеть концепции в более сравнительном свете и даже оспорить само понятие «экономический человек» (подозрительно похожее на капиталиста XIX века, почитаемого классическими экономистами). Культурная антропология привнесла в психологию новые основы для размышлений о концепциях личности и ее формировании.Это позволило психологии разработать систему межкультурной психиатрии или так называемой этнопсихиатрии. Напротив, психологические науки, особенно психоанализ, предложили культурной антропологии новые гипотезы для интерпретации концепции культуры.
Связь с историей долгое время была жизненно важной, потому что культурная антропология изначально была основана на эволюционистской точке зрения и потому, что она стремилась реконструировать культурную историю обществ, о которых из-за отсутствия письменных документов невозможно было установить исторические записи. .Культурная антропология совсем недавно предложила историкам новые методы исследования, основанные на анализе и критике устной традиции. Так начинает зарождаться «этноистория». Наконец, культурная антропология тесно связана с географией человечества. Оба они придают большое значение человеку, поскольку он использует пространство или действует для преобразования окружающей среды. Не без значения то, что некоторые ранние антропологи изначально были географами.
Систематических обзоров в аптеке
Систематические обзоры в аптеке (Sys Rev Pharm.), (SRP) ( Print ISSN: 0975-8453, E-ISSN: 0976-2779) — ежемесячный рецензируемый журнал с открытым доступом, обслуживающий потребности различных ученых и других лиц, занимающихся фармацевтическими исследованиями и разработками. В каждом выпуске публикуются обзорные статьи по темам открытия лекарств, а также публикуются полноформатные обзоры, относящиеся к различным темам в фармацевтике, которые представляют интерес для широкой читательской аудитории в промышленности, научных кругах и правительстве. Первый выпуск был опубликован в сети в декабре 2009 года.
Все материалы для Sys. Rev Pharm проверяются в процессе экспертной оценки и процесса копирования с пониманием того, что они не публиковались ранее и не рассматриваются для публикации в другом месте. Автор / ы несут ответственность за все заявления, сделанные в их работе, и за получение необходимого разрешения на переиздание любых ранее опубликованных иллюстраций и / или других соответствующих материалов. Полный текст журнала доступен на сайте www.sysrevpharma.org. Журнал предоставляет свободный доступ (открытый доступ) к его содержанию и позволяет авторам самостоятельно архивировать окончательную принятую версию статей в любом институциональном / тематическом репозитории, совместимом с OAI.
Объем журнала
Журнал охватывает и публикует всех статей , связанных с фармацевтической тематикой, включая некоторые смежные темы. Статьи с актуальным интересом и новыми концепциями исследования будут отдаваться больше предпочтения.
В этом журнале также публикуются рукописи, относящиеся к фармацевтике, биофармацевтике, фармацевтической химии, фармакогнозии, фармакологии, фармацевтическому анализу, фармацевтической практике, клиническим, биомедицинским исследованиям и биомедицинским наукам.Другие темы включают все аспекты питания животных и растений, медицинское право, право и образование, а также применение новых аналитических и исследовательских методов (включая новые аналитические и биоаналитические методы).
2021, Том 12, Выпуск 3
Обзорная статья
Комплексное влияние ретинилацетата и цеолита на сопротивляемость кроликов афлатоксикозу
Айсылу З. Мухарлямова, Анна М.Тремасова, Айгуль Г. Мухамметшина Оксана В. Шлямина, Алсу Р. Макаева, Светлана А. Танасева, Александр М. Сайфутдинов, Игорь М. Фицев, Алена Ю. Лихачева, Эльвира Р. Рахметова, Сания Л. Мохтарова, Максим С. Хакимов.
Цель ANTH / PSY 407 — познакомить студентов с центральными темами и методами психологической антропологии.Психологическая антропология, одна из крупнейших областей антропологии, объединяет интересы дисциплины, которая принимает «разум» в качестве объекта, с интересами дисциплины, которая принимает своим объектом «культуру». В результате это ставит под сомнение многие предположения обеих дисциплин, что приводит к более глубокому пониманию как культуры, так и мышления.
Психологическая антропология задает такие вопросы, как: Как мы стали культурными существами? Есть ли такая вещь, как человеческая природа? Какая связь между собой и обществом? Как мы переживаем (а не просто выражаем) социальную жизнь? Как наши тела формируют социальный опыт и как общество формирует наши тела? Культурно ли сформированы наши эмоции? Как разные культуры определяют поведение как ненормальное, патологическое или безумное? Чтобы найти ответы на эти вопросы, психологическая антропология использует такие разнообразные методологии, как этнография, герменевтика, семиотика, компьютерное моделирование, анализ дискурса, истории жизни и кросс-культурное сравнение.
Каждую неделю мы будем рассматривать разные темы. Все учащиеся должны прочитать необходимые материалы и вести дневник своей реакции на материал. Идеи для размышлений будут предложены инструктором в конце каждого занятия. Кроме того, каждый учащийся должен будет выполнить рекомендованную литературу для данной недели и сообщить об этом классу. Впоследствии учащиеся превратят эту презентацию в контрольную работу и сдадут ее для оценки. Студенты также напишут заключительную работу, которая будет назначена в середине семестра.
Если вам нужно связаться со мной, постарайтесь как можно чаще звонить или посещать меня в часы работы моего офиса. Если вам нужно связаться со мной в другое время, вы можете оставить сообщение в офисе отдела (x6761). Я буду звонить, чтобы получить сообщения в любой день, когда я не нахожусь в университетском городке.Вы также можете связаться со мной по электронной почте: [адрес электронной почты]
г.
Психологическая культура
Чтение:
Шварц, Теодор.1992. Антропология и психология: безответные отношения. В Schwartz et. al.
Леви-Стросс. 1963. Эффективность символов. В структурной антропологии.
* Леви-Стросс, Клод. 1963. Колдун и его магия. В структурной антропологии.
* Хорошо, Байрон. 1992. Культура и психопатология: Направления психиатрической антропологии. In Schwartz, et. al.
Авторские права © 2001 Марк Петерсон
Достоевский и немцы | Psychology Today UK
Достоевский Игрок предлагает психологическое понимание.Один касается национального характера (Франк, 1993). Казино в Висбадене — или Рулеттенбурге — это игровая площадка для богатых или ранее богатых европейских аристократов и их прихлебателей. Многие из них являются проекциями национального характера. Алексей Иванович (Игрок и рассказчик) и другие демонстрируют русские черты, такие как страсть и импульсивность. Есть и французские персонажи, такие как декадентский месье Грие и хитрая мадемуазель Бланш. Затем есть мистер Астлей, английский промышленник, проявляющий честность и благоразумие.
Немцы не появляются как личности, за исключением барона и баронессы Вурмерхельм, которые дают Алексею повод оскорбить их и уволить его как наставника в семье (русского) генерала. Достоевский не оставляет сомнений в том, что он думает о немцах, и делает это раньше, в главе IV, перед роковой встречей с вурмерхельмами. Портрет Достоевского начинается с разногласий Алексея и «Генерала».
После того, как Алексей проигрывает за столом, генерал предупреждает его, что «мужчине следует действовать осторожнее», и отмечает, что русские, в частности, «не очень хороши в игре».Алексей отвечает, что «рулетка была разработана специально для русских». Он противопоставляет русских «цивилизованному жителю Запада, [имеющему] способность приобретать капитал; Между тем, русский не только неспособен к приобретению капитала, но и исчерпывает его бессмысленно и по явной глупости. «Русским нужна рулетка, объясняет Алексей, потому что она позволяет им разбогатеть за несколько часов. Генерал упрекает Алексея за». оскорбление «(т. е. ругательство) своей страны.
Сопротивление Алексея усиливается.«Трудно сказать, что хуже всего — российская некомпетентность или немецкий метод обогащения честным трудом», — заявляет он, озадаченный генералом, и затем начинает лекцию, описывающую и осуждающую немецкую этику труда, материальную накопление, неприятие риска и самоотречение.
Он начинает со своего вывода, что он «предпочел бы жить бродячей жизнью в палатках […], чем преклонить колени перед немецким идолом […] перед немецким методом накопления богатств. [Это] делает меня Закипит татарская кровь! » Алексей / Федор оценивает немецкие нравы как русского и игрока, отвергающего самодисциплину, тяжелый труд и то, что Фрейд назвал бы репрессиями.В центре немецкой системы находится семейный «Фатер», человек, который «ужасающе доброжелателен и необычайно благороден». Ватер ведет свою семью к чтению вслух «книг по усовершенствованию» по вечерам, когда «солнце уже зашло, [и пока] аист отдыхает на фронтоне». Это «все красиво поэтично и трогательно».
Удивительно, но Алексей / Федор признает Генералу, что его собственный отец тоже в России читал книги своей семье, и, таким образом, он, Алексей, «знает, как все должно быть сделано.«Тем не менее, он отвергает немецкий образ жизни, потому что« они работают, как волы, и копят богатство, как евреи ».
Немцы не понимают, что вся эта работа и богатство представляют собой систему самоповреждения. Он набрасывает драму о переходе между поколениями, в которой старший сын наследует ферму, младший продается в армию, а дочери не имеют приданого (потому что гульдены переходят к старшему сыну) и им приходится откладывать брак до тех пор, пока не расцветет их жизнь. молодежь ушла. И все это «сделано из чистой справедливости» и самообмана.«Для жертвы просто идиллически радоваться» своей судьбе. Но это могло сработать в некотором роде, создав «зрелище столетия или двух унаследованных трудом, терпением, интеллектом, прямотой, характером, настойчивостью и расчетливостью с аистом, сидящим на крыше выше».
Помимо самообмана и утраченного счастья, Алексей / Федор находит болезнь морализма, так как «они думают, что не может быть ничего лучше этого; поэтому со своей точки зрения они начинают судить остальной мир и осуждайте всех виноватых, то есть не совсем таких, как они сами.«Алексей / Федор не хочет так жить, он« скорее растолстеет по-русски, или просадит все [свое] состояние в рулетку », а потом демонстративно кричит:« Я хочу денег на САМ [.. .] Я могу ошибаться, но вот оно. Это МОИ взгляды »(заглавные буквы в оригинале). Генерал ни убежден, ни удивлен.« Насколько вы можете быть правы в том, что вы говорите, я не знаю (он мрачно замечает), но я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО знаю, что вы становитесь невыносимым фарсируй всякий раз, когда тебе дается наименьший шанс.«
Достоевский представляет эту оценку немцев вопреки возражениям и насмешкам со стороны русских соотечественников. Это действенный литературный и психологический прием. Читатель не может отклонить представленные взгляды как безумие. Дорога свободна для более глубокого размышления. Достоевский представил диалектику двух образов жизни, которые, будучи крайними противоположностями, выявляют центральный психологический конфликт главного героя.
Когда Достоевский описывает репрессии и порабощение, он спрашивает, что такое свобода.Когда он описывает работу и бережливость, он спрашивает, для чего это нужно. Когда он осуждает морализм, он спрашивает, каковы его собственные моральные стандарты.
Оценка и оценка немецкого характера и его патологий — это средство, которое Достоевский использует для более глубокого размышления о своей собственной «случайной» личности. Как эта оценка могла быть эффективной, если бы она не нашла отклика? Если это находит отклик, может быть, в этом есть зерно истины, или может быть, по причинам, которые плохо понимаются, этот стереотип широко распространен, несмотря на то, что он не имеет реальной основы?
Однажды я попытался допустить возможность того, что восприятие национального характера, разделяемое международными группами воспринимающих, включая членов воспринимаемой группы, может намекать на правильно воспринимаемую реальность (Krueger, 1996).

Национальный характер в этнопсихологии это: Ошибка 404. Запрашиваемая страница не найдена

Понятие национального характера — Этнопсихология Библиотека русских учебников

2.2. Национальный характер или ментальность?. Этнопсихология

К вопросу об операционализации структурных компонентов национальной психики Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

Понятие национального характера Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Ленивый, пьяный, добрый — Ведомости

Национальный характер

2. Изучение национального характера на Западе.

Атавизмы свободы, рефлексы рабства и «русский национальный характер»: история одной этнопсихологической гипотезы

Статья об этнопсихологии от The Free Dictionary

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Личность и национальный характер (Книга, 1971) [WorldCat.org]

Связанные объекты \ nhttp: \ / \ / dbpedia.org \ / resource \ / New_York_City> # New York \ n

Этнопсихологические намерения осмысления украинцев в философии Богдана Цымбалистого | Гончарук (Чолач)

Культурная антропология | Британника

Определение и сфера применения

Различие между физической антропологией и культурной антропологией

Систематических обзоров в аптеке

2021, Том 12, Выпуск 3

Психологическая антропология (Петерсон) | Общество психологической антропологии

About the Author

admin

Добавить комментарий Отменить ответ

Рубрики

Related Posts