Воздействие на аудиторию пропаганда и агитация: агитация и пропаганда ?» — Яндекс Кью

Содержание

«Опасность пропаганды в том, что иногда пропагандист сам начинает в нее верить. Посмотрите на Лукашенко» Исследователь медиа Григорий Асмолов — о том, как изменилась пропаганда в интернет-эпоху

Валерий Шарифулин / ТАСС / Scanpix / LETA

Довольно распространенное представление о причинах устойчивости авторитарных режимов, вроде российского и белорусского, состоит в том, что государство ограничивает доступ к независимой информации. Однако Григорий Асмолов, научный сотрудник Института России при Королевском колледже Лондона, исследующий медиа и коммуникации, обращает внимание на то, что даже у граждан Беларуси, России и большинства других авторитарных стран благодаря интернету есть доступ к альтернативным точкам зрения — просто власть поняла, как нужно действовать в такой ситуации. В интервью «Медузе» Асмолов рассказал о том, как отличить пропагандистское сообщение от нейтрального — и как научиться противостоять пропаганде нового типа.

— Что вообще ученые называют пропагандой?

— На этот вопрос нет однозначного ответа, определений сотни. Изначально понятие «пропаганда» было связано с распространением религиозного знания и в него не вкладывался аспект манипуляции, не было негативных коннотаций. Из современных определений мне больше всего нравится предложенное недавно коллегами из Гарвардского университета, выпустившими книгу «Сетевая пропаганда». Суть его в том, что пропагандист преследует некоторую цель, и для ее достижения пытается повлиять на поведение потенциальных аудиторий так, чтобы оно соответствовало его целям. И для этого он использует манипуляции с информацией. Пропаганда пытается изменить отношения человека с окружающим миром с помощью информационных сообщений. Дальше начинается бесконечная дискуссия, где есть манипуляция, а где — нет.

— А неоспоримые примеры есть?

— Например, история Cambridge Analytica. Чтобы повлиять на поведение людей на выборах [в США] или в вопросе по выходу Великобритании из ЕС, они манипулировали аудиторией за счет индивидуального подхода — подмешивали в ленты соцсетей персонализированные политические новости, которые с высокой вероятностью могли бы повлиять на конкретного человека.

— Как это работало?

— Суть этого метода я услышал от Кристофера Уайли, который всю эту историю с Cambridge Analytica первым рассказал прессе. Он бывший сотрудник этой компании. Раньше пропагандист выходил на сцену и говорил что-то толпе, пытаясь повлиять на мнения. Теперь за счет информационных технологий, возможности сбора и анализа персональных данных стало эффективнее действовать иначе. По сути, этот оратор сходит со сцены, подходит к каждому слушателю и, зная об этом человеке очень многое, шепчет на ухо то, что точно эффективно на него повлияет. Он собирает информацию об аудитории, а потом подстраивает свои сообщения под каждого конкретного человека. Это как прийти на первое свидание и знать, скажем, любимые фильмы партнера — понравиться становится значительно проще.

Пару лет назад мне попался стартап под названием The Spinner, который увел этот подход еще дальше. Он предлагал таргетировать конкретных людей, чтобы повлиять на их решения. Например, если вы хотите убедить родителей, чтобы они купили собаку, вы можете заказать услугу, чтобы им постоянно попадались новости, связанные с позитивным влиянием животных на развитие детей. Стартап в какой-то момент запретили, но здесь важна суть возможностей этих новых инструментов. Если вы специально формируете информационную картину человека, это делает для него принятие нужного вам решения более комфортным.

— Это возможно благодаря соцсетям?

— Да, это, в первую очередь, влияние соцсетей, хотя и не только их. Если раньше мы получали сообщения по телевизору, по радио, читали в газетах, а потом шли обсуждать это со своим окружением, то сегодня в цифровой информационной среде у нас есть возможность сразу же проявлять активность — лайкать, комментировать, делиться сообщениями и участвовать в краудсорсинговых проектах. Обмен новостными сообщениями стал частью персональных коммуникаций. И пропаганда больше не воспринимает человека только как пассивную аудиторию, а старается вовлечь в свою репродукцию. В такой ситуации можно говорить о «пропаганде соучастия», и это относительно новый аспект манипулирования общественным мнением. Влияние пропаганды сильнее, когда она не просто предлагает какую-то картину мира, а вовлекает человека и превращает его в часть пропагандистской системы.

— То есть интернет упрощает способы распространения пропаганды?

— Традиционно пропаганда базировалась на возможности некой информационной монополии. В Советском Союзе все СМИ контролировало государство, единственный возможный источник «другой» информации — «вражеские голоса» по радио, но их можно было глушить. После появления интернета влиять на общественное сознание стало труднее. Есть модели типа Северной Кореи, где внешние источники полностью отрезаны, но технически это очень сложно реализовать и применять. У людей сегодня есть доступ к разным источникам информации.

Да, есть попытки блокировать сайты, что-то запрещать, но эффект от этого минимальный — информация находит обходные пути. И для пропаганды встал вопрос: как эффективно работать в этой новой среде, где невозможно применить полную монополию? Государство стало учиться, как с помощью новых технологий компенсировать невозможность полного контроля инфопространства.

— И чему оно научилось?

— Сегодня активна так называемая «вычислительная пропаганда» (computational propaganda). Понятие предложил Филипп Ховард, директор института по изучению интернета в Оксфордском университете. В вычислительной пропаганде действуют новые технологии и новые участники распространения месседжа. Ко вторым относятся боты, которые повышают видимость информации.

Монополия на распространение информации уже не так важна. В ситуации избытка информации и дефицита внимания наиболее влиятельными оказываются самые заметные месседжи. Алгоритмы, которые определяют видимость информации в соцсетях, реагируют на то, какое количество людей поддерживают ее распространение. Боты же активно комментируют, лайкают и шерят нужные месседжи пропагандиста, и, в итоге, повышают их видимость.

— Но ведь в России явно недостаток альтернативных источников информации. Это делает российскую пропаганду эффективнее?

— На самом деле в России они доступны, вопрос в желании получать из них информацию. Да, большинство независимых СМИ были за последние несколько лет взяты государством под контроль, но найти альтернативную точку зрения в интернете все равно нетрудно. Здесь в большей степени проблема в информационной грамотности. Людям не хватает знаний того, как должны потребляться новости, как критически воспринимать информацию. Отсюда и проблема с желанием знакомиться с ситуацией с разных сторон.

— То есть желания узнать другую точку зрения не возникает, потому что люди не умеют отличать качественную подачу новостей от некачественной, и поэтому не ищут альтернативу?

— Да, но не только. Поиск информации — достаточно ресурсоемкая задача. В жизни много проблем, и критическое потребление новостей требует усилий. А люди вообще склонны к пассивному потреблению информации, когда сидишь у телевизора, а новости сами идут к тебе. Сейчас мы видим их в соцсетях, когда в ленте ими делятся наши друзья. Наша информационная картина в большой степени формируется нашими контактами, а не конкретным каналом.

Кроме того, еще есть сформированная апатия, когда человек не доверяет вообще никому. Добиться ее — одна из целей пропаганды. У пользователя интернета, который видит, что кто-то с кем-то бесконечно спорит, появляется ощущение, что никому нельзя доверять, вся информация вокруг — фейк. Люди уходят из соцсетей, не хотят ни в чем участвовать. Подобная апатия — эффект современной пропаганды, это снижает риски для власти. И это то, что мы тоже видим в России.

— А какие еще эффекты есть у пропаганды?

— Есть три таких аспекта. Пропаганда позволяет мобилизовать людей на задачи, связанные с тем, чего хочет манипулятор. С этим, кажется, все понятно. Второе — пропаганда поддерживает демобилизацию. Интернет позволяет гипотетическим оппозиционерам и активистам в чем-то участвовать, самоорганизоваться, а пропаганда стремится снизить потенциал интернета и не дать какой-то части общества мобилизоваться в независимых форматах. Это делается посредством создания сомнений в целях мобилизации. Можно поставить вопросы: а вы действительно хотите это делать? А вы уверены, что эта активность служит хорошим целям, а не интересам страшных внешних сил? Люди начинают сомневаться в целесообразности того, в чем они были убеждены. Кроме того, способствуя социальной поляризации, повышая эмоциональный градус онлайн-конфликтов и тем самым разрушая связи между людьми, пропаганда разрушает и альтернативные структуры, которые могли бы во что-то объединиться.

Григорий Асмолов

— Как распознать пропагандистское сообщение?

— В пропаганде обычно видны попытки манипуляции за счет эмоциональной составляющей и за счет манипуляций с достоверностью информации. Месседж, который не является пропагандистским, изначально предполагает право на мнение другого и готовность участвовать в дискуссии.

Если говорить о недавних событиях, то, можно увидеть например, как пропаганда работала в контексте голосования по поправкам в Конституцию. Прежде всего есть задача повлиять на решение. Это может достигаться через те или иные месседжи, в данном случае связанные с разными поправками. К примеру, какие-то гендерные вопросы связывались с проблемой морального облика общества, его благосостояния, роста численности населения. Позиционирование такое: есть так называемые традиционные и нетрадиционные отношения, нетрадиционные отношения — проблема для развития общества, если проголосуете так-то, вы решите проблемы, связанные с этими угрозами.

Пропаганда реализует эту идею двумя способами — простым продвижением этого месседжа и особо провокационными роликами, в которых посыл доводится до абсурда. Я говорю о ролике про усыновление ребенка гей-парой. Его абсурдность эффективна не за счет того, что убеждает кого-то, а за счет создания очень агрессивной, негативной среды коммуникации вокруг этого месседжа. Тема становится центральной в обсуждении, она вовлекает большое количество людей и способствует эмоциональным конфликтам, а также социальной поляризации.

С одной стороны, пропаганда говорит, что если вы проголосуете «за», вы решите целый ряд общественных проблем. С другой, она делает это центром внимания большого количества людей, максимально провоцирует и поляризует общество. И это, опять же, приводит к распаду определенных социальных связей.

— Двадцать-тридцать лет назад, до эпохи интернета, подходы были те же?

— Подход особо не меняется. Пропаганда всегда базируется на упрощенной модели мира — в эффективных пропагандистских месседжах есть некая проблема и есть ее решение. Обычно целевой аудитории предлагается участвовать в решении проблемы. Месседж определяет каких-то врагов, проблемы, источники нестабильности — того, что является причиной плохой жизни. А то, что называется «плохой жизнью», будет зависеть от контекста.

Если говорить о целях манипулятивных сообщений, то они часто завязаны на другом традиционном политическом лозунге — «Разделяй и властвуй». Присутствие пропаганды в соцсетях становится причиной разобщения. Работает это так: какая-то тема оказывается камнем преткновения и некоторым образом меняет структуру общества. Например, в ситуации с конфликтом на Украине контроль за распространением информации осуществлялся в том числе за счет создания накаленной атмосферы вокруг тех событий. Это приводило к тому, что люди начинали ругаться и активно удалять друг друга из друзей в соцсетях. Так распадались связи, которые могли быть альтернативными источниками информации о том, что происходит. А если горизонтальные связи между людьми по разные стороны конфликта распадаются, монополия государственных источников информации становится сильнее.

Фейковые новости в этом смысле не обязательно должны сильно влиять на вашу точку зрения. Часто это просто провокации по горячей теме, чтобы заставить людей ссориться и делиться на группы в зависимости от мнений по этому поводу: если ты думаешь так-то, ты не можешь быть мне другом, убирайся из моей ленты. И это может касаться наших одноклассников, сокурсников, коллег, родственников.

— Как это влияет на устройство общества?

— Сегодняшняя пропаганда опасна и эффективна, потому что она не только формирует мнение вокруг какой-то темы — она меняет структуру общества, приводит к распаду социальных связей. Особенно это хорошо работает в соцсетях, потому что их устройство способствует таким битвам.

Важно еще и то, что в России недостаточно защитных механизмов, которые позволяют нам разделять личное общение и политическую позицию. Исследования показывают, что, если человек в России обладает другими политическими взглядами или в принципе иным мнением по какой-то важной общественной теме, и это вдруг становится явно в рамках коммуникации в социальных сетях, это часто приводит к исключению человека из круга общения теми, кто придерживаются иного мнения. Во многих других социополитических системах столетиями формировались нормы, что обсуждать политику не очень прилично, потому что мнения могут оказаться разными и это приведет к спору. Чтобы сохранить дружбу, сотрудничество, отношения, лучше эти темы не поднимать. Эти защитные механизмы частично работают и в социальных сетях.

В других обществах бывают ситуации, когда в семье есть люди с разными политическими мнениями, и они нормально уживаются. В России же это особенно часто становится проблемой на поколенческом уровне, когда старшие и младшие родственники живут в разных информационных средах, и это приводит к очень серьезным разладам. И тут, скорее, ответственность детей в том, чтобы выработать защитные механизмы, которые позволят нормально общаться с родственниками, живущими в другой информационной среде.

— Но, кажется, что-то похожее было и раньше: люди и пятьдесят лет назад могли обсуждать что-то на кухне, поссориться и перестать общаться. В чем отличие сегодняшней ситуации?

— Феномен советской московской кухни действительно сравнивают с ролью интернета как альтернативным публичным пространством. Но количество людей, которые могли собраться на кухне, значительно меньше друзей в вашей френд-ленте. Масштаб вовлечения в обсуждение провокационных тем другой.

На кухне сидели люди избранного круга, а в соцсетях есть слабые и сильные связи, разные степени знакомства. Исследователи описывают появление какой-то новой дискуссионной темы, как взрыв политической гетерогенности (разнородности — прим. «Медузы») — разобщение из-за разногласий. Часто вы думаете, что среди ваших подписчиков в соцсетях собрались люди, которые думают одинаково с вами, и вдруг возникает какой-то политический или гендерный вопрос, который вызывает дискуссию, — и вы узнаете, что у вас в друзьях люди, которые думают об этом совершенно иначе. В ситуации московских кухонь это не работало, потому что пространство персональной коммуникации и пространство медиа были отделены [друг от друга].

Кроме того, в соцсетях намного проще удалить кого-то, отсоединиться. Если раньше, чтобы разорвать с кем-то связь, нужно было бросить перчатку, не пожать руку, написать публичное письмо, сегодня за счет интернета разорвать связь с другим человеком намного проще. И в его российском сегменте подобный разрыв стал декларативным способом заявить, что с этим человеком я не хочу общаться. Мы видим много постов о том, как кто-то кого-то удалил из друзей. Или такие призывы: если вы думаете так-то, сами удалитесь из моих друзей. И символическое удаление человека в соцсетях из-за какой-то дискуссионной темы очень сильно влияет на наши отношения в офлайне.

Современная пропаганда может успешно ссорить нас с людьми, мнение которых отличается от нашего. Это повышает возможность государства влиять на наши взгляды, потому что мы теряем альтернативные источники информации.

Поэтому так важно, чтобы наши соцсети были сформированы гетерогенно, когда среди наших контактов есть люди с разными мнениями. Если каждая дискуссионная тема приводит к тому, что мы удаляем кого-то, наша соцсеть автоматически становится все более однородной, мы получаем только ту информацию, которая соответствует нашему мнению.

— Для государственных пропагандистов это все в плюс?

— На самом деле для них тоже есть серьезная опасность — нарушение механизма обратной связи. Исследователи обращают внимание на феномен, когда пропагандист начинает верить в собственную пропаганду, сконструированную собой же картину мира. Это приводит к отрыву от реальности и принятию неверных решений. То есть, пока пропаганда стремится гарантировать контроль над обществом, такого рода самообман чреват обратным — серьезным кризисом, который невозможно контролировать в информационном поле, что приводит к коллапсу политической системы. Это мы наблюдаем, в частности, на примере Беларуси, где Александр Лукашенко был явно не готов к тому, что его освистают прямо на заводе, куда он приехал в расчете выступить с убедительной речью. Такое столкновение пропагандиста с реальностью — это ситуация шока, и если речь идет об авторитарном лидере, то последствия могут быть непредсказуемыми.

Рабочие требуют отставки Лукашенко

Meduza

— То есть, может случиться так, что режим сам себя разрушит собственными же манипуляциями?

— «Разрушит» — это, наверное, сильно сказано, но такая информационная политика повышает риски дестабилизации общества. И это может привести к последствиям, которые противоположны целям пропаганды.

Беседовал Денис Бондарев

Как понять, что перед вами пропаганда

Краткую версию статьи можно послушать. Если вам так удобнее, включайте подкаст.

Что такое пропаганда

Изначально слово применялось для обозначения миссионерской деятельности, которую проводила католическая церковь. Акцент на политическо‑идеологической функции стали делать уже потом.

Определение слова «пропаганда» в словарях будет разным в зависимости от того, в какое время и в каких обстоятельствах выпускали издание и какой оно направленности. (Что, к слову, вполне в духе пропаганды.) Например, по словарю Ожегова, который выпускался с 1949 по 1992 год, это «распространение в обществе и разъяснение каких‑нибудь воззрений, идей, знаний, учений», что звучит довольно нейтрально. В Большой психологической энциклопедии 2000 года выпуска пропаганда — это «попытка манипулировать общественным сознанием путём использования средств массовой информации».

Для пропаганды используют не только СМИ в привычном понимании, но и любые другие способы передачи информации. Например, сериалы, мультфильмы или мемы тоже могут быть средством воздействия на человеческие умы.

Какие признаки отличают пропаганду

Она обращается к эмоциям, а не к фактам

Выступление пропагандиста обычно эмоционально заряжено, потому что взывать к чувствам гораздо проще, чем к разуму. У любого общества (речь о его ядре, общество, конечно, не монолитно) есть болевые точки, нажав на которые, можно получить быстрый эффект.

Они бывают связаны, допустим, с коллективными травмами какой‑то группы людей. Тогда можно напоминать об исторической справедливости и предлагать её восстановить.

Есть и универсальные способы воздействия. Например, в любой стране есть движения, которые обвиняют мигрантов в том, что именно из‑за них растёт преступность в государстве. Надо их не пускать в страну или выгнать, тогда‑то всё и наладится. Потребитель информации легко принимает этот посыл. Он ходит по улицам, ему страшно за себя и своих близких. Он охотно подключается к ненависти к приезжим. Тем более что решение проблемы такое простое.

Статистика вроде как подтверждает эту идею: количество преступлений, совершаемых мигрантами, выросло. Всё, что остаётся медиа особой направленности, — это нужным образом расставить акценты.

Скриншот: выдача «Яндекса»

Но давайте изучим эту статистику тщательнее. За первые четыре месяца 2022 года мигранты нарушали закон на 8% чаще, чем с января по апрель 2021 года. Но даже в этом случае приезжие совершают всего 4% всех преступлений (за январь‑апрель 2022 года — 13,8 тысячи из зарегистрированных 653,2 тысячи). Причём значительная часть — это нарушение миграционного режима.

Если исследовать вопрос, окажется, что 96% преступлений совершают местные. Значит, придётся признать, что виноваты в основном не «плохие они», а «хорошие мы», которые на деле не так уж хороши. Звучит неприятно. Если это принять, нужно что‑то делать, что‑то менять. Но злиться и ненавидеть проще. Особенно если тебя специально подталкивают к этому.

Поэтому, если вы видите или слышите много эмоционально окрашенных слов, стоит присмотреться к информации внимательно и проверить, скрываются ли под этой шелухой какие‑то факты и можно ли их интерпретировать по‑другому.

Пропаганда рисует образ внешней угрозы

К слову о «хороших нас» и «плохих них». Пропаганда редко обходится без поиска врага. Его надо назначить и так описать, чтобы аудитория испугалась (тут снова работает старое доброе обращение к эмоциям).

Люди в панике легче поддаются на манипуляции, потому что у каждого есть нечто дорогое, что жалко потерять. Если они верят, что недруг у условных ворот, запускается стрессовая реакция, которая побуждает бить, бежать, замирать. Вот только думать в этой ситуации гораздо сложнее. А потому при существовании условного врага все последующие рассказы и призывы будут ложиться на благодатную почву. Ведь есть угроза, надо защищаться. А ради этого можно что угодно вытерпеть и отдать.

Поэтому иногда стоит остановиться и поразмышлять, реальна ли опасность и так ли масштабна, как её малюют. А ещё — что именно придётся терпеть и отдавать. И, что немаловажно, — от кого и кому.

Пропаганда выдаёт оценки, а не факты

Никто не говорит, что в тексте или в выступлении совсем не должно быть личного мнения и умозаключений. Иначе все аналитические материалы мира потеряли бы смысл. Однако важно анализировать, сколько в информации проверяемых фактов, а сколько субъективной оценки говорящего. Если вы слышите сплошь странные идеи, основанные ни на чём, это очень похоже на пропаганду. Оценки должны идти вместе с подтверждаемыми данными, а не вместо них.

Качественная журналистика от пропаганды отличается тем, что в первом случае автор собирает факты и анализирует их, во втором — берёт нужные оценки и подгоняет под них факты.

Конечно, совсем без оценок у распространителей информации редко получается обойтись, потому что они тоже люди. Своё отношение к происходящему можно отразить даже в новостном формате. Сравните: «Автомобиль сбил пешехода, который переходил дорогу в неположенном месте» и «Безработный водитель BMW сбил школьника». Вроде одно и то же событие, всё по фактам и фразы не противоречат друг другу. А осадочек остаётся разный. Поэтому оценки важно отслеживать.

Она делит мир на чёрное и белое

Люди разные, мир сложный, а скоропалительные оценки и выводы чреваты ошибкой. Но не для пропаганды. Ей свойственно всё упрощать до элементарного. Так что на работу таких специалистов указывают прежде всего сомнительные обобщения и превращение частного в общее (также известное как натягивание совы на глобус).

Их выдают, например, фразы вроде «все они», «они всегда». Подобный подход должен настораживать. Хотя бы потому, что кто бы ни были эти загадочные «они», любое сообщество немонолитно и его представители не клоны друг друга. По сути, даже всех отбывающих наказание за убийство нельзя назвать убийцами, потому что судебные ошибки никто не отменял. Навешивать ярлык на представителей, допустим, одной национальности, пола, цвета волос вообще странно.

Но пропагандистам не нужно, чтобы аудитория задумывалась о нюансах. И система ярлыков работает на это идеально.

Пропаганда разговаривает лозунгами и штампами

Если какое‑то время понаблюдать за всеми источниками информации, которые вам доступны, можно заметить, что некоторые из них формулируют позицию буквально одинаковыми словами. Это нужно, чтобы пропаганда долбила из разных орудий в одну и ту же точку. В итоге аудитория начинает верить — как не поверить, если все вокруг это говорят.

Заметить такие штампы обычно легко — они быстро становятся мемами. Их используют и те, кто пропаганде не поддался, и её жертвы — но уже на полном серьёзе. При этом обычно последние, если пытаться с ними дискутировать, разговаривают исключительно лозунгами. Если попросить объяснить ситуацию своими словами или задавать вопросы, на которые нельзя ответить штампом, человек не находит слов. Однако было бы оптимистично сказать, что это побуждает его как следует поразмыслить над происходящим. Обычно он просто переходит к оскорблениям. Самих пропагандистов это, впрочем, тоже касается.

Своих противников пропагандисты также клеймят, чтобы слова получили негативную эмоциональную нагрузку. Например, не называют кого‑то по фамилии — только по искажённому её варианту. Это дегуманизирует противника в глазах аудитории, что пропаганде и нужно. Потому что желать смерти в муках людям тяжело, а всяким там «толерастам» — запросто.

Она опирается на двойные стандарты

Не то чтобы у пропагандистов такая цель — самих себя топить. Просто если создавать выдуманную реальность, рано или поздно возникнет ситуация, когда «хороших нас» заметят за тем же занятием, что и «плохих их». И тут пропагандисту придётся что‑то выдумывать, почему условным нам это делать можно, а им нельзя.

Она не готова признавать ошибки

Люди ошибаются, в том числе и те, кто распространяет информацию. Хорошим тоном считается признаться, что допустили промашку, и рассказать, как было на самом деле. Авторитетные СМИ, к слову, не стесняются так делать.

Пропагандист о просчётах молчит, даже если реальное развитие событий больше нельзя игнорировать. Он просто будет ещё сильнее выворачивать ситуацию — чего уж теперь терять. Допустим, он с уверенностью предсказывал, что через месяц комета врежется в Землю, но этого не произошло. Так это вы просто неправильно поняли, или бравые <вставить нужное> изменили траекторию кометы. И вообще изначально план такой и был!

Пропаганда ищет внутреннего врага

Как мы уже выяснили выше, отвечать на каверзные вопросы, вести адекватные дискуссии пропаганда не любит. Потому что в спорах могут родиться разные неприятности. Для этого нужно подорвать доверие ко всем, кто сомневается или выступает против. Безотказно здесь работает правило «кто не с нами, тот предатель». Оно буквально запрещает любые попытки обдумывать информацию, а не принимать её на веру. Иначе быстро перейдёшь из разряда «хороших нас» в «плохие они».

Вообще слово «предатель» само по себе всегда индикатор того, что вами пытаются манипулировать. Оно несёт в себе слишком сильную эмоциональную нагрузку для того, чтобы употреблять его просто так. Если слышите его, это повод в два раза тщательнее обдумать, что вам говорят — даже если речь идёт о близких отношениях, а не о вещающей голове из телевизора.

Что ещё нужно знать о пропаганде

Пропаганда не равно чистая ложь

Иногда кажется: как можно верить пропагандистам, если они только и делают, что врут. Но это не совсем так. Классический способ заставить слушателя принять любую ерунду — это отталкиваться от правды. Им пользуются не только пропагандисты, но и распространители теорий заговора, разнообразные псевдокоучи и прочие сомнительные спикеры.

Рецепт убедительного текста или выступления как раз и заключается в том, чтобы виртуозно переплести факты (особенно общеизвестные) с любыми умозаключениями. Аудитория видит в потоке данных достоверную информацию и начинает автоматически воспринимать всё остальное как правду. Иногда даже если это абсолютная чушь. Потому что ещё минуту назад спикер адекватно рассуждал, сложно поверить, что он сошёл с ума за секунду.

Не всё пропаганда, что так называют

Пропаганда сейчас — слово с душком. Хотя в некоторых случаях его продолжают употреблять и в положительном ключе. Например, существует пропаганда здорового образа жизни, в которой как в явлении нет ничего плохого.

Более того, распространение каких‑то полезных идей даже пропагандой зачастую не является. Здесь работают факты, результаты исследований, логичные аргументы. Это популяризация, информирование, агитация, если хотите.

При этом пропагандой часто пытаются клеймить распространение ценностей и идей, которые конкретному человеку не нравятся. Допустим, рассказ о важности вакцинации называют пропагандой прививок. Но здесь снова всё решают доказательства — именно на них надо обращать внимание, даже если вам что‑то не близко.

Пропаганду могут использовать обе стороны

Предсказуем порыв считать, что пропаганду распространяют только некие «плохие они», а «хорошие мы» этим не занимаются. На деле её могут использовать все стороны, потому что так проще. Люди с готовностью откликаются, когда говорящий бьёт по их эмоциям. Потому что, исследуя факты, надо думать. А злость, печаль или ликование сами всплывают в ответ на ту или иную информацию.

И в общем‑то распространение пропаганды само по себе не делает людей плохими или хорошими. Дело в идеях, которые они с её помощью транслируют, и в том, есть ли у стороны что‑то помимо пропаганды. Поэтому важно фильтровать данные с трезвой головой. Это поможет принимать верные решения и оставаться нормальным человеком.

Даже если у информации нет признаков пропаганды, она всё равно может таковой быть

Если выступление или текст слеплены не на коленке, автор не считает аудиторию идиотами и готов потрудиться, пропаганда может выглядеть вполне невинно. Не стоит совсем уж отказывать специалистам в таланте.

Значение имеют только факты, вычленять их — большая работа

Поток информации огромен, её потребителю просто не под силу самому перепроверять каждый факт. Это огромный труд. Наилучшее, что можно в такой ситуации сделать, — создать свою собственную сеть источников, которым вы доверяете. И на сто процентов не доверять им тоже.

Если что‑то кажется странным или невозможным, перепроверяйте, сомневайтесь, задавайте вопросы. Держите ушки на макушке, иначе кто‑нибудь обязательно захочет повесить на них лапшу.

Пропаганда и агитация: что они означают

Выдержки из дискуссий на эту тему, проведенных А. В. 1969 г. ) , Шон Матгамна, Рэйчел Левер и Джо Райт

КАК МАРТЫНОВ, СДЕЛАВШИЙ ПЛЕХАНОВА БОЛЬШЕ УГЛУБЛЕННЫМ, ВОЗРОЖДАЛСЯ В IS

Для революционеров не может быть противоречия между содержанием агитации, пропаганды и теории. Разница заключается в форме, стиле и технике, а также в масштабе. Содержание и значение не различаются в зависимости от того, может ли за этим последовать действие или нет, или может ли это действие быть в массовом масштабе или в крошечном масштабе. В этом существенный смысл известного определения Плеханова: «Пропагандист преподносит много идей одному или нескольким лицам, агитатор преподносит только одну или несколько идей, но преподносит их массе людей».

Маркс, не имея представления о цели требований, совершенно определенно отступили от этой формулы: «Конечно, само это положение» (противоречий, с санкционированием присутствия войск) «увеличивает необходимость разоблачения по всякому поводу в пропаганда и обсуждение [курсив наш] роли, которую играют британские войска, и стороны, на которой они должны в конечном счете выступить. понять разницу между пропагандой и агитацией».

Мы говорим одно в «дискуссиях и пропаганде» и другое «в нынешней ситуации».

Га продолжал: «Марксизм — не альтернативное описание мира, а руководство к действию. И лозунги — не просто выражение тонких чувств тех, кто их произносит, и даже не стилистический прием для подведения итогов политического аргумент. Для участников борьбы они призывы к действию».

Маркс мог бы перефразировать Мартынова в том месте, которое Ленин (в «Что делать») саркастически описал как углубляющее Плеханова. в строгом смысле слова мы понимали бы призыв масс к определенным конкретным действиям…» В ответ Ленин показал, что все виды политической писанины более или менее непосредственно связаны с «действием». критерий выделения одного вида работ

«Выделять третью сферу или третью функцию практической деятельности» [а также пропаганду и агитацию] «и включать в эту третью функцию «призыв масс к определенным конкретным действиям» есть сущий вздор, ибо » «призыв», как единичный акт, либо естественно и неизбежно дополняет теоретический трактат, пропагандистскую брошюру и агитационную речь, либо представляет собой чисто исполнительную функцию». Он привел пример «конкретного действия» — подписания петиций: «Призыв к этому действию исходит непосредственно от теоретиков, пропагандистов и агитаторов, а косвенно — от тех рабочих, которые несут петиционные списки на заводы и заводы. в частные дома для получения подписей» (остальную часть аргумента см. в главе III, раздел B).0003

Хоть он и говорит о «призывах к действию», Маркс все еще не понимает, о чем идет речь. В дискуссиях, когда им задавали определение агитации и пропаганды, он и другие члены ИК выдвигали плехановское определение, не понимая, куда они от него отошли. Практика, однако, ясно показывает, какого именно метода и определения они придерживаются.

Дело в плехановской формулировке состоит, конечно, в том, что агитируемая «единая идея» есть не какая-нибудь старая идея, а правильная идея; не в антагонизме с более широким комплексом идей, которым является пропаганда, а вытекая из него и снова возвращаясь к нему. Принимая это определение вместе с практикой ИГ, единственное, что оно может означать, это то, что вы говорите большей части своей аудитории (хотя бы потому, что вы не можете сказать им обратное, не говоря уже о полемике, такой как Маркс, в которой он неоднократно подчеркивает, что войска незаменимы для рабочих-католиков), что войска «на данный момент» и «в нынешнем положении» работают хорошо; в то время как вы говорите немногим посвященным, которым, вероятно, в любом случае не нужно говорить, что все не так просто.

Обоснование разной линии агитации и пропаганды было дано Марксом и Мартыновым: агитация должна вести к действию, а пропаганда — об общей, общей картине, о будущем. Только пропаганда воспринимается как воспитательная. Мартынов, русский «экономист», противопоставлял плехановской пропаганде и агитации агитацию, ведущую к действию, потому что хотел бороться за реформизм и «освободить» свою реформистскую тактику от слишком жесткой связи с революционной марксистской пропагандой и плетущейся из нее агитацией. Марки и ИС используют одно и то же различие по той причине, что они освободили себя, чтобы реагировать импрессионистически в отношении долгосрочных интересов класса. Они хотели освободиться от теории, программы и основных принципов.

ОБРАЗОВАНИЕ И ДЕЙСТВИЯ.

Сказать, что и агитация, и пропаганда по существу воспитательны, не значит сказать, что они не ведут к действию. Это значит, что образование и действие должны быть интегрированы, должны взаимодействовать, что самая важная и главная причина того, что нужно говорить и делать, состоит в том, что это воспитывает массы и повышает их сознание, предпочтительно в действии. Различие между агитацией и пропагандой зависит от масштаба, и непосредственный эффект часто различается по масштабу.

Агитация массовой партии, насчитывающей среди своих членов сотни и тысячи низовых вождей рабочего класса, могла бы привести к массовому выступлению более непосредственно, потому что она обращена непосредственно к массам, чем ее пропаганда или пропаганда и агитация гораздо меньшей группы.

Даже если принять точку зрения Маркса и Мартынова о принципиальной разнице целей агитации и пропаганды, то другой вопрос, применимо ли это к ИГ. Если она недостаточно велика для того, чтобы ее агитация была «призывом к действию» в каком-либо практическом смысле, то, если и хотеть идти за Мартыновым, то все же связан плехановской концепцией.

На уровне фабрики или, может быть, в определенных условиях в отрасли ИГ может агитировать и может стремиться к массовому влиянию, которое иногда может либо привести к действию, либо повлиять на предпринимаемые действия. Однако на уровне национальной и международной политики ИГ ограничивается пропагандистской ролью. В Ирландии пропаганда и агитация сходятся воедино для такой группы, как ИГ. ИГ мог только агитировать в плехановском смысле, хватаясь за освещающие факты для иллюстрации и выделения пропаганды, подытоживая и подчеркивая аргумент в лозунге или требовании. Мы не могли обращаться с «призывами к действию» к массам в Дерри и Белфасте или даже «к массам» в Британии, кроме как в духе пропаганды и просвещения. Любая другая оценка влияния ИГ иллюзорна.

Из книги «Левые и июльский кризис», 1972 , Шон Матгамна и Мартин Томас

[Обсуждение реакции левых на массовые забастовки, когда докеры из «Пентонвильской пятерки» были заключены в тюрьму]

И.С. не могла решиться призвать к всеобщей забастовке — даже в специальном номере «Социалистического рабочего», вышедшем после того, как «пятерки» посадили в тюрьму! Однако к понедельнику [24 июля] они решили присоединиться к растущему рабочему движению. Появились плакаты с надписью: «Интернациональные социалисты говорят, что всеобщая забастовка освободит пятерых».

По-прежнему не предпринимается никаких попыток объяснить, что такое орудие для всеобщего удара, по-прежнему не предпринимается целенаправленных усилий, чтобы сказать что-то большее, чем «молодцы, ребята, так держать».

Затем, в среду [26 числа], после освобождения докеров, лозунг всеобщей забастовки был снят. Или это было? Ведущий член ИГ Дункан Халлас, выступая в Ливерпуле в среду вечером, заявил, что призыв к всеобщей забастовке с целью отмены Закона следует рассматривать как «пропаганду, а не агитацию».

Он сказал это, выступая против призыва не демобилизовать забастовочное движение до того, как закон был разбит. Таким образом, в обычной простой речи он, по-видимому, имел в виду, что он был против всеобщей забастовки, чтобы сорвать закон, или, по крайней мере, против того, чтобы делать что-либо для его достижения. Пропаганда для ИГ, по-видимому, означает говорить «а было бы неплохо, если бы», не стесняясь какой-либо тесной связи с практической деятельностью. Вместо того, чтобы агитация была антенной пропагандистского послания, его «рупором», органически с ним связанным и все время стремившимся усилить силу агитационного послания, нацелить рабочих на более развернутую и разъясненную пропаганду, — вместо этого Агитация ИГ касается только того, «что происходит». Это не связь между происходящим и тем, что мы хотим видеть происходящим, то есть наша революционная социалистическая программа.

И.С. не понимают, что то, что является пропагандой (многими идеями, сообщаемыми нескольким людям) в одной ситуации, требующей терпеливого и исчерпывающего объяснения, убеждения и всестороннего рассмотрения, может быть схвачено с драматической быстротой в другой и может быть выдвинуто «агитационно». Таким образом, действие суда по заключению пятерых докеров высветило — может быть, лишь на мгновение — связи между государством, судами и правящим классом, и сам класс начал двигаться в единственном доступном ему направлении — к действию. ЯВЛЯЕТСЯ. не понимает этого, потому что видит в агитации и пропаганде вещи по существу отдельные, а не единый комплекс идей, с разницей только в технике, а не в содержании, и поэтому классовая борьба требует быстрой и постоянной переоценки соотношения между содержание агитации и пропаганды.

Таким образом, И.С. Позже на той же неделе журнал Socialist Worker впервые поднял призыв к всеобщей забастовке в выпуске, озаглавленном «Победа». Они призывают ко всеобщей забастовке, когда все стихнет, и это благочестивое пожелание на будущее. Но не тогда, когда это актуальная проблема.

И.С. не провел серьезного анализа ситуации, с которой столкнулся рабочий класс в связи с правительством тори и Законом об отношениях в промышленности. В месяцы, предшествовавшие кризису в Пентонвилле, его подход был воплощен в заголовке одного из рабочих-социалистов: «Плати: используй свои мускулы для большего». С сидячими забастовками, летучими пикетами, важными требованиями о сокращении рабочей недели, массированным наступлением, чтобы связать профсоюзы с государством, «Социалистический рабочий» отставал, делая основной акцент на… повышении заработной платы!

Серьезной подготовки не было. В таких районах, как Манчестер, куда запоздалый призыв к всеобщей забастовке поступил только во второй половине дня в среду, И. С. участники остались сбитыми с толку, без очереди, без перспективы движения вокруг них.

В соответствии со своим типом, ИС занялся мелкой «агитацией», основанной на отсутствии анализа и перспективы. У ИГ по существу подход социал-демократического лова рыбы в потоке движения с целью организационной саморекламы, в духе мелкой спекуляции — истинно мелкобуржуазный подход.

Он плетется вместе с рабочим классом, как чужак, пытающийся влезть в банду, готовый выполнять всевозможные служебные задания, превознося «самодеятельность». Но когда класс начинает двигаться, этот аутсайдер отшатывается в удивлении, страхе и замешательстве, неспособный понять потенциал самодеятельности, к которой он призывает, только для того, чтобы следовать потом, всегда с опозданием на день.

И.С. попал в ловушку своих определений агитации и пропаганды, определений, прямо заимствованных из определения Мартынова, которое Ленин критиковал в «Что делать?». Так, они определяют агитацию как «призыв масс к известным конкретным действиям», «обещание известных ощутимых результатов»; и пропаганда как «революционное разъяснение всей нынешней системы или ее частичных проявлений». Заняв такую позицию, они потом не могут выйти из колебания между легкомысленным авантюризмом призыва ко всеобщей забастовке без подготовки, без объяснений, без воспитания ее членов серьезно относиться к призыву ко всеобщей забастовке и связывать его с немедленным практическим шаги; а на другом полюсе — консерватизм отставания от самых широких передовых слоев класса во время нарастающей волны воинственности. Органическая связь между агитацией, пропагандой и теорией разорвана.

Из книги Шона Матгамны «Что такое революционная партия и чем она не является», 2010

Призыв к «Революционной партии» часто работает против революционной адекватности, которую она не смогла адекватно анатомировать и определить: это ловушка. Этот фетиш также возникает из-за неправильного толкования причин и следствий: подобно средневековым архитекторам, которые копировали внешний вид древних зданий, но понятия не имели, как именно это работает: они делали такие вещи, как колонны, просто как украшение, выполняя функции в структурах, которые они пытались воспроизвести. копировать.

Адекватность, выходящая за рамки сектантского удобства и упрощения процесса принятия решений, вряд ли станет результатом создания непогрешимого «партийного» Папы и коллегии партийных кардиналов — как этот проект почти всегда делает и делал в истории посттроцкистские «троцкисты».

Еще раз: такая структура служила сталинистам в том, что они на самом деле пытались сделать (в отличие от того, что, по их словам, они пытались сделать), но никак не могла служить подлинному левому движению.

«Партия» на практике начинает рассматриваться как самодостаточная и имеющая собственные интересы, которым она может служить независимо от рабочего класса. Это сектантская карикатура на Второй интернациональный подход до 1914 года. На практике аппарат начинает рассматриваться как более важный, чем рабочий класс. История британского троцкистского движения за последние 30 лет содержит ужасные примеры этого.

Представление о том, что партия противостоит или может противопоставляться рабочему классу и может быть оторвана от основных идей Плеханова, Ленина, Троцкого и других, изложенных выше, является источником бесконечной идеологической коррупции в бы-было оставлено.

Любой спор годится, чтобы выиграть очко или поддержать «линию», не говоря уже о политическом воспитании рабочего класса. Агитация становится автономной от пропаганды и программы.

СРП является великим современным практиком в Британии в отношении подхода, применимого к любому аргументу; но подход начинается, как и многие недуги китчевых левых, со сталинского Коммунистического Интернационала, который научился рационализировать политику российского сталинского правительства, чем бы они ни были в данный момент.

Видеть в революционной партии только «машину» значит в корне неверно понимать ее природу и ее главную задачу — воспитательную.

Идти дальше к точке зрения, что аппарат может говорить и делать все, что «строит партию», более или менее независимо от воздействия на сознание рабочего класса, есть порочная и по существу сталинская пародия на идею «создание партии».

Часто путем демагогии и засилья агитационной деятельности по «строительству партии» эта пародия работает против просвещения рабочего класса.

Только сознательная борьба живых марксистов, реагирующих конкретно и конкретно, фокусирующих и переопределяющих марксизм, может сделать из марксизма последовательно революционное орудие рабочего класса, для выделения и поддержания научного сознания в рабочем классе.

Если для ленинской партии нет незаменимой функции такого рода, то и наша партия не нужна. Если бы не идеологическая задача революционной партии рабочего класса, если бы не особые проблемы пролетариата в этом отношении, то можно было бы ожидать, что рабочий класс импровизирует необходимую организацию для захвата власти, как сделали буржуазия и мелкая буржуазия. Если все, что нужно пролетариату, — это организация, то сплоченные революционные организации — это просто секты, преждевременные и почти наверняка неуместные.

Если пролетариату нужна только машина, то ему не нужно, чтобы его активисты трудились десятилетиями до того, как созреет ситуация, требующая восстания.

Следствием этого является то, что наша партия является в первую очередь и незаменимым набором политически сознательных активистов, приверженных активности в борьбе за цели партии. Таким образом, он должен быть выбран на основе минимума политического образования и знаний, а также приверженности…

Для марксистов не существует такой вещи, как агитация, которая не просвещала бы и не просвещала рабочий класс о системе в целом. Но если целью является «создание партии», то почти любая агитация, вызывающая интерес, может иметь смысл. «Действие» становится решающим независимо от условий и почти независимо от того, какое действие.

Приложение: Плеханов об агитации и пропаганде, из «Задачи социал-демократии в голод»

Если я утверждаю, что содействие росту классового самосознания пролетариата есть единственная цель и прямой и священный долг социалистов, то это не значит, что современные социалисты стоят за пропаганду, только за пропаганду и только за пропаганду.

В широком смысле слова это, может быть, и верно, но только в самом широком смысле.

Когда на Международном конгрессе в Париже в 1889 году социалисты решили добиваться восьмичасового рабочего дня, они, очевидно, имели в виду, что демонстрации рабочих за их резолюцию будут прекрасным средством пропаганды их идей. Но демонстрация есть в то же время способ агитации.

Вообще непросто провести грань между агитацией и тем, что обычно называют пропагандой.

Агитация — это тоже пропаганда, но пропаганда, происходящая в особых обстоятельствах, то есть в таких обстоятельствах, когда даже те, кто обычно не обращал бы никакого внимания, вынуждены прислушиваться к словам пропагандиста. Пропаганда — это агитация, ведущаяся в рамках нормального повседневного течения жизни той или иной страны.

Агитация — пропаганда, вызванная событиями, не совсем обычными и вызывающими определенный подъем общественных настроений. Социалисты были бы очень плохими политиками, если бы не использовали столь заметные события в своих целях.

Допустим, агитация за восьмичасовой рабочий день увенчалась успехом. Напуганная постоянно растущим давлением рабочего движения, буржуазия уступила. Во всех цивилизованных странах закон ограничил рабочий день восемью часами.

Это великая победа социализма, но возникает вопрос:

Среди них были, конечно, социалисты. Было много социалистов, которые играли ведущую роль, выйдя вперед и увлекая за собой колеблющихся и нерешительных.

Но были ли тогда люди колеблющиеся и нерешительные? Почему они колебались, почему они были в нерешительности?…

Вероятно, потому, что они не вполне оценили преимущества восьмичасового рабочего дня и потому, что в общем, не усвоив социалистических идей, они еще не прониклись жажда борьбы за лучшее будущее, пробуждаемая последовательным и упорядоченным революционным мировоззрением.

Одним словом, эти люди еще не были социалистами. Но теперь посмотрите, что произошло.

Социалисты привлекли людей, которые еще не были социалистами, к борьбе за дело, которое будет очень полезно для социализма. Другими словами, люди, которые еще не были социалистами, уже работали на социализм.

И это сделала агитация!

Благодаря этому социалисты могут использовать для дела не только те силы, которые принадлежат им в настоящее время, но и те, которые будут принадлежать им лишь впоследствии. То, что произошло, похоже на снятие социалистического счета, за который будет платить история. И эта плата значительно приблизит победу социализма.

Пропаганда в собственном смысле слова потеряла бы всякое историческое значение, если бы не сопровождалась агитацией.

Пропаганда доносит правильные взгляды до десятков, сотен, тысяч людей. Но люди, придерживающиеся правильных взглядов, становятся историческими активистами лишь тогда, когда они оказывают непосредственное влияние на общественную жизнь. А влияние на общественную жизнь современных цивилизованных стран немыслимо без воздействия на массы, т. е. без агитации. (В варварских деспотиях [таких как царская Россия] дело обстоит иначе: там масса не имеет значения. Но мы не о них.)

Следовательно, агитация необходима любой партии, желающей иметь историческое значение. Секта может довольствоваться пропагандой в узком смысле этого слова, а политическая партия — никогда.

Если бы мне нужно было еще уточнить соотношение между агитацией и пропагандой, я бы добавил, что пропагандист сообщает много идей одному человеку или нескольким людям, тогда как агитатор сообщает только одну или несколько идей, но он сообщает их всей массе людей, иногда почти всему населению той или иной местности.

Но историю делают массы.

Следовательно, агитация есть цель пропаганды: я веду пропаганду, чтобы иметь возможность перейти к агитации.

Однако вернемся к нашему примеру.

Мы полагали, что социалистам удалось законодательно установить восьмичасовой рабочий день. Такой закон приносит очень большую пользу рабочему классу. Даже наименее продвинутые, наименее понимающие и самые отсталые рабочие вскоре убеждаются в этом, как только это становится реальностью.

А все они знают, что восьмичасовой рабочий день был введен по инициативе социалистов.

Поэтому все рабочие, даже самые отсталые, будут основательно убеждены в том, что осуществление хотя бы некоторых социалистических требований идет на пользу рабочему классу. И это знание во всяком случае несравненно приблизит их к полному сочувствию социализму, чем это сделало бы полное равнодушие к социалистическому учению. Но пойдем дальше.

Увеличивая свободное время рабочего, восьмичасовой рабочий день дает ему возможность для большего умственного развития и, следовательно, для более легкого усвоения социалистических идей. Значит, и таким образом восьмичасовой рабочий день приближает неизбежную расплату: он «ускоряет социальную революцию»…

Мы видели, что [общественные отношения в России] меняются очень быстро. Взаимоотношения между общественными силами, очевидно, меняются вместе с ними. Самодержавие ослабевает по мере того, как осыпается и разлагается воспитавшая его историческая почва.

В то же время некоторые силы становятся все сильнее и сильнее, и именно столкновение с этими силами ведет [самодержавие] к его гибели.

Это значит, что пока наша пропаганда воспитывает революционеров, история создает необходимую для их деятельности революционную среду; пока мы готовим руководителей революционной массы, офицеров и унтер-офицеров революционной армии, эта самая армия создается неизбежным ходом общественного развития.

Но [если это так, не должны ли мы] описывать нашу деятельность как бесплодную или непродуктивную? Наоборот, не является ли оно абсолютно необходимым и единственно продуктивным с революционной точки зрения?

С другой стороны, ясно, что пока «пропагандируемые» нами личности не оказывают непосредственного революционного влияния на массы, они являются лишь теоретическими ее лидерами.

Если они хотят стать его лидерами в действительности, им придется воздействовать на них в революционном смысле.

Вот где волнение вступает в свои права. Благодаря ему устанавливается и укрепляется необходимая связь между «героями» и «толпой», между массой и ее лидерами. Чем напряженнее будет становиться дело, тем больше будет раскачиваться старое общественное здание, и чем быстрее будет приближаться революция, тем важнее будет становиться агитация.

Ей принадлежит главная роль в драме, которую мы называем социальной революцией.
Отсюда следует, что, если русские социалисты хотят играть активную роль в грядущей русской революции, они должны уметь стать агитаторами.

Это необходимо. Но это непросто. Задача агитатора состоит в том, чтобы пустить в обращение в каждом конкретном случае максимально возможное количество революционных идей в доступной для массы форме.

За каждую ошибку, которую он так или иначе допустит, агитатора ждет суровое наказание.

Если он переоценит революционное настроение массы, то в лучшем случае останется непонятым, но его могут осмеять или даже оскорбить.

Если же он из-за крайней осторожности будет предъявлять к массе требования, которые она уже переросла в своем быстром революционном развитии, то он попадет в неловкое положение агитатора-тормоза, агитатора, внушающего толпе умеренность и нежная совесть».

Все мастерство агитатора состоит в его умении избегать подобных эксцессов.

Но если у него есть этот навык, ему не нужно бояться неудачи. Его задача будет выполнена сама собой. Вы, может быть, скажете, что он ничего не дает массе: он лишь дает вполне сознательное выражение ее уже существующей позиции, о которой она сама не знает. Но в этом секрет его влияния и залог его будущих успехов.

Видя в его словах лишь выражение собственных требований, масса охотно следует за ним. И… может даже сама вырваться вперед агитатора.

Поняв, что еще вчера его пугала его смелость и новизна, он стремительно идет дальше, склоняясь к более смелым требованиям.

Таким образом, учась на собственном опыте, увлекаемая собственным движением, ободряемая собственными успехами, она постепенно, но, с другой стороны, неуклонно становится все более и более революционной, пока, наконец, не имеет дело с единым решительное движение — смертельный удар существующему порядку.

Но когда здание этого порядка, ослабевшего и одряхлевшего историей, рухнет, перед ним встанут новые задачи, он должен будет строить лучше в своем новом доме, не попадая в сети политических эксплуататоров. , льстецы и обманщики.

Тогда услуги и указания его преданных друзей-агитаторов будут для него так же важны, как и прежде в самом сердце борьбы со старыми порядками.

Ораторами рождаются, согласно известной поговорке. Агитаторы тоже «рождаются», и никакая наука не может заменить врожденный агитационный дар. Агитация не может вестись по определенному образцу. Но это не мешает нам думать о его значении и готовиться к нему всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами в то время, когда мы можем предвидеть, что вскоре откроется широкий простор для агитационной деятельности.

Необходимым условием этой деятельности является слияние уже подготовленных революционных сил.

Через кружковую пропаганду мы можем вовлечь людей, не имеющих между собой никакой связи и даже не подозревающих о существовании друг друга. Конечно, отсутствие организации всегда влияет на пропаганду, но не делает ее невозможной.

В эпохи великих социальных потрясений, когда политическая атмосфера заряжена электричеством и когда кое-где по самым разнообразным, самым непредвиденным причинам все чаще происходят взрывы, свидетельствующие о приближении революционной бури, короче говоря, когда она необходимо либо агитировать, либо сплотиться под знаменем, — в эти эпохи только организованные революционные силы могут оказать серьезное влияние на ход событий.

Индивидуум тогда бессилен, и только единицы более высокого порядка способны выполнить революционную задачу: революционные организации.

Организация — это первый, необходимый шаг. Как бы ни были ничтожны подготовленные революционные силы современной России, организация их удесятерит.

Подсчитав свои силы и разместив их в нужном месте, революционеры приступили к работе.

Путем устной и печатной пропаганды они распространяют правильное представление о причинах нынешнего голода во всех слоях населения.

Везде, где масса еще недостаточно развита, чтобы понять их учение, они дают ему как бы наглядные уроки. Они появляются везде, где оно протестует, протестуют вместе с ним, разъясняют ему смысл его собственного движения и тем повышают его революционную готовность…

Агитация и пропаганда | SocialistWorker.org

Дункан Халлас

4 апреля 2014 г.

Это эссе Дункана Халласа входит в сборник статей «Что мы подразумеваем под…», впервые опубликованных в Socialist Worker Review в сентябре 1984 г., а затем переиздано в Education for Socialists No. 6 . Этот текст перепечатан из Интернет-архива марксистов.

ВОЗБУЖДАТЬ означает «возбуждать или возбуждать», согласно Оксфордскому словарю, тогда как пропаганда — это «систематическая схема или согласованное движение для распространения какого-либо вероучения или доктрины».

Эти определения — неплохая отправная точка. Агитация сосредотачивается на насущной проблеме, стремясь «разбудить» действие вокруг этой проблемы. Пропаганда занимается более систематическим изложением идей.

Первый русский марксист Плеханов указал на важное следствие этого различия. «Пропагандист преподносит много идей одному или нескольким лицам, агитатор преподносит только одну или несколько идей, но преподносит их массе людей». Как и все подобные обобщения, это не следует воспринимать слишком буквально. Пропаганда может, при благоприятных условиях, достигать тысяч и десятков тысяч. А «масса людей», достигаемая агитацией, — величина весьма изменчивая. Тем не менее, общая точка зрения верна.

Ленин в Что делать развивает эту идею:

Пропагандист, занимаясь, скажем, вопросом о безработице, должен разъяснять капиталистическую природу кризисов, причину их неизбежности в современном обществе, необходимость превращения этого общества в социалистическое и т. д. Словом, он должен представить «много идей», настолько много, что они будут поняты как единое целое (сравнительно) немногими людьми. Агитатор же, говоря на ту же тему, возьмет за иллюстрацию гибель семьи безработного рабочего от голода, растущее обнищание и т. д. и, пользуясь этим всем известным фактом, направит свои усилия на то, чтобы изложить единую мысль перед «массы». Следовательно, пропагандист действует главным образом посредством печатного слова; агитатор с помощью произнесенного слова.

В этом последнем пункте Ленин ошибся, потому что он был слишком однобок. Как он сам доказывал до и после того, как написал вышеприведенное заявление, революционная газета может и должна быть самым действенным агитатором. Но это второстепенное дело. Важно то, что агитация, устная или письменная, не пытается все объяснить. Итак, мы говорим и должны говорить, что те отдельные горняки, которые прибегают к капиталистическим судам против Национального союза горняков, являются паршивыми, негодяями в смысле современной борьбы; совершенно независимо от общего спора о природе капиталистического государства.

Мы, конечно, спорим, но мы стремимся «возбудить», «всколыхнуть», «возбудить недовольство и возмущение» против судов как можно большего числа трудящихся. Сюда входят и те (подавляющее большинство), которые еще не согласны с тем, что государство, любое государство и его суды обязательно являются инструментом классового правления.

Или другой пример. Ленин говорит о «вопиющей несправедливости». Тем не менее, будучи глубоким исследователем Маркса, он очень хорошо знал, что не существует «справедливости» или «несправедливости», не зависящих от классового интереса. Он указывает и апеллирует здесь к противоречию между понятиями «справедливости» или «справедливости», продвигаемыми идеологами капиталистического общества, и реалиями, вскрывающимися в ходе классовой борьбы. И это совершенно правильно с агитационной точки зрения.

Серия

В этой серии SocialistWorker.org публикует классические статьи, эссе и другие документы марксистской традиции.

Все статьи этой серии

ПРОПАГАНДИСТ, конечно, должен глубже вникать, должен исследовать понятие справедливости, ее развитие и трансформацию в различных классовых обществах, ее неизбежное классовое содержание. Но не в этом главная направленность агитации. Те «марксисты», которые этого не понимают, сами являются жертвами буржуазной идеологии, вневременных обобщений, отражающих идеализированное классовое общество. Самое главное, они не понимают конкретно, как на самом деле меняется отношение рабочего класса. Они не понимают роли опыта, например опыта роли полиции в забастовке шахтеров. Они не понимают разницы между агитацией и пропагандой.

И то и другое необходимо, незаменимо, но и то, и другое не всегда возможно. Агитация требует больших сил. Конечно, иногда человек может эффективно агитировать против конкретной жалобы, скажем, отсутствия мыла или приличной туалетной бумаги на конкретном рабочем месте, но широкая агитация с общей направленностью невозможна без значительного числа людей, которые должным образом расположены для этого. нести его, без партии.

Так какое же значение имеет это различие сегодня? По большей части социалисты в Британии не разговаривают с тысячами или десятками тысяч. Мы говорим с небольшим числом людей, обычно стараясь завоевать их общей социалистической политикой, а не на основе массовой агитации. Так что то, о чем мы спорим, это в основном пропаганда. Но именно здесь возникает путаница. Потому что существует более одного вида пропаганды. Существует различие между абстрактной пропагандой и той пропагандой, которая, как мы надеемся, может привести к активной, конкретной или реалистической пропаганде.

Абстрактная пропаганда выдвигает идеи, которые формально правильны, но не связаны с борьбой или с уровнем сознания, существующим среди тех, кому эти идеи внушаются. Например, утверждать, что при социализме будет отменена система заработной платы, совершенно правильно, предъявлять такое требование к рабочим сегодня есть не агитация, а пропаганда самой абстрактной формы. Точно так же постоянные требования всеобщей забастовки независимо от того, реальна ли перспектива в данной ситуации, ведут не к агитации, а к воздержанию от настоящей борьбы здесь и сейчас.

Реалистичная пропаганда, с другой стороны, исходит из предположения, что крошечные группы социалистов не могут в настоящее время при большинстве обстоятельств оказывать решающее влияние на большие группы рабочих. Но II также предполагает, что существуют аргументы по поводу специфики, вокруг которых социалисты могут пытаться строить. Так что реалистический пропагандист на заводе не будет выступать за отмену системы заработной платы. Он или она будет отстаивать ряд требований, которые, как мы надеемся, могут привести борьбу к победе и, конечно же, выйти за рамки символики профсоюзной бюрократии. Таким образом, они будут выступать, например, за фиксированное повышение ставки, полное требование, тотальную, а не выборочную забастовку и т. д.

НИЧТО из этого не является агитацией в том смысле, в каком об этом говорил Ленин; это один или два социалиста, выдвигающие набор идей о том, как победить. Но это и не абстрактная пропаганда, потому что она связана с реальной борьбой и поэтому может относиться к значительному меньшинству рабочей силы.

Рубрики